Текст книги "Добрые люди. Хроника расказачивания"

Глава четырнадцатая

Наступил 1921 год. Такого года не помнили столетние старики. Природа и власти как будто сговорились свести с лица земли всех казаков и крестьян. Зима пришла с морозами и ветром, который сдувал с полей снег и гнал его в балки и овраги, оголяя посевы озимых, предвещая их гибель и голод людей. А правительство с бычьей настойчивостью посылало и посылало военизированные продовольственные отряды в зерносеющие районы. Продотряды под метёлку выметали зерно из сусеков крестьян. Начался голод. Станица Прихопёрская, далёкая от начальства, жила своей жизнью.

Вновь назначенные учителя сельской школы, по примеру Михаила Долгова, обратились к жителям Придубровских хуторов с просьбой помочь одеждой детям станицы собрать недоношенную одежду и обувь. Собрать овчины, кожи, шерсть, изготовить из них одежду и обувь. Одели и обули будущих учеников и предложили в 1921 году открыть четвёртый класс. Перевезли из Кумылги соль и керосин, продали по всем хуторам. В волостной кассе оказалась денег – двадцать одна тысяча рублей. Таких денег не было ни в одной волости.

Восьмого января, вечером, в кабинет председателя волостного совета станицы Прихопёрской, где находились трое руководителей и их верный советчик, а фактически руководитель Михаил Долгов, не вошёл, а втиснулся человек большого роста, широкий в плечах, в матросском бушлате и заговорил:

– Я вижу вы руководители волости. Меня не интересует, кто из вас кто. Я представитель сто тридцатого продовольственного полка. Прибыл изъять излишки зерна и муки у ваших бывших казаков. Казаков больше нет. Начинаем работу завтра в девять утра, от моста. Приходите без опозданий, не думайте мне мешать. Кто мне мешает, я стреляю без предупреждения. Я сказал всё.

Пришелец повернулся к двери. Красненький в два прыжка оказался рядом с ним. Он выхватил наган и упёр его в живот незнакомца:

– Предъявите документы, уважаемый, иначе застрелю.

– Уйди с дороги, клоп, а то раздавлю, – пригрозил пришелец.

Иван Павлович отнял наган от живота гостя, выстрелил в потолок и снова упёр пистолет в живот пришельца:

– Руки вверх. Иди задом к столу, иначе застрелю.

Гость сделал шаг назад. В это время Михаил лёг под гостя сзади и обхватил его ноги, обутые в валенки. Степура ухватил гостя за шапку вместе с волосами и, повалив его через Михаила, заломил одну руку. Вторую руку заломил Долгов. Краснецкий уселся на ногах пришельца. Степура снял с себя брезентовый ремешок и связал гостю руки сзади. Потом взял его за шиворот и посадил, прислонив к стене. Обыскал. Нашёл браунинг, наган и дамский пистолетик в грудном кармане.

– Где твои документы, – спросил Иван Павлович.

– В левом грудном кармане, – ответил «гость».

Проверив документы, Иван Павлович сказал:

– Документы твои хорошие. Но ночевать ты будешь под замком. Я не уверен, что ты не наделаешь ночью глупостей. У нас двести пятьдесят ребят под ружьём, – врал он, – мы вас перестреляем, как воробьёв. У нас гражданская война кончилась, а ты её начинаешь снова. Ты ведёшь себя как бандит в захваченной станице. Тебе известно, что в Михайловской и в Вёшенской восстали караульные эскадроны против продотрядов и продналогов? Может ты от них? А документы у тебя наши. Ночуешь под замком, а завтра позвоним твоему начальству и начнём работать. Всё. Степан Ефимыч, Михаил Иваныч, отведите голубя в кладовую, завяжите ему крепко руки и ноги и закройте на нутряной замок. Вон на окне ключи.

– Стойте, товарищи. Я пересолил трошки. Вы меня отпустите, а документы мои и оружие оставьте себе. Я прошу прощения.

– Это первый признак шпаны. Когда шпана на воле, то она нахальная до предела, как вы, когда зашли к нам в комнату: ни здравствуй, ни прощай, а когда её поймают за руки и держат крепко, то шпана начинает просить, унижаться. Вы – точная шпана. Пускать вас сейчас на свободу нельзя, вы наделаете беды для себя и для людей. Мы все четверо демобилизованные командиры эскадронов Первой конной, а ты с нами как с пленными разговаривал, – сказал Михаил.

– Вот так, гражданин Шумейко Симон Кузьмич, иди под арест. Мы арестовали тебя от имени Советской Власти. Иди, – сказал Иван Павлович, подталкивая «гостя» в кладовую.

В это время с северной стороны в станицу въезжали пароконные сани. На них сидели двое: двадцатилетний парень в гражданской одежде и человек в шинели с левым пустым рукавом. Они подъехали в третьему двору по правому порядку и остановились. Потом открыли ворота и заехали во двор. Приехал домой Сергей Долгов, троюродный брат Михаила Долгова, буденовец, рядовой, без левой руки из Балашовского госпиталя. Повидавшись с женой, Сергей дал ей денег и попросил купить самогонки. Жена Надя принесла три бутылки. Одну бутылку поставила на стол, а две в шкаф, за занавеску. На ужин дала три картофелины, три солёных огурца и три оладушки – весь паёк на завтрашний день. Сегодняшний уже давно был съеден.

Выпили бутылку, кучер, видя нищету хозяина, не стал задерживаться. Напоив лошадей, он уехал. В это время из дома напротив раздались музыка и стук каблуков об пол:

– Надя, это что за гульбище? – спросил Сергей.

– Вчера вечером к нам в станицу вошел продотряд. Завтра утром начнёт потрошить наши амбары. Они сейчас при мне покупали у Фроси восемь бутылок самогонки.

– Надя, а у нас зерно есть? – спросил Сергей.

– А ты сеял? Ты ушёл в феврале 1918-го, за это время ты прислал мне три письма и ни копейки денег. Где ты был эти три года, Серёжа?

– Служил в армии, – ответил Сергей.

– Служил в армии? Врёшь. Небось жил дезертиром у какой-либо бабы-сучки. У неё ты лишился руки и она тебя выгнала.

– Да ты что, Надя, вот мои документы.

– Вот твои документы: порваная шинель, порваные сапоги, штаны на заднице и коленях заплатанные и рубаха латанная на локтях. Это из какой армии так приходят? Так убегают из плена. Вы победили или вас победили и голыми пустили домой. А вы на свалке набрали брошенное и оделись, чтобы как-нибудь добраться до дома.

– Мы победили, – сказал Сергей.

– Если вы победили, то чего вы завоевали?

Сергей молчал. Он впервые услышал такой вопрос в свой адрес. Он не знал на него ответа.

– Иди сюда, Сергей. Это твой служивский сундук. С ним ты пришёл из полка. Он был набит битком. В нём столько было одежды, что хватило бы тебе на три жизни. Так? – спросила Надя.

– Так, – подтвердил Сергей.

– А теперь смотри, – Надя открыла сундук. Он был пуст, – то же самое в моём сундуке, смотри, – Надя открыла свой сундук, – я выходила за тебя с сундуком, битком набитым одеждой.

– Куда чего делось? – спросил Сергей.

– Вот чего ты завоевал за три года. Вот за что ты отдал руку. За пустые сундуки. Вас раскидали по всей армии, а вместо вас к нам пригнали вооружённых детей. Они стали питаться, одеваться, обуваться за наш счёт. Их пригнали в драных гимнастёрках и рваных ботинках с обмотками, а через неделю они стали ходить в суконных штанах, с которых они лампасы спороли, в сапогах. И всё это из наших сундуков. Они принесли тиф. Сами умирали сотнями и нас заразили. Я жила в кладовой. Все свои шелковые вещи порвала на пелёнки сыночку. Мы тифом не болели, но станица вся слегла в тифу. Выжили после тифа далеко не все. Выжившие увидели, что ни скота, ни зерна, ни одежды в сундуках – ничего нету. Вот что ты завоевал, Сергей. Ленин и Троцкий надули вас. С вашей помощью они заняли Зимний дворец в Питере и осквернили святыню – Кремль. А теперь вы им нужны как кобелю пятая нога. Вас выгоняют из госпиталей домой подыхать голодной смертью. Впереди вас посылают продовольственные отряды, которые подметают все подчистую, чтобы вы скорее подохли. Ленин составил план уничтожения казаков.

– Откуда ты, Надя, это всё знаешь? Я служил и не знаю, а ты знаешь.

– Комиссары в пьяном виде бахвалятся и рассказывают: казаков уничтожим, а на их земли переместим немцев. Ленин вас стравил. Одни – белые, другие – красные, бейтесь, а вы и рады стараться. А он с третьего этажа глядит и смеётся, закатывается. Победили красные. Так он теперь красных натравливает на красных. У нас ни одного белогвардейца нету в станице, вся станица – красная, а нас разграбили красные. Троцкий научил этих вооружённых детей: «Казаки никогда не были и не будут красными. Где-бы казак не служил, он всегда будет белым. Против казаков надо применять металл и огонь». Вот когда саранча собиралась уходить от нас, стала жечь станицу. Завтра посмотришь, все дома на площади пожгли. Ленин придумал ЧКу против вас. Это такие же опричники, как были у Ивана Грозного. Они хватают казаков, расстреливают их за то, что они – казаки. Ты, Сергей, и такие, как ты, воевали сами против себя, против казачества. Вот так, Серёжа, обстоят дела. Перед тем, как класть тебя в постель, надо бы искупать тебя, но нету белья ни у меня, ни у тебя. Завтрапослезавтра надо постирать кальсоны твои, а смены нету. Тебе придётся лезть на печку и сидеть там голым. Сейчас многие так делают. Да и на печку тебя надо подсаживать. Как жить будем?

– Я смотрю, Надя, ты недовольна, что я пришёл.

– Глупости ты, Сергей, говоришь. Я пошла за тебя замуж, бросив гимназию. За три года твоего отсутствия я не изменила тебе ни разу ни душой, ни телом. Я недовольна тем, как ты пришёл. Я недовольна тем, что муж мой, которого я любила и люблю, остался в дураках. Давай спать, утро мудренее вечера.

Утром Надя вышла во двор и увидела, что на приклети[20]20
  Приклеть – пристройка к амбару с навесом. (Прим. ред.)


[Закрыть] амбара стоит человек и сбивает замок с амбарной двери. Бил он прикладом винтовки, но по замку попадал редко, всё больше ударял по двери. Надя подошла:

– Солдат, подожди, не бей. Дверь сломаешь. Зерна там нету. Я сейчас ключи принесу.

Солдат грязно выругался. Надя стала будить Сергея:

– Серёжа, встань. Там солдат сбивает замок с амбара. Сергей сунул босые ноги в сапоги, на голову надел буденовку, на плечи накинул шинель. Взял ключи из рук Нади и пошёл к амбару:

– Солдат, перестань бить, на ключи, – говорил Сергей.

Солдат снова выругался и продолжал бить. Сергей поднялся на приклеть амбара, взял солдата за плечо:

– Солдат, ты глухой? Тебе ключи дают.

– Уйди, – солдат ещё раз выругался, – а то плохо помрешь. На Сергея глянуло детское личико и пахнуло сивушным перегаром.

– Да ты, белогубый щенок, ещё и пьяный? Тебе воды досыта нельзя напиваться, а то будешь под себя мочиться. А ты научился водку пить, – говорил Сергей. Уцелевшей правой рукой взял солдата за шиворот и повёл к калитке. Калитка была открыта. Сергей сунул солдата за калитку со словами:

– Иди, проспись!

То ли толчок Сергея был достаточно сильным, то ли солдат нетвердо стоял на ногах, но от толчка Сергея, он побежал, споткнулся, упал лицом вниз и рассёк себе бровь о ствол винтовки. Почувствовав боль, провёл правой рукой по ушибленному месту, увидел на руке кровь, развернулся на коленях и выстрелил в Сергея. Сергей шёл к крыльцу. После выстрела он остановился, потом шагнул назад и упал лицом в снег. Надя, видевшая это всё в окно, кинулась во двор, стала на колени возле Сергея. Она увидела, как кровь потекла из его рта, а на спине по рубахе, расползался, увеличиваясь, тёмный круг. Надя, теряя сознание, неловко ткнулась лицом в спину Сергея.

Начальник продовольственного отряда, запертый в кладовой правления волостного совета, быстро освободился от пут, устроился поудобнее и уснул. Он не хотел бежать из кладовой, боялся, что его подстрелят «при попытке к бегству».

Утром, когда ему понадобилось сходить «до ветру», он толкну дверь кладовой; дверь открылась. На веранде разобрал окно и вылез на улицу. Он быстро пошел на свою квартиру. Вдруг в той стороне, где стоял его отряд, раздался винтовочный выстрел. На квартиру начальник не пошел, а пошел во двор, где стояли его продотрядники и была часть лошадей. У крыльца дома он увидел двух своих бойцов и спросил:

– Кто стрелял?

– Я стрелял. В том дворе, напротив. Он мне рассек бровь.

– Будите всех наших и без шума, тихо уезжайте в Кумылгу, иначе вас всех на мелкие куски покрошат.

Сам командир продотряда пошел во двор Сергея, подошел к лежачим и стал толкать валенком Надю в бок. Когда Надя поднялась, командир спросил:

– Что случилось?

– Продотрядник пьяный застрелил, это мой муж Сергей Долгов. Ушел в красные в феврале 1918 года, пришел вчера. А тут свои подстрелили. Кто придумал такую жизнь? Развидниет[21]21
  Развидниет – рассветет. (Прим. ред.)


[Закрыть], пойду найду убийцу и убью его дубиной. А у меня сынок. Теперь сирота. Помогите мне, давайте занесем в дом, а то ему холодно.

– Ему уже не жарко и не холодно. Я пришлю своих людей. Вам помогут.

Из конюшни со двора, где стояли продотрядные кони, начальник вывел серого в яблоках рысака, заложил в одноместные санки и пустился к Хопру. Видели, как рысак шел рысью до моста, не меняя аллюра пошел по мосту. А миновав мост, пошел наметом. Так гоняют рысака раз за жизнь в чрезвычайных случаях. Рысак должен ходить рысью.

Не мучай, моряк, рысака. Не бойся. Некому тебя наказывать. Нету больше казаков в станице Прихопёрской. Нету их и во всей Области Войска Донского. Нету их на Кубани, Тереке, Урале, Семиречье, нету в Сибири, на Дальнем Востоке, где они жили веками, охраняя рубежи России. Убивали друг друга казаки на гражданской войне, а оставшихся в живых добивает ЧКа.

Малому числу удалось уйти в конном строю по грузинской военной дороге в Турцию, на кораблях уплыть в Болгарию, а оттуда во Францию. Лучшие люди Белого движения ушли с генералом Врангелем в Крым, чтобы в последний раз выступить на защиту поруганной и оскверненной России. Не удалось. Победила неправая грубая сила. Занять Крым через Сиваш – это идея батьки Махно, предложенная Миронову – командующему красным конным корпусом. Идея Миронову понравилась, он доложил её командующему Южным фронтом красных Фрунзе. Фрунзе идею Махно претворил в жизнь и пригласил Махно вместе брать Крым. После победы Красной Армии в Крыму, армия батьки Махно была ночью, на отдыхе, атакована Красной Армией. Из многотысячного отряда Махно спаслись только двести человек.

Еще до полного разгрома белых в Крыму, Фрунзе обратился к офицерам Армии Врангеля и предложил им не покидать Россию, сдаться в плен, а потом получить командные должности в новой Советской регулярной Армии. Две с половиной тысячи семей офицеров остались в Крыму. Узнав об этом, Ленин приказал Фрунзе расстрелять всех офицеров. Фрунзе отказался выполнять этот приказ. Ленин снял Фрунзе с поста командующего Южным фронтом и отозвал в Москву, а в Крым послал: Землячку, Бела-Куна и своего младшего братишку Митю. Они уничтожили всех офицеров и их семьи. Офицерам вешали на шею камни, стреляли и они падали в море. Женщинам и детям привязывали к ногам грузы и живыми бросали в воду.

Слава и низкий поклон Франции и французам, Турции и туркам, Болгарии и болгарам и всем государствам и народам Европы за то, что они во время «смуты и разврата» в России приняли и приютили лучших людей России. А те, что сейчас живут в станице Прихопёрская, были ранее казаками, но теперь уже не казаки. Они зовутся «товарищами, бойцами», как на скотобойне, «буденовцами». Искалеченые, оборваные, голодные. Встречаясь между собой, они шепотом, обязательно шепотом, спрашивают друг друга: «Что мы завоевали? За что мы так искалечены?» Не находя ответа, расходятся. Служа в Красной Армии, они свои политотделы, особые отделы, ЧКу, ревтребуналы боялись больше, чем поляков. И привыкли тогда разговаривать шепотом. И сейчас еще не отвыкли.

Расправился с казаками гениальный злодей, организатор гражданской войны, немецкий шпион и узурпатор. Тот, кто был до безумия рад террору над Россией, тот придет к собственному безумию и плохо помрёт. Государство, созданное им с диктатурой, террором, концлагерями станет тюрьмой народов России и будет недолговечным. Потомки буденовцев опомнятся, оглядятся и при первой возможности разрушат это государство, похоронят его без почестей и сожаления на вечные времена.

Слух о гибели Сергея Долгова быстро распространился. Михаил Долгов узнал об этом утром, когда убирал свою живность. Пришла Надина соседка, рассказала и передала просьбу Нади прийти помочь. Михаил Иванович – воткнул вилы в снег:

– Братья, доделывайте, я пошёл. Встретившись с Надей и узнав, что случилось, сказал:

– Не теряйся, Надя. Не ты первая, не ты последняя. У тебя сынок. Вся Россия осиротела. Сейчас я принесу одежду, в которую обрядим Сергея, организую могилу, закажу гроб. Помин будет в твоём доме, но моими харчами. Сделаем всё честь по чести. Михаил ушёл домой, а через час вернулся и принёс штаны с лампасами, суконную гимнастёрку, пару белья, носки из чёрной шерсти и новые чирики[22]22
  Чирики – мягкая кожаная обувь без каблуков. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Катя передала одежду и для Нади: чёрную юбку, чёрную кофту, отделанную тёмно-синими рюшами, чёрный кружевной платок, чёрные туфли на невысоком каблуке. Одежду брали в этот раз из сундуков Екатерины и Михаила. Катя, поглядев свои сундуки, сказала:

– Да, нам, Миша, за две жизни не сносить.

Михаил помог убрать покойника и положить его в гроб. Друзья-руководители стояли во дворе среди людей. Степура говорил:

– Сейчас бы догнать, да в мелкое крошево, но у меня нет ни казаков, ни лошадей.

Услышав такие слова, Михаил сказал:

– Товарищи, я советую уйти в правление.

По дороге в правление Михаил отчитывал Степуру:

– Степан Ефимович, говорить такие слова сейчас опасно. Мы привыкли в нашем кругу говорить все прямо, а тут много народа, и народ разный. И не помогут ни заслуги, ни должности, ни ордена.

– Твоя, как всегда, Михаил Иванович, правда, – согласился Степура.

В кабинете Красненького долго сидели молча, глядя в пол.

– Почему молчите, друзья? Что будем делать? – поинтересовался Красненький.

– Говори ты, – высказался Степура.

– В том и дело, что не знаю, что говорить, – сказал Красненький.

– Послушайте меня, обсудите и скажите своё мнение, – высказался Михаил.

– Говори, – попросил Прошин.

– Мой план такой: Иван Павлович звонит в округ и обязательно председателю. Фёдор Иванович звонит в Кумылгу в два адреса: в милицию и в ЧКу. Оба подробным образом рассказываете о случившемся и требуете, обязательно требуете, следователей из Кумылги сегодня, а из Урюпинской завтра. Фёдор Иванович требует ареста начальника продотряда и стрелка-убийцы. А мы с Иваном Никитовичем напишем письмо и телеграмму Будённому и подпишем все пятеро.

С планом Долгова согласились все присутствующие. Через час Михаил отослал телеграмму Будённому. Адрес письма и телеграммы был простой: командарму Будённому, действующая армия. Ответная телеграмма от Будённого пришла через три дня, в день похорон. Телеграмма была прочитана у могилы Сергея. На похоронах присутствовали все, у кого было, что одеть. Будённый телеграфировал: «Скорблю по поводу нелепой и предательской смерти славного и героического бойца Долгова Сергея Петровича. Выражаю соболезнования родным, близким покойного и всем конармейцам станицы Прихопёрской. Этот случай будет тщательно расследован, виновные будут наказаны. Продотряды от вас будут отозваны, будьте спокойны. Не поддавайтесь на авантюры и провокации. Чем могу, тем помогу. Ваш командарм Будённый». А через неделю Надя получила от Будённого деньги на похороны. Прибыли следователи из Кумылги и из Урюпинской. Провели расследование и уехали. Кумылжинский следователь рассказал: начальник продотряда в Кумылге заменил рысака на пару и, не задерживаясь, ушёл в сторону Михайловки. Но не доглядел следователь, что начальник продотряда ушёл не в сторону Михайловки, а в сторону Панфилово. Взял билет до Москвы и скрылся.

Глава пятнадцатая

Восемнадцатого января 1921 года, в девять часов утра, Даша и Павел вошли в здание бывшей гимназии. На одной из дверей они увидели приколотую бумагу, на которой было написано «Экзаменационная комиссия». Павел открыл дверь и сказал:

– Иди, Даша, с Богом.

У классной доски, за столом сидели пять человек. Перед ними стояла женщина. О чём они говорили, Даша и Павел не слышали. Женщина пошла от стола к двери. Даша узнала её:

– Соня, Самойлова?

– Даша! – отозвалась Соня.

– Ну как, всё сдала? – спросила Даша.

– Всё. Буду работать учительницей у себя дома.

– Следующий! – услышала Даша.

– Прощай, Даша, – говорила Соня.

– Прощай, Соня, – сказала Даша и пошла к столу.

– Плотникова Дарья Ивановна, – сказала Даша.

– Из станицы Прихопёрской? – спросил пожилой мужчина из комиссии.

– Да, из Прихопёрской, – ответила Даша.

– Вам надо сдать, – старик посмотрел в список, – один предмет. Русский язык с чтением.

– Так точно, – ответила Даша.

– Берите билет, готовьтесь и отвечайте.

Даша взяла конверт с билетом по русскому языку, прочитала вопрос.

– Я могу отвечать, – сказала Даша севшим от волнения голосом. Старик заметил, что руки у Даши дрожали.

– Дарья Ивановна, успокойтесь, здесь за столом сидят Ваши друзья. Если, не дай Бог, Вы запнётесь, мы придём Вам на помощь. У нас с Вами одна цель – Вам надо сдать, а нам надо, чтобы Вы сдали, получили назначение, – старик глянул на правый конец стола и показал глазами молодому человеку на графин с водой. Молодой человек налил стакан воды и поднёс Даше:

– Успокойтесь, выпейте, Дарья Ивановна.

Даша выпила. Она почувствовала, будто что-то тяжёлое свалилось с её плеч. Она улыбнулась, а старик сказал:

– Вот теперь, Дарья Ивановна, я разрешаю Вам отвечать.

Даша говорила сорок пять минут. Её никто не перебивал.

Её ответ понравился. Даша остановилась и сказала:

– Я ответила на все вопросы по билету. Могу отвечать на вопросы членов комиссии.

– Проспрягайте слово «дубина».

– Это я не сделаю, а то будет обидно и мне, и вам, – сказала Даша.

Все засмеялись.

– Какие Вы секции посещали, – спросил председатель.

– Я посещала две секции: кройки и шитья, музыки и пения.

– Сядьте за ножную машинку и сделайте строчку.

Даша сделала.

– Какими музыкальными инструментами Вы овладели? – спросил председатель. Даша взяла скрипку, и звуки вальса «На сопках Маньчжурии…» наполнили аудиторию. Члены комиссии замерли. После вальса она заиграла и тихо запела:

 
«По Муромской дорожке стояли три сосны,
Прощался со мной миленький до будущей весны».
 

На душе у Даши стало легко, она решила петь для себя. Низким голосом она начала:

 
Что ты жадно глядишь на дорогу
В стороне от весёлых подруг.
Знать забило сердечко тревогу,
Всё лицо твоё вспыхнуло вдруг.
 

Даша ещё не закончила свое пение, а члены комиссии зааплодировали. Молодой человек из комиссии восхищался Дашей больше всех. Он поинтересовался:

– Дарья Ивановна, Вы какое учебное заведение кончали?

– Гимназию в станице Урюпинской.

– Я имею ввиду музыкальное учебное заведение.

– Секцию при гимназии.

– Это невероятно. Кто Вам ставил голос?

– Родители.

– Это невероятно. Вы самородок.

Даша взяла гитару, настроила и запела ласковым, нежным, чарующим голосом:

 
У церкви стояли кареты,
Там пышная свадьба была.
Все гости красиво одеты,
Всех краше невеста была.
 
 
На ней было белое платье,
Венок приколот был из роз.
Она на святое распятье
Смотрела сквозь радугу слёз.
 
 
Горели венчальные свечи,
Невеста стояла бледна.
Священнику клятвенной речи
Сказать не хотела она.
 
 
Когда ей священник на палец
Одел золотое кольцо,
Из глаз её горькие слёзы
Ручьём полились на лицо.
 
 
Я слышал, в толпе говорили:
«Жених неприглядный такой.
Напрасно девицу сгубили».
И вышел я вслед за толпой.
 

Бесхитростные слова песни, и, особенно, голос Даши окончательно покорили комиссию.

– Дарья Ивановна, я благодарю Вас за то, что Вы предоставили нам в это трудное время возможность забыть наши трудности и насладиться Вашим пением. Я предлагаю Вам должность заместителя директора театра, а через два года Вы будете директором. Зарплата, квартира, отопление, освещение бесплатное. Продуктовый паёк. Хотя Пантелеймон Кузьмич просит назначить Вас учительницей в школу вашей станицы, для Вас, Дарья Ивановна, школы – мало.

– Я прошу Вас, Фёдор Васильевич, не делать этого. Я недавно вышла замуж за солдата. У него умерла жена, и остались три девочки. Я заменила им мать. Тут уж не до театра. Я знаю основы всех наук в объёме гимназии. Я многое знаю из того, что должна знать и уметь жена и мать. Я умею кроить и шить всё – от трусиков до тулупа и донской шубы; вязать и расшивать, стирать и готовить еду, выращивать огородные культуры, домашних животных и птиц, играть на музыкальных инструментах. Этому всему я за четыре года научу своих учеников. Девочек я научу целомудрию и верности. Девочка должна знать, что у неё должен быть один мужчина. А у мужчины должна быть одна женщина. Тогда у нас в России будут появляться на свет Божий Ильи Муромцы, а не калеки. Выйдя замуж, женщина должна быть не только женой своему мужу, но и другом, и советчиком, и хозяйкой в доме, и воспитательницей детей. Мальчиков научу быть хозяевами в семье, добытчиками, опорой, надеждой, гордостью для жены, детей и родителей, заступниками и защитниками Отечества.

– Дарья Ивановна, если ваши слова написать на бумагу, то получится прощальная директорская речь на выпускном вечере гимназистов. Ладно, пусть будет по-вашему, я назначаю Вас учительницей Прихопёрской школы, с надеждой на то, что через год Вы станете заведующей школы. Подите с полчаса погуляйте, мы подготовим Вам документы.

Даша пошла к выходу. Её обогнал молодой человек из комиссии, забежав Даше наперёд, он взволнованно заговорил:

– Даша, Дашенька, зачем Вам чужие дети. Их сейчас по стране миллионы. Всех Вы не обогреете, это сделают другие женщины, менее одарённые, чем Вы. Жизнь такова, что каждый человек должен иметь своё место под солнцем, по таланту. Ваше место, Даша, в театре. Если профессор будет погонять быков в плуге, а бывший погонщик станет губернатором, то жизнь скособочится и упадёт. Дашенька, я люблю Вас, я полюбил Вас с первого взгляда. Выходите за меня замуж. У меня трехкомнатная квартира, паёк, обстановка.

– Спасибо Вам, молодой человек, но «я другому отдана и буду век ему верна», – Даша вышла в коридор.

– Как, Даша, твои дела? – спросил Павел.

– Отлично. Через час получаю документы, и можем ехать. Сбываются слова Михаила Ивановича. Пройдёт немного времени и из наших ворот выйдет женщина с портфелью, и направится к школе. А все встречные люди будут говорить: «Здрасьте, Дарь Иванна!» Вот я и учительница.

– На вот, поешь, учительница. Ты же сегодня ещё ничего не ела, – Павел вынул пирожки с картошкой и бутылку молока из корзины.

– Откуда это? – спросила Даша.

– Пирожки из дома, а молоко хозяйка налила. Я ей дал сала фунта три, а она налила молока и сказала: отнеси ученице. А пела ты как настоящая артистка. Ты дома никогда так не пела.

– Вот и ты туда же. Меня чуть не сделали сейчас артисткой.

– Ты, Даша, ешь, получай документы, а я пойду к лошадям.

Выдавая документы Даше, председатель комиссии, говорил:

– Получите, Дарья Ивановна, путёвку в жизнь. Я уверен, что Вы достойно пойдёте по жизни. Но знайте, кому много даётся, с того и спрос больше. Ваша школа у нас будет опорным пунктом на юге округа.

– Спасибо Вам, Фёдор Васильевич, за поздравления и пожелания. Я буду стараться изо всех сил оправдать ваше доверие.

– Ольгу Петровну Долгову знаете? – спросил Фёдор Васильевич.

– Знаю с детства, прекрасный человек, – отозвалась Даша.

– Пантелеймон Кузьмич просит назначить её учительницей.

– Прекрасная будет учительница, – сказала Даша.

– Вас, Дарья Ивановна, я вижу через год директором школы, – сказал Фёдор Васильевич.

– Я подумаю, Фёдор Васильевич, – пообещала Даша.

На обратном пути лошади бежали без понуканий, быстро, бодро, готовые сорваться в галоп. Павел их сдерживал. Павел и Даша, завернувшись в тулупы, удобно сидели в тёплых санях. Они разговаривали о предстоящей работе Даши.

– А мои дела совсем плохи. Я думал, что мы одинаково бедные можем соединить наши жизни в одну, но однажды ты мне сказала: «Не мылься, бриться тебе не придётся». А теперь и вовсе, ты – учительница, а я многодетный батрак-босяк. В делах забываешься, а как сядешь отдохнуть да покурить, так одна мысль: «Как жить?» И не нахожу выхода. Пока и я, и дети живём милостью и милостыней Михаила Ивановича и Екатерины Ивановны. А не дай Бог случится что. Тогда как? Куда тогда? Камень на шею – и в Тюсину яму?

– Не гневи, Павел Фомич, Бога. Пока тебе и твоим детям жить можно. Фурманку нажили на твоё имя, сарай в Ключах купили на твоё имя. Будем надеяться на лучшее, – сказала Даша и замолкла.

Замолк и Павел. Встречный ветерок завернул полу тулупа Павлу на лицо. Одним глазом он видел половину крупа правого коня, этого ему было достаточно, чтобы знать, как ведут себя кони. Через некоторое время Павел услышал:

– Гражданин Сиволобов, Вы спите?

– Нет, не сплю, но почти что.

– Слушайте, Павел Фомич, что я Вам сейчас скажу.

– Слушаю.

– Я, Плотникова Дарья Ивановна, даю своё согласие выйти за Вас, Павел Фомич, замуж.

– Чегооо, – протянул Павел.

– Чего слышал, Павел Фомич. Я сегодня на экзаменах, когда меня хотели загнать на работу в театр, так и сказала: «У меня ревнивый муж и трое детей». Вот тогда они отстали.

– Ты к чему это сказала? – спросил Павел.

– Да ты действительно, Павел Фомич, спишь?

– Я не сплю. Только не пойму, правду ты говоришь или насмешки строишь.

– Правду, Павлуша, правду, – сказала Даша.

Павел остановил лошадей, развернул тулуп Даши, чтобы видеть её лицо.

– Дарья Ивановна, скажи ещё раз, – попросил Павел.

– Уважаемый Павлик, я даю своё согласие стать твоей женой.

– Спасибо, Дашенька. Спасибо, родненькая. Я думал, что погиб, а я снова начинаю жить. Я думал конец, а мне пришло начало. Теперь мы муж и жена.

– Нет, Павлуша, пока жених и невеста.

– И долго мы будем так женихаться? – спросил Павел.

– Как все порядочные люди: сватовство, назначение свадьбы, венец, свадьба, и вот только тогда будет брачная ночь. Вот тогда мы будем муж и жена. А сейчас садись в своё логово и – в Усть-Бузулуцкую. Ночуем, а утром домой.

Утром, перевалив через бугор по дороге на «три дерева», спустились и к обеду были дома. Все члены семьи Долговых были у стряпки, они окружили Дашу.

– Как, сдала или нет?

– Удачно съездили? – посыпались вопросы.

– У Дарьи Ивановны отнялся язык, я за неё скажу. Сбываются пророческие слова Михаила Ивановича: завтра из ворот этого дома выйдет красивая женщина с портфелью в руках. И красивой походкой направится к школе. Встречные мужчины и женщины будут останавливаться и говорить: «Здрасте, Дарь Иванна!», а она на эти приветствия будет отвечать лёгким поклоном своей красивой головы, – пояснил Павел.

Первой сказала Екатерина Ивановна:

– Дашенька, поздравляем тебя, желаем успехов в работе, здоровья.

Вытирая руки о передник, сошла со ступенек стряпки Мария Фоминична и подошла к Даше:

– Господи, счастье-то какое, – Мария Фоминична обняла Дашу, поцеловала в щёчку, – поздравляю тебя, Даша, желаю удачи. Я благословляю тебя на эту святую работу. Служи детям и родителям. Пойдёмте обедать, а то щи остынут.