Текст книги "Тайна речки Безымянной"

Глава 4

На следующий день с утра я вышел на тропу и направился на второе зимовье. Я прошёл по тропе около семи километров, но до зимовья ещё не дошёл. На берёзах вдоль тропы стайками сидели косачи, они меня не боялись и взлетали только тогда, когда я пугал их, взмахнув рукой. И вдруг я обратил внимание, что открытая вода закончилась, а из воды выступали каменные плиты, ровные, как стол, плит было так много, что по ним можно было идти вверх по реке. Расстояние между плитами было не более двадцати сантиметров, а местами ещё меньше, и вода, просачиваясь между плитами, сильно шумела. А речка в этом месте была прямая, как взлётная полоса аэродрома, она и была бы похожа на взлётную полосу, если бы не кусты, росшие по берегам речки. Видимо, когда-то, ещё тысячелетия назад, речка размыла почву, оголив круглые камни, а по большой воде их шлифовало песком до тех пор, пока они не стали плоскими, как столы. А в жаркое сухое лето уровень воды в реке сильно падал, и камни выступали над водой как множество столов, стоящих ножками в воде. Река казалась ровной каменной дорогой, идти по которой было легко. Но, не доходя до плит метров 50, я обратил внимание, что мелководье закончилось и пошли сплошные глубокие ямы, вымытые большой водой в мягком грунте дна речки. Но что меня больше всего поразило, так это то, что в ямах стояло так много рыбы, что дна речки не видно было. Я даже растерялся: столько рыбы я ещё не видел, хотя мне пришлось порыбачить на многих таёжных речках. Её можно было брать руками и выбрасывать на берег, или брать за жабры с плит, так как она подходила к плитам. Крупная рыба пройти между камнями не могла, хотя и пыталась. Видимо, она ждала сильных дождей, после которых уровень воды в речке поднимется и скроет камни под водой. Вот тогда она начнёт подниматься в верховье реки для икромёта.

«Умная, зараза», – подумал я. Летая на пожары, я обратил внимание на то, что на многих таёжных речках рыба поднималась в верховье на нерест не только весной, по большой воде, но и осенью, когда шли дожди и уровень воды на речках сильно поднимался, давая возможность рыбе пройти через перекаты и пороги. Идти по плитам было легко, и я даже не заметил, как они закончились, как раз напротив зимовья. Но это было не просто зимовье, это была вторая база, только меньше. Даже баня стояла на берегу речки. Описывать я её долго не буду, скажу только то, что лабаз был заставлен продуктами (банками и мешками) под самую завязку. А в дизельном помещении стояла электрическая станция, но не наша – то ли китайская, то ли японская, потому что я увидел на бачке иероглифы. Обычно в таких зимовьях делают тайник недалеко в лесу, и я решил проверить свою версию. Я три раза обошёл по периметру мини-базы и на третий раз наступил на крышку бочки. Я аккуратно поднял крышку, присыпанную сверху мхом и опавшими листьями, и увидел, что в яме стоит 200-литровая железная бочка, в которой стояло ведро, полное самородков разной величины, и два мешочка с золотым песком. Сложив всё на место, я аккуратно закрыл крышку и стал присыпать её опавшими листьями и мхом. И тут я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и, повернув голову назад, увидел, что метрах в двадцати от меня стоит низкорослый человек монголоидной расы. На нём была одежда времён Чингисхана. В левой руке он держал старинный лук, а в правой – стрелу наконечником вверх. От страха я закрыл глаза, ожидая выстрела в спину, но выстрела не последовало. А когда я их открыл, монгола рядом уже не было, он просто исчез за секунду, пока я стоял с закрытыми глазами. Сначала я подумал, что это якутский шаман-отшельник, живущий где-то рядом с базой. Но меня смущала его одежда, такую одежду я видел в кинофильме «Чингисхан». Да и шаманы ходят с бубнами, а этот с луком и колчаном, да ещё такими древними. Вот тут у меня закрались сомнения, а шаман ли это.

«Но кто тогда?» – подумал я.

Да я и подумать тогда не мог, что это не человек, а призрак Чингисхана, охраняющий свои сокровища в гроте.

– А когда ты увидел монгола в первый раз? – спросил я.

– А вот тогда и увидел, когда закрывал крышку на бочке тайника. И уже тогда я понял, что это не простой монгольский воин, а большой военачальник, а может, даже и сам Чингисхан. В каком-то журнале, по-моему, «Техника молодёжи», я читал, что Чингисхан был не простым смертным человеком, а человеком оттуда, – и Генка показал пальцем в небо.

– А почему ты так решил? – спросил я.

– Да потому что Чингисхан обладал необыкновенными для простого смертного человека способностями. Организовать поход на Киев и пройти по территории Руси по тайге без дорог столько тысяч километров и 300 лет держать в страхе народ Руси не каждый бы смог даже сейчас, – Генка помолчал с минуту, думая о чём-то своём, а затем продолжил.

– Я решил вскипятить чай и пообедать. Набирая воды в речке, я увидел, что под лучами солнца в воде что-то блеснуло, но глубина была большая и достать рукой это что-то я не смог, только замочил рубашку по самое плечо. К стене веранды были прислонены несколько палок с привязанными к ним кухонными дуршлагами. Но сначала я не понял, для чего они нужны здесь. Но потом сообразил, что ими доставали золотые самородки из речки. Я взял дуршлаг, зачерпнул им песок со дна речки и выудил оттуда самородок величиной с куриное яйцо. Я снова зачерпнул дуршлагом ещё пару раз по дну речки, и результат был тот же, только самородки были уже поменьше. Я понял, что за три последних года, пока на базе не было людей, большой водой принесло много новых самородков. И я решил остаться переночевать на зимовье, а завтра пройти по речке и узнать, откуда принесло самородки. Утром я решил пройти по речке столько, сколько смогу, а затем вернутся на зимовье и снова переночевать в нём. Я прошёл от зимовья около трех километров и увидел, что в речку впадает ручей около четырех метров шириной. Ручей меня тоже заинтересовал, потому что он брал начало из гольцов. Пройдя вверх по ручью метров сто до первого переката, я зачерпнул котелком песок и вытряхнул его на тропу, и сразу же удача – на тропе лежало два самородка величиной с пулю. И я решил пройти сначала по ручью до верховья, которое начиналось в 15—20 километрах от устья ручья. Вдоль ручья рос молодой сосновый бор, в котором было много черники. Я доходил до очередного переката, зачерпывал котелком мокрый песок, вытряхивал мокрый песок на сухой песок переката, разгребал на нём мокрый и, собрав самородки, складывал их кучкой рядом с тропой, чтобы на обратном пути забрать их на зимовье. И так повторялось несколько раз, пока я не дошёл до зимовья, которое не значилось в тетради с графой «Расход». Но когда я поднимался по тропе золотого ручья вверх к истоку ручья, обратил внимание на то, что русло ручья раньше было в два раза шире и глубже, а сейчас стало зарастать темнохвойными деревьями. Но я тогда посчитал, что это талые весенние воды размыли его так широко и глубоко. Но я ошибся: дело было не только в талых водах.

– Но об этом я расскажу тебе чуть позже, – сказал Генка. – Дверь в зимовье была открыта. Я зашёл в зимовье и сразу же почувствовал, что передо мной здесь кто-то был. Зимовье было небольшое, но уютное. На стене над нарами на большом гвозде висели старинный лук и колчан со стрелами времён Чингисхана. Но одна стрела торчала из стены, как будто кто-то передо мной выстрелил из лука в стену, как предупреждение мне, для того чтобы я не поднимался вверх по ручью. А на столе, который стоял у окна, лежала большая курительная трубка, такие трубки курят якутские шаманы. Но от трубки шёл запах свежего табака, только что выкуренной передо мной трубки. По моей спине пробежал холодок, я вышел из зимовья, и напряжение сразу же спало. Постояв с минуту около зимовья, я направился вверх по ручью. Но, пройдя по тропе вдоль ручья метров триста, заметил, что ручей повернул влево, я поднял глаза вверх и даже растерялся: ручей выбегал из пещеры, высота входа которой была около десяти метров. Зайдя в пещеру, я оглянулся назад и увидел, что там, внизу, бежит речка, а в неё впадает этот ручей. Пройдя по пещере метров пятьдесят, я удивился ещё больше, потому что в конце пещеры горел свет. Как будто в конце пещеры кто-то повесил огромную люстру, и она освещала всю пещеру, но особенно её конец. И тут я обрадовался и одновременно испугался. А обрадовался, потому что подумал, что в пещере работают люди и они помогут мне выбраться домой. А испугался, потому что следов на входе пещеры не было, с тех пор как люди покинули базу.

«Тогда кто там работает?» – со страхом подумал я. Постояв в нерешительности с минуту, я пошёл дальше, и чем ближе я подходил к концу пещеры, тем страшнее мне становилось. Дойдя до конца пещеры, я увидел дыру в стене около пяти метров в диаметре, из которой вытекал ручей. Я остановился и стал оглядывать пещеру вкруговую. От воды ручья шёл пар, я пощупал воду рукой – она была горячая. Я понял, что под водоразделом проходит тектонический разлом в земной коре, и термальные воды пробили дыру в горе и в виде ручья выбегали наружу из горы. И со временем за столетия, а возможно, и за тысячелетия в горе образовалась пещера. А где-то там внутри горы шёл тектонический процесс, который разогревал подземную воду, и уже горячая вода, попутно размыв богатую золотую жилу в виде ручья, выносила наружу горы золотые самородки. Я засёк по часам, что через несколько минут из дыры в стене под давлением горячего пара и газа выбрасывался большой объём воды, вместе с которой на пол пещеры выбрасывались золотой песок и самородки разных размеров. Слева от меня находилось круглое голубое озеро около тридцати метров в диаметре. А над озером поднимался голубой пар и устремлялся вверх, к провалу в горе, окно которого было около пятидесяти метров в диаметре. А через окно провала в пещеру светило солнце, которое в это время стояло в зените.

«Видимо, пар поднимался вверх, к потолку пещеры, размачивал грунт потолка, который под тяжестью воды падал вниз, вот поэтому за столетия и образовался провал в горе», – подумал я. Длина колодца провала была около ста метров. С интервалом в несколько минут из центра озера поднимался фонтан воды и снова опадал обратно в озеро, которое пополнялось водой, а лишняя вода озера через промытую горячей водой канаву стекала в ручей. Но озеро было, видимо, довольно глубокое, потому что в него за столетия упало много грунта из провала. Солнце спряталось за водораздел, и в пещере стало заметно темнее. И тут я обратил внимание на тоннель, уходящий в правую стену пещеры, в конце пещеры. Я подошёл поближе к тоннелю и понял, что из этого тоннеля когда-то выбегал такой же ручей, но со временем тектонический процесс в горе ослаб, и уровень воды уменьшился, а русло ручья пересохло, и он прекратил своё существование. Но что меня больше всего поразило, так это то, что тоннель был искусственно расширен, а его стены выровнены и облицованы белыми мраморными плитами. Тоннель уходил в гору. Я достал из кармана рюкзака трёхбатарейный фонарик с большим отражателем, который я всегда возил с собой на пожары в тайгу. Белые мраморные плиты отражали свет, и в тоннеле было относительно светло. Ещё не включив фонарь, я шагнул в тоннель и только успел сделать три шага, как какая-то сила вытолкнула меня обратно из тоннеля. Я растерялся, так и не поняв, что же со мной произошло. Включив фонарь, я посветил в тоннель и решил повторить попытку. И тут я увидел, что в тоннеле метрах в трёх от меня стоят два золотых копья, перекрещенных под углом в 45 градусов, и от них исходило еле заметное голубое свечение. Я сделал шаг вперёд в направлении копий, и вдруг свечение копий заметно усилилось. Тогда я понял, что шутить с копьями нельзя, не зная, чем это может для меня закончиться.

Глава 5

В то время, в конце 1970-х годов, мы не верили ни в чёрта, ни в Бога, а уж в мистику – тем более. Но сейчас я был вынужден поверить во что угодно, когда увидел собственными глазами свечение золотых копий и их энергетическую силу. Я неплохо разбирался в радиотехнике и понял, что это мощное СВЧ-поле преградило мне дорогу в тоннель. Я посветил фонарём в тоннель, но луч света отклонился от копий под воздействием какой-то неизвестной мне силы. Но, сделав зигзаг, огибая копья, луч света снова возвратился на свою прямую линию. В длину тоннель был не более двадцати метров, а за ним начинался огромный грот с естественными гранитными колоннами, вымытыми горячей водой в горе. Недалеко от тоннеля находилось озеро не более тридцати метров в диаметре. Но, как я тогда понял, вода в озере была уже холодной, потому что над озером не поднимался пар. Луча света фонаря едва хватало не более чем на пятьдесят метров, но я увидел, что по обеим сторонам озера стояли старинные, окованные по углам сундуки и много золотых вещей, но почему золотых, да потому что при тусклом свете фонаря они блестели, отражая свет фонаря. Это всё, что я увидел под лучом фонаря, потому что дальше пятидесяти метров я не смог ничего различить, но там тоже что-то было. Я обратил внимание на то, что в центре озера на высоте двух метров над водой возвышался пьедестал, но что было на нём, я не смог разглядеть. Я не рискнул делать третью попытку проникнуть в тоннель и повернулся спиной ко входу в тоннель. И тут я невольно обратил внимание на то, что на одной линии с тоннелем на противоположной стене пещеры за озером находилось параболическое зеркало, выдолбленное в белой мраморной скале. Моему удивлению не было предела. Я обошёл озеро слева и приблизился к зеркалу. Зеркало было около десяти метров в диаметре, идеально круглое и отполированное до идеального блеска. Но за столетия от времени и влажного воздуха каменное зеркало слегка потускнело. И тогда я понял, для чего они его полировали. В определённое время года и суток лучи солнца, проникая через окно провала, попадали в пещеру и, отражаясь от воды озера, попадали на параболическое зеркало, которое располагалось на одной линии со входом в тоннель. И тогда свет, отражённый от параболы, попадал через тоннель в грот, пока солнце стояло в зените и на какое-то время освещало внутренности грота. А вот для чего там нужен был такой свет, я сначала так и не понял.

«Да, были и в те времена умные люди», – подумал тогда я.

«Это сколько же человеческого труда было вложено в это зеркало», – прикинул я на глаз.

«Но кто хозяин этой пещеры?» – подумал я. У меня не выходил из головы тот монгол, которого я увидел на зимовье речки Безымянной. И в этот момент надо мной повис жуткий холодный страх, какого я никогда раньше не испытывал. И вдруг рядом со мной с потолка пещеры посыпались камни, я отскочил в сторону, чтобы меня не ударило камнем по голове, и быстро пошёл к выходу из пещеры. Но, ещё не дойдя до выхода из пещеры пятьдесят метров, я увидел у правой стены пещеры пьедестал высотой около метра, выложенный из камней, на вершине которого лежала белая мраморная плита. А на плите в позе лотоса восседал скелет человека с пробитой камнем головой. Вокруг скелета были расставлены фигурки идолов, отлитые из золота. Я посчитал идолов, их было двенадцать штук, и все фигурки стояли в гнёздах, причём каждая фигурка в своём гнезде, и стояли они как цифры на циферблате, по кругу. А чуть в стороне от остальных фигур находилось пустое гнездо для тринадцатого идола, но самого идола на пьедестале почему-то не было. А по углам пьедестала лежали атрибуты шамана. На первом углу лежала его одежда, на втором – шапка малахай с лисьим хвостом, какие носили монгольские воины во времена Чингисхана, а на третьем углу лежал бубен, на котором были выжжены большие цифры – 1270 и слово «год», но четвёртый угол был почему-то пустой. Видимо, на четвёртом углу должны были лежать лук и колчан со стрелами, которые я видел в зимовье.

«Странно», – подумал я, снова посмотрев на цифры 1270. Видимо, это тот год, когда монголы впервые спустились в низовье реки Лены. Но я не мог поверить, что с тех пор бубен простоял столько лет в пещере. А главное, слово «год» было написано на старославянском языке, то есть на кириллице. И тут мне в голову пришла мысль о том, что золото Чингисхана спрятано не на Байкале или в Монголии, а на реке Лене в горах водораздела в естественной золотой пещере и охраняется оно духом самого Чингисхана. От этой мысли меня даже бросило в дрожь. Это предположение было для меня как гром среди ясного неба. Я не мог поверить, что сокровища Чингисхана находятся в этой пещере, но факты говорили сами за себя. Только в такой пещере, удалённой на сотни, а в то время – на тысячи километров от ближайшего жилья, Чингисхан мог спрятать свои сокровища и сам их охранять. А старатели (в это время я уже понял, что люди, жившие на базе, не геологи, а незаконные старатели, но под чьей-то надёжной крышей) были не так глупы, чтобы дразнить монгола, они собирали самородки в низовьях Золотого ручья и в стыках между плит речки Безымянной. Хотя золота на полу пещеры было так много, что я ходил по нему как по галечнику на речке.

И вдруг какая-то сила заставила меня обратить внимание на стену пещеры, которая находилась за спиной скелета. Я достал из рюкзака трёхбатарейный фонарик и посветил на стену. За спиной скелета находилась белая мраморная плита, но от времени и сырости она слегка потемнела. Но, приглядевшись, я увидел, что на плите было изображено звёздное небо. А на переднем плане звёздного неба ярко выделялись звёзды двенадцати созвездий, чётко выделяя конфигурацию созвездий на звёздном небосводе, но было и ещё одно созвездие, тринадцатое, которое вышло из круга созвездий между пятым и шестым созвездиями и удалялось к краю рукава галактики.

«Выходит, что двенадцать созвездий вытолкнули из своего круга тринадцатое и отправили его дрейфовать по рукаву галактики», – подумал я.

«Видимо, поэтому монгол или кто-то другой удалил с пьедестала тринадцатого идола, но и отдавать его никому не хочет», – подумал я. Тогда выходит, что древние монгольские шаманы, по сравнению с нами, хорошо разбирались в астрономии. Потому что даже в то время шаманы знали, где находится тринадцатое созвездие нашего рукава галактики. А каждая фигурка идола устанавливалась на своё место по кругу циферблата за счёт разной конфигурации выемок в мраморной плите, которые соответствовали фигурам основания идолов. И когда я стоял у пьедестала, разглядывая звёздную карту, в этот момент в моей голове появилась странная мысль. Но это была не моя мысль, потому что до этого я не знал того, что она мне подсказала. Было такое ощущение, как будто кто-то стоит у меня за спиной и рассказывает мне то, о чём я никогда не знал. Этот кто-то сказал мне, что время на нашей планете не постоянно, то есть за тринадцать тысяч лет оно меняется пять раз, делясь на пять временных эр. А по времени меняется от 24 часов до 28 часов в сутках, но изменяется оно за тысячелетия, вот поэтому мы не знаем о том, сколько часов в сутках было до нашей эры.

– И за несколько минут этот кто-то рассказал мне столько, что об этом нужно долго рассказывать, – сказал Генка.

– А ты знаешь, кто натолкнул тебя на такую мысль? – спросил я.

– Тогда я только догадывался, а сейчас с полной уверенностью могу сказать, что это был монгол, то есть Чингисхан. Потому что в тот момент чувствовал затылком, что за моей спиной кто-то стоит. Но тогда я не мог поверить, что привидения существуют.

– А сейчас веришь? – спросил я.

– А сейчас не только верю, но и знаю, что они существуют, – Генка немного помолчал, а затем продолжил свой рассказ.

– Я ещё раз посмотрел в конец пещеры в тот момент, когда лучи заходящего за водораздел солнца в последний раз заглянули через окно провала в пещеру и, как огромная люстра, осветили конец пещеры.

«Так вот какая люстра освещала пещеру», – подумал я. И мне тут же в голову пришла мысль, что летом пар, выходящий из окна провала, не видно, а вот зимой провал будет выглядеть как жерло дымящегося вулкана, который выбрасывал пар из окна провала. Пока я стоял около озера, из дыры в стене несколько раз под напором скопившегося газа и пара выбрасывало горячую воду вместе с грунтом, в котором были самородки. Насмотревшись на причудливые формы самородков золота, я понял, как оно создаётся.

– Ну и как оно создаётся? – спросил я.

– Я думаю, что расплавленное в тектоническом разломе золото, попадая в холодную воду подземных вод, быстро охлаждаясь, спекалось в причудливые корявые формы величиной от горошины до многокилограммовых самородков. А затем уже горячей водой под давлением газа и пара выбрасывалось под своды пещеры и по ручью во время весенних паводков попадало в речку Безымянную. А вот это я увидел уже сам.

– Логично, – сказал я. – Но тогда откуда берётся золотой песок? – не выдержав, спросил я.

– А ты, что, не знаешь, откуда берётся речной песок? – спросил Генка.

– Знаю.

– Ну вот, оттуда берётся и золотой песок, – Генка помолчал и продолжил свой рассказ.

– Вдруг недалеко от меня с потолка пещеры посыпался влажный грунт, я отошёл от него подальше к старой куче грунта и ударил по куче сапогом, и вместе с песком на пол пещеры упали самородки величиной с крупную картечину.

«Выходит, что вся пещера находится внутри золотой жилы», – подумал я. А кучи песка и камня смывало дождевой водой в ручей, который уносил их вниз по ручью. А вода попадала в пещеру через окно провала во время сезона дождей. Всё это время я чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, и вдруг на меня навалился холодный страх, и я, чтобы не испытывать судьбу, направился к выходу из пещеры. Выйдя из пещеры, я огляделся, внизу километрах в пятнадцати от пещеры протекала речка Безымянная, она выделялась на фоне соснового леса темнохвойными деревьями, густо росшими по берегу речки. А в речку впадал ручей, вытекающий из пещеры, я назвал его Золотым ручьём. А за моей спиной возвышался водораздел, который служил территориальной границей между Иркутской областью и Якутией. Но внизу подо мной на сотни километров раскинулась тайга. Солнце уже скрылось за водоразделом, и мне нужно было возвращаться на зимовье речки Безымянной. Но пройдя по тропе пятьдесят метров, я увидел на песчаном перекате ручья блеснувший на последних лучах солнца самородок. Я подошёл к перекату и поднял не самородок, как я сначала подумал, а недостающего на пьедестале тринадцатого золотого идола. Я покрутил его в руках и хотел уже забросить обратно в ручей, но что-то подсказало мне положить его в рюкзак. И в этот момент я почувствовал на себе чей-то пристальный, пронзительный взгляд. Повернув голову назад, я увидел на входе пещеры низкорослого человека, одетого в одежды времён Чингисхана, похожего на того, кого я увидел на зимовье речки Безымянной. На голове у него была надета такая же шапка – малахай со свисающим набок лисьим хвостом. А в левой руке он держал лук, и на левом же бедре висел колчан со стрелами. А вот во рту он держал курительную трубку, которая в этот момент дымилась. И лук, и колчан со стрелами, и даже трубка были похожи на те, что я видел перед этим в зимовье. Я решил проверить, там ли они, и направился к зимовью. Я подошёл к проёму открытой двери, как вдруг дверь, перед моим носом громко хлопнув, закрылась. Я обернулся назад и крикнул ему: «Эй, мужик, ты кто такой и что ты делаешь один в такой глуши?» А ещё я спросил у него, почему на базе нет людей. Но он не ответил мне и показал наконечником стрелы вдоль тропы, дав мне этим понять, что разговор окончен. И в этот момент какая-то сила подтолкнула меня в спину, и я, как в трансе, пошёл по тропе вниз. Я быстро шёл по тропе, не оглядываясь назад, а холодный жуткий страх давил на меня сзади, как будто кто-то подгонял меня. И я не мог понять, что это: либо у меня начались галлюцинации, либо это на самом деле призрак Чингисхана. В состоянии транса я спустился к зимовью, забыв даже про кучки самородков, оставленные на перекатах, которые я хотел забрать на обратном пути. Весь вечер, лёжа на нарах, я ломал себе голову над тем, что я увидел сегодня в пещере.