Текст книги "Рыцарь, кот и балерина. Приключения эрмитажных котов"

Глава 6
Маша с Черной речки

Бывает, проснешься ярким, солнечным утром, впереди еще целых семь дней каникул, а настроение все равно ниже плинтуса. Именно так почувствовала себя, едва открыв глаза, тринадцатилетняя питерская школьница Маша Коржикова. Вспомнив причину, по которой в данный момент ее ну совершенно ничего не могло порадовать, Маша нахмурилась и, как краб в водоросли, еще глубже закопалась в одеяло. Причина была вот какая. Ее однокурсники по юношеской балетной школе при Вагановском училище просыпались в этот самый момент не в Петербурге, а в Париже, куда отправились сразу после Нового года на конкурс юных дарований. А вот Машу не взяли. И вовсе не потому, что она плохо танцует. Танцует-то она как раз очень даже ничего! Дело в другом. Она, представьте себе, слишком высокая.

– Ну как ты представляешь себе «Танец маленьких лебедей», когда один лебедь на голову выше всех остальных? – громко вопрошала ее руководитель группы Нина Ивановна, объясняя, почему парижская публика так и не увидит Машу. И хотя Маша в ответ только печально вздохнула, это вовсе не значит, что она согласилась с Ниной Ивановной. В конце концов, среди маленьких лебедей может оказаться и тот, который покрупнее. Акселерация [7]7
  Ускорение роста и физического развития.


[Закрыть] есть и в животном мире. Откуда вообще это стремление стричь всех под одну гребенку?!

Маша провалялась в кровати еще с полчаса, перекатывая туда-обратно внутри себя неимоверные страдания, и к одиннадцати все-таки нехотя встала. В квартире было пусто. Мама, хореограф, ушла на занятия. Бабушка на школьные каникулы уехала погостить к сестре в город Северсталь. Старшая сестра Катя, экскурсовод в Русском музее, принимала одну за другой группы школьников-экскурсантов. Папа Маши несколько лет назад умер от сердечного приступа, и с ней была сейчас только его фотография на стене. Покормив кошку Муську, утонченную зеленоглазую красавицу с аккуратной белой манишкой на груди, Маша поняла, что больше ей заняться абсолютно нечем. Даже так: все, чем она может сейчас заняться, – сущая ерунда по сравнению с тем, что Сашка, Ленка и Галя сегодня вечером выйдут на сцену в Париже. На сцену в Париже! Только вслушайтесь, как это звучит! Просто ужас какой-то! Как же ей жить дальше? И какой вообще будет ее жизнь, если с самого детства ей так кошмарно не везет? Ну почему ее угораздило вырасти гораздо выше своих сверстниц?!

Подойдя к висящему на стене большому зеркалу, Маша долго и оценивающе, словно разглядывая кого-то незнакомого, всматривалась в него. Пыталась понять, действительно ли она так высока для своих тринадцати лет. Да нет, среди ее одногодок есть и повыше, чем метр шестьдесят пять… Из зеркала выглядывало мягкое, округлое лицо с задорными серыми глазами, выгнутыми дугой бровями и улыбчивым, слегка крупноватым ртом. Многие говорят, что она выглядит очень по-взрослому, уже настоящая девушка… Тогда, может быть, на следующий год ее первой из группы возьмут танцевать вместе со взрослыми балеринами? Как любит повторять бабушка, почти у каждой плохой новости есть, как у монеты, оборотная, хорошая сторона, которую мы просто не сразу замечаем…

Настроение поменялось так стремительно, словно ктото внутри нажал на нужную кнопку. Размышляя о том, как все замечательно обернется для нее через год, Маша весело подмигнула в зеркале самой себе. Так когда-то ей подмигивал отец, всерьез уверяя, что это приносит удачу. Странно, но тут же вовсю затрезвонил телефон. Подмигнув для верности еще раз, Маша побежала в маленькую прихожую, чтобы взять трубку. Интересно, кто бы это мог быть?

– Уже проснулась? Все убиваешься? Не хочешь развеяться, сходить в Эрмитаж? Там огромные очереди, но нас пустят по моему музейному пропуску. Кажется, ты очень хотела прошлым летом.

Это была сестра Катя. Оказалось, что сегодня с утра в Русском музее от лютого мороза прорвало водопровод. Музей закрыли на один день, а у всех, кто там работал, получился нечаянный выходной. И Катя, представьте себе, тут же вспомнила о своей несчастной сестричке, прорыдавшей накануне весь вечер из-за неудавшейся поездки в Париж. Какая же она у меня молодец, подумала Маша и тут же согласилась. Встретиться договорились у памятника Пушкину перед Русским музеем.

До центра Петербурга с Черной речки, где они жили на пятом этаже желтого кирпичного дома, Маша добиралась самостоятельно: уже почти два года каждый будний день она ездила в Вагановское училище на Гостинку. На улице было морозно, скупое северное солнце клонилось к горизонту, снег отражал ярко-голубое небо и тоже казался голубоватым. У Русского музея толпились недовольные туристы, перечитывая объявление на русском и английском о том, что музей закрыт по техническим причинам. Пока Маша ехала в метро, стало еще холодней. Ей показалось, что даже у статуи Пушкина изо рта вырывается столб пара. Ждавшая ее Катя смешно подпрыгивала на месте, обстукивая друг о друга изящные, не для русской зимы итальянские сапожки. Из-под огромной меховой шапки с опущенными ушами, почти скрывавшей лицо, виднелись только острый, побелевший на холоде нос и неотразимая рыжая коса. Сестры обнялись, и, словно пытаясь убежать от мороза, припустились что есть силы в сторону Невского.

Очередь в Эрмитаж заканчивалась где-то в районе Александрийской колонны, однако, как и обещала Катя, их пропустили по музейному пропуску. Внутри тоже было не протолкнуться. Катя решительно предложила отправиться на третий этаж, к ее любимым французским импрессионистам.

– Может, они немного излечат твою тоску по Парижу?

Здесь крылся и стратегический расчет: большинство посетителей, устав от огромного количества залов и экспонатов, туда просто не успевали добраться. В самом деле, на третьем этаже толпы туристов сильно поредели. Можно было не только бесчисленные чужие затылки, но и сами картины. Со всех сторон Машу тут же окружили образы уже горячо любимой, хотя еще и неведомой ей Франции. Шумные, беспорядочные города с конными повозками и чадящими фабричными трубами. Поля лаванды и подсолнухов. Крестьяне, чиновники, светские дамы. Целый мир, совершенно случайно рождающийся из карусели бессмысленных цветных мазков и пятен на холсте. Здесь не было фотографической точности в изображении, но лица людей, тем не менее, казались поразительно, неправдоподобно живыми. Это открытие почему-то заставило Машу задуматься над очень странным вопросом: как сложились судьбы тех, кто смотрит сейчас на нее с холстов? О самом художнике увлеченно пишут толстые тома биографий. А вот его герои безвозвратно теряются в толще времени, оставляя нам только свои безымянные лица. Вот, скажем, эта девочка в голубом. Кем она стала, когда выросла? Дожила ли до Первой мировой войны? Наверное, да. Ведь ей еще не было тогда и сорока. Но пережила ли войну – голод, лишения, эпидемии? Были ли у нее дети и внуки? Можно ли во Франции отыскать кого-то из ее потомков? Те, скорее всего, даже не подозревают, что портрет их прабабушки висит в музее в далекой и холодной России… Правда, мысли эти всколыхнули подзабытую обиду. Картины – это, конечно, здорово. Но ей хочется живой, настоящей Франции. Ей хочется танцевать в Париже! Хочется, чтобы не только она полюбила Париж, но и тот полюбил ее! Ну почему, почему ей так не везет…

Побродив по залам с пару часов, они спустились в буфет, где Маша скрепя сердце согласилась на шоколадное пирожное. С другой стороны, чего терять, если поезд в Париж уже ушел? Последним пунктом программы значился поход в музейный магазин. Сестра сразу убежала к полкам с толстенными альбомами по живописи и архитектуре, оставив заскучавшую Машу в отделе сувениров. И надо же, какое совпадение – здесь тоже оказалось много-много всего про балет! Паззлы, наклейки, блокноты, ежедневники с балеринами… Погрузившись в изучение обвешанного сувенирами стеллажа, Маша не заметила, как к ней осторожно, будто сомневаясь в собственных намерениях, приблизился мелкими шажками крупный белый кот с черным пятном на носу. Осознав, что посетительница магазина его не замечает, кот нехотя, словно считал данное занятие чем-то недостойным, принялся тереться об ее ноги. Это, как вы уже поняли, был Васька, что уже провел целое утро в безуспешных поисках балерин среди тысяч посетителей Эрмитажа.

– Ой, здесь кошка! – Маша улыбнулась и начала расставлять обратно балетные сувениры. – Вернее, не кошка, а кот! Да еще с цепочкой на шее! Катя, гляди, какой котяра! Почувствовал, наверное, что мы только из буфета!

Катя нехотя отвлеклась от полок с альбомами и мельком глянула вниз. Васька лишь презрительно фыркнул. Ну почему люди думают, что коты подходят к ним только ради того, чтобы поклянчить еды? Откуда в них, в людях, это удивительное зазнайство?

– Я слышала, что в Эрмитаже специально содержат несколько десятков котов, чтобы они боролись с мышами, – ответила сестре Катя, возвращаясь к книге про импрессионистов. – В Русском музее раньше тоже хотели завести, но тогдашний директор был ярым собачником и кошек недолюбливал.

– Значит, он прямо здесь живет? – рассмеялась Маша, которой отчего-то показалась крайне забавной мысль о прописанных в музее кошках. – Может быть, он самый главный среди местных котов, раз у него на шее цепочка?

«Какая догадливая! – восхитился Васька. – Только бы на самом деле оказалась балериной, а не просто так подошла поглазеть на эти штуковины. Но выглядит как самая настоящая балерина! Такая же худосочная и высокая, как те, в эрмитажном театре. Даже странно, что она была в буфете».

И тут Катя, поставив наконец альбом на место, подошла к сестре и сказала, бросив взгляд на игрушечных балерин:

– Знаешь, Машенька, иногда я тебе даже завидую. Этот твой балет – какой-то особый мир. Не расстраивайся так из-за Парижа. Ты все равно танцуешь лучше всех! Поехали домой, мама, наверное, уже вернулась.

«Прав, я был прав! – лихорадочно размышлял Васька, глядя, как сестры направляются к выходу из магазина. – Вот он, мой шанс! Почему же я еще стою на месте, раздери меня собаки?!»

Крутанувшись безумным волчком, Васька огромными прыжками поскакал за Машей и Катей в гардероб. Там ему пришлось отчаянно увертываться от сотен поднимающихся и опускающихся ног, готовых в любой момент отдавить кошачьему предводителю хвост или лапу. А когда он устранился вслед за сестрами через входную дверь, то от страха у Васьки натурально потемнело в глазах – гигантская деревянная махина просвистела в каких-то миллиметрах от его гладкой белой шерстки. Самое обидное, что ни Маша, ни Катя, как назло, не замечали белого кота с золотой цепочкой, неотступно следовавшего за ними. Лишь перед самым выходом с Дворцовой площади, когда Маша обернулась, чтобы напоследок окинуть взглядом освещенный прожекторами вечерний Эрмитаж, Васька наконец-то попал в поле ее зрения.

– Катя, смотри, тот самый кот! Он за нами увязался! Такой забавный! Может, возьмем домой еще кота к нашей Муське?

Сестра в ответ только фыркнула:

– Да, и устроим котоферму. Будем производить по двадцать котят в год. А потом бегать расклеивать объявления «отдам в добрые руки»… Нет уж, спасибо! Да и не понравится Муське такой неинтеллигентный кот. Ей нужен потоньше и посимпатичнее.

От обиды Васька чуть не развернулся на сто восемьдесят градусов! Он, оказывается, несимпатичный! Да еще толстый! Да нужна мне ваша диванная Муська, у меня в округе верных поклонниц хоть пруд пруди! Его остановил только задумчивый голос Маши:

– Такое чувство, что он хочет нам что-то сообщить. Глупо, да?

Катя собиралась съехидничать в ответ, но тут у нее пискнул телефон – пришла эсэмэска. Едва сестра изучила сообщение, ее лицо посветлело, губы сложились в мягкую, довольную улыбку. – Вот и отлично, – торопливо сказала она, – меня срочно вызывают на работу присмотреть за потопом, а ты можешь остаться здесь и выяснить у кота, что же он имеет тебе сообщить. Только недолго выясняй, хорошо? А то мама будет волноваться. Если что, звони мне на мобильный. Но… Только если что-то действительно очень и очень важное!

Вытаскивая на ходу из сумки пудреницу с зеркальцем, Катя быстро зашагала в сторону Невского. Маша только фыркнула вслед весело пританцовывающим итальянским сапожкам. На работу вызвали, ага! Ну конечно, сестра пошла ни на какую не на работу, а на свидание! Поссорилась накануне, а сейчас вот, видно, ей предложили мир во всем мире… Кот под ногами нетерпеливо мяукнул. Потом, сделав пару прыжков, очутился впереди и деловито засеменил куда-то, время от времени оглядываясь назад и недвусмысленно приглашая идти за собой. Маша, сама толком не понимая, зачем она это делает, решительно одернула свою лисью шубку и быстрыми шагами отправилась следом.

Глава 7
Банковский мостик

Расспросите друзей, часто приезжающих в Питер и любящих этот город так, как мы любим обычно живого человека. Поверьте мне на слово: они обязательно вспомнят Банковский мостик через канал Грибоедова. Именно здесь, особенно после заката солнца, можно кожей почувствовать присутствие чего-то необычного или, если говорить научным языком, «непознанного». Даже самый обычный обыватель, давным-давно забывший о своих детских фантазиях, наверняка ощутит странные порывы в душе при виде охраняющих мост каменных грифонов, мифических полульвов-полуорлов, чьи золотые крылья таинственно поблескивают в полумраке. Кажется, сделаешь еще шаг – и ступишь уже вовсе не на мостовую, а в иное измерение, где время и пространство разворачиваются совсем по другим законам. Грань между двумя мирами почти доступна для осязания, она колышется перед тобой, как рябь на воде, – только протяни руку и вот окажешься в этом чудесном зазеркалье. Но нет – в самый последний момент не хватает чего-то, и наваждение пропадает так же стремительно, как возникло. Вокруг снова лишь черная как деготь зимняя питерская ночь, свет антикварных, еще помнящих Пушкина фонарей, леденящий плеск воды в канале и четыре неподвижных истукана с золотыми крыльями.

Именно туда, к Банковскому мостику вел Машу кот Васька по полутемным, засыпанным снегом переулкам. Совсем похолодало, порывы встречного морозного ветра легко забирались под шерстку и пробирали до костей. Но Васька упрямо семенил и семенил вперед. Как плеткой подгоняли его воспоминания о трехметровой фигуре императора, гигантскими шагами расхаживающей ночью по коридорам Зимнего дворца. Пуще январской стужи боялся он очутиться пред властителем Эрмитажа и услышать от него: «Что же ты подвел меня, Василий Тимурович? Что теперь моему императорскому величеству с тобой сотворить, дабы понял ты, что поручения мои должны быть исполнены в срок и надлежащим образом?». А еще больше боялся бесстрашный кошачий вожак, что Петр не будет ни ругаться, ни грозить, а просто молча посмотрит – и отвернется. Болтают, что взгляд этот – хуже любого проклятья. Не будет потом сглаженному ни удачной охоты, ни любви по весне!

Огромный, раскинувший темные крылья Казанский собор походил в питерских сумерках на мрачное капище кровожадных ацтекских или зулусских богов. Тротуар канала Грибоедова выглядел на редкость пустынно. Ледяной ветер азартно гонял по нему редких прохожих, торопившихся поскорее забежать в кафе или магазин, чтобы хоть ненадолго ускользнуть от этой изматывающей погони. Даже, казалось, серые четырехэтажные дома на канале жались поближе друг к дружке, чтобы немного согреться. Ваське, правда, суровые погодные условия были на руку, то есть на лапу. Значит, на Банковском мостике наверняка не окажется туристов, которые в хорошую погоду валят туда толпами. И правда – черные силуэты грифонов с лампами-шарами на головах охраняли мостик в полном одиночестве. Маша тоже это приметила, и ей вдруг стало не по себе. Зачем кот ведет ее туда? И почему она, словно глупенькая маленькая девочка послушно бежит следом? Нет, пора заканчивать это странное приключение! Сейчас они дойдут до Банковского мостика, а вот дальше она и шагу не сделает… Но кот, будто прочитав эти мысли, дальше и не пошел, а, махнув хвостом, будто показав поворот, свернул на мостик. Маша, с минуту поколебавшись, пошла следом. В конце концов, это не противоречило ее плану. Сейчас они перейдут на другую сторону, и тогда она тут же немедленно вернется. Кот, однако, дойдя до середины, внезапно решительно остановился. Повернул голову и уставился на Машу своими огромными желтыми глазищами.

У Маши отлегло от сердца.

– Ну и что теперь, котяра? – спросила она с улыбкой. – Надеюсь, ты не собираешься на моих глазах топиться в канале Грибоедова из-за несчастной любви? Я в любом случае не позволю это сделать такому симпатичному коту…

Но Ваське было не до шуток и комплиментов. Минута, нужно простоять минуту… Он пытался считать секунды, но все время считал быстрее, чем надо. А затем случилось нечто непредвиденное. Кот заметил с другой стороны Банковского мостика передвигающуюся сложными зигзагами темную фигуру.

«Пьяный, – понял Васька, в расстройстве царапнув когтями деревянный настил моста. – Ну только бы он мимо прошел, только бы не свернул сюда! Пятьдесят два, пятьдесят три… Пятьдесят пять… Нет, пятьдесят три, четыре…»

Но пьяным, как известно, до всего на свете есть дело. А романтические силуэты одинокой девушки в шубке и стоящего рядом кота, прорисованные светом круглых ламп грифонов, могли привлечь внимание и совершенно трезвого человека. Неудивительно, что загулявший гражданин, выписав сложную петлю по тротуару и едва не свалившись в канал, свернул на Банковский мостик. И надо же было этому случиться в тот самый момент, когда истекла оговоренная властелином Эрмитажа минута!

На Машу тем временем нашло странное оцепенение. Даже обжигающий лицо ветер не мог вывести ее из глубокой задумчивости. Она вяло удивлялась собственному ребячеству и неспешно размышляла о тысяче самых разных случайных вещей. О Катином свидании, о портрете девочки в голубом платье и даже о съеденном в буфете Эрмитажа пирожном. Ее ощущения и мысли текли через сознание все медленнее и медленнее, пока в какой-то момент словно не окаменели. Здесь Маше показалось, что она разделилась надвое и тут же оказалась в одной из этих половинок – легкой, почти невесомой, способной выйти за привычные пределы ее тела. Странно, но мир вокруг тоже разительно переменился. Цвета, резкость, угол обзора. Она будто перенеслась в кинотеатр, где показывают панорамный и при том объемный фильм. Облака стремительно, как птицы, летели по небу, причем и само небо расширилось, стало более объемным и выпуклым. Вода в полынье канала словно очистилась, и Маша отчетливо видела даже каких-то ползающих на дне небольших рачков и мелькающих, как маленькие молнии, серебристых рыбок. Потом ее внимание привлекли фигуры грифонов – ей почудилось, что их покрытые золотом крылья слегка подрагивают. «Какая интересная иллюзия, – подумалось Маше. – Это, наверное, от мороза воздух колеблется». Но приглядеться повнимательнее она не успела.

– Позвольте узнать, как вас зовут, милая барышня? Вас и вашего замечательного кота? – просипел прямо над ухом нетрезвый, игривый голос.

Маша, вскрикнув от неожиданности, отпрянула в сторону. На нее надвигался какой-то тип в расстегнутом полушубке и шапке набекрень. От незваного гостя неприятно несло сигаретами и еще чем-то резким, наверное водкой. Лихорадочно вспоминая приемы самозащиты, которые разучивали на уроке физкультуры, она медленно попятилась назад.

«Нужно дойти до конца моста, а потом сразу побежать, – пыталась рассуждать Маша, содрогаясь всем телом от отвращения. – Он даже ходит с трудом, ему за мной не угнаться».

Но тут с пьяным случилась странная перемена. Он вдруг замер на месте, пригнулся по-обезьяньему, его руки безвольно повисли вдоль тела, а глаза идеально округлились. Шапка упала вниз, покатилась по настилу и замерла прямо посередине моста.

– Господи, – прохрипел пьяный, выдохнув перед собой плотный столб пара. – Надо же было так напиться! Белая горячка! Помогите!

Именно в это мгновенье Маша отчетливо увидела: один из грифонов напротив, у другого конца моста, поднял и опустил свою огромную когтистую лапу. Словно та замерзла от долгого стояния на каменном постаменте. Отступив неосознанно еще на один шаг, она почувствовала, как уперлась во что-то спиной.

– Аааа!… – заорал пьяный уже совсем трезвым голосом. – Сейчас он на тебя набросится! Спасайся! Беги!

Потом развернулся и загромыхал по доскам моста, убегая в том направлении, откуда пришел. Маше почему-то отчетливо запомнились развевающиеся полы его распахнутого полушубка, волочащийся следом шарф и всклокоченные, подсвеченные фонарем волосы. Продолжая дико вопить, гражданин свернул с моста налево, в сторону Невского, и вскоре исчез из виду.

Маша, между тем окаменела, не смея повернуться и посмотреть назад. Она ведь ясно видела, как грифон переступил с одной лапы на другую! Так что же у нее сейчас за спиной?! Вернее, кто?!

И вот тут совсем мягко, по-домашнему в ногу уткнулось что-то большое и пушистое. Ах, это же кот… Она совсем про него забыла… Сразу стало намного легче. Раз кот никого не боится, значит и ей нет причин паниковать. Правда, потом уже сам кот едва не довел Машу до сердечного приступа.

– Грифоны совершенно не опасны… – раздался откуда-то снизу мяукающий, похожий на мультяшный голосок. – По крайней мере, для вас… Кстати, позвольте представиться, о прекрасная балерина…