Текст книги "Разбой"

– Головы, да не того, – Самбор, передав Вамбе оружие, сбросил с плеч основательно подмоченную снизу куртку.

Она упала на лесную почву с неожиданным лязгом. Венед снял с пояса ножны с самозаводом для лагунды и принялся вытряхивать из них воду, продолжая:

– Этот синороплан сработан ещё для Витерика сына Хродерика, Реккасвинтова деда. Реккасвинт его нам подарил, до Медыни добраться, как Ариамир новый голова стал чинить с наёмниками произвол и закрыл аэродром. Удовлетворившись состоянием ножен, венед забрал у Вамбы лагунду, оставив того держать лук и стрелы в туле.

– Старшина, может, огонь развести? – спросил у Мегайро один из его спутников, с въевшейся в бледную кожу каменной пылью.

– Луцсе готовь сбруи для гостей, – загадочно ответил старшина. – В лесном лагере обсохнут. Кая, Вамба, Самбор, не обессудьте насим гостеприимством.

– Не в обиду, – ответил венед. – И за товарища не взыщи, он первый в нас стрелять стал, а у Вамбы глаз меткий.

– Не в обиду, – повторил старшина.

Верфанец прислонил самострел к стволу сосны, снял с плеч плащ из шкуры лютого волка, и предолжил его Кае. Будь он подобающе учтив, это следовало бы сделать, едва нога старшей дочери вождя дружественного племени ступила на землю, но что взять с лесовика-северянина?

– Пил'у, – Кая сказала слово дружбы и закуталась в плащ. – Скажи мне своё имя, друг.

– Ка́ллан.

Имя значило «Волк».

– Мегайро старшина, что ты говорил про подставной цех? – вдруг спросил венед.

– Так Стейнглад всем после горной войны глаза отвёл. «Вот вам полуцка, цто задолззал. Серебра не дам, но за эти бумаззки отвесят вам по пуду псена, да выдадут по сесть банок тусняка в моей лавке. Копцёной колбасы на тормозок захотели? Лепёсками с киёмой обойдётесь. Цех хотите? Цто зз, цех не колбаса, вот вам цех, а вот и старсина»… А старсина тот – вообсце близзе водяного колеса фарку́нста[130]130
  Фаркунст – старинное механическое устройство для спуска горняков в шахту и подъема горняков из шахты.


[Закрыть] к ла́ве[131]131
  Лава – вид горной выработки.


[Закрыть] не подходил!

– Не иначе, он ту же и хитрость и с айкаттским сходом провернул! – осенило Самбора. – Помните, Аистульф мясник всё сетовал, что никого на площади не знает?

В ветвях над головами стоявших у озера зажужжало. Раздалось клацанье, затем жужжание повторилось, громче и настойчивее. «Бойся! Тормози, чудо северной природы»! – закричал кто-то. Прозвучал довольно громкий удар, сопровождаемый сухим треском. Одно из деревьев закачалось, вниз полетело несколько веток. Мегайро уставился вверх:

– Нирли́к, ты ззивой?

– Опять остановиться не успел! – был ответ.

К Мегайро, Каллану, и третьему остававшемуся с ними спутнику (четвёртый отправился за «сбруей») присоединился, вернее, выпал из сосновых ветвей, ещё один.

– Меньсе ззрать надо? – риторически вопросил старшина. – Это Нирлик, нас следопыт.

– Тощий лисёнок зиму не переживёт, – назидательно ответил, поднимаясь и отряхиваясь, Нирлик.

Он был похож скорее не на лисёнка, а на перекормленного песца, перелинявшего на лето. Впечатление усиливалось меховой оторочкой ворота и клобука кухлянки. Ранее отлучившийся безымянный горняк вернулся с пятью ремёнными устройствами и тремя рукавицами.

– Цто долоззись? – спросил толстого старшина.

– В Краснокаменном замке стражи прибавилось, – Нирлик вытащил из плоской сумки на поясе фотографию и протянул старшине.

– Ска́рстановы мецеблуды! – вмиг определил Мегайро. – На «Смертевозе» тот ззе знацок – глаз и руны!

– Это ещё кто? – спросил Вамба.

Старшина объяснил:

– Йомсы Стейнгладу слуззить отказались, так он Скарстана разбойника с ватагой нанял. «Бандеарги» называются.

– Дай-ка глянуть, – Самбор уставился через плечо Мегайро. – Что-то и мне эти котты[132]132
  Котта – накидка поверх доспехов.


[Закрыть] знакомы…

– Я другого в толк не возьму – как они в замок просоцились? Дороги перекрыты, воздусный путь тоззе, – Мегайро вздохнул, покосившись на остатки синороплана. – Свитин, Альфрик, помогите гостям с поклажей и писсялькой.

Таким образом определив меру своего презрения к четвертьвершковой картечнице, старшина указал двум товарищам на поклажу в корзине и закончил, обратившись к толстяку:

– Нирлик, помоги гостей снарядить. Пойдёшь с нами в лесной лагерь, там они обсохнут, а мы ресим, цто дальсе делать.

Петли кожаных сбруй затягивались вокруг стана и бёдер, под подбородком завершаясь колёсиком и парой подпружиненных скоб.

– Навесная дорога! – обрадовалась Кая.

Самбор вопросительно поднял бровь, Вамба ухмыльнулся:

– Как раз для свадебного путешествия!

– После горной войны ещё больше к спеху пришлось, – сказал Каллан. – Как Стейнгладовы шкрябы[133]133
  Шкряб – штрейкбрехер.


[Закрыть] нас в лес загнали.

– Бика́нето му фе́нето, – Мегайро так опечалился, что вновь разразился этлавагрской божбой. – Мы вас сбили во время свадебного путешествия?!

– Куда летели-то, часом не в Залив Белого Гуся? Там красота сейчас… – Нирлик мечтательно улыбнулся, пытаясь поправить шедший под грудью Каи ремень. – Не жмёт? Лёд скоро станет, соплеменники на буерах начнут ездить, на лыжах ходить, тюленя промышлять!

– В Медынь, – сухо ответил Вамба, сопровождая слова тяжёлым взглядом.

– Что ж так к востоку взяли?

Северянин оказался не из сообразительных, и продолжал свою возню с ремнями, оставаясь едва-едва в рамках приличия.

– Встретили гобулиную[134]134
  Гобуль – небольшое летающее существо. Склонно к миграциям, размножается в тёплой озёрной воде.


[Закрыть] кочёвку на нерест, к Науаль-морю, – объяснил Самбор. – Решили, севером обогнуть будет быстрее, чем пережидать весь тугр[135]135
  Тугр – стая гобулей. Нередко достигает чудовищных размеров.


[Закрыть]. А там через А́стландский перевал.

– Не в срок гобуль на нерест пошёл, не в срок! Гобуль, он ещё четыре года спать… – выражение широкого лица Нирлика из мечтательного ненадолго сделалось слегка обеспокоенным.

– Так наверняка то же извержение и нарушило девятилетний цикл кочёвок, – перебил Самбор.

Нирлик быстро обрёл источник для пополнения мечтательной благости в подгонке пряжки у Каи на бедре.

– Погоди с циклами, – старшину почему-то мало интересовала этология гобулей. – Цто зз прямо церез горы не полетели?

Кая начала подумывать, куда именно двинуть Нирлику локтем.

– У синороплана потолок – в тёплый день с разгона полторы рёсты. Мы уже договорились с шафранными схоластами в Чугуане, что музей его возьмёт, – венед вздохнул. – На место рядом с самим «Тисовым Гусём»…

– Ого! – воскликнул Нирлик. – Приятно, когда у такой маленькой девы такая большая…

На этот раз, на него волками взглянули и Вамба, и Самбор, и, как подобало тому согласно имени, Каллан. Восклицание, впрочем, относилось к вытащенной Каей из-под расшитой накидки кобуре с йотунской перечницей. Скорее всего. Дева взглянула в сторону Вамбы.

– Вот севером и обогнули, – Вамба не без труда оттеснил Нирлика, сам подтянул Кае сбрую, и продел ремень кобуры через одну из скоб. – По правде, мы давно уже собирались в Блотнетлу съездить на поезде через перевалы, потом по навесной дороге покататься, да сперва заучились, а потом горная война началась. Так что, на дерево лезть?

– Не лезть, а клеть, – Мегайро поднял голову, обращаясь к кому-то невидимому наверху. – Бей энне́вму[136]136
  “Бей сигнал” – команда на отправку клети.


[Закрыть].

– «Телите, гобули, телите», – зачем-то запел Нирлик, впрочем, довольно приятным голосом.

«Клеть» с трудом вместила бы троих. Впрочем, движение сооружения, больше похожего на деревянную оболочку для напольных часов с гирями, было плавным и бесшумным.

– Молодожёнов первыми, – настоял старшина.

Нирлик, обратившись к Кае и Вамбе, с улыбкой присоветовал:

– В клеть входите только по слову стволового, у него всё строго, по горняцкому обычаю!

– Да ладно тебе подкалывать, – звонко донеслось с изрядной высоты. – Входите.

– Молодожёны, – повторил Вамба, глаза его алчно зажглись.

– Затворяйте клеть, – донеслось сверху.

Вамба потянул за дверцу в половину высоты клети. Кая с удивлением обнаружила, что от защёлки шёл наверх провод. Загудел электромагнит, щёлкнул засов-ригель.

– Горняки, подъём, – возгласил стволовой.

На высоте примерно трёх дюжин саженей, клеть повисла перед площадкой, опиравшейся на стволы нескольких исполинских сосен. Оставшихся, как им показалось, наедине Каю с Вамбой остановка застала несколько врасплох.

– Горняки, на выход, – сказала стоявшая за рычагами примерно в свой рост девчонка, на вид лет дюжины и трёх. – Не краснейте так, можно подумать, я сама никогда не целовалась. Долговязый, ворота закрой. Клеть на спуск!

– Так ты стволовой? – Кая невольно улыбнулась. – Точно стволовой, а не рукоятчица?

От соучеников по школе, ныне промышлявших рудным делом, она знала, что стволовой работает под землёй, в стволе выработки, а на поверхности, та же работа (управление клетью) считается более лёгкой, с соответствующей разницей в названиях и доле заработка при дележе.

– Кто же ещё? Ствола не видишь? – девчонка похлопала по ближайшей сосне.

– Слушай, пока Самбора нет, втолкуй мне, – негромко сказал Вамба. – Что он понял про сход, и какая связь с тем, что нас сбили?

Кая подняла руку, потрепала астронома по щеке, и начала объяснять:

– Ариамир, новый голова, в сговоре со Стейнгладом углепромышленником. Тот и привёз толпу, что за Ариамира кричала.

– А Стейнгладу какая с того выгода?

– Тройная. Сбор срезали, раз. Управа решает, как он нашёптывает, два. И три, избавился от термоядерной энергии как будущей угрозы его промыслу.

– Всё! Ворота закрой! – крикнула вниз девчонка. – Одно жирное существо неизвестной породы, подъём!

– Ну это мы еще посмотрим. Дай только до Чугуана добраться, мы не то что атомную, а термояд сделаем! – Вамба сжал правую руку в кулак. – А гелиоагерты?

– Если всё небо тучами затянет, что в них проку? Вот, а горняки нас сбили, потому что какой-то… не скажу плохо о мёртвом… принял «Ворона Итсати» за Ариамиров турболёт. Решил, верно, что Ариамир на совет с Осгодом летит.

– Стволовой, стволовой, дядя с лысой головой! – запел Нирлик.

Когда толстый северянин вышел из клети, девчонка молниеносно подскочила к нему и резко дёрнула за два кожаных ремешка, отчего оторочка клобука стянулась, полностью скрывая лицо Нирлика в меху оторочки.

– Вот какой он, северный, хищный, зимний, красивый, толстый, и быстрый, – заключила стволовая, удовлетворённо созерцая содеянное.

Глава седьмая. Окрестности Неровной горы

– Вместо жареного кабана, в пиршественный покой внесли отрубленную голову чёрного быка.[137]137
  События в этой сказке примерно следуют описанию Чёрного обеда, состоявшегося в Эдинбургском замке 24 ноября 1440 года. Тот же неприятный случай использован как материал в одном известном современном романе (грех был бы и по этому тексту не проехаться). Стихотворение – вольный перевод настоящих стихов XV века, записанных одним из историков клана Дуглас: «Edinburgh castle, toun, and tower, God grant ye sink for sin; And that even for the black-dinner, Earl Douglas gat therin.»


[Закрыть]

Это был знак приспешникам Кре́хтонов. По нему, за спиной у каждого из пировавших встали по два воина, схватили их, и вытащили во двор замка. В то же время, а предзамке Крехтоны перерезали всю стражу Дубх Глайсов. Пировавших вытащили во двор, и всему клану Дубх Глайс отрубили головы – не только воинам, но и жёнам, детям, коням, и даже волкодаву ярла. Чтобы духи убитых не могли преследовать убийц за предательство, шаман клана Крехтон приказал закопать тела на перекрёстке двух дорог, в цепях, вниз лицом, а Вули ярлу велел пришить голову его же волкодава.

– Нет чтоб тканевой лентой приклеить, – шепнул Самбор.

– Ли́рмонт скальд сложил про то так:

 
Дун Эйдин замок, вот мой завет:
Проклятье – твой удел.
Придёт расплата за Чёрный обед,
Что Вули недоел.
 

Слушая рассказ о беде ярла Вули и его рода, Мегайро не смог удержаться от мысленного сравнения давних событий на острове Альба с участью Эрскеренскрага: и там, и там присутствовали предательство, разорение, даже истребление детей и жён, наконец, Тико тоже отрубили голову. На такую драму мог быть способен только облачённый во всё чёрное исконный гутан. Замогильным голосом, Вамба продолжал:

– Шаман Крехтонов не знал, что на его род легло не только скальдическое проклятье Карайда Лирмонта. Диде́аг, жрица клана Дубх Глайс, начала говорить тайные слова, когда над её головой уже поднималась крехтоновская секира. Это было одно из тех заклинаний, что отблёскивают из нашего мира в следующий, и когда отрубленная голова колдуньи катилась по полу, губы продолжали двигаться, пока не произнесли все заветные слова – в то самое время, когда голову волкодава взгромоздили на плечи Вули Дубх Глайса.

– И он поднялся из мёртвых? – спросил кто-то из детей.

Вамба астроном покачал головой:

– Из края вечной молодости никому из смертных возврата нет.

– А приклеил бы тканевой лентой, восстал бы, – уверенно заметил Самбор.

Чадо на нижнем ярусе нар тоненько закашляло. Хи́ледд бросила в его сторону обеспокоенный взгляд. Кашель прекратился.

Астроном продолжал:

– Но заклинание, произнесённое и в этом мире, и в следующем, открывает духу временный путь обратно с островов Кли́ны[138]138
  Клина – одна из богинь загробного мира.


[Закрыть], особенно если остались неоконченные дела. Только и обычный-то дух мало что может сделать в нашем мире. А что ж тогда дух, злым умыслом сшитый наполовину из ярла, наполовину из верного пса? Неприкаянный дух, не то что с телом разлучённый, а дух-калека, у кого тела никогда и не было?

Гутан выдержал трагическую паузу. Мегайро подумал, что между Вули и Тико имелась и разница. Убитый Фалскефельтом старшина, старше Мегайро всего на пять лет, родился не в высоком замке, а в ярко побелённом домике в два окна с синими ставнями под красной черепичной крышей. Именно по его настоянию, Мегайро на время перестал на четвереньках таскать руду из низкой лавы, вернулся в школу, а там выучил грамоту и танско-венедский. В почти таком же домике, как у Тико, только с крышей из осиновых чешуек над деревянным вторым ярусом, жила и семья Скомено, отца Мегайро. Из-за дыма коксовых печей Эрскеренскрага, побелку на домиках приходилось обновлять каждый год. Справно, чисто, но без великолепия.

Правда, могло оказаться, что разница между ярлом и старшиной и не была такой уж важной. Рядом на скамье сидел Самбор, по восхищённым словам Лютослава, властитель знаменитого Пеплинского замка. Насмотря на это, молодец был вполне понятен, скор на слово, и обладал достаточным здравомыслием – совершенно необходимые качества для подземного электротехника. Вырасти такой хоть во дворце гегемонов, но одень на него каску с фонарём и намордник, и хоть сейчас посылай к распредустройству искать, где утечка выбила защиту. Может, и Вули Дубх Глайс был из той же породы…

Мысли старшины были прерваны окончательно загробным откровением Вамбы:

– В первую годовщину Чёрного обеда, ярла Лиама Крехтона нашли бездыханным, с выражением ужаса на лице, у дверей в тот самый покой….

Помимо полудюжины детишек на нарах, захватывающее и леденящее душу повествование слушали, сидя вокруг теплившегося очага, Ке́ридвен вдова, её подруга Хиледд, мрачный и труднопроизносимый муж подруги Грвн, Кая, Альфрик, Самбор, и Мегайро. Керидвен уступила молодожёнам с юга свой схрон, перебравшись с чадами (двое постарше, на верхнем ярусе) к Хиледд с Грвном. В знак признательности, Вамба и вызвался уложить мелюзгу спать.

– Что за жуть? – наконец осведомился Альфрик энгульсеец.

– Это не жуть, – заступился за товарища Самбор. – «Привидение с собачьей головой» – старинный альбингский миф.

С этими словами, венед поднялся с подставленного к очагу ларя и стал протискиваться к выходу, втянув голову в плечи, чтоб не удариться о брёвна низкого потолка. Старший проходчик Бездырь, тоже из венедов, успел объяснить Мегайро, что на самом деле, Самбора следовало называть поморянином, в то время как сам Бездырь, Лютослав, и Требомир принадлежали к племени мемличей, издавна славному в горном деле. Точно так же, Альфрик происходил не просто из энгульсейцев, а из углекопов-деме́тов[139]139
  Деметы – один из народов Энгульсея.


[Закрыть]. Впрочем, древность этих варварских родов была смехотворной в сравнении с родословными горняков багряной гегемонии, где некоторые штольни Лау́риона, по рассказам Скомено, начали пробивать ещё в Хризоэон[140]140
  Хризоэон, дословно «золотой век» – на языке багряной гегемонии, эра, предшествовавшая ледниковому периоду.


[Закрыть].

– Альфрик, не перебивай! – сонно пискнул с верхнего яруса нар кто-то маленький. – Вамба, расскажи, как дух пёсика за себя отомстил…

Один из детей снова закашлял. На этот раз, на него с тревогой посмотрели и Керидвен, и Хиледд, и сам старшина. Скомено тоже сначала кашлял и курил вонючую трубку, потом кашлял и плевал кровью, а потом оставил Мегайро и его сестёр сиротами, едва успев разменять пятую дюжину лет.

– Сейчас слабого пива подогрею, и с мёдом ему дам, – Кая откинула крышку ларя, извлекая небольшой котелок.

– Умница, – прошептала Керидвен.

– Им молочка бы, – Хиледд вздохнула.

– Ну, если привидение с собачьей головой – это не жуть… – начал Альфрик.

Мегайро тронул товарища за плечо. Тот махнул рукой и поднялся со скамьи. Вамба продолжал:

– Вторым пришёл черёд Керрина шамана…

Вдвоём, горняки вышли из схрона. Старшина осторожно расправил прикрывавшую вход шкуру короткомордого медведя, чтобы свет очага и коптилок не просачивался наружу. Различимый чуть поодаль Самбор поднял правую руку со слегка раздвинутыми в стороны пальцами – призыв к тишине.

Когда глаза чуть получше приспособились к свету пошедшей на ущерб луны, пробивавшемуся сквозь ветви, старшина увидел, что поморянин спрятался от кого-то за вековой сосной, повернувшись спиной к схронам. Горняки, стараясь не шуметь, присоединились к Самбору.

На дальнем берегу ручья, откуда жители потайного посёлка брали воду, кто-то крупный осторожно двигался через лес. Движение можно было распознать только по странной игре теней между стволами осин. Раздался негромкий, но странно раскатистый звук – что-то среднее между рычанием и кашлем. Несколькими мгновениями позже, прозвучал похожий, хоть основательно послабее, ответ. К освещённой луной скале у ручья вышла зверюга длиной в добрую сажень, и никак не менее полсажени в плечах, осторожно держа за шкирку недовольно барахтавшегося зверёнка, росточком с волкодава. Зверюга опустила детёныша на землю и снова кашлянула. Ответом на зов пещерной львицы стало появление тени на краю леса – по размытым очертаниям, мохнатой, но уверенно стоявшей на задних лапах.

Самбор вытащил из кошеля на поясе цилиндрический предмет, что-то повернул, отчего внутри затлел зелёный свет, и приставил предмет к глазу.

Львёнок попытался удрать, но мать снова взяла его за шкирку и поднесла прямо к двуногому существу. То негромко заурчало и ловко подхватило детёныша в передние лапы. В одной из этих лап блеснул металл. Львёнок запищал. На загривке львицы поднялась шерсть, она подняла правую переднюю лапу Двуногий снова заурчал, одновременно гладя львёнка. Урчание продолжалось, пока львица не улеглась у воды. Раздался металлический щелчок, потом ещё один.

Поморянин передал зрительную трубу Мегайро. Подкрутив резкость, старшина увидел подсвеченный, увеличенный, и почему-то зелёный образ того, что происходило у скалы. Там Нирлик со львёнком на руках присел на валун. На бедре детёныша была выстрижена шерсть, и судя по движениям хирургических ножниц в левой руке северянина, тот снимал зверёнку шов. В то же время, детёныш не то слюнил, не то жевал правую Нирликову руку. Нирлик спрятал ножницы за оторочку рукава кухлянки и принялся вытаскивать разрезанные нити. Пару раз зверёнок недовольно пискнул, но львица оставалась у воды. Наконец, Нирлик ещё раз погладил львёнка и опустил его на каменистую почву. Хромая, детёныш пошёл к матери. Та лизнула его языком размером с рушник и поднялась. Львица уставилась на Нирлика, кашлянула, развернулась, и медленно двинулась вдоль берега, вверх по течению ручья. Львёнок отправился за ней, хромая заметно меньше. На мгновение, мать глянула и через ручей, прямо в направлении дерева, за которым прятались Мегайро и его товарищи. Она негромко рыкнула, обнажив двухвершковые клыки, тряхнула огромной головой, и возобновила движение, скоро скрывшись вместе со львёнком в лесу. Тем временем, Нирлика и след простыл.

Мегайро вернул зрительное устройство Самбору, тот снова сделал что-то хитрое с его частями, отчего зелёный огонь погас.

– Так что ещё раз этот Инну[141]141
  Инну – собирательное название племён крайнего севера Винланда.


[Закрыть] у вас делает? – очень тихо спросил Самбор.

– Сперва его к нам отрядили по просьбе верфанцев, как эколога, – объяснил Мегайро. – Следить за артелью.

– А артели-то зачем эколог? – удивился поморянин. – Вы ж не китов в Море Тьмы Островов промышляете…

В голове у Мегайро пронёсся кусок чёрно-белой хроники.

На носу головного вельбота китобоев с Изогнутого Острова, здоровенный гарпунёр-колошенец готовится метнуть ракетный гарпун в горбатого кита. Откуда ни возьмись, между китом и вельботом вклинивается кашайская лодка на подводных крыльях, с шаманами, бьющими в бубны и дудящими в дудки, вырезанные из удоподъёмных моржовых костей – уусиков. За лодкой – косяк косаток, на спинах у некоторых – Инну в гидроскафандрах, цепляющиеся за саженные спинные плавники. Животные слаженно бьют хвостами и подныривают, гоня волну и опрокидывая крайний вельбот. Наконец, огромный самец косатки, с бледной шкурой, покрытой росписью, поднимается из воды на три сажени и ломает головное судёнышко китобоев пополам. Косатки тащат барахтающихся в воде колошенцев к лодке шаманов, горбатые киты продолжают своё неспешное путешествие между Винландом и Изогнутым Островом.

– Эколог? – спохватился старшина. – Вот за хвостами смотреть, там ли оставляем, за лесом, не много ли на крепь переводим. А война ударила, оказался и неплохим следопытом.

– И сильным шаманом, – с уважением сказал поморянин. – Звериное слово знает. Я про такое раньше только в книгах читал. Выходит, не только к Бирю из леса звери выходили лечиться.

– Пора на совет, – напомнил Мегайро. – Про львицу просто так не растабаривайте.

В лучах лунного света закружились снежинки. Вскоре луну затянули облака. Искать дом гаёвщика[142]142
  Гаёвщик – сторож леса, егерь.


[Закрыть] пришлось почти наощупь. Днём, сруб под островерхой гонтовой крышей выглядел заброшенным. Впечатление создавалось паутиной на окнах, облупившейся краской на криво висевших ставнях, и было искусно усугублено осторожно уроненной рядом с трубой сосной. Ночью, все окна плотно занавешивались, а труба прикрывалась колпаком искрогасителя, чтоб ничего не было видно со «Смертевоза». Помещения в верхнем ярусе служили пристанищем для двух горняцких семей с совсем маленькими детьми, а нижний ярус, украшенный чучелами, черепами, и древним охотничьим оружием, прекрасно подходил для встреч совета горняцкого цеха в изгнании.

Старшина помахал сидевшему в развилке сосны часовому с диоптром, закутанному в плащ из волчьей шкуры, пропустил вперёд Альфрика энгульсейца и Самбора, и вошёл в дом, плотно закрыв за собой дверь. Внутри очага жужжала маленькая коккоэ́стия[143]143
  Коккоэстия – механизированная печь, работающая на гранулах, прессованных из древесной пыли.


[Закрыть], распространяя приятное тепло. За столом, освещённым парой переносных электрических ламп, уже сидели Айлви́н спелеодезистка[144]144
  Спелеодезист – маркшейдер.


[Закрыть], Лютослав Рельсоблуд, Бездырь Мозоленогий, Тру́го Шнырь, Каллан, и Неоссо врач.

– Котяховки[145]145
  Котяховка – самогон.


[Закрыть]? – десятник проходчиков Бездырь тряхнул в воздухе бутылью с мутной жидкостью.

Мегайро выставил перед собой кулак правой руки, затем распрямил указательный и средний пальцы. Проходчик кивнул и поочерёдно плеснул напиток в три стоявших на столе стеклянных банки, примерно на полвершка по высоте в каждую. – Кос по́би? – Айлвин двинула к новопришедшим любимое деметами устройство для плавления сыра.

На каменном диске над синеватым пламенем горелки стоял керамический горшок на ножках. В нём булькала и пузырилась, судя по запаху, смесь вина, оливок, колошенского чёрного чеснока, медвежьего лука, и орехов. Возможно, в вареве присутствовало и достаточно сыра, чтобы оправдать название («жареный сыр» по-деметски).

Старшина сел за стол, глотнул котяховки, взял из миски ломоть хлеба, макнул его в горшок, и закусил, как раз вовремя, чтобы перебить резкую отдушку. Альфрик и Самбор повторили ту же последовательность действий. Поморянин поболтал банкой перед носом и состроил рожу:

– Это часом не стеклоочиститель?

– Что-что, а не стеклоочиститель, – Труго сварщик покачал головой. – Посмотри, какие разводы на банке оставляет.

– Зато нутро греет, – Бездырь похлопал по бутыли. – Надо ж чем-то утепляться.

– От зимы не спасёт, – Мегайро покачал головой. – Снег повалил.

– На пол-луны раньше, чем обычно, 'ан, – сказал Каллан.

– От горячительного тепла нет, одна видимость, – Неоссо неодобрительно посмотрел на проходчика. – Напьёшься, ещё вернее замёрзнешь.

– И в обычную-то зиму мы бы в землянках нагоревались, – добавил Труго. – А если верно, что схоласты говорят…

– Тво… Воч… – Самбор проглотил хлеб. – В точности сказать, как худо будет, нельзя. Уравнения сложные, в решениях хаос. Но будет худо.

Лютослав уважительно кивнул и повторил:

– Хаос.

– Можно крепость на скале подлатать, – предложил Каллан. – Там предки Шако́кову зиму пересидели.

– Легче новую построить, – Айлвин нахмурилась. – Вспомни, сколько дней мы туда припасы к пушке тащили. Потом, больше двух дюжин семей не влезет, а нам надо восемь дюжин пристроить.

– А в Осгодовом замке стены саженные, рядом постоялый двор, тёплые конюшни, – Бездырь плеснул себе ещё котяховки. – И рабочий посёлок, каменные дома. Всего и дела было бы лестницы на стены кинуть, шкрябы сами разбегутся…

– Кабы не «Смертевоз», – закончил Альфрик.

– И вот о какой беде подумайте, – Мегайро повернул голову в сторону занавешенного окна. – Холодно будет, топить станем, «Смертевоз» нас по дыму найдёт. Что там с ходом под стены?

– Два предыдущих шкрябы обрушили, – напомнила Айлвин. – Замок на камне стоит, любую работу за рёсты слышно. Ещё сегодня слухачи говорили, новый подземный звук какой-то появлялся, очень громкий, на четверть часа. Может, шкрябы под нас тоже копают.

– Как они так насобачились ходы рвать? Может, нашёптывает им кто? – Бездыря пробило на измену.

– Кто ж будет шкрябам нашёптывать? Такое хуже, чем с собственной тёщей переспать, – осерчал Альфрик.

– Я мою раз по пьяни оприходовал, кажется, – с параноидным сомнением сказал проходчик.

Неоссо застонал. «О слёзы Дакриодоры»! – про себя побожился Мегайро. В школе, он слышал от дидакта Тифлопонтико, что божиться именами Четырнадцати – ещё глупее, чем призывать варварских богов, потому что Четырнадцать – даже не боги, а всего лишь ипостаси демиурга, придуманные софистами, чтобы сделать его непостижимую сущность чуть понятнее смертным. Это не казалось старшине особенно вразумительным. Как могут могучий и суровый Бикането, на коне, с наборным луком, прекрасная Дакриодора, плачущая слезами сочувствия ко всем смертным, или сильный и искусный молотобоец Экзе́врето, покровитель горняков, быть частями одного и того же?

– А пушку к замку перетащить? – предложил Труго.

– Её на скалу грузовой аэронаос завозил, – с благодарностью в голосе (о чём угодно, только не о Бездыревой тёще!) напомнил сварщику Мегайро. – Да я и не уверен, возьмёт ли она броню.

– Самборов самолёт сбила ведь? – Лютослав посмотрел на Самбора, ища подтверждения. – Винт отстрелила.

Поморянин вновь понюхал котяховку, отставил банку подальше, и ответил:

– Не говорите Вамбе, но винт нам отстрелил, сдаётся мне, он. Так ли, нет ли, винт был деревянный, оболочка из рыбьих пузырей, а у «Смертевоза» броня и стальные лопасти в стальных кожухах с решётками, так?

– Как вообще такая гора железа летает? – в который раз возмутилась Айлвин.

– Схоласт шафранного дракона вам бы ответил в точности, – Самбор зачерпнул «кос поби» горбушкой.

– А ты какого? – спросил Бездырь.

– Янтарного. Но законы сохранения есть законы сохранения. В воздухе эта байда держится недолго?

– С четверть часа, – ответила Айлвинн.

– А на заправку сколько уходит?

– Совсем мало, пара диалептов, – спелеодезистка поправила очки. – Мы пробовали его заманить подальше от стен, чтоб топливо сжёг, а потом, пока на крыше стоит, угловую башню взять. Снова взлетел, как раз когда лестницы поднесли. Так девятерых враз потеряли.

– Как он вооружен?

– Полувершковый пулемёт под брюхом, в вертлюге с поликарбонатной полусферой, – пояснил Альфрик. – Хвала Нертус, хоть бомб нету. Зато как пойдёт змеиной отрыжкой шмалять…

– Погоди, змеиная отрыжка – это что? – удивился поморянин.

– Вместо пули – термитный заряд, – Мегайро скривился. – Огненный язык…

– Саженей на десять, – определил Бездырь проходчик, созерцая пустое дно своей банки.

– Так бы и сказали, дыхание гранатового дракона, – Самбор улыбнулся. – Думаю, взяли обычный тетрако́пос[146]146
  Тетракопос – вертолёт с четырьмя винтами.


[Закрыть], заменили винты на стальные, прорезали в брюхе дырку, а потом понавешали брони, так что еле взлетает. Поэтому места для топлива в обрез, а для бомб вовсе не осталось.

– Только как нам это помогает? – проходчик с тоской взглянул в сторону бутыли.

– Не думали лагерь передвинуть? – предложил схоласт. – Куда бандеарги не долетят? Далеко бы двигать не пришлось, хоть в соседнюю долину?

– С какой стати? – Айлвинн сложила руки. – Пусть Клапа уходит, он верфанцам за землю пять лет как не платит!

– Если уж каждое лыко в строку, – Бездырь прищурился, наклонив бутыль над банкой. – Ты ещё вспомни, что бандеарги поезда на Астландском перевале останавливают и грабят. Что Скарстан, что Клапа, хозяин его – разбойники.

– Неизвестно, кто из них главный разбойник, – вспомнил Мегайро. – Скарстан-то сперва не просто кого попало грабил – рабовладельцев у Костяного Берега тряс, рабов на волю выпускал.

– Ну, Клапа тоже школу с рабочим посёлком построил, – возразил Бездырь. – «Мой завод – просвещённый промышленный биомеханизм». Так то когда было. С тех пор, он свои клятвы уже раз пять предал, а законом задницу подтёр.

Неоссо прервал это рассуждение:

– Сколько судили уже, и рядили. Закон за нас, да толку-то.

– Не в вашем законе дело, – отрезал Каллан. – Уходить нам некуда. В соседней долине Хиноно'этийт на зимовье встали.

– Это еще что? – попросил уточнения Самбор.

– Не что, кто. Племя. Скотоводы, лица навозом красят. Не дружим мы с ними, дикие они, – верфанец сложил ладонь в пригоршню и опрокинул, давая понять, что тема раскрыта исчерпывающе.

– И раз здесь снег идёт, на перевалах, поди, уже с аршин навалило, – добавил Неоссо.

– Броню пули не берут? – Самбор обратился к Альфрику.

– Разрывные на треть вершка, и то пробовали, – ответил тот. – Старшина из слонобоя бил, да попасть трудно, «Смертевоз» на месте не висит.

– Понятно, статической подъёмной силой всё то железо долго на весу не продержать. Бумага и стилос есть? – не дожидаясь ответа, схоласт принялся рассуждать вслух. – Разрывные третьвершковые не берут… Броня стальная?

– Вроде.

– Примем, что толщина – четверть вершка. Какой длины «Смертевоз»?

– Сажени четыре, – Лютослав, отошедший от стола, снял с полки «Книгу похвал гаёвщику» в переплёте из оленьей шкуры, и принялся листать. – Здесь заполнено меньше трети. Пойдёт, Самбор-схоласт?

Поморянин кивнул, принял протянутую книгу и свинцовый стержень, и стал рассуждать дальше, чертя стержнем по разлинованной странице:

– В первом приближении, четыре в длину, одна в высоту, одна в ширину. Площадь в саженях – полторы дюжины. В аршине вдвое по восемь вершков, в сажени три аршина, стало быть, объём… поболее трёх с половиной вёдер. Плотность возьмём в восемь раз против воды, стало… два с малым гросса пудов!

Самбор хлопнул по столу.

– Тише, детей разбудишь, – остерегла Айлвин.

– Не перебивай схоласта! – Лютослав стоял за спиной Самбора, благоговенно сложив руки.