Текст книги "Граф Алексей Алексеевич Бобринский"

III

Не все сказали мы о Бобринском, что можно было бы сказать. Но надеемся, что и сказанного нами достаточно, чтобы несколько ознакомить и сочувственно сблизить с ним не знавших его, а пред теми, которые знали его и были ему приятелями, воссоздать в легком очерке некоторые черты этого милого и незабвенного спутника и товарища нашего.

Другим, более сведущим ценителям, предоставляем мы задачу определить в истории промышленности нашей и вообще нашего экономического развития место, которое ему достойно подобает. А на такое место имеет он, без сомнения, полное право. Он положил первые железные рельсы на Русской почве. Это была попытка, которой важность и богатые последствия должны были обнаружиться позднее. Он поступил с общественным мнением, как с ребенком, – сперва заманивая его, словно игрушкою. Он устроил железный путь между Петербургом и увеселительным Павловским вокзалом. Но он предчувствовал, что рельсы его разрастутся. Он расчел, что удобство, с которым можно прокатиться до Павловска, родит желание с таким же удобством прокатиться до Москвы, и так далее. В этой попытке, как в могущественном зародыше, таилось до времени сближение Балтийского моря с Черным, промышленных наших областей с хлебородными – одним словом, таились новые звенья, которыми Русская деятельность прочно и плодотворно связывалась с деятельностью всемирною. Предчувствие его долго не разрешалось от бремени. Но он от него не отказывался, он не отчаивался в нем. Он дожил еще до той отрады, что мог видеть и убедиться в том, что с легкой руки его и с первоначальной мысли его дело пошло в рост и в даль.

Свекловично-сахарная промышленность известна у нас уже с начала столетия, но только в виде частных и робких начинаний. Бобринский вынес ее на плечах своих и дал ей важность и размеры государственной промышленности. Водворение в какой-нибудь местности промышленности обширной и значительной есть не только личное предприятие и частная спекуляция: оно вместе с тем истинное и общее благодеяние для края, по которому она разливается. В стороне малолюдной, безжизненной она создает средоточие деятельности, новой жизни; привлекает к себе, воплощает в себе частные и личные силы, остающиеся праздными в своем единичном бессилии. За таким водворением промышленности, человечески и разумно постигаемой, последовательно возникают мастерские, училища, больницы. Кругом разносится благосостояние, улучшается, просвещается смиренная и скудная доля работника. Тем важнее, тем плодотворнее польза подобной промышленности, когда она вызывается из недр естественной почвы, когда почерпает она пособия и силы свои в распространении и улучшении земледелия. В этом отношении, граф Бобринский многое сделал для многих в живой среде частной своей деятельности. Этою деятельностью, еще во время оно, возвысил он и нравственно облагородил звание и права помещика.

Эти заслуги его пред Россию должны быть приведены наукою в известность и в цифры. Мы уже откровенно и смиренно признались, что этот труд нам не по силам и не по нашей части {В числе предшественников Бобринского по сахарной промышленности нельзя забыть нашего общего с ним приятеля, Дмитрия Александровича Давыдова. Он также положил в нее много лет, много усилий и трудов и много денег, – едва ля не все свое благосостояние, заключавшееся в миллионе рублей ассигнациями. Удача не вознаградила его усердия и пожертвования; но и самые неудачи, тяжкие для того, кто их понес, могут служит полезным указанием и предостережением для других: следовательно, также имеют свою общую пользу.}.

В наших воспоминаниях мы не имели целью выставить вполне общественную и государственную деятельность графа Бобринского; мы только хотели обрисовать его личность и указать на любезные и благородные свойства, которые в общественной жизни – нравственной и гласной – давали ему полное право на уважение и любовь современников. А современникам предстоит обязанность замолвить о таком человеке, хотя и частным образом, доброе и памятное слово грядущим поколениям.