Текст книги "Аэронавт"

Петр Заспа
Аэронавт

© Заспа П., 2015

© ИК «Крылов», 2015

* * *

Ложный шаг не раз приводил к открытию новых дорог.

Лешек Кумор.

Пролог
Рухнувшие небеса

Аэропорт… что это? Можно использовать официальное определение, утверждающее о том, что это: комплекс сооружений, предназначенный для отправки и приёма воздушных судов. А можно сказать иначе: точка отсчёта, где человек имеет возможность переметнуться из двухмерной земной плоскости в трёхмерную воздушную. Вот по этой переходной точке уже больше часа и метался опаздывающий из отпуска капитан Миша Смородин. Описав ещё один нервный круг по переполненному залу аэропорта Пулково, он в очередной раз склонился в окошко к девушке в синей пилотке и, призвав на помощь всё своё обаяние, нежно проворковал:

– Ноги сами к вам несут, краса вы моя ненаглядная, да век бы так вами любовался! На выходные прилетал бы в Ленинград, лишь бы только видеть, как вы своими тонкими пальчиками заполняете графы билетов. Спасительница вы моя, заполните и для меня билетик до Мурманска, а я вашим именем клянусь назвать своего первого ребёнка. Пусть он даже родится пацаном!

Девушка не удержалась от мимолётной улыбки, но затем, напустив на себя официальный вид, будто отрезала:

– На Мурманск билетов нет! Поздно вы спохватились, товарищ капитан. На ваше направление за месяц вперёд выкупают.

– Так ведь не сезон же! – попытался оправдаться Смородин. – Февраль на дворе! Я даже не подозревал, что такие проблемы могут зимой быть с билетами. А то бы вовремя взял.

– А вам, северянам, что зима, что лето – никогда билетов не хватает. И вы ко мне ещё хоть двадцать раз загляните, хоть спляшите перед кассой, а негде мне билет взять!

– Может, где в хвосте… на приставном стульчике… – попытался поканючить Миша.

– На приставном стульчике, это ты, красавец мой, поезжай на поезде в тамбуре!

– Поздно мне поездом, – тяжело вздохнул Смородин. – Завтра на службу выходить. А у меня знаешь, какой командир полка? Опоздание приравнивает к подрыву боевой готовности!

– Международная обстановка нынче такая! – с пониманием кивнула девушка-кассир. – Быть тебе, капитан, нарушителем воинской дисциплины. Но ничего, думаю, переживёшь – не расстреляют.

– Не расстреляют….

Миша отошёл от кассы и угрюмо процедил сквозь зубы:

– Много ты понимаешь. По мне, так лучше бы расстреляли…

Опоздание из отпуска грозило серьёзными неприятностями. Это уверенно тянуло на строгий выговор с последующим бичеванием на всех подведениях итогов и партийных собраниях. Да и отношения с командованием не хотелось портить. На хорошем счету ведь был.

Смородин остановился рядом с толпой, задравшей головы к телевизору в зале ожидания, и прислушался к гневной речи Генерального секретаря. Поддерживаемый в кресле помощниками, Леонид Ильич Брежнев, тяжело двигая челюстью и причмокивая, дабы удержать норовящий выскользнуть зубной протез, самозабвенно разоблачал мировой империализм с его бесчеловечным лицом.

«Да… – защемило в груди у Миши. – С таким подходом недалеко и до расстрела…»

Он явственно представил, как брызгая слюной и тыча пальцем куда-то в окно, замполит начнёт свою яростную и высокопарную речь: «Враг не дремлет! Там только и ждут, когда наша армия или флот покажут свою слабость! А такие, как лётчик Смородин, дают им повод на это надеяться!»

Полтора месяца назад, встречая новый тысяча девятьсот восемьдесят первый год, под бой курантов, с бокалом дефицитного шампанского в руке, Миша загадал себе карьерный рост. Но теперь на этих мечтах ставило жирный крест элементарное отсутствие билета на самолёт.

Возможно, кто-то бы и смирился, да только капитан Смородин среди таких не значился. Вспомнив, что кроме самолётов с флагами, есть ещё самолёты со звёздами, Миша решил бросить попытки улететь Аэрофлотом и обратиться к братьям-военным. Каждый день с севера на юг и обратно летают военно-транспортные самолёты. А уж свои не бросят. Там хоть на приставном стуле, а хоть верхом на мешках.

Он достал блокнот, куда записывал информацию, которая когда-либо могла ему понадобиться по службе, и, разыскав номер диспетчера по перелётам Ленинградского аэроузла, пошёл искать телефонную будку.

– Мужики! – начал Миша без обиняков и долгих подходов. – Выручайте! На службу опаздываю! Есть кто-нибудь у вас на север?

– Нет! – так же без долгих предисловий ответил диспетчер, по интонации и манере разговора почувствовав на другом конце провода коллегу-военного. – Сидит у нас Ан-12 из Луостари, только он дальше в Крым пойдёт. Так что извини, браток, ничем помочь не могу. Если только завтра…. Позвони вечером. Как план будет известен, там посмотрим.

– Завтра будет поздно. Завтра мне уже голову оторвут.

– Ничем помочь не могу… – уже было собрался отделаться от Смородина диспетчер, но по секундной заминке Миша почувствовал, что чего-то он недоговаривал.

– Подожди! Может не на Север, а на Вологду кто идёт? А там из Кипелово к нам по несколько бортов на день проходят. Помогите, мужики! Честное слово, разживусь коньяком – вам отвезу!

– Разживёшься – сам выпей! – Диспетчер ещё немного потянул время, затем нехотя ответил: – Есть один борт. Пойдёт по всем флотским аэродромам. Да, боюсь, тебя не возьмут.

– Почему не возьмут? Не переживай, я договорюсь!

– С Военного совета начальство разлетается. Сегодня у меня на плане вылет командующего Тихоокеанского флота со всей его свитой. По дороге они будут развозить командиров частей. Так что пойдут и к тебе на север, а дальше к себе на восток. Но с ним народу немерено. Потому и говорю, что не возьмут.

– Когда?

– Заявлен – по готовности! Но командующий ещё не приехал.

– Откуда вылет?

– Из Пушкина.

Через час Смородин уже метался по коридорам командно-диспетчерского пункта Пушкинского аэродрома в поисках командира экипажа Командующего. Самолёт Ту-104 уже стоял на перроне, а через ограничительный шлагбаум к нему проезжали машины с дефицитными трофеями, которыми офицерам штаба Тихоокеанского флота удалось разжиться в Ленинграде. Миша присвистнул, глядя через окно, как из чёрной «Волги» умудрились выгрузить три, только-только начавших входить в моду цветных телевизора. Затем на бетон из грузовика сложили тщательно упакованный мебельный гарнитур и тут же спрятали в кормовом отсеке самолёта. Штабники где-то отхватили огромную, тяжёлую бухту с ватманом и теперь, счастливые, заталкивали её следом за мебелью.

«Бумаги на всяческие планы и схемы им хватит как минимум на год!» – с пониманием кивнул Смородин.

Неожиданно в коридоре мелькнули две лётные шевретовые куртки и скрылись за дверью, ведущей на перрон. По набитому картами портфелю Миша безошибочно определил штурмана. А рядом с ним должен быть командир.

«Идут подписывать документы на перелёт! – смекнул Смородин. – Значит, скоро вылет!»

– Парни! Можно вас на секунду? – бросился следом Миша. – Подождите, я свой!

Молодой майор удивлённо обернулся и, окинув подозрительным взглядом гражданский наряд Смородина, нехотя произнёс:

– Я вас слушаю.

– Мне бы с вами! Из отпуска опаздываю! Вы моя последняя надежда. Если опоздаю, сами знаете, что со мной будет. Я свой, не сомневайтесь. На Севере летаю!

– А у тебя документы есть, «свой»?

– Конечно!

Миша проворно выудил из внутреннего кармана удостоверение личности офицера и протянул майору. Мимолётом взглянув на номер части и фамилию, майор остановил взгляд на выглянувшей между страниц фотографии. На ней в лётном кожаном комбинезоне и белом гермошлеме Смородин позировал в обнимку с другом на фоне самолёта Як-38.

– Вертикальщик, что ли? – тут же смягчился командир, опознав палубный штурмовик.

– Он самый! – заулыбался Миша, почувствовав надежду уже сегодня добраться домой.

– Да-а… – с пониманием дела протянул майор. – Всегда удивлялся, как вы умудряетесь летать на этих свистках?

– Да как-то получается. Ну так как? Возьмёшь?

– Не могу! У меня народу уже за полсотни! А груза – боюсь даже посчитать, сколько тонн!

– Да со мной много не прибавится! – дрогнувшим голосом взмолился Миша. – А из вещей только сумка.

Майор виновато потупил взгляд, но лётная солидарность требовала сказать «да» даже в нарушение требований документов, и, недолго думая, он решился:

– Ладно! Допишу тебя в полётный лист. Подожди в сторонке, а как все сядут, забейся в хвостовой отсек, чтобы никто не видел.

Двигатели с низкого воя перешли на надрывный свист. Отпущенный с тормозов самолёт вздрогнул и, набирая скорость, помчался по взлётно-посадочной полосе. Мелькавших плит аэродрома Смородин не видел, да это ему и не нужно было. Пусть в иллюминаторы такой экзотикой любуются моряки-тихоокеанцы, а он уже насмотрелся. Расположившись между ящиками в тёмном грузовом отсеке, Миша снял куртку, положил под голову и приготовился вздремнуть, как вдруг уже оторвавшийся от земли самолёт неожиданно просел, и сумка, лежавшая у ног, взлетела к потолку. Желудок подпрыгнул к горлу, Смородин взмахнул руками, ища точку опоры, но всё вокруг пришло в движение и смешалось с жутким криком из пассажирского салона. Страшная сила завертела Мишу, вдавила в переборку, а дальше на глаза навалилась темнота, и показалось, что сами небеса рухнули на его плечи и безжалостно размазывают по заклёпкам и дюралевому полу.

Показав пропуск и пройдя за плотное кольцо оцепления солдат, уже немолодой полковник с седыми короткими висками разыскал глазами одного из экспертов и, отведя в сторону, тихо спросил:

– Что скажешь, Андрюша?

– Товарищ председатель комиссии! – вытянулся по стойке «смирно» совсем ещё юный капитан. – Пока работаем! Делать выводы рано.

– Да ладно тебе, – небрежно махнул рукой полковник. – Что ты на меня стойку делаешь, как легавая на ворону? Я же тебя неофициально спрашиваю. Что сам думаешь?

– Пожара, как обычно, не было, – грустно вздохнул капитан и, опустив плечи, махнул на разбросанные вдоль поля обломки самолёта. – Всё налицо и ясно даже без прослушивания самописцев и регистраторов. Дело несложное.

– Может, и несложное, да очень, Андрей, оно громкое. Все результаты катастрофы объявлены секретными. Правительственная комиссия уже из Москвы вылетела. Где это видано, чтобы за раз столько командного состава сгинуло. У нас за всю Отечественную войну четыре адмирала погибло. А тут сразу шестнадцать. Так, говоришь, тебе всё ясно?

– Товарищ полковник, за всю мою практику это самый простой случай. Самолёт не горел. Скорость ещё невысокая была. Да и высоту они всего восемьдесят метров успели набрать. Так… разрушился всего на несколько фрагментов. Тела тоже не изуродованы. Даже без медиков я вам назову причину гибели – в основном в таких случаях от удара происходит обрыв внутренних органов. И ещё не глядя на диаграммы самописцев, я вам уверенно скажу, что налицо грубое нарушение центровки самолёта. Командующий сел в середине салона, и никто не посмел занять место впереди него. Все разместились в задних креслах. Ещё собрался очень большой багаж, и его затолкали в задний грузовой отсек.

– Бардак… – прошипел сквозь зубы полковник. – И куда смотрел командир экипажа?

– Вы же знаете, как у нас обычно бывает, – пожал плечами капитан. – Молодой ещё был. Разве такой позволит себе сделать замечание адмиралу? Понадеялся на авось.

– Да… адмиралов у нас жизни не учат. Ну ты, Андрей, смотри, к делу отнесись со всей серьёзностью! Акты составляй, чтобы ни одной помарки! Сам понимаешь, кто их читать будет!

– Товарищ полковник, я всё понимаю, потому и хотел вам кое о чём сказать с глазу на глаз!

Полковник удивлённо вздёрнул бровь и, перейдя на шёпот, произнёс:

– Говори.

– У меня не хватает одного человека.

– То есть как не хватает?

– В полётном листе есть, а найти не можем.

– А… – Полковник облегчённо выдохнул и похлопал капитана по плечу. – Ну это понятно – опоздал. Бывает. Ангел-хранитель, значит, у него шустрый оказался.

– В том-то и дело, что не опоздал. Мы его куртку с документами и сумку нашли. А самого нет. Морской лётчик с Северного флота как-то к ним затесался. Сами ведь говорите, что всё должно сходиться до мелочей. А это далеко не мелочь. Должен быть человек, а его нет! Вот и ломаю голову, куда он мог подеваться?

Глава первая
Шпион конфедерации

Распахнув тяжёлые ставни с тёмными витражными стёклами, аншеф тайной инквизиции впустил в зал утренний воздух и, выглянув во двор крепости, заметил стоявшему рядом с заваленным документами столом аббату Симеону:

– Ваша святость, я смотрю, ваши монахи зря времени не теряли! Ещё вчера вечером Толстой Берты на площади не было?

– Угу… – не отвлекаясь от перекладываемых из стопки в стопку тонких папок, кивнул святой отец. – Сегодня у нас много работы. Сами понимаете, господа, праздник Святого Влада предполагает бессонную ночь. Не только монахи, но и я не сомкнул глаз.

Аншеф Станислав перекинулся понимающим взглядом с генералом инфантерии Казимиром и улыбнулся одними уголками рта.

– Многих приговорили, святой отче?

– По мне, так бы всех! Но, я полагаю, господа, вы явились ко мне, для того чтобы кое-кому подарить жизнь? На многих не рассчитывайте. Готов отдать вам не больше пяти. Да и то, я могу простить лишь тех крестьян, что охотились в императорском лесу. Остальные – отпетые преступники. Сами понимаете, таким дорога только в объятия Толстой Берты.

Аббат Симеон вскользь взглянул на реакцию генералов, затем тяжело вздохнул и, закатив глаза к исписанному святыми ликами своду, горестно изрёк:

– Прими, Господь, их заблудшие души.

Генерал Казимир нервно кашлянул в кулак, затем, заскрипев высокими сапогами с отвёрнутыми ботфортами, подошёл к столу и, склонившись, попытался заглянуть в бегающие глаза святого отца:

– Ваша святость, позволю вам напомнить, что идёт война. Будь сейчас мир, я к вам ходил бы только на проповедь. Но фронту нужны люди, и я вынужден просить вас помиловать будущих солдат. Князь Станислав не даст соврать! – Генерал кивнул на аншефа, призывая его в свидетели. – Даже тайная инквизиция испытывает затруднения с человеческим материалом. А уж фронт перемалывает людей как жернова!

– Да какие это люди! – Аббат устало рухнул в кресло и швырнул на стол кипу дел. – Ну взгляните сами, господа! Это же никчёмный мусор! К чему они вам?

– Исключительно для нужд княжества! – мгновенно отреагировал тайный инквизитор, заранее державший на языке такой ответ и лишь ожидавший подходящего момента. – Генерал Казимир прав. Идёт война, и фронту как никогда нужны солдаты! Ваша святость, вспомните былые времена. Да разве кто говорил вам хоть слово, когда раньше на день Святого Влада наша площадь утопала в крови? Никогда! Вы всегда сами были для приговоренных и прокурором, и судьёй, и душеприказчиком. Но сейчас ваш приговор им вынесет фронт. Поверьте – это лишь небольшая отсрочка.

Аббат нервно дёрнул ворот сутаны и неожиданно вскочил с налившимся кровью лицом:

– Не дам! Во все времена Святая церковь решала – кому жить, а кому нет! Так будет и на этот раз!

Но и аншеф так просто сдаваться не собирался. Хмурясь и сжимая сплетённые в замок побелевшие пальцы, он взял небольшую паузу, затем мрачно, с угрозой в голосе, произнёс:

– Боюсь, ваша святость, что вам придётся считаться и с нашим мнением. Княжество Дакия невелико, и при желании даже тайная весть уже через неделю может стать достоянием всего народа. А от Дакии таким вестям и к столице России долететь недолго. А вы же знаете, как скверно Санкт-Петербург относится к нашим обрядам? Тем более, что сейчас у нас гостит августейшая особа.

Святой отец Симеон бросил на генералов испепеляющий взгляд, затем, выдавив вымученную улыбку, спросил:

– Но ведь вы не сделаете этого? Я всегда знал вас как истинных патриотов нашей маленькой Родины. Наши обряды мы пронесли сквозь века. И чьими бы вассалами мы ни были, но свои обычаи мы хранили всегда…

Экскурс в историю княжества Дакии аббату не дал продолжить ударивший в дверь лакей.

– Командэр Юлиус просит соизволения присутствовать!

– Пусть войдёт! – выкрикнул аншеф Станислав.

– Это лишнее, – поморщившись, попытался воспротивиться отец Симеон.

Сейчас он и так был в меньшинстве, отражая напор двух генералов. А теперь придётся противостоять троим. Но аншеф тайной инквизиции оставался непреклонен:

– Зови, зови, милейший! Отчего же, ваша святость, вы так противитесь визиту моего сына? Возможно, Юлиус тоже желает выразить своё мнение об истории нашего княжества и войне, которая стучит в ворота Дакии. В отличие от вас, аббат Симеон, он видит врага едва ли не каждый день. Пусть в этом замке и вы хозяин, но даже императоры не смели отказывать нашему знатному роду Гоге…

– Да пусть войдёт! – безнадёжно махнул лакею аббат, лишь бы прервать эту невыносимую тираду о знатности рода тайного инквизитора.

Командэр Юлиус вышколенно щёлкнул подбитыми каблуками и, лихо кивнув, застыл, ожидая приглашения принять участие в разговоре.

«Хорош! – невольно восхитился князь Станислав собственным сыном. – Высок, строен! Благороден лицом и в манерах. Форма сидит безукоризненно. Туго накрахмаленный воротник рубахи, подчёркивая длину шеи, доходит до самых щёк. Бордовая венгерка с алой шнуровкой на груди облегает как влитая. Золотые эполеты горят даже в тусклом свете апартаментов аббата. Одно слово – ястреб! Пора, пора тебе, сынок, примерять эполеты алюминиевые, да привыкать к новому званию гранд-командэра!»

– Входи, входи, Юлиус! – пошел навстречу князь. – А мы тут как раз мило беседуем с аббатом Симеоном… о чём же? – Тайный инквизитор искусно изобразил забывчивость и неожиданно вскрикнул: – Ах, ну конечно! Под нами, в подвалах аббатства вашей святости, находится больше полусотни узников, которых не хватает на полях сражений! Дайте им шанс искупить свою вину кровью и, таким образом, сполна рассчитаться с церковью.

– Да о каком долге вы говорите, господа? – Аббат неохотно сел в кресло, уже догадавшись, что перед ним разыгрывают заранее подготовленный спектакль. Он взял сверху стопки несколько папок и, швыряя веером на стол, начал перечислять: – Дезертир, дезертир, ещё дезертир, казнокрад, конокрад! А этот и вовсе прислуживал венграм. Генерал Казимир, вы хотите таких солдат? Зачем им помилование, если они снова от вас сбегут?

– У меня не сбегут! – улыбнулся командэр Юлиус. – Даже на моём дирижабле сейчас нехватка двенадцати аэронавтов! И это при том, что на «Августейшей династии» совершает прогулки сам великий князь Александр! А что же тогда говорить о других дирижаблях нашего воздушного флота? Отдайте мне этих дезертиров, и уже через месяц я вам доложу, что никого из них не осталось в живых. Век аэронавта короток, ваша святость.

Аббат, чувствуя, что проигрывает, решил временно отступить и, рассмеявшись, поднял руки:

– Сдаюсь, сдаюсь, господа! Если уж сам великий князь… Вам, командэр, я рад бы помочь! Так ведь вам не каждый и подойдёт?

– Да, я отбираю только тех, кто не боится высоты, – поклонился командэр Юлиус.

– А с чего вы взяли, что таковые найдутся в моих подвалах? – радостно вскочил аббат, почувствовав, что ещё не всё потеряно.

– Таких я определяю с помощью несложного испытания. Дайте мне посмотреть на тех, что у вас есть.

– Пусть будет по-вашему. Но не более десяти человек! И то исключительно ради великого князя Александра.

– А как же я? – напомнил о себе генерал Казимир.

– Так ведь разбегутся от вас, генерал. Это на дирижабле им бежать некуда! А от вас снова все убегут. Да и не должна простаивать Толстая Берта. Народу необходимо назидание! Сегодня я всех дезертиров казню, а завтра вы же мне поклон пришлёте, что бежать перестали!

– Отче! – закусил удила генерал и, сорвавшись на внезапный выкрик, нервно дёрнул подбородком. – Мне воевать некем, а вы попусту льёте кровь сынов Дакии, пусть даже и оступившихся! Их место на фронте! Казните тех крестьян, что ловили зайцев в имперском лесу! А остальных на фронт! – Генерал в горячке схватился за эфес шпаги и, густо покраснев, щёлкнул гардой о ножны. – Всех на пушечное мясо! Иначе, клянусь Господом, я всё отпишу русскому императору!

Такого оборота аббат Симеон не ожидал.

– Вы, генерал, забываетесь! – начал он с налившимся кровью лицом и угрозой в голосе. – Может, вы и шпиона хотите освободить? Тогда я не понимаю, куда смотрите вы, тайный инквизитор? Это уже попахивает заговором!

– Какого шпиона? – стушевался генерал Казимир. – Не знаю я никакого шпиона!

Князь Станислав усмехнулся в усы и, сцепив по привычке пальцы в замок, нехотя ответил:

– Полноте вам, святой отче. Ярлык шпиона навесили ему вы, а не я. Я лишь сказал, что он говорит странные вещи.

– Вот, вот! – назидательно поднял скрюченный палец аббат. – А какие может говорить вещи шпион конфедерации? Конечно, странные! Вы бы лучше его попытали с пристрастием, чтобы он не упорствовал.

– Да уж пытали. И не упорствует он вовсе. Напротив, очень даже много говорит. Но вам бы, ваша святость, лучше бы его рассказов не слышать. Его место в приюте блаженных и юродивых, а не на плахе. Потому как болен душой ваш шпион.

– Ничего, Господь всех примет.

Аббат позвонил в колокольчик и, дождавшись лакея, приказал:

– Вели Димитрию прибыть ко мне!

Генерал Казимир скривился и, окинув аббата брезгливым взглядом, скрепя сердце, попросил:

– Не могли бы вы, ваша святость, лишить нас удовольствия лицезреть вашего палача? Пусть он прибудет, когда мы изволим вас покинуть.

– Напрасно вы, господа, его так чураетесь. А ведь Димитрий святой человек – он отмеченный. На его теле присутствуют кресты, купола и прочие святые знаки. Да и где сейчас найдёшь хорошего палача? Народ нынче слаб стал на твёрдость духа и крепость руки. А он относится к своему делу с любовью! Пусть и плюют ему вслед вам подобные.

– Да, да, конечно! – торопливо согласился генерал инфантерии. – Кто-то должен делать и эту работу. Но уж больно жуткий у него вид. Этот шрам через щеку…. Да и голова лысая, как бильярдный шар. Ей богу, оторопь берёт. Вы бы ему парик одели, что ли, святой отче.

– Оторопь – это хорошо! – Лицо аббата растянула плотоядная ухмылка. – Ибо жертва перед казнью должна испытывать трепет. А то ведь как бывало? Увидит узник толпу народа и прорывает его погорланить с эшафота! Иногда и на меня, и на владыку нашего Сигизмунда хулу выкрикивает. А у Димитрия такого не бывает. От одного его вида у жертвы язык в горле западает. А позвал я его оттого, что вы же сами хотели взглянуть на узников! Вот и командэр Юлиус желал испытание им устроить?

– Я от своих слов не отказываюсь! Но подожду я ваших узников лучше во дворе.

Командэр чинно раскланялся и уже было двинулся к тяжёлым дубовым дверям, как неожиданно застыл на месте, глядя на вошедшего палача. Щурясь со света, Димитрий окинул его мрачным взглядом, и, вытерев руки о кожаный фартук, выкрикнул в зал:

– Вызывали, ваша святость?

– Вызывал, голубчик! – Увидев палача, аббат поднял со стола стопу папок и, с трудом донеся до камина, швырнул в огонь. – Вот и всё. Я своё дело сделал. Теперь, Димитрий, дело за тобой. У нас всё готово?

– А то! Толстячка Берта сияет как рождественская ёлка! И желоба смазал, и корзины под головы приготовил.

– А лезвие наточил?

– Обижаете, ваша святость! Муха лапу порежет!

– Вот и ладно. Сейчас отец Матиуш пройдёт по камерам, примет последние покаяния. Затем выводи всех во внутренний двор. Пусть на них взглянут господа генералы. А как я отслужу обедню, тогда и твоя работа начнётся.

– А чего на них глядеть? – пожал плечами палач. – Вот когда голова по желобу катится, вот это забавно.

– Пошёл вон, мерзавец! – не сдержался генерал Казимир.

– А я что? – ухмыльнулся палач. – Для себя что ли стараюсь? Что-то я не видел, чтобы из ротозеев кто-то в обморок падал. Ещё и детей приводят, посмотреть, как Берта пастью клацает. Тоже мне – чистоплюи… а на площади яблоку негде упасть!

Димитрий задвигал желваками, обнажив золотой зуб, плюнул под ноги на пушистый ковёр и с чувством собственного достоинства выйдя на крыльцо аббатства, гулко хлопнул дверью. Протерев пятернёй вспотевшую выбритую голову, он покосился на застывших у входа гвардейцев и, перехватив взгляд одного из них, зло бросил в побледневшее лицо:

– Что ты пялишься, как вертухай на пугало! Распустились тут…

Ссутулившись, он спрятал руки в карманах и, замычав под нос заунывный мотив, направился вниз, в подземелье. Каменная винтовая лестница упёрлась в дубовую дверь, окованную чугунными полосами. Не вынимая рук, Димитрий ударил ногой в покрытый плесенью порог и, дождавшись, когда охрана, выглянув в окно, сбросит засов, угрюмо прошипел охраннику:

– Спите тут…

Настроение было безвозвратно испорчено, и он решил сорвать злость на арестантах. Сначала, взглянув в потолок, он адресовал угрозу невидимым князьям:

– Чистоплюи, мать вашу! Дойдёт и до вас очередь!

Затем, лязгнув замком первой камеры, выкрикнул в темноту:

– Чего разлеглись?! Девочка Берта вас уже заждалась! Все сегодня к ней на свиданку пойдёте!

Прищурившись, в тусклом луче света, падавшем в открытую дверь, палач узнал одного из узников, возрастом уже за сорок, невысокого, с наметившимся округлым брюшком, и радостно хлопнул себя по ляжкам.

– Ба! Да это же Стефан Мирча! Я помню, как ты улизнул от моей толстячки в прошлом году! Память у меня на таких шустрых хорошая. Но на этот раз удрать не получится. Я поставлю тебя в конец очереди, чтобы ты вволю насмотрелся, а потом уже ложился в кроватку, полную крови.

Димитрий раскатисто заржал и, чувствуя, как настроение стремительно полезло вверх, пошёл с пожеланиями к следующей камере.

– Сволочь! – заскрипел зубами Стефан.

Он перевернулся на другой бок и толкнул локтем соседа.

– Не человек, а упырь! Нам бы его на передовую. Мы там с такими расправлялись в первой же атаке. Или пулю в спину, или штыком невзначай. А ты видел, как он зубы скалит, когда головы рубит?

– Не видел, – вздохнул сосед и отвернулся.

– Жуть! Только не получит он меня и на этот раз. Я нашего генерала Казимира видел. Упаду в ноги, поклянусь смыть позор кровью. Наверняка простит и с собой заберёт. А я потом вновь убегу. Он меня должен помнить. А если нет, так я сам напомню, как нас конфедераты в Карпатах в ущелье зажали. Если бы не русские уланы, точно бы все полегли. Только воевать мне после этого как-то расхотелось.

Стефан потянулся, подбил под головой солому и довольно заметил:

– Обойдётся Толстая Берта без меня и на этот раз. Это уж точно. А вот тебе, шпион, впору читать молитвы. Таких у нас не прощают. Ты кому продался?

– Да пошёл ты!

– Не хочешь, не говори. Я к тому, что если Австро-Венгрии, то дело дрянь. А если Польским Воеводствам, то эти иногда своих выкупают. А вообще-то, шпион, взгляни на всё шире и не грусти, – все там будем. Ты раньше, я позже. Я тебе совет дам, который слышал от других: на кровать Берты лучше ложиться среди первых. А то потом лезвие тупится, и жертва бьётся в муках, так как с первого раза голова не рубится.

Неожиданно его сосед вскочил и, схватив Стефана за рубаху, тряхнул, ударив спиной о стену.

– Слушай, ты, генеральский любимчик! Вы все здесь сумасшедшие! Вы, неизвестно откуда взявшиеся кретины! Кто вы вообще такие? Стадо ряженых идиотов! Я сотый раз твержу, что никакой я не шпион, но у вас здесь с мозгами полнейший дефицит!

– Да… – Стефан грустно вздохнул и, сняв руки соседа со своей шеи, сочувственно причмокнул. – От души над тобой потрудилась тайная инквизиция. Может, ты и не шпион никакой, но теперь уж всё едино. Дорога одна – на плаху. Узурпаторы – так над человеком издеваться! После них тебе, горемыка, Берта будет отрадой и избавлением. Как ты говорил тебя зовут? Михай?

– Меня зовут Михаил!

– Ну, да. Я же и говорю – Михай. Ты не злись. Это я из жалости к тебе. Вижу, что русской речью хорошо владеешь. Сразу ясно, что не из наших. Я вот, сколько мы уже во владении России, а всё никак не научусь так ладно, как ты, ругаться. Хотя и слова у тебя странные, но это понятно – разум твой от пыток помутился. Тебе бы припасть к ногам нашего владыки князя Сигизмунда. Он добрый. Сразу распознал бы в тебе блаженного, да простил. Но он в аббатство отца Симеона редко наведывается. Князь ещё старой формации. Вековые законы короля Вазы Первого чтит. Не то что аббат.

Миша Смородин застонал и рухнул навзничь на соломенную подстилку.

– О-о…. Что происходит? Где я? Какие ещё формации? Какой ещё король?

– Ну как же! – Стефан приободрился и, вглядываясь сквозь темноту в лицо узника, удивлённо спросил: – Король Ваза Первый? С него наше княжество Дакия берёт своё начало. Если даже ты русский, то всё равно должен был слышать про нашего короля! Мудрейший был правитель. Это он повелел, чтобы в день Святого Влада все темницы были пусты. Раньше так и было, и на праздник святого объявлялось всем королевское прощение. Да потом церковь всё решила иначе. Темницы освобождаются, но теперь узников не прощают, а казнят.

– И когда этот праздник?

– Так ведь наступил уже! Слышишь, колокола звонят?

Смородин закрыл глаза и, вытянув босые ноги, попытался хаос в голове привести в порядок. Но думать мешали ожоги на руках, оставшиеся от пыток. Он сжал ладонями виски и постарался вспомнить всё сначала. Сейчас он соберётся с мыслями, весь этот бред исчезнет, и окружающий мир станет на свои места, пусть даже и вернёт его в гущу катастрофы. Он хорошо помнил взлёт, затем крики, невесомость падения и ночь. Оказавшись в кромешной тьме, он почти уверовал, что погиб и попал в отрицаемое атеистическим учением потустороннее царство, и даже поверил в небесный суд. Но вместо святых на него набросились собаки, а затем скрутили солдаты в необычных мундирах и высоких мохнатых шапках.

– Послушай, Стефан, – он сел и, оглянувшись на других узников, едва различимых в темноте, зашептал на ухо: – Ты ничему не удивляйся, потому что ты прав – с головой у меня не всё в порядке, но объясни, что происходит, и где я?

– А что здесь удивительного? После тайной инквизиции другие даже имя своё забывают. Мы с тобой сидим в подвале аббатства. А вот тот лысый, что заглядывал, это палач Димитрий – редкостная сволочь.

– Это я уже понял. А что за аббатство? Где оно находится?

Стефан оглянулся по сторонам и, тоже перейдя на шёпот, ответил вопросом на вопрос:

– В пыточной инквизиторов тебе разве ничего не объяснили?

– Нет. Молчуны ваши инквизиторы. Там больше слушали, да раскалённой кочергой в меня тыкали.

– Это всё война. Раньше княжество Дакия славилось душевностью и людской любовью. Народ любил князя, а князь делал всё для народа.

– Что за Дакия? Я не знаю такой страны!

– Да какая мы страна! Так… небольшое княжество. То под одним царём живём, то под другим. Раньше царь Борис нами правил, а потом за помощь Болгарии в борьбе с османами подарил Дакию российской короне. Ваш император любил к нам приезжать. Нравилось ему здесь. И природа наша, и спокойствие. Наследников сюда присылал, чтобы они учились править малым княжеством, прежде чем браться за такую огромную империю, как ваша.