Электронная библиотека » Петр Заспа » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 4 апреля 2024, 10:00


Автор книги: Петр Заспа


Жанр: Исторические приключения, Приключения


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Все слышали? Теперь я главный старшина! – стоило исчезнуть Адэхи, просипел Сигард, призывно похлопав в ладоши, – Хватит, дамы, ресничками хлопать, готовимся к запуску дизелей!

– Русского одного не оставляйте, – произнёс безошибочно опознанный по голосу Олаф. – А то ещё чего-нибудь испортит. Иваны, они такие.

– Меня зовут Клим.

На его замечание не обратили внимания. Палуба под ногами накренилась, промокшая циновка поехала в корму, и Климу, чтобы устоять, пришлось схватиться за висевшие под потолком шланги.

– Убери руки! – выкрикнул, выталкивая его в дизельный отсек, ещё не опознанный по имени матрос. – Сиди здесь и ничего не трогай! – он указал на узкую щель между переборкой и увитым чёрными трубами воронёно блестящим двигателем.

Дизельный отсек оказался ещё теснее, чем электромеханический. Два двигателя на мощных опорах занимали всё пространство, оставив узкий проход, в который невозможно было войти, не задевая плечами торчавшие из цилиндров штоки клапанов. Затем оба дизеля ожили, и Климу показалось, что отсек внезапно превратился в преисподнюю, с трясущимся полом и ударившим в нос дымом. Грохот прокатился вдоль прохода, вернулся обратно, потом обрушился разом со всех сторон, больно ударив по ушам и отозвавшись в зубах мелкой дрожью. От неожиданности Клим схватился за голову, но, казалось, вибрирует сам череп. В довершение всего на быстро нагревающемся двигателе начали испаряться потёки мутной эмульсии, ударив в нос едкой, раздирающей глаза и горло гарью.

– Иди за мной! – тряхнул его за плечо возникший из дыма Олаф.

Немец улыбался и, наблюдая за мучениями Клима, явно наслаждался.

– Не нравится? Привыкай, раз вождь так решил. Смотри сюда! Следи за давлением масла! – Олаф указал на стрелку прибора, навинченного на стальную трубу. – Если подойдёт к жёлтому сектору, дай мне знать.

Понял его Клим скорее по губам, чем услышал. Набирая обороты, двигатели добавили грохота, дыма, дребезга, в бешеном танце звонко защёлкали клапанами.

– Потерпи! – похлопав его по плечу, вдруг прокричал на ухо с неожиданным сочувствием Олаф. – Сейчас вентиляция всё вытянет! Бывает, что маски надеваем!

Двигатели набирали обороты, превращая одиночные удары цилиндров в единый сплочённый рёв. Теперь, чтобы что-то сказать, приходилось кричать, приложив ладони к уху собеседника. Олаф охотно взял на себя обязанности учителя и, срывая горло, тыкал пальцем на приборы.

– Видишь, где стрелка? – указал он на самое большое табло с кругом, поделенным на зелёные, жёлтые и красные сектора. – Центральный пост требует выдать полный ход. Торопится командир! Ну, сейчас держись!

Грудная клетка завибрировала в унисон трясущимся двигателям. В глазах зарябило, заплясало, и пыхнувшие жаром дизели слились в две чёрные стены, уже не различимые в деталях. Климу показалось, что ещё немного, и он сойдёт с ума. Обещанная вентиляция слегка проредила дым, но теперь с ураганной скоростью отсек наполнялся горячим воздухом, и с ним вентиляция справиться уже никак не могла. Олаф метался по проходу по пояс голый и, поочерёдно закрывая и открывая вентили, успевал прокричать на ухо Климу:

– Терпи и учись, если жить хочешь! Если бы не наш индейский вождь, кормить бы тебе рыб! А так радуйся, что в экипаже народу не хватает! Хотя говорят, что обер Бауэр тебя сразу невзлюбил, так что для рыб, может, ещё не всё и потеряно!

Иногда лодку раскачивало, и пол под ногами норовил уйти, швырнув Клима всем телом на горячий двигатель. Однако Олаф с ещё четырьмя матросами метались по отсеку, лихо изворачивались, преодолевая на ногах качку, и при этом ещё успевали заглядывать во все щели и прислушиваться к стуку в цилиндрах. Климу же так не везло, и уже скоро на локтях у него красовались два красных ожога. Теперь от него требовали следить ещё за целым рядом приборов, но как ни пытался он за ними смотреть, приборы смешались в одну мутную линию, начался малопонятный кавардак, всё вокруг вращалось, грохотало, окатывало горячим паром, норовило прищемить руку стальным прыгающим молотом, намотать на вал, изжарить, раздавить! Клим внезапно понял, что именно так с ума и сходят. Сначала потеряв опору, потом чувство реальности и, наконец, сливаясь воедино с разрывающим голову рёвом.

– Думаешь, в ад попал? – словно прочитав его мысли, прокричал Олаф. – Так и есть! А механики – его черти! Вот наши сковородки! – и вдруг, словно рука была в жаростойкой перчатке, он спокойно, не моргнув глазом, погладил ладонью горячий двигатель. – На них и жаримся. Когда лодку топят, механики никогда не спасаются! Везёт тем, кто впереди, ближе к рубке! И вахты у них восемь-восемь-восемь! И поспать, и почитать, и поесть спокойно! А у нас шесть через шесть – и крутись как хочешь! Так что, если где-то и есть преисподняя, то она здесь. Для тебя, пройди мы мимо, может, было бы и лучше, не мучился, но раз уж ты здесь, смирись и не скули!

Шло время, а безумие так и не наступало. Клим неожиданно понял, что начинает разбирать команды из другого конца отсека. Уши словно привыкли к грохоту и теперь не замечали его, улавливая вырывающиеся из общей какофонии звуки. Он тоже сбросил одежду и ботинки, оставив лишь клубящиеся паром брюки. Нет, рябь в глазах не исчезла, и мысли в голове продолжали ворочаться медленно, с трудом продираясь сквозь дебри замутнённого сознания, но теперь ему казалось, что он просто оглох, и громыхание двигателя стало не таким назойливым. Клим потерял ощущение времени, и был уверен, что это будет продолжаться вечно, потому что ад – он ведь на века, но неожиданно всё стихло. Он удивлённо оглянулся на смолкшие двигатели и вдруг обнаружил, что остался в отсеке один. Механики исчезли, даже не потрудившись сказать ему хотя бы слово. Не до конца закрытая прямоугольная стальная дверь в следующий отсек указывала их путь. Внезапно она распахнулась, и заглянул Адэхи.

– Как, ты сказал, тебя зовут?

– Клим!

– Клим, Клим… – повертел на языке, запоминая, его имя индеец. – Пусть будет Клим. Поднимайся наверх, Клим, пока командир разрешил всем проветриться. И накинь чего-нибудь. Там прохладно. Ну как, осваиваешься?

– Не знаю, что вам ответить.

– Ничего – это пройдёт. Отныне ты – механик. На лодке самая незавидная должность. Но всё же лучше, чем утопленник. Если хочешь, чтобы тебя признали, – не бойся закатать рукава повыше и копаться в дерьме поглубже. И знай, – засмеялся Адэхи, – копаться в дерьме не стыдно, стыдно – получать от этого удовольствие.

Чёрная безлунная ночь спрятала очертания лодки, оставив на палубе лишь тихие голоса. Невидимые волны плескались о борт, лёгкий ветер скрипел в антеннах. Клим выбрался на мостик и замер, не сумев разглядеть собственных рук. Поднявшейся следом Адэхи подтолкнул его к трапу и шепнул в затылок:

– Говори тихо, и смотри не свались.

Предупреждения индейцу показалось мало, и, спустившись на палубу, он продолжал идти позади, иногда направляя, положив на плечо руку.

– Найди свободное место и не красней – делай все дела. Запомни – на лодке закон такой: носи в себе сколько сможешь, пока вот так не выпустят наверх. В гальюн только уж если совсем невтерпёж. Не смущайся – вода всё смоет, а вот гальюн часто занят. То продуктами, а то ещё одним засранцем. Покурить командир разрешает, спрятавшись в рубке.

– Я не курю, – шепнул Клим.

– Значит, повезло. Туда сейчас не протолкнуться. Да не тяни – такое удовольствие выпадает не часто. Штурман говорит – Англия недалеко, так что, когда ещё вот так всплывём – неизвестно. Это сейчас нам с ночью счастье улыбнулось. Тьма, точно в горле вулкана.

– Ты видел вулкан?

– Я на нём вырос. Всё, Клим, ещё пару минут – и вниз. Дальше пойдём под шноркелем, помогай механикам, чем можешь. Сигард тобой доволен. Мои тебе испытание устроили, вроде бы как ничего, выдержал. Другие первый раз из дизельного как сумасшедшие, не жалея лба, выход ищут, а ты, говорят, ещё чем-то помогать пытался. Сейчас, Клим, забудь, что русский, и мы враги. Ныне на одной жёрдочке болтаемся, если сломится, вместе, не разбирая, кто есть кто, на дно пойдём.

Адэхи растворился в темноте, а Клим стоял, вдыхая воздух полной грудью, и не мог надышаться. Он вдруг понял, какое это сокровище – прохладный, пропитанный брызгами и йодом, чистый, кружащий кислородом голову, воздух. И как здорово широко распахнуть рот, чтобы этот волшебный ветер задувал в самое горло. Привыкшим к темноте зрением он рассмотрел короткую очередь к трапу и встал в её хвост. Вскарабкавшись по рубке на мостик, Клим заглянул в трубу, ведущую в лодку. Глубоко внизу горел тусклый белый свет. Навстречу поднимались испарения соляры, затхлого, будто болотного воздуха, насквозь пропитанного вонью дешёвого одеколона, и смрад сточной канавы.

– Чего встал?

Сзади грубо толкнули в спину, и Клим, скрепя сердце, полез вниз. Спустился он в центральный пост и, растерявшись, оглянулся. Как и всё на лодке, центральный пост был тесный, да к тому же и переполнен. Адэхи был уже здесь, у двух, около метра в диаметре, стальных штурвалов, напротив стола с картами. Из центрального поста в обе стороны сквозь переборки вели два совершенно одинаковых круглых люка. Это и сбило с толку. Единственный, на чью помощь он мог бы рассчитывать, – Адэхи был занят и Клима не видел. Неожиданно от стола поднялась чья-то голова в чёрной фуражке, затем рука, деликатно постучав пальцем по плечу, указала на люк, ведущий в корму.

– Тебе туда.

– Спасибо.

В ответ ему подмигнули и снова склонились над картами. Нырнув в люк, Клим оказался в отсеке с располагавшимися по обеим сторонам двумя рядами двухъярусных коек. Свесив ноги с верхнего яруса, сидел Сигард, под ним – уже знакомые ему Олаф и совсем ещё мальчишка Шпрингер, но было много и незнакомых лиц. Кому не досталось места на койках, сидели в проходе, и все вместе обсуждали именно его. Клим это понял, лишь только закрыл за собой люк. Но, как обычно бывает в таких случаях, никто и не думал замолчать или деликатно сменить тему. На Клима дружно подняли глаза, и кто-то в майке со свастикой на всю грудь авторитетно заявил:

– По нему видно – сбежит при первом удобном случае.

– Куда?

– Да хоть куда. Откуда я знаю.

– Как раз оттуда он к нам и приплыл, – фыркнул Олаф. – Назад ему вряд ли захочется.

– А откуда он приплыл, ты знаешь?

– Нет. Но командир, как только у него появится свободное время, собирается его допросить. Я от боцмана слышал. Вот тогда и узнаем.

– А сейчас? Почему он у вас всегда молчит? Не люблю молчунов! Давайте его сейчас допросим.

– Сядь на место! – подал сверху голос Сигард. – Его отдали механикам, так что сядь и не дёргайся. Он наш.

– Сбежит! – продолжала гнуть свою линию майка со свастикой. – Он же русский.

– Ещё раз спрашиваю – куда ему бежать? – вступился Олаф. – Ты, тупица, не понимаешь, что наша консервная банка породнит даже ежа с гадюкой. Помню, на «Дойной корове» мы снабжали в точке встречи сразу три лодки, и с одной из них нам передали двух пленников. Наши торпедировали английский сухогруз, а когда экипаж уже пересел в спасательные шлюпки, подошли к ним, дали хлеба, компас и несколько одеял. Интересно, что их капитан и не подумал уничтожить бортовой журнал – прятал у себя за пазухой. По нему и узнали. Капитана забрали с собой, а ещё прихватили и главного инженера. А потому как их лодке предстояло болтаться в море ещё месяц, то передали пленников нам, на «Корову». И ничего, скажу я вам. Оба вели себя смирно. Никто и не думал сбежать или напакостить чего-нибудь. Капитан всё плавание проболтал с командиром Штиблером, а инженер – с нами, механиками. Вспомогательный электродвигатель нам отремонтировал, так он проработал как новый, пока четыреста шестьдесят первая на дно не ушла. В порту сдали их гестаповцам, но при этом прощались как с лучшими друзьями.

– О! – вдруг спрыгнул с койки Сигард. – Хорошо, что напомнил. А ну, встань.

Он залез в рундук под нижней койкой и достал стальной ребристый цилиндр.

– На, – протянул он Климу.

– Что это?

– Генератор. А в нём где-то обрыв. Мне ещё Ланге его дал на ремонт, да как-то руки не дошли. Тебе в самый раз поупражняться. Давай, давай, в механике тот разбирается, кто любит разбирать. Ключи в электромеханическом возьмёшь. А ты, Дирк, заткнись, и занимайся лучше своими сосисками со взрывателями, а русского нам оставь. Сами разберёмся.

Сигард выжидающе уставился в глаза Дирку, пока тот не кивнёт, а дождавшись, довольно заметил:

– Твоё дело – кататься с нами, пока не представится возможность выбросить ваш балласт. А до этого момента вы тоже балласт, только к тому же ещё и воняющий.

– Тупица! – взвился Дирк. – Да эта лодка существует ради наших торпед. В каждой из них по триста пятьдесят килограмм тринитротолуола! Ты хоть представляешь, какая это силища? Каждая наша торпеда – это крохотная лодка, только на ней нет таких придурков, как ты! Она в тысячу раз сложнее, чем твой долбанный дизель!

Догадавшись, что, очевидно, вспыхнул извечный спор механиков с торпедистами, и о нём тут же забыли, Клим нашёл свободное место и, прижав к животу генератор, устало сел, закрыв глаза. Его занимала куда более сложная дилемма – что делать дальше? Страшная и в то же время глупейшая ситуация. До конца войны остались считанные дни, а может, часы, или она уже закончилась, а он об этом даже не знает! Сейчас он пленник, хотя и на иллюзорных правах члена экипажа. Но это лишь для того, чтобы не проедал даром хлеб. Кстати, о хлебе! Зря тогда отказался от консервов на тральщике. Сейчас бы «улыбка Рузвельта» пошла в самый раз! «Да чтоб тебя! – скривился Клим. – Нашёл, о чём думать. Думай, что ты последний пленник войны! Бежать! Правильно сказал тот в майке – при первой возможности! Осталось лишь дождаться этой возможности».

– Так и плыл бы на своей торпеде, – отпустил шпильку Олаф. – Раз она такая умная.

– Они любят с комфортом, – заржал Сигард. – Чтоб в тепле, с кружкой кофе, в вонючих носках. И при этом ещё, чтобы всё сделали за них. Привезли, подкрались, прицелились, а они дёрнут рычаг. Но даже воздух, который выбросит из трубы их сардельку, будет наш, который мы забьём для них в цистерны высокого давления.

– Кому нужна наша лодка без торпед? – задал философский вопрос напарник Дирка. – Твои рассуждения, Сигард, сродни мычанию неандертальца.

– Так он и есть этот самый… – обрадовался неожиданной поддержке Дирк. – Папуас!

Выпучив глаза, Сигард уже набрал полную грудь, чтобы обрушить сверху мешок проклятий, но неожиданно с койки напротив, закрытой шторкой, донеслось глухо, словно говорили, уткнувшись в подушку, но в то же время достаточно громко, чтобы услышали в отсеке:

– Да что б вы там понимали? Самолёт – вот главная мерзость! Самолёты – проклятые навозные мухи, гадящие бомбами!

Удивлённо затихнув, остальные разом обернулись на голос. Сигард протянул руку и рывком отдёрнул шторку. В койке лежал сигнальщик второй вахты матрос Бартольд Нойманн.

– А ты что здесь делаешь? – спросил, вставая, Олаф.

– Пошёл вон! – обрадовался Дирк неожиданно возникшему общему противнику. – Подслушивает, крыса, а потом на вахте второму помощнику всё на ухо шепчет.

– Лейтенант Фукс уплыл с главным инженером, – попытался оправдаться Нойманн.

– А чего ж ты остался? – потянулся к нему Сигард.

Но Бартольд уже сполз с койки и плавной, извивающейся походкой, лихо обтекая препятствия, покинул отсек. Клим обратил внимание, какой у него истощённый и неопрятный вид. А потом над головой захрипел репродуктор, и под завывание саксофона полилась песня. Заунывная, английская.

– Вот так-то лучше, – Сигард довольно рухнул на подушку, закинув руки за голову. – Моя любимая.

– На лодке всего одна пластинка, – откликнулся, лукаво усмехнувшись, Дирк. – У лопоухого Мюллера небольшой выбор. Так что для твоего вкуса папуаса подойдёт и это надоевшее всем дерьмо.

Лицо Сигарда налилось кровью, он свесился с койки, и неминуемо вспыхнула бы очередная склока, с обязательным переходом на дизеля и торпеды, но неожиданно музыка оборвалась, и динамик репродуктора заговорил голосом командира Хильмара Зимона:

– По местам к погружению на перископную. Двигателям – малый ход под шноркелем. Быть готовым к переходу на электродвигатели. Экипаж, у меня для вас хорошая новость – наш радист Мюллер перехватил радиопереговоры американского крейсера «Омаха» с эсминцами сопровождения. Сейчас они обходят Оркнейские острова. С запада на восток. Получается так, что идут точно навстречу, в наши руки. Вполне заслуживающая внимания цель. Уверен, вы рады!

Снова заскрипела игла патефона, но всем уже стало не до музыки.

– Внимания? Рады? – застонал Дирк. – Цель вполне годная, чтобы пустить нас на дно. С ним же, кажется, свора эсминцев? Или я ослышался?

– А как же танкер? – сипло подхватил его стон Сигард и, вспомнив, что простужен, надрывно закашлялся. – Ну почему не обычные сухогрузы? Чего ещё ему надо?

– А я помню, мы тоже как-то погнались возле Америки за их крейсером, – тут же начал Олаф. – Даже вышли с хорошего ракурса. Но вокруг американца эсминцев крутилось, как мух вокруг коровьей лепёшки, и все с новыми «асдиками». Командир Ваттенберг тогда сразу сообразил, что дело на сто процентов гиблое, и не стал атаковать.

Олаф оглянулся на окружение из злобных физиономий и замолчал. Но было уже поздно. Сигард яростно шарил над головой по шкафчикам в поисках чего-нибудь тяжёлого, чтобы обрушить сверху на собравшегося ретироваться в машинное отделение механика. И, кажется, нашёл. Через секунду он уже замахивался болтом с накрученной увесистой гайкой.

Глава четвёртая

– Тадао, однажды я завёл хорошее правило: в кают-компании политике не место, – произнёс Зимон, прерывая японца. – Давайте не будем его нарушать.

– Всего пару слов, и я замолчу, Хильмар-сан.

– Вы их уже сказали. Подскажите лучше, что может быть за слово всего из трёх букв – самая высокая гора Филиппин? Это же недалеко от вас?

– И всё же я закончу. Я задам вам один вопрос, так сказать, для лучшего постижения наших народов. Европейцы для меня загадка, как и мы для вас.

Зимон подозрительно взглянул на Мацуду, затем отбросил на стол затёртый и давно исчёрканный кроссворд, в котором осталась всего какая-то пара-тройка неразгаданных слов.

– Когда вы начинаете так издалека, то я уже знаю, что решили копнуть дерьма до самого дна. Ну что ж, давайте, постигайте.

– Я изучал вашу историю. Европа часто воевала, ибо, как говорится, нет лучше развлечения для монархов, чем война. И в этих играх всегда были побеждённые и победители. Но вот что удивительно – монархи, короли, императоры никогда не мстили своим побеждённым кузенам. Они их грабили, выжигали города, поля, но при этом отвешивали друг другу поклоны, улыбались и принимали в собственных покоях с удвоенными почестями и любовью.

– У вас не так? Ваши императоры отрезали друг другу головы?

– Им не предоставлялась такая возможность. Побеждённый уходил, не уронив чести.

– Тогда предположу, что вы сами уже во всём разобрались – наши монархи исключительно родня, а с родственниками принято обращаться с любовью. Тадао, так в чём вопрос?

– Всего каких-то три десятка лет назад ваш император Вильгельм Второй сделал всё, чтобы Европу охватила Первая мировая война. Германия проиграла, но её правитель не понёс никакого наказания. Ему всё простили. Так почему же тогда покончил с собой ваш фюрер? Вы же не станете утверждать, что его к этому подтолкнула горечь поражения? У вас, европейцев, не принято платить за поражение кровью, и уж тем более жизнью. Что же тогда? Боязнь расплаты, суда, ответственности? Но ведь у вас всё сходит с рук!

Зимон задумался. Высокие отношения королевских дворов, пусть они уже давно превратились в имперские и президентские дворцы, и паутина политики, которую эти дворцы плели, была для него где-то очень далеко, всё равно что на другой планете. Но вопрос поставлен, и от него ждут ответа. Зимон решил отшутиться.

– Наш фюрер не королевских кровей. Всего лишь сын деревенского чиновника. Вступиться за него некому.

– Значит, всё-таки страх. Так я и думал. А в кроссворд вставьте – Апо. Но это не гора, а вулкан. Автор кроссворда отнёсся к своему делу поверхностно, что, впрочем, свойственно всем европейцам, и немцы не исключение.

Нахмурившись, Хильмар Зимон склонился над кроссвордом и скрупулёзно вписал слово.

– Действительно, подошло.

Швырнув журнал вдоль стола, он задумчиво посмотрел японцу в глаза и, направив на него указательные пальцы обеих рук, произнёс:

– Замечу, капитан-лейтенант Мацуда, что кроме вас, на лодке больше нет японцев, исключительно немцы, то есть европейцы, но мы продолжаем войну, в то время, когда остальные её закончили. Так как же насчёт присущего европейцам чувства стадности, страха, легкомыслия, трусости? Вы ведь это имели в виду?

– Я вам сейчас отвечу.

– Но только не начинайте передо мной ломать японскую трагедию: отец – рикша, мать – гейша, сын – Мойша, а мы не виноватые. Я жду чёткий ответ – на чьей лодке вы сейчас идёте в бой? Немецкой или японской?

– С вами осталось чуть больше половины экипажа, – возразил Мацуда. – Будь это японская лодка, вы бы не потеряли ни одного матроса.

Довольно развалившись на спинке дивана и хитро улыбнувшись, Зимон кивнул, словно ждал такого ответа. Он вырыл японцу яму и теперь наслаждался, глядя, как тот в неё попался.

– Я правильно понимаю, что ваш экипаж не подчинился бы приказу императора?

Миг растерянности, затем лицо Мацуды исказилось в злобной гримасе, после этого и вовсе окаменело.

– Молчите? То-то же. Это не вы, а я, немец, подтёр приказом своего фюрера зад и веду лодку на встречу с американским ордером. И я в этой стальной бочке не один. Что из этой атаки получится – не знаю. Не исключено, что нашу рыбку продырявят эсминцы, но крейсер мы всё же достанем. Хотя бы потому, что за нами фактор внезапности. Теперь переиграем ситуацию – поменяемся местами. Вы командир, а я наблюдатель на борту вашей лодки. С одной стороны – американский крейсер, а с другой – приказ императора. Что же вы будете делать, командир Тадао Мацуда? Я жду.

Глядя на часы, Зимон добросовестно выждал минуту, затем зевнул.

– Правильно делаете, что молчите. И впредь, Тадао, заткнитесь насчёт вашей японской исключительности. Она уже натёрла мне зад, а там я храню своё терпение. Всё оттого, что вы неправильно понимаете свою роль на моей лодке. Вы вроде бы и здесь, и в тоже время как бы где-то на вершине горы Фудзияма. Настала пора внести ясность. В силу известных вам сложившихся обстоятельств, да и в связи с тем, что выше меня теперь никого нет, и приказов о переназначении нам ждать неоткуда, я упраздняю вашу должность офицера-наблюдателя и назначаю вторым помощником. Уж извините за понижение, вакантна у меня только эта должность. Понятно, что принуждать вас под дулом пистолета я не буду. Решайте сами – продолжать ваши россказни о самурайской доблести, или всё же заняться делом с трусливыми европейцами? Если что-то вас не устраивает, я найду способ от вас избавиться. Кажется, в Испании ещё осталось японское консульство, или я ошибаюсь?

– Хильмар-сан, – наконец заговорил Мацуда. – Вы неверно истолковали мои слова. Если вы решили, что я отношусь к немцам с высокомерием, то это не так. Служить под командованием одного из них будет для меня честью, герр командир.

– Вот и прекрасно, – кивнул Зимон. – А сейчас уточните ваши новые обязанности, и… – Зимон демонстративно взглянул на часы. – Вахта обер-лейтенанта Бауэра заканчивается через полчаса, будь готов его сменить вовремя, второй помощник.

Дождавшись, когда японец покинет кают-компанию, Хильмар Зимон ехидно ухмыльнулся и, уверенный, что притихший радист Мюллер всё слышал, произнёс в приоткрытую дверь радиорубки:

– Ганс, мне некогда заниматься бумажной ерундой, так что доведёшь до экипажа мой приказ на словах и объяснишь, кто теперь для них наш самурай Мацуда. Теперь – что слышно в эфире? Как там крейсер?

– Американцы приближаются и болтают без умолку, даже не меняя частоты.

– Много болтают?

– Да, герр командир. В их районе сильный туман, флагман с «Омахи» в открытой сети требует от эсминцев включить огни и постоянно давать своё место в ордере.

– И ты всё понимаешь?

– Каждое слово, герр командир, – не без гордости ответил Мюллер.

– Откуда?

На этот раз радист стушевался, и, даже не видя его лица, Зимон представил, как забегали его хитрые глаза. У Мюллера были хитрые глаза, кудрявые рыжие волосы и, удивительный для матроса, острый изворотливый ум. Злые языки на берегу не раз шептали ему на ухо, что у радиста изрядная примесь еврейской крови. Вполне вероятно. В таких случаях Зимон слушал наушников с подчёркнутым вниманием, возмущённо цокал языком, кивал – и тут же забывал.

– До войны я учился при английском посольстве в Берлине, – едва ли не шёпотом ответил радист. – Мой отец был мелким клерком по найму, он ежедневно готовил для их посла обзор немецкой прессы.

– Теперь понятно. Научили на свою голову. Можешь определить – сколько в ордере эсминцев?

– По позывным я насчитал шесть.

– Шесть… – потемнел лицом Зимон. – Если взять худший вариант, что все они типа «Флетчер», и каждый несёт по двадцать восемь глубинных бомб, то получается… почти… сколько получается, Ганс?

– Сто шестьдесят восемь бомб, герр командир.

– Хватит перепахать весь пролив вместе с нами. Молодец, считать ты умеешь. Остаётся надеяться только на… на что нам остаётся надеяться, Ганс?

– На вас, герр командир.

– А ты подхалим. Надеяться нам придётся на тёмную безлунную ночь, шумное бурное море и то, что американцы не будут жаться к побережью, а пройдут севернее, на хорошей для нас глубине. Но ждать мы их всё же будем ближе к английским берегам.

– Герр командир, – начал осторожно Мюллер. – Ещё я пробежался по частотам, чтобы послушать, что происходит в мире…

– Не слушай, – оборвал его Зимон. – Весь наш мир теперь здесь. От кормы до носа, и ни метра больше.

Он встал, достал из-под подушки мятую командирскую фуражку, встряхнул её и надел, натянув козырёк по самые глаза, затем пошёл в центральный пост. В красном тусклом освещении чёрные, отбрасывающие множество теней, с трудом различимые силуэты казались не человеческими фигурами, а едва вместившимися в тесный отсек спрутами с десятками лениво колышущихся конечностей. Вжимая головы, спруты тихо перешёптывались, толкали друг друга щупальцами и бросали осторожные взгляды на командира. Рядом с матросами-рулевыми, на крохотном диванчике без спинки, уронив голову на грудь, спал Адэхи. Зимон осторожно его подвинул, отвоевав крохотный уголок, и присел рядом. Натянув ещё глубже фуражку и сложив на груди руки, он тоже погрузился в сон. Экипаж ему не поверил, и, решив, что командир лишь делает вид, что спит, но на самом деле слушает каждое слово, теперь и вовсе замолчал. Спокойствие нарушало лишь размеренное жужжание приборов да тихие шаркающие шаги. Первый вахтенный офицер обер-лейтенант Гоц Бауэр поднял голову, взглянул на хронометр с циферблатом, разбитым на двадцать четыре часа, и потянулся к бортовому журналу. Вахта подходила к концу, Бауэр привычно записал время, курс хода, скорость и неожиданно уставился на прошнурованные листы, будто впервые их увидел – а кому это теперь нужно, чёрт побери?! Кто всё это будет читать? В сердцах он швырнул журнал на штурманский стол, затем оглянулся на командира. «Пожалуй, этот будет, – скрипнул он зубами. – Упёртый сухарь, помешанный на порядке и мифическом долге!» Бауэр остался на лодке, мечтая, что теперь-то они избавятся от этой обязательной писанины, скупых, но жёстких приказов, прилетающих из главного штаба, станут свободными, предоставленными самим себе, эдакими флибустьерами нового мира. Но всё оказалось не так. Капитан-лейтенант Зимон и не думал что-то менять. Он хотел продолжать войну и теперь вёл их на верную гибель, словно упрямый баран, перегородивший автомагистраль и готовый бодаться с грузовиком, потому что так ему велит бараний долг. Бауэр бросил на командира взгляд, полный тоски и злости, и, снова скрипнув зубами, потянулся к журналу, чтобы закончить доклад. Вскоре пришла смена. Увидев в посту командира, новая вахта удивлённо жестикулируя, спрашивала – спит или притворяется? В ответ им лишь пожимали плечами. И лишь когда из-под фуражки донёсся безмятежный храп, экипаж расслабился. Машинально бросая взгляды на неподвижные стрелки приборов, вахтенные затянули обычные ностальгические басни о французских борделях. Если тема ненадолго менялась и касалась приключений в отпуске, то лишь для того, чтобы сравнить немок с француженками. Заступивший старшим на вахту Мацуда такую болтовню не пресекал. Он слушал вполуха, вспоминая разговоры японских матросов. «До чего же мы разные, – не прекращал он утверждаться в своей правоте. – Как такие нации вообще могут вести войны, не говоря уж о победах?» Закрыв глаза, Тадао уже был далеко – мысли привычно улетели в Японию, а затем как-то сами собой соскользнули на кодекс самурая. В кодексе прописан твёрдый закон – если сомневаешься, если ты в раздумьях, то вспомни заповеди бусидо, размышляй о священных правилах. А главное из них гласит: путь самурая – стремление к смерти. Но ведь эти юнцы горят желанием жить? Хотят продолжать войну, и при этом мечтают вернуться в бордели? Всё их пустословие вращается не вокруг традиций воинской доблести, а на воспоминаниях о пьянках и разврате! Мацуда возмущённо потянулся к несуществующему мечу, но тяжёлые мысли прервал скрипнувший люк, и в отсек заглянул радист. Не разгибаясь, Мюллер отыскал взглядом командира, подкрался к нему и осторожно встряхнул за плечо.

– Акустик взял их гидрофоном, – шепнул он на ухо.

– Что?! – встрепенулся Зимон.

– Герр командир, Штарк взял американцев гидрофоном. Шумы пока слабые, но он уверен, что это янки.

– Так чего ты шепчешь, как мышь под камбузом! Экипажу тревога!

Оттолкнув радиста, Зимон нырнул в люк и, заглянув в пост акустика, нетерпеливо спросил:

– Где они?

Штарк прижал палец к губам и, не открывая глаз, продолжал вращать штурвал гидроакустической антенны. Тогда Зимон перевернул один из наушников и сам прижался к нему ухом.

– Визжат как поросята, – он тоже закрыл глаза, полностью обратившись в слух. – Точно эсминцы. Но где крейсер? Я его не слышу.

– Он там.

– Идут к нам?

– Нет. Пеленг непостоянный. Плавно меняется слева направо.

– Что? – Зимон дёрнулся, едва не ударившись головой о низкий свод. – Как непостоянный? Они проходят мимо?

Внезапно его осенило. Он бросился назад в центральный пост и, навалившись на штурманский стол, разгладил закрытую прозрачной плёнкой карту.

– Хартманн, где мы?!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 1 Оценок: 1

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации