Текст книги "Ломаный сентаво. Побег через Атлантику"

– Двадцать миль северо-западней Холланстауна, – ткнул карандашом штурман.

– Срочное всплытие! Курс на север! Адэхи, самый полный! Выжимай из машин всё, что можешь!

– Всплывать? – переспросил изумлённый Бауэр.

– Ты оглох?! Мне повторить?! – крикнул на него Зимон. – Срочно наверх, может, ещё успеем!

Адэхи с рулевыми уже делали своё дело и, задрав нос, лодка нетерпеливо рвалась на поверхность, как сорвавшийся с цепи буй. Палуба накренилась, и штурман едва успел поймать поехавший со стола секстант. Линейки с карандашами он подхватить не успел, и они посыпались под ноги Зимону. Не глядя переступив через них, Зимон уже стоял у трапа, нервно барабаня по ступеням кулаком.

– Быстрее, – подгонял он рулевых.

Наконец Адэхи кивнул, и Зимон бросился вверх, гулко перебирая ботинками по стальной лестнице. В открытый люк хлынула ещё не сбежавшая с рубки вода, холодной струёй ворвался свежий воздух. Бауэр недоумённо пожал плечами, прислушался – сверху донеслись невнятные ругательства, затем требовательное:

– Хартманн, Бауэр, ко мне на мостик!

Ночь была черна, как на дне угольной ямы. Командир долго держал бинокль, направив в одну точку, словно и вправду мог что-то увидеть. Всё ещё недоумевая, первый помощник тоже поднял в этом направлении бинокль, и, ничего не разглядев, спросил:

– Вы хотите атаковать из надводного положения?

– Для начала, Бауэр, я хочу их догнать! – огрызнулся Зимон. – Мы ошиблись. Мы обидно ошиблись с местом засады. Хартманн хорошо рассчитал время – разгар ночи. Но янки идут гораздо севернее, потому что их путь лежит не в Англию, а, по всей видимости, в Норвегию. Ордер обходит нас, вместо того, чтобы идти навстречу. Как я мог об этом не подумать! Но ничего, ещё не всё потеряно. Мы ещё можем успеть оказаться на их пути.

Лодка набирала скорость, палуба под ногами загудела и начала трястись мелкой дрожью. Поднявшаяся волна теперь перекатывалась через корпус и захлёстывала рубку. Подняв воротник, Бауэр сел на мокрую платформу зенитного орудия и с тревогой смотрел на растянувшийся за кормой след. Ночь скрывала лодку, но не искрящийся след из кипящей пены и потревоженного планктона. «Дерьмо!» – сплюнул в сердцах Бауэр. А тут ещё дизеля заревели адским воем, выбрасывая в воздух синие облака выхлопных газов. И в довершение из-за туч выкатилась полная луна в ярком фантастическом ореоле.

– Полное дерьмо, – застонал Бауэр, глядя на светлый диск. – Ну почему тебя нельзя сбить?

Словно испугавшись угрозы, луна ненадолго исчезла, оставив на небе лишь с трудом различимый тусклый круг. Но Бауэр видел, что это ненадолго. Тучи бежали рваным одеялом, и то здесь, то там появлялись крохотные искры звёзд. Эта пытка уже продолжалась не менее получаса, а корабли так и не появлялись. Командир Зимон непрерывно водил биноклем по курсу, тихо повторяя, как заклинание:

– Там они, там.

Оптимизма добавляло, что ревущую свору американцев теперь хорошо слышал акустик Штарк. Передавая по цепочке на мостик, он непрерывно докладывал о приближающихся шумах и неменяющемся пеленге. При таком раскладе их линии пути обязательно должны пересечься.

– Вон они! – вдруг произнёс штурман, взявший на себя сектор гораздо левее командирского.

Теперь туда смотрели объективы трёх биноклей. Едва различимый тёмный горизонт в одном месте казался ещё темнее. Чёрное пятно на чёрном полотне.

– Это их дымы, – согласился командир.

– На мостике? – вдруг прозвучало из люка.

– Есть место, – дал разрешение Зимон, узнав по лёгкому акценту японца.

Появившийся за спиной Мацуда сразу же сориентировался и направил бинокль в нужном направлении.

– Что скажешь, Тадао?

– Мы успели.

– Успели, – согласился Зимон. – Ещё немного, и покажутся их силуэты.

– Прикажете погружение? – спросил Бауэр, и его голос, заскрипевший, как несмазанная телега, выдал, насколько первый помощник взволнован.

– Нет. Подойдём ещё ближе.

– Американцы могут нас нащупать локаторами, – невзначай напомнил Бауэр.

– Только не при такой волне.

– Луна. Скоро она выйдет, и ночь станет как день.

С таким аргументом первого помощника Зимон не мог не согласиться. Он тоже поднял глаза на крадущуюся к дыре в одеяле луну и нервно забарабанил кулаком по стенке рубки.

– Ночь за янки! Она слишком светлая для атаки с поверхности и слишком тёмная для атаки с перископом. Но мы рискнём и пройдём поверху ещё немного.

Наконец, когда акустик передал, что слышит ордер, будто корабли уже перед самым носом лодки, и он различает по отдельности шумы каждого из них, Зимон дал команду на погружение. Обхватив перископ и сдвинув фуражку на затылок, он сделал круг, другой, затем остановил, откуда ждал появление кораблей.

– Так-так, Рольф, взгляни, – наконец уступил он место штурману.

Прижавшись глазом к окуляру, Хартманн внимательно изучал обстановку, комментируя вслух:

– Вижу три эсминца, камуфляж светлый с чёрными изломами – типичный для американцев. Других пока не вижу. А вот и он! – вдруг напрягся штурман. – Четыре трубы, мощная надстройка ближе к носу – это «Омаха»! Я хорошо наблюдаю его антенны – сейчас рассчитаю точнее, но на первый взгляд до него не более тысячи двухсот метров.

– Ну-ка, – отстранил его Зимон. – Хорош! – произнёс он с невольным восхищением, разглядывая крейсер. – Это, конечно, не тяжёлый крейсер и не линкор, но потянет почти на десять тысяч тонн. Так, а что с сопровождением? Три эсминца с нашей стороны, и, надо полагать, столько же с противоположной. Идут строем, словно на параде. А это кто? – Зимон заёрзал, вращаясь всем телом заодно с перископом. – Ещё один? Так и есть. Ошибся Мюллер, их семеро. Седьмой вырвался вперёд в противолодочном дозоре. Хорошо охраняют крейсер. Бауэр, взгляни теперь ты. Как бы поступил?

Первый помощник припал к окуляру, секунд десять разглядывал цель и заявил уверенно, словно отрезал:

– Торпедный залп веером, из всех носовых аппаратов.

– Вот так сразу? – скептически качнул головой Зимон. – Все четыре торпеды? Нет. Я должен иметь второй шанс, если крейсер вдруг изменит курс. Две торпеды сразу, и две держим в резерве. А теперь за дело! Всем отсекам – к бою!

После этих слов его место в боевом посту командира. Зимон поднялся в тесную конуру над центральным постом и уже оттуда выкрикивал команды.

– Доложить о готовности!

– Все отсеки к бою готовы! – ответил Адэхи.

– Торпедные аппараты!

– Торпедные аппараты один, два, три, четыре к бою готовы! – выкрикнул первый помощник.

– Аппараты первый, третий – открыть люки!

Бауэр повис на трапе, словно обезьяна на лиане, и, раскачиваясь, передавал приказания в центральный пост. Зимон же удерживал перекрестие командирского перископа с крейсером, и теперь его команды сыпались, будто слетали с губ. Это он мог!

– Оба двигателя – полный вперёд! Цель слева на курсовом двадцать. Скорость восемнадцать узлов! Обнаглели! – вдруг возмутился Зимон, на мгновение отстранившись от окуляра. – Они даже не выполняют противолодочный манёвр! – и, снова припав к перископу: – Расстояние девятьсот метров, скорость торпед тридцать узлов, глубина хода пять метров!

Приподнявшись по трапу и втиснувшись по пояс в командирский пост, Бауэр вращал диски счётно-решающего механизма, откуда данные передавались в торпеды.

– Первую припечатаем под мостик, вторую в машинное отделение, – бормотал Зимон, уточняя нить прицела, и вдруг выкрикнул: – Первый аппарат – товсь!

– Первый аппарат пуст! – откликнулся Бауэр.

– Третий аппарат – товсь!

– Третий аппарат пуст.

– Отсчёт! – отозвался с центрального поста штурман, запуская секундомер.

Неожиданно Зимон развернул перископ правее и произнёс, наморщив лоб:

– Не может быть. Бауэр, кажется, первый в колонне эсминец прёт курсом наперерез. Не верю, что он мог нас заметить.

– Приказать погружение?

– Погоди, возможно совпадение. Может, янки вспомнил, что нелишне покружить перед флагманом боевой танец?

Понаблюдав ещё немного за манёврами эсминца, Зимон встретился взглядом с Бауэром.

– Второй залп он нам сделать не даст. Ну, чего смотришь? Хватит испытывать судьбу – срочное погружение, курс – резко на сто восемьдесят.

Теперь лодка проваливалась, наклонившись палубой вперёд.

– Кормовые рули десять градусов на погружение, носовые пятнадцать! – командовал Адэхи, навалившись на плечи рулевым.

Но этого ему показалось мало, и он выкрикнул, наклонившись к люку в переборке:

– Экипаж, в нос! Все свободные в торпедный!

Перепад давления сжал Климу перепонки, и он интуитивно раскрыл рот, словно выброшенная на сушу рыба. Но он заметил, что больно было не ему одному. Олаф кривлялся, как трагический актёр, изображающий страдания своего несчастного героя. Его лицо искажалось, морщилось – лоб как стиральная доска, глаза навыкате. Механик мычал, яростно двигая челюстью, словно собирался кусаться. Наконец, он сподобился выдавить что-то членораздельное:

– Команда была – в нос!

И бросился из машинного отделения, с грохотом распахнув стальную дверь. Увлекаемый общим потоком, Клим ринулся следом. Он бежал, сломя голову, смешавшись с другими матросами, нырял в люки из отсека в отсек, скользил по доскам, перепрыгивал не удержавшихся на ногах, пока не врезался в спину Вайсу.

– Тише, парень, – остановил тот Клима ладонью в грудь, – бежать дальше некуда.

В торпедном отсеке уже собралась большая часть экипажа, всем своим весом помогая лодке быстрее уходить в глубину. Палуба под ногами раскачивалась из стороны в сторону, швыряя Клима на чужие локти. Послышался звон стекла и жуткий треск корпуса.

– Шпангоуты трещат, – подмигнул Вайс. – Не бойся. Обычное дело.

– Я не боюсь, – ответил Клим.

– Да ну? – не поверил, хитро улыбнувшись, Вайс.

Конечно, Клим лукавил. Стон лодки, сжимаемой страшным давлением, передавался в позвонок электрическим током. Спина предательски покрылась холодным потом, а когда из кормы в нос вдоль корпуса вдруг пробежал целый перезвон скрипящих ударов, Клим не выдержал.

– Что это? – схватил он Вайса за руку.

– Приближаемся к сотне, – тяжело выдохнув, ответил старшина. – Почему он не выравнивает?

Дальше показалось, что снаружи кто-то скребёт по лодке огромным напильником. Долго скребёт, старательно. И в довершение невидимый кузнец внезапно бьёт в корпус гигантской кувалдой. Бьёт дважды и замолкает.

– Попали! – вдруг подпрыгивает Вайс и, обхватив Клима за плечи, тискает, трясёт, толкает в толпу.

– Попали! – теперь обнимается весь отсек.

– Обе в цель!

– Янки, как вам наши сосиски?!

Клима обнимает масса рук, матросы радостно кричат ему в лицо, танцуют. Он видит их бешеные глаза и не понимает, неужели они не слышат этот жуткий треск корпуса? В его ушах звучит только он. И внезапно:

– Всем в корму!

И снова бешеный бег с препятствиями через переборки, крохотный камбуз с разбросанной алюминиевой посудой, лицом в развевающиеся шторки над койками, хлопающие железом двери, пока все не набиваются в электромеханический отсек. Здесь экипаж немного приходит в себя и, прислушиваясь к размеренному рокоту электродвигателей, тихо делится впечатлениями:

– Кэп не промахнулся.

– Да, обе в цель. Не повезло сегодня американцам.

– Это уж точно. Испортили мы им настроение. Наверное, уже заливались виски в честь победы, а тут – бабах! От нас салют.

Клим посмотрел в лицо Вайсу. У того пот стекал со лба крупными каплями. Отдельные капли сливались в ручейки и превращались в следы мокрых улиток. Клим машинально вытер собственное лицо, затем беспокойно поднял глаза к потолку. Неужели они не слышат этот душераздирающий скрежет? Вайс перехватил его взгляд и оскалился, показав жёлтые зубы.

– Успокойся. Ещё далеко не предел.

Затем со знанием дела принялся объяснять:

– Корпус нашей рыбки сварной, а не клёпаный, как делали лодки в начале войны. Такие корпуса крепче и глубину держат куда больше, но в отместку скрипят, как неразношенные ботинки.

– Сигард, ты ему ещё расскажи, как эти ботинки хлюпают, когда начинают расходиться швы, – подсказали из угла.

– Ерунда! – начал спорить Вайс. – Сварка лучше, чем клёпка. Под давлением заклёпки вылетают и бьют как пули. Они носятся рикошетом по отсеку, пока не найдут чей-то лоб. А варить в Германии лодки умеют. Ни разу не слышал, чтоб швы расходились.

– Моя бывшая, четыреста шестьдесят первая, тоже сварная была, – уныло затянул Олаф. – Когда нас бомбили – держала, но гудела, как барабан. Но всё относительно! – поучительно поднял он палец, заметив, что оказался в центре внимания. Встав, чтобы видели все, Олаф сжал ладони, словно между ними находилось яйцо, затем рывком раздавил мнимое яйцо и отряхнул руки. – Рванёт бомба рядом – никакие швы не спасут! Тресь, хрясь, и полный рот воды.

Неожиданно, словно в подтверждение его слов, удар в ноги подогнул Климу колени. В ушах затрещало, как будто на нём рывком разорвали рубашку. Его швырнуло из стороны в сторону, затем повалило вдоль прохода. Сверху навалился Вайс и обнажил зубы, превращаясь в орангутанга с выпуклыми глазами. Кажется, нервы сдали и у него. Клим был уверен, что старшина сейчас начнёт орать, но тот лишь хватал ртом воздух. Задребезжали стёклами приборы, из невидимых щелей посыпалась ржавчина, под ногами раздался скрежет. Как и обещал Олаф – тресь, хрясь, и где-то рядом бурлят пузыри. Внезапно шум стихает, наступает тишина как в склепе, и слышно падающую с потолка каплю. Повалившаяся на палубу куча-мала боится дышать, чтобы не нарушить повисшее безмолвие.

«Это конец!» – первое, что приходит в голову Климу.

Никто не пытается встать, выражая с его мыслями полную и безоговорочную солидарность. И потому на появившегося в проходе боцмана Рикена глядят как на мрачного Харона, приплывшего за их душами с другого берега реки Стикс.

– Тихо, – повелительно и мрачно произносит Рикен, приумножая страшное сходство.

Он обводит взглядом стены, растянувшиеся у ног тела, и подносит палец к губам.

– Полная тишина.

Закрыв глаза и прислушавшись, боцман вдруг переходит к угрозам.

– Если кто хотя бы пёрднет, я наложу ему на гудок стальной пластырь. Нас пока что не обнаружили, так что лежите как листья в саду – тихо и безмолвно. Мы легли на дно на глубине сто сорок метров. Командир хочет отлежаться, пока наверху не утихнет. Все приборы выключены. Отключили даже механизмы гироскопов. Вентиляции тоже не будет, так что придётся потерпеть. Штурман говорит, что над нами разнонаправленные течения, солёность слоями, ну и прочая хрень. Так что, шанс есть. Для «асдиков» лодка сольётся с грунтом и превратится в одну из каменных скал. А скалы не шумят и не издают звуков.

Но, несмотря на угрозы, Вайс рискнул спросить:

– Рикен, мы достали крейсер?

– Да. По всей видимости, у американцев дела неважные. Штарк божился, что слышал, как взрывались его котлы. Когда посудина пойдёт ко дну, мы все это тоже услышим.

Осторожно поднимая ноги и ступая словно по битому стеклу, боцман ушёл, перебирая руками по уже успевшим остыть блокам дизелей.

– Многое я бы отдал, чтобы увидеть, как тонет крейсер, – прошептал Олаф. – Как пароход – видел. Ваттенберг всем по очереди давал в перископ посмотреть. По баржам пару раз из пушки палили, так я на всё из первого ряда глядел – снаряды подавал. А вот крейсер – не приходилось.

– Представляю, какая там сейчас иллюминация, – детским, ещё не сломавшимся голосом тихо отозвался Шпрингер. – Прожектора, осветительные ракеты на парашютах, и всё в нашу честь.

Внезапно ухнула канонада – четыре взрыва подряд. Лодка вздрогнула, и сидевший на полу Шпрингер испуганно схватился за ногу Вайса.

– Тихо, Вилли, – по-отечески положил ему руки на плечи старшина. – Они бомбят пустое место. Судя по звуку, где-то метрах в восьмиста за кормой.

– Ближе, – начал спорить Олаф. – Не дальше пятиста.

– Как же ты мне надоел, – протяжно захрипел Вайс. – Ну почему ты в тот раз не ушёл на своей «Дойной корове»?

Возможно, Олаф уже готовил достойный ответ, но в этот момент словно гигантский молот ударил в борт лодки: один, два, три, четыре… – и слова застряли в горле. Тусклый аварийный свет выхватил невероятно широко раскрытый рот, и Олаф, схватившись за уши, рухнул на палубу. Детонация в стальной трубе – страшное дело, она способна разорвать барабанные перепонки, как мокрую бумагу. Создаётся впечатление, что мозги не вмещаются в череп и сейчас вылезут наружу. Клим сжался, до боли прикусив губы. «Как жаль, что я ещё не оглох», – вдруг пронеслась шальная мысль. Затем четыре взрыва раздались последовательно один за другим, но уже где-то далеко и не страшно. После предыдущей серии казалось, что это трещат в костре поленья.

– Ищут, – злобно глядя в потолок, первым пришёл в себя Вайс. – Хотят спугнуть, заставить шевельнуться, выдать себя. Бомбят любую подозрительную тень.

Взрывы гремят далеко, потом поближе. Некоторые заставляют лодку вздрагивать, но всё это не опасно.

– Бомб не жалеют, – доносится из темноты.

– Узнаешь, что такое «не жалеют», когда они нас нащупают, – тихо отзывается Вайс.

Внезапно по корпусу начинают бить тонкие протяжные сигналы – камертон в руках настройщика.

– «Асдик», – обречённо прошептал Олаф. – Ну теперь начнётся…

Постучав по камертону, настройщик принялся отстукивать ногами чёткий размеренный темп, слегка шаркая и растягивая подошвами по полу. Затем стуки превратились в завывания циркулярной пилы. Прислушавшись, Клим догадался, что именно так шумят винты эсминца. И вдруг – ба-ба-бах над головой! Его швырнуло лицом на стальную тумбу, а в глазах засверкал салют искр. И снова двойной удар! Лодка клонится набок, вздрагивает, вокруг всё дребезжит, звенит и в довершение наступает кромешная темнота. Не успел Клим испугаться, как в нос ударил едкий дым горящей изоляции.

– Вода в кормовом торпедном отсеке! – неожиданно кричит кто-то рядом.

«Корма! – осеняет Клима. – Это там, где сейчас я!» Он вскочил, нащупывая локтями проход. «Чтобы спастись, я должен что-то делать!» – вихрем кружит в голове мысль. Но что делать, нет ни малейшей подсказки. Вскоре вспыхнули с десяток фонарей, и он заметил, что в отсеке прибавилось народу. Лучи выхватили Адэхи, наперевес с гигантским гаечным ключом, и под потолком – гирлянду колбас. Гирлянда блестела плесенью, и Клим уставился на неё как загипнотизированный. Ему показалось, что нет сейчас более нелепой картины – дым, взрывы, бьющая в ноги вода, и вдруг – свисающая над головой колбаса! Он застонал, начиная постепенно приходить к мысли, что всё это дикий нелепый сон. В жизни такого быть не может. Сейчас он проснётся, и этот кошмар исчезнет. Однако пробуждения не наступало. Очередная серия взрывов резко подбросила его с пола, Клим упал на четвереньки, почувствовав, как через него переступают ноги. Если он немедленно не встанет, его затопчут. Но руки, как назло, разъезжались на мокром скользком полу. И вдруг лодку сотрясает взрыв такой силы, что напрочь вытряхивает душу. Яростный удар в спину, крики, панель, закрывающая вход в трюм, слетает с креплений, переборки трещат, в темноте кто-то стонет и воет, как угодившая в капкан собака, луч выхватывает вылетевший из отверстия и повисший на проводах прибор, и в довершение всего, ему в лицо бьёт струя ледяной воды. Наконец вспыхнуло аварийное освещение, и его красный свет превратил лица в восковые маски. У Олафа нервный тик. Щека дёргается, жутко растягивая рот. Кажется, он хочет закричать, но за него это делает кто-то другой. Фонари в руках не гаснут, и теперь все лучи направлены вдоль труб, в два ряда закрывающих стены. На этот раз Клим видит только Адэхи. В отличие от других, лицо индейца не выражает ровным счётом ничего. Струя воды бьёт ему в грудь, на помощь приходят механики, Адэхи работает ключом, крутит какие-то вентили, и вскоре струя стихает. Он бросает ключ, но Клим не слышит его падения. «Так и есть! – Клим изо всех сил старается поверить в собственную догадку. – Дурной, кошмарный сон!» Но из этого ничего не выходит. Наваждение не исчезает, Вайс по-прежнему стоит рядом, а выбравшийся из сплетения труб Адэхи коротко бросает:

– Следи за клапанами – слабое место.

«Если это сейчас же не прекратится, – закрыл глаза Клим, – значит, я сошёл с ума». Не прекратилось. Адэхи не исчез, и продолжает тихо говорить, давая указания Вайсу.

– Откачивать воду во время взрывов. Они бомбят, мы включаем насосы. Они слушают, мы замолкаем.

– Как обычно, – соглашается старшина.

Чёрт! О чём они?! И вдруг Клима осеняет. Такое у него уже было. Их детдом воевал с детдомом, что на другом берегу Невы. Каждый ревностно охранял свою территорию, но иногда делал набеги на соседнюю. В один из таких набегов Клима загнали в угол двух заводских бараков. Силы были неравны, и в тот раз его послали в глубокий нокаут. Всё как сейчас. Ватное тело, в голове гул, во рту кровь, слова пролетают мимо, не зацепляясь за сознание.

– На этот раз пронесло, – ощутимо тряхнул его за плечо Вайс, и, удивительное дело, Клим его понял. – На, выпей.

Прошло не меньше минуты, прежде чем Клим осознал, что старшина протягивает ему бутылку с водой.

– Досталось тебе, – Вайс взял Клима за подбородок и повернул его голову из стороны в сторону. – Я позже позову Мюллера. Он, конечно, не доктор, но перевязывать неплохо насобачился.

– Ему не перевязку, а швы не помешало бы наложить, – подключился Олаф. – Ганс такого не умеет.

Клим непонимающе взглянул на одного, другого, потрогал собственное лицо и лишь потом осознал, что всё оно залито кровью. Он шумно потянул носом – воздух в отсеке был скверный, пропитанный вонью перегретых электродвигателей, пота и всплывших из трюма нечистот. Но этот смрад подействовал на него как нашатырь, постепенно приводя в чувство.

– Всё закончилось? – спросил Клим.

– Не думаю, – прислушался, глядя в потолок, Вайс. – Слышишь? Эсминец наверху делает большую дугу, а в центре неё мы. Заподозрил что-то.

– Эсминец – чёртова метла! – ругнулся Олаф. – Не нужно было нам ввязываться в эту авантюру. Ладно, если заподозрил, а если обнаружил?

– Если бы он был уверен, то их бы здесь крутилась уже вся свора.

– Только бы от нас не пошёл след топлива, – вздохнул Олаф.

– Тогда нам конец, – согласился Вайс.

– Опять щупает, – подал из-за спины голос Шпрингер, прислушиваясь к посылкам «асдика».

– Тихо крадётся. Ищет. «Асдик» слышит на скорости до двенадцати узлов. Выше эсминец сам себя глушит. Вот если взвоет, тогда держись – бомбы швыряет.

– Что там наверху? – тоже прислушавшись, прошептал Клим.

– Теперь наверху кверху брюхом плавает тьма-тьмущая оглушённой рыбы, – хмыкнул старшина.

– Рыбы? – переспросил Клим.

Ему неожиданно вспомнился Котёнкин. Клим представил здесь писаря с сачком в руках и тихо засмеялся. Вайс с Олафом переглянулись, и старшина, соглашаясь, кивнул головой.

– Слетел с катушек. Бывает.

– Пусть отлежится, если сможет. Вилли, присмотри за ним, а мы – к управлению электродвигателями. Если отсидеться на дне не получится, то придётся побегать в кошки-мышки. А кэп не любит, если его команды выполняют с запозданием. Да и трюм не мешает откачать.

Олаф переполз на четвереньках, как змея, по комингсу в следующий отсек. Теперь Клим видел лишь Шпрингера и ещё кого-то спрятавшегося у крышки торпедного аппарата и, кажется, молившегося.

– Когда это закончится? – спросил он в пустоту.

– Не знаю, – отозвался Шпрингер и неожиданно протянул руку. – Меня зовут Вилли.

По дребезжащему голосу собеседника Клим заметил, что его больше интересует не новое знакомство, а поиск поддержки в минуту страха. Шпрингер смотрел мимо него, испуганно обводя глазами стены, отслеживая снаружи малейшие звуки.

– У нас нет брони, – наконец он встретился взглядом с Климом, осторожно показывая пальцем в потолок. – Мы беззащитны. Всего два сантиметра стали против бомб и давления. Говорят, что корпуса наших лодок хотели делать не из морской легированной стали, а из бронированной. Тогда мы смогли бы погружаться на шестьсот метров. Ну почему они этого не сделали? Почему на мою голову падают бомбы? А я ещё такой молодой… у меня только-только появилась девушка. Подружка моей сестры. Она нас в свой день рождения познакомила. Я ей письмо написал, но так и не осмелился отправить.

– Чего тогда с другими не уплыл?

– Не верю, что у них что-то получится. Да и кто сейчас хозяйничает в моём Любеке? Не знаешь?

– Англичане.

– Так я и думал. Даже если доберусь, меня сразу бросят в подвал к крысам. Главный инженер Ланге хорошо знал лодку, но ему было наплевать на остальных. Если они добрались до берега, то он уже всех бросил. А вот командир Зимон никогда так не поступит. Я ему верю больше, чем себе. В то, что сам себя спасу, не верю, а в то, что это сделает командир, – верю.

– Тише, – зашипел на них молившийся, прислушиваясь к звукам за бортом.

Где-то отстучала барабанная дробь взрывов и стихла.

– Далеко, – прошептал Вилли. – Неужели потеряли? У тебя вся голова в крови. Не чувствуешь?

– Нет.

Клим пощупал за ушами и посмотрел на липкие пальцы. Тишина. Как она прекрасна. Никаких взрывов, никаких «асдиков». Что такое какие-то неприятности с разбитым лицом в сравнении с этой тишиной? Великое чудо, что не бьют взрывы, и субмарина ещё жива!

– Точно потеряли, – заулыбался Шпрингер.

Неожиданно палуба вздрогнула, внутри лодки утробно заурчало, булькнуло, она стронулась и заскрипела шпангоутами. Низким рокотом заработали электродвигатели, ожили стрелки приборов.

– Уходим из опасного места, – заёрзал взад-вперёд Вилли. – Я говорил – командир нас спасёт! Он всегда знает, что делать.

По инерции, прижимающей то к одному ряду стальных панелей, то к другому, чувствовалось, что лодка маневрирует, меняет курс, виляя кормой, как собака хвостом.

– На перископную! – скомандовал Зимон, когда до поверхности осталось тридцать метров.

Он взглянул на акустика, но Штарк лишь пожал плечами.

– Ничего.

– Затаились.

Обхватив рукой изрядно отросшую щетину, Зимон задумчиво посмотрел на Адэхи и спросил:

– Перепало нам?

– Угу, – кивнул индеец, расценив вопрос как требование доклада о повреждениях. – Отказало электрическое управление рулями. Кое-как управляемся вручную. Позже придётся перебрать всю проводку. Станина правого электродвигателя дала трещину, нужен ремонт. Выбило клапана в корме и жилом унтер-офицерском отсеке. Пробоины забиты уплотнителями, поставлены клинья. Водооткачивающие помпы работают на полную мощность. Наводим порядок, герр командир.

– Уверен, вы справитесь, главный инженер, – улыбнулся Зимон.

Зашумел мотор, поднимающий перископ, он откинул рукоятки и жадно припал к окуляру.

– Сколько же времени прошло? – удивлённо прошептал Зимон, вращая кремальеру резкости. – Рассвет уж наступил. Взгляни, Хартманн, – подозвал он штурмана, – янки принимают нас за дураков.

– Верно, герр командир, – улыбнулся Хартманн, щёлкая переключателем увеличения. – Эсминцы притаились кольцом, застопорив ход, и думают, что мы внутри кольца, а от нас до ближайшего не меньше семи тысяч метров.

– Пусть думают. Они ещё надеются отомстить. Но если нас не обнаружат, то янки могут подумать, что крейсер наскочил на мины, и прекратят поиск.

– Двое снимают экипаж крейсера, остальные ещё пытаются услышать наши шумы, – продолжал комментировать штурман. – Крейсер завален на правый борт, вокруг шлюпки.

– Он обречён, – согласился Зимон, – взгляни на торчащие из воды винты. Янки уже даже не пытаются его спасти. Уходим, больше нам здесь делать нечего. Уступи место желающим, Рольф, – пусть полюбуются. Они работали не зря.

Довольный Зимон развалился на стуле занявшего место в очереди к перископу матроса-рулевого и разыскал взглядом Мацуду.

– Мой японский друг! – выкрикнул он, заметив Тадао в набившейся в центральный пост толпе. – Это только начало! Делай, а не говори. Ваш самурайский кодекс такому не учит? А где наш бесценный кок?! Мартин, капустная ты кочерыжка, чего прячешься? Давай всё, что там у нас припрятано для такого случая! Этот день мы должны отметить как следует!