Текст книги "Дочь стеклодува"

– Вот, все готово!

Сильным движением запястья Ева завершила узор, соединив два конца линии так, что получилось кольцо. Казалось, ей было безразлично, что во многих местах линия оказалась неровной. Молодая женщина радостно улыбнулась Мари.

– А теперь рисуем зеленые усики и белые цветы. – Она показала на еще закрытые баночки с краской. – Прежде чем сменить цвет, нужно как следует промыть кисточку. Конечно, мой свекор – просто ангел во плоти, однако, если кто-то неправильно обращается с инструментами, Вильгельм приходит в ярость.

Мари увидела, как Ева бросила почти нежный взгляд в сторону двери. Вильгельм Хаймер стоял, широко расставив ноги и перелистывая стопку мятых бумажек. При этом он ужасно ругался. Однако стоило ему поднять голову и увидеть Еву, как лицо его немного расслабилось.

– Тот, кто сразу находит все, что нужно, просто слишком ленив: так всегда говорила моя мать! – с усмешкой крикнула ему Ева.

По мнению Мари, Хаймер был совсем не похож на ангела, более того, выглядел он очень злым, и ей лишь оставалось надеяться, что это никак не связано с их работой. Девушка поспешно вернулась к своему занятию, поскольку, когда у отца портилось настроение, лучше всего было просто оставить его в покое. Ей никогда не пришло бы в голову поддразнивать его, как поступала со своим свекром Ева.

Вскоре орнаменты были закончены, однако болотно-зеленый цвет понравился Мари меньше, чем прежний синий, который напомнил ей чистое небо. Но, когда дело дошло до белых цветов, девушка снова испытала восхищение. Цветы были простыми, с пятью лепестками, словно нарисованными детской рукой, но белый цвет был настолько прозрачен, что в тех местах, где краску наносили более тонким слоем, казалось, будто на бутоны падает тень. Наверное, можно попытаться – конечно же, совсем незаметно – немного изменить их форму… Да, именно так. Пожалуй, цветы теперь выглядят намного изящнее. Девушке вспомнились дикие лилии, которые цвели в конце лета на опушке леса. Их лепестки были слегка загнуты наружу, словно они пытались привлечь внимание пролетавших мимо пчел. Рисуя следующий цветок, Мари еще сильнее вытянула его лепестки.

– Ну что? – пророкотал голос у нее над головой, и к спине вдруг прикоснулось что-то мягкое и теплое.

Вильгельм Хаймер стоял так близко, что касался новой работницы своим огромным животом. От испуга девушка вздрогнула и нечаянно поставила точку в стороне от цветка, после чего поспешно прикрыла ладонью свой промах.

Вильгельм Хаймер радостно улыбался Еве, не удостоив работу Мари ни единым взглядом.

– Показала моя любимая невестка новенькой, как нужно расписывать изделия?

С кем говорит Хаймер, с ней или с напарницей? Мари на всякий случай кивнула.

– Любимая невестка! – рассмеялась Ева. – У тебя ведь всего одна, как ты можешь так меня называть? – Она кокетливо обернулась. – Ты слышал, Себастьян? Твой отец, кажется, весьма доволен твоим выбором, а как насчет тебя?

Ее муж проворчал в ответ что-то невразумительное.

Вильгельм покачал головой:

– Вы, молодые, ужасно неразговорчивы! Какие слова я только ни шептал на ухо вашей матери – пусть земля ей будет пухом!

– Откуда ты знаешь, что Себастьян ей ничего не шепчет? – крикнул в ответ Томас Хаймер, обернувшись через плечо. – Например ночью, когда ты спишь? Судя по шуму, который доносится из их комнаты…

Все расхохотались, и Ева ущипнула свекра за бок.

– Видишь, что ты наделал! – с наигранной суровостью произнесла она. Глаза ее сверкали.

Мари держала кисточку, как грифель. Она не знала, что и думать по поводу этой перепалки. Ей было не по себе. Девушка надеялась, что никто не ждет от нее участия в разговоре. Наверняка будет лучше, если она просто продолжит работу. Младшая из сестер решила так и поступить, но снова замерла, заметив, что напротив Евы стоят всего три, а напротив нее – уже семь расписанных ваз. Не прилагая никаких усилий, она работала гораздо быстрее Евы.

Не успела она и глазом моргнуть, как одна из ее ваз оказалась в руках у Хаймера. Хмурясь, он вертел ее из стороны в сторону.

– Я… – Мари заерзала на стуле. – Я только немного изменила форму, – тихо пискнула она.

Ева потянулась к другой вазе, расписанной Мари. Она уже не смеялась.

– Я тебе не так показывала. – Ее голос стал очень резким, от наигранной доброты ничего не осталось.

Хаймер снова поставил вазу перед Мари.

– Я могу еще раз показать ей, как… – Теперь Ева заволновалась всерьез, но Хаймер поднял руку, велев ей молчать. Он улыбался.

– Да все в порядке, Евушка! У каждой рисовальщицы свой стиль, и скупщики это тоже знают. – Уже уходя, он похлопал обеих по плечам. – Пока вы не рисуете вместо заказанных цветов божьих коровок, я ничего не имею против некоторой свободы творчества.

Мари вздохнула с облегчением. Оказывается, она невольно задержала дыхание. Свобода творчества… В ушах у нее гудело. Ева права, Вильгельм Хаймер – действительно ангел, хотя и довольно толстый. Обрадовавшись тому, что не получила взбучку в первый же день, девушка схватила следующую вазу и принялась ее расписывать.

Ева сделала то же самое, но взгляд, который она бросила на Мари, был далеко не таким приветливым, как прежде.

10

Когда в тот вечер девушки вернулись домой, на улице уже почти стемнело. При мысли о том, что сейчас придется разводить огонь, по коже Рут побежали мурашки.

– У нас еще есть хлеб. И паштет… Не помню, кто его принес. Можем ничего не варить.

Если сестрам хочется поужинать как следует, пусть сами становятся к плите. Но те лишь кивнули.

– Уж поставь перед каждой хотя бы по тарелке… – отозвалась Иоганна.

Рут и Мари захихикали.

– Я глазам своим не поверила. И это один из самых богатых домов в деревне! – Рут, покачав головой, достала из шкафа три тарелки и три стакана. – У них ведь есть деньги, значит, дело не в этом, правда? – продолжала удивляться она.

Иоганна только плечами пожала:

– Думаю, что Эдель не хочет возиться с мытьем посуды. А Хаймеры просто привыкли. – Она принялась нарезать хлеб тонкими ломтиками – это всегда делал Йоост. Девушка заставила себя не думать об этом. – Вы видели, какие у них ногти? Бррр! А миска с картофельным салатом внизу совсем грязная, – добавила она.

– Тьфу! А я не видела! – вздрогнула Рут, накладывая каждому на тарелку паштет.

– Я этому совсем не удивляюсь… – Иоганна многозначительно подняла брови. – Ты смотрела только на одного…

Рут поморщилась:

– Ты, зазнайка! Понятия не имею, о чем ты говоришь!

– Кто это упоминал о замужестве? И о том, что пора кому-то о нас позаботиться? – Иоганна склонила голову. – Если я ничего не путаю, это была ты. Или нет?

– Ну и что? – фыркнула Рут. И почему Иоганна всегда все замечает? – Томас – не самая худшая партия, это ты должна признать. Просто чудо, что до сих пор женился только один из братьев.

Она затаила дыхание и тут же рассердилась на себя за то, что мнение Иоганны настолько важно для нее.

А та как раз откусила большой кусок хлеба.

– Признаю, он не такой олух, как двое других, – жуя, произнесла она. – И петь хорошо умеет. Хотя меня, конечно, удивляет, что им еще не надоело петь, ведь у них столько работы.

– Мне очень нравится, что временами кто-то напевает. И что все ему вторят, – с некоторым упрямством в голосе заявила Рут и тут же рассмеялась. – Поначалу мне это казалось странным – вы помните, когда мы пели в последний раз? Наверное, еще в школе. А остальные знают тексты наизусть. И мы их тоже выучим! – Девушка махнула рукой. – Но скажи же: что ты думаешь о Томасе?

Иоганна возвела глаза к потолку:

– И что ты хочешь услышать? У меня не было времени рассмотреть его повнимательнее.

– Впредь тоже не стоит этим заниматься, – решительно заявила Рут. – Потому что он мне нравится. Эти темно-зеленые глаза… Вы когда-нибудь видели, чтобы у парня были такие глаза? – мечтательно вздохнула она.

– На них я вообще внимания не обратила. Но я видела, что твой стол был завален посудой! – сухо отозвалась Иоганна. – Вот тебе мой совет: выбрось Томаса из головы. Если старик Хаймер будет недоволен нами… – Она многозначительно замолчала.

– Не собираюсь я сразу же вешаться Томасу на шею, – возмутилась Рут и вздохнула. – Я так занята, что мне не хватает времени даже на то, чтобы перекинуться с кем-нибудь парой слов. Как же я умаялась сегодня утром за упаковочным столом! Не всякой так везет, что приходится только цветочки рисовать!

Мари не отреагировала, словно вообще не слушала Рут. Она ничего не ела, лишь выводила ножом узоры на паштете.

Иоганна толкнула ее в бок.

– Ты так смотришь, будто тебе Дева Мария явилась! Можешь объяснить, что с тобой происходит? – спросила она. – Только не говори, что втрескалась в Михеля!

– Какие глупости! Ничего со мной не случилось! – И, словно в подтверждение собственных слов, Мари взяла ломтик хлеба и поднесла его ко рту. Но тут же замерла, не откусив ни кусочка, взгляд ее снова остекленел. – Я все время думаю кое о чем. Если рисовать усики не горизонтально, а вертикально, то вазы приобретут совершенно иной…

Ее сестры переглянулись. Рут фыркнула:

– Наша принцесса опять замечталась.

– Разве это удивительно? – пожала плечами Иоганна. – Если бы рядом со мной целый день сидела такая болтушка, я тоже предпочла бы предаваться грезам. Эта Ева кого хочешь заговорит!

Рут склонилась над столом.

– Кстати, я все поражаюсь, что Себастьян взял в жены девушку из Штайнаха. И что старик настолько без ума от нее, меня тоже удивляет.

– Вот тут я с тобой согласна! – кивнула Иоганна. – Если для него стеклодувная мастерская – превыше всего, было бы логично, если бы он выбрал девушку из нашей деревни. Как там говорится? Кто женится на дочери стеклодува, тому невероятно повезет!

И девушки захихикали.

– Чего прежде не было, еще может случиться, – кокетливо заявила Рут, подмигнув Иоганне.

После ужина ни у кого из сестер не возникло желания заниматься стиркой, готовить еду на завтрак или носить дрова – хотя прежде со всем этим они справлялись играючи. Поскольку это был их первый рабочий день на новом месте, они решили поскорее лечь спать, чтобы хорошенько выспаться. Вот только сон все не шел. Каждой было о чем подумать.

– Кажется, эта Сара – не самая расторопная работница, – снова начала Иоганна. – Всякий раз, когда я смотрела на ваш стол, только ты хоть что-то успевала!

– И ты совершенно права! – донеслось из темноты. Рут села на постели. – Отец заставил бы ее поторопиться, она ведь ползает, как улитка.

– А пиво пьет, как в бездонную бочку льет! – Мари поежилась. – Бррр! Это отвратительное горькое варево! Завтра я потребую воды.

– Я тоже! – поддержала сестру Иоганна. – Удивительно уже то, что, несмотря на выпитое за обедом пиво, мужчины умудряются работать с пламенем. Но то, что женщины пьют ровно столько же… Это уже перебор! Тебе так не кажется, Рут?

– Да кому это интересно? – мрачно отозвалась Рут. Она предпочла бы молча полежать в темноте и подумать о Томасе.

Иоганна вздохнула:

– Ты права! Какое нам дело до того, как принято пить у Хаймеров, не говоря уже о распределении обязанностей? Оно, кстати, тоже странное. Если бы посреди дня старику не взбрело в голову, что нам пора прекращать серебрить и вместо этого резать проволоку, мы со вдовой Грюн сделали бы немало!

– Кстати, зачем вообще нужна проволока? – вдруг поинтересовалась Мари. Сестры думали, что она уже спит.

Иоганна пожала плечами, хотя в темноте никто этого не увидел.

– Думаю, для украшения, но мы до этого не дошли. Когда мы закончили резать, пришлось помогать упаковывать, а потом и вечер настал. – Девушка на миг задумалась. – Да все там странно. Хаймер день-деньской носится по мастерской, проверяет, контролирует и сеет при этом такую тревогу, что мне временами начинает казаться, будто я очутилась на голубятне.

Когда Рут ничего не ответила, Иоганна тоже повернулась на бок и решила попытаться уснуть.

– В любом случае с первым рабочим днем мы, сестры Штайнманн, справились отлично! – пробормотала она себе под нос, а затем тоже уснула.

11

Проснувшись на следующее утро, Мари поняла, что во сне всю ночь рисовала. Девушка с нетерпением ждала возможности приняться за работу. Тем сильнее оказалось ее разочарование, когда Вильгельм Хаймер поручил им с Сарой украшать флакончики для духов.

Девушка с завистью покосилась на Рут, которая сидела сегодня на ее месте рядом с Евой. Она-то, наверное, не оценит своего счастья! А перед Мари лежали толстые мотки блестящей проволоки, которую нарезали вчера Иоганна и вдова Грюн. С недовольным видом взяв их в руку, девушка вынуждена была признать, что неровно скрученная проволока выглядит прелестно. При каждом движении теплый золотистый цвет становился светлее или темнее, в зависимости от того, сколько света на него падало. Флаконы сами по себе тоже были довольно симпатичными. Они напоминали те, которые выдувал отец по французскому заказу, только эти были разноцветными. Для них использовали фиолетовые, голубые и зеленые заготовки из стекла. Никогда прежде Мари не видела такого насыщенного фиолетового цвета. Мрачная туча, сгустившаяся над ее головой, немного рассеялась. Хотя эта работа была совсем не такой умиротворяющей, как рисование яркими красками, но украшать флаконы тоже было приятно.

И девушка с удовольствием принялась наблюдать за Сарой, которая обматывала проволоку вокруг флакона, образуя решетку.

– Видишь, вот так нужно делать! – Сара потянулась за следующим флаконом с таким равнодушным видом, словно занималась заготовкой дров.

Мари пришла в ужас. Многослойная обмотка полностью свела на нет изысканный блеск проволоки! Кроме того, из-за нее флаконы стали почти непрозрачными. Их цвета теперь были практически неразличимы, бутылочки могли с тем же успехом изготовить и из уродливого коричневого стекла.

Мари хотелось выть от отчаяния.

Когда Хаймер посадил Рут рядом с Евой за стол для рисования, она втайне обрадовалась. Какая отличная возможность – побольше узнать о Томасе! Кроме того, здесь она сидела намного ближе к нему, чем за столиком для упаковки, который находился в другом конце комнаты. Однако до сих пор ни то ни другое ничем ей не помогло: хотя рот у Евы действительно ни на минуту не закрывался, поскольку она считала себя чем-то вроде центра семьи Хаймеров, вокруг которого вращается все остальное, повествовала она в основном о своей персоне. О Томасе она не сказала ни слова. Рут постепенно начинала нервничать.

– Когда потом я поняла, что здесь есть домработница, то немало удивилась! – Ева настолько увлеклась рассказом, что у нее покраснели щеки. – Хоть Эдель и старуха, но мне не приходится делать то, чем занимается она! Моя мать всегда говорила мне: «Дитя, бери от жизни все, что можешь! Этого и так слишком мало». – Глаза ее сверкнули. – Что ж, нельзя сказать, что я сделала плохой выбор, – с нескрываемой гордостью произнесла она. – Смотри, это платье Себастьян подарил мне на прошлой неделе. – Она сунула рукав Рут под нос. – Шелк букле! Уверена, он очень дорогой!

Рут поджала губы. Тупая корова! Однако она не удержалась и провела кончиками пальцев по шелковистому материалу.

– Ткань действительно очень приятная на ощупь.

Ева просияла:

– Моя мать всегда говорила: «Дитя, если ты…»

Рут глубоко вздохнула. Ей больше не хотелось слушать советы, которыми одаривала Еву мать. Она с тоской взглянула на столы стеклодувов. Как увлечен своей работой Томас!

Так же, как и вчера, он и оба его брата уже сидели, склонившись над горелками, когда пришли сестры Штайнманн. Томас только на миг поднял голову и кивнул.

Рут окинула свою одежду разочарованным взглядом. Томас не обратил на ее голубую блузку ни малейшего внимания! При том, что блестящая ткань очень плотно облегала ее фигуру, и обычно она надевала эту вещь только на праздники. Доставая блузку из шкафа, она готовилась услышать ехидные слова Иоганны и очень удивилась, когда та промолчала.

Рут решила предпринять еще одну попытку.

– А как ты познакомилась с Себастьяном? – прошептала она, надеясь, что Ева не станет говорить слишком громко.

Та рассмеялась:

– О, это была та еще история! Мы с отцом, сестрами и братьями как раз возвращались домой со сланцевого карьера, когда наша кляча рухнула посреди дороги. Чтобы ты знала, она была жутко дряхлая. Ну и вот, лежит она, кляча-то. А мы не знаем, как донести домой всю эту кучу сланца. А тут как раз Себастьян мимо проходил. И…

Чистой воды случайность! Никаких новых сведений, которые могли бы помочь Рут. От бесконечной болтовни Евы у нее уже гудело в ушах. Она так резко обмакнула кисточку в банку с краской, что расплескала пару капель.

– Смотри, что делаешь, бестолочь! – вскинулась Ева, словно кошка, которую не вовремя тронули. – Вильгельм не любит, когда попусту расходуется краска.

Рут фыркнула, но тут же осознала, насколько неженственно это звучит. Если Томас в этот самый миг поднимет голову от работы и…

Она заставила себя улыбнуться:

– Я научусь, не переживай. В конце концов, не всем дано справляться так же легко, как тебе.

Иоганна, которая как раз проходила мимо с охапкой новых заготовок в руках, вопросительно подняла брови. Рут в ответ скорчила ей рожу. От Иоганны действительно ничего не скроешь! Зато Ева, кажется, совершенно не заметила иронии, таившейся в словах Рут. Она примирительно улыбнулась своей соседке:

– Знаешь что? Я сейчас еще раз покажу тебе, как нужно поворачивать кисточку.

Как и вчера, на обед подали картофельный салат. Эдель поставила на стол еще одну миску, в которой лежали куски селедки. Они образовали довольно причудливого вида гору, распространявшую кисловатый запах. И снова все запивали еду большим количеством пива.

Взяв в руки ложку, Иоганна заметила, что даже у картофельного салата появился привкус рыбы. Может быть, если взять с самого края миски, чуть пониже… Не успела девушка оглянуться, как на ложке образовалась огромная гора картофеля.

– Да, Эдель знает свое дело! Такое любому понравится! – Увидев, что Иоганна набрала полную ложку, Вильгельм Хаймер просиял.

Иоганна заставила себя проглотить все.

– Ну, и каково оно – после бабского предприятия оказаться в нашей мастерской? – жуя, произнес Хаймер. – Нет, я не хочу сказать, что дела у Йооста шли хуже… – тут же добавил он.

– Конечно, многое кажется непривычным, – дипломатично ответила Иоганна. И, заметив выжидающий взгляд Хаймера, продолжила: – Мы изготавливали не так много разных форм. В основном это были аптекарские флакончики.

Она поспешно проглотила кусок хлеба.

– Да, вряд ли в деревне найдется мастерская столь же разносторонняя, как наша. Пару лет назад я и подумать не мог о том, что у меня будет пятеро работниц. – Еще чуть-чуть, и Хаймер похлопал бы себя по плечу.

Иоганна попыталась улыбнуться.

– Ты просто из другого теста, все это знают! – Ева подмигнула свекру, и тот громогласно расхохотался. На языке у него подпрыгивали кусочки картофеля.

Иоганна с отвращением отвернулась. Как эта Ева подлизывается! Вдруг какой-то бесенок заставил ее откашляться и сказать:

– Разнообразие действительно уникальное…

Довольное лицо Вильгельма напоминало круглый шарик.

– …но в организации можно кое-что улучшить.

Кто-то проткнул шарик и выпустил из него весь воздух.

Над столом воцарилась мертвая тишина, даже ложки стучать перестали. Волосы на затылке у Иоганны встали дыбом. «Это ты зря», – с некоторым запозданием подсказал ей инстинкт самосохранения.

– Что ты имеешь в виду? – спокойно поинтересовался Вильгельм Хаймер.

Возможно, в этот миг Иоганне стоило бы обратить внимание на Рут, которая изо всех сил подмигивала ей. Взгляд Евы тоже должен был насторожить ее. Жене Себастьяна очень нравилось, когда кто-то впадал в немилость у Хаймера.

Но Иоганна ничего не замечала.

– Конечно, я работаю здесь всего второй день, но уже заметила, что тратится довольно много времени на то, чтобы носить готовые изделия на упаковку от стола рисовальщиц. Кроме того, всякий раз приходится таскать заготовки из подвала… – Она умолкла, увидев, как покраснело лицо Хаймера.

– Заруби себе на носу, Иоганна Штайнманн, – глаза его превратились в узкие щелочки, – я принял вас троих, дал вам работу, потому что считал это своим долгом по отношению к вашему отцу. Не всякий поступил бы столь благородно!

Томас Хаймер продолжал есть салат, остальные сидели не шевелясь, как громом пораженные.

– Но если кто-то из вас думал, что я позволю бабам тут распоряжаться, то вы жестоко просчитались! – Хаймер стукнул кулаком по столу так, что миски подпрыгнули. – Если кому-то у меня не нравится, я здесь никого не держу!

– Иоганна ничего подобного не имела в виду. – Голос у Евы был сладким, словно мед. Она погладила Хаймера по руке, словно пыталась успокоить разъяренного зверя. – Она сказала это просто потому, что работает не так быстро, как я или вдова Грюн. Правда, Иоганна? – спросила она, вскинув подбородок.

Глаза у Евы снова сверкали, и это уязвило Иоганну. Она покосилась на Рут, но раздраженный взгляд сестры ей тоже не помог.

– Я никого не хотела критиковать, – наконец сумела выдавить из себя девушка. – Просто мне нужно время, чтобы ко всему привыкнуть, – добавила она тише, чем ей хотелось.

Боже мой, должна же она иметь возможность высказать свое мнение! Если бы отец так злился всякий раз, когда она ему возражала, она давно сбежала бы из дома!

Судя по всему, Вильгельм Хаймер удовлетворился ее извинениями. Проворчав что-то себе под нос, он выудил из миски хвост селедки и положил его себе в рот.

В этот вечер печь в доме Штайнманнов тоже осталась холодной – после десятичасового рабочего дня никому не хотелось носить дрова и разводить огонь.

Такая же холодность воцарилась и в отношениях между сестрами. Ни Рут, ни Мари не могли так быстро простить Иоганну, которая своей наглостью поставила под удар их право работать у Хаймера. Однако спорить не хотелось никому, поэтому они лишь обменивались недовольными взглядами над наспех накрытым столом.

Вскоре они отправились спать. Но вместо того, чтобы оживленно болтать, как вчера вечером, каждая из них предавалась своим размышлениям.

В принципе, Мари хотела попросить Хаймера, чтобы он снова поручил ей разрисовывать изделия, но после такого скандала уже не могла решиться на это. Как же пережить еще один день, сидя в непосредственной близости от баночек с краской, но не имея возможности заниматься ими? Эта мысль причиняла ей настоящую физическую боль, которая поселилась в животе, словно при ежемесячных кровотечениях.

Томас посмотрел на нее не меньше пяти раз после обеда! Взгляд его при этом надолго задерживался на ее блузке, и Рут от всей души надеялась, что не краснела при этом. Нарочито ленивым жестом она перебрасывала косу через плечо, а он жадно следил за ее движениями. И сейчас, в темноте, она поправила косу, лежавшую под подушкой. Если заплести ее потуже, то за ночь образуются красивые волны. Ах, если бы можно было распустить волосы на работе! Тогда он наверняка обратил бы внимание на их красивый каштановый цвет.

Неужели Томас действительно положил на нее глаз? Или ей это просто кажется? Нет, точно не кажется. Может быть, именно сейчас он лежит в постели и тоже думает о ней? Рут ликовала. То, что Томас Хаймер заинтересовался ею, было слишком прекрасно, чтобы оказаться правдой. Девушка глубоко вздохнула и с радостью отметила, что страшное будущее старой девы, замаячившее было на горизонте, немного отступило. Может быть, все еще устроится! Томас не только привлекателен и умеет петь, но еще и сын самого богатого человека в деревне. Быть женой Хаймера – это очень даже хорошо! У Евы, кажется, всего в достатке – красивые платья, браслеты на каждом запястье и ожерелье на шее. Рут негромко вздохнула. А вдруг Томас тоже скоро начнет дарить ей подарки?

Этот самовлюбленный жирный вспыльчивый грубиян!

Иоганна тоже думала об одном из Хаймеров, но не о Томасе, а о Вильгельме. «Зачем я вообще рот открыла?» – в сотый раз корила себя девушка. Нахлынувшая дерзость улетучилась, на ее место пришло раздражение и недовольство собой. А она ведь прекрасно знала, что не все мужчины столь добродушны, как ее отец. Кроме того, теперь, после рабочего дня, ей показалась глупой собственная затея. Выступить с критикой за столом, при всех! Девушка с трудом сумела расслабить скулы, которые свело, потому что она постоянно скрежетала зубами. Об этом Петеру вообще нельзя рассказывать, он умрет от смеха. Да, если уж ты с приветом, то всегда сумеешь рассмешить людей.

«Твоя нескромность однажды тебя погубит!» – уже не раз говорил ей Петер.

Иоганна глубоко вздохнула. Просто она не подумала… Взяла и выплеснула свое раздражение по поводу Евы, хотя и время, и место были выбраны неудачно. Но завтра она будет молчать целый день, это уж точно.

12

Четыре недели спустя Вильгельм Хаймер выплатил им первую зарплату: целых пятнадцать марок каждой за месяц работы!

Иоганна пришла в ужас. Ни она, ни ее сестры не осмелились спросить у Хаймера насчет жалованья, когда приступили к работе. И, конечно же, они гадали, каков будет результат.

– Думаю, внакладе не останемся, Хаймер-то знает, сколько нужно платить! – довольно желчно заявила Рут, когда Иоганна впервые затронула эту тему.

Как бы там ни было, именно она договаривалась с Хаймером, пока Иоганна была в Зоннеберге. Впрочем, Рут попыталась узнать у Сары, сколько та получает, но у нее ничего не вышло.

Не повезло и Иоганне со вдовой Грюн – видимо, здесь было не принято говорить о заработке.

Теперь же, сидя за накрытым к ужину столом и глядя на крохотную кучку монеток, лежащую среди тарелок, сестры поняли, что с эйфорией последних недель покончено. Они так гордились тем, что справляются со свалившимся на них несчастьем без посторонней помощи!

– Сорок пять марок – этого даже не хватит, чтобы купить продуктов на месяц. Делая покупки в Зоннеберге, я всегда тратила минимум сорок марок. – Иоганна презрительно махнула рукой на деньги. – Кроме того, я уже две недели беру товары в кредит в магазине у госпожи Хубер – этот долг тоже нужно как-то оплатить.

Судя по лицу Рут, она была готова вот-вот расплакаться.

– И что теперь? Как быть дальше? Нам ведь нужна новая одежда. Новые ленты для волос. И мыло. И… – Она не договорила.

– А я вообще-то хотела купить бумагу для рисования и пару грифелей! Целый месяц ждала этого! – вдруг сказала Мари.

– О роскоши можете пока забыть, – резко осадила сестер Иоганна.

– Это еще что такое? – возмутилась Рут. – В конце концов, мы заработали эти деньги так же, как и ты. Мы тоже можем решать, на что их тратить.

– Вы только посмотрите на них! – с раздражением покачала головой Иоганна. – Ленты для волос и карандаши! Поймите же, есть вещи, которые нужны нам намного больше! Например, дрова на зиму.

И, словно в подтверждение ее слов, в этот самый миг по комнате прошмыгнула мышь.

– Если мыши пришли в дом уже в октябре, значит, зима будет суровой, – побледнев, сказала Мари.

– И что? Больше тебе ничего в голову не приходит? – желчно поинтересовалась Рут. – Если бы ты немного потрудилась и поставила пару мышеловок, грызунов в доме не было бы. Но нет же, наша принцесса выше этого! В конце концов, для грязной работы у нас есть я, верно?

– Довольно! – закричала Иоганна. Больше всего ей хотелось расплакаться, но какой от этого будет толк? – Зачем нам ссориться? – Она встала и подошла к шкафу. – В честь такого события я сварю немного кофе, а потом мы спокойно подумаем над тем, как распределить деньги.

В такой ситуации обычно помогает черный кофе, но, увидев жалкие остатки кофейных зерен, Иоганна снова расстроилась. Из этого получится только едва подкрашенная вода! Тем не менее она взяла кофемолку и принялась за дело.

Рут не сводила с нее взгляда.

– Я уже смотреть не могу на то жалкое варево, которое подают у Хаймеров. Кстати, из чего Эдель его готовит? – Она в недоумении пожала плечами. – Может быть, сушит все корешки, которые ей только попадаются под руку, и называет это кофе?

Иоганна и Мари рассмеялись. Если Рут хотела, она могла быть очень остроумной.

Старшая сестра вздохнула.

– В этом вопросе наш отец был слеплен из другого теста! «Жизнь не может состоять из одной только работы, должны быть и маленькие радости», – так он мне всегда говорил. И был совершенно прав! – Она бросила молотые кофейные зерна в горшочек и залила их кипящей водой.

Ароматный запах оказал на них то воздействие, на которое и надеялась Иоганна: Рут уже почти была готова смириться с судьбой, но все же растерянно покачала головой:

– Не понимаю, откуда эта чрезмерная бережливость? У них ведь достаточно денег, они столько стекла продают! Думаете, он платит так мало только нам, или у Сары и вдовы Грюн жалованье не больше?

– Не знаю. – Иоганна закусила губу. – Это нужно как-то выяснить.

– Да какой от этого прок? – спросила Мари. Пока остальные пили кофе, она рисовала в блокноте причудливые узоры. – Не можем ведь мы пойти к Хаймеру и потребовать поднять зарплату, – добавила она таким тоном, словно ей до этого и дела не было.

Иоганна проглотила резкое замечание. Мари снова за свое! Да еще и драгоценную бумагу тратит на какие-то писульки.

– Проблема в том, – сказала она, обращаясь к Рут, – что Хаймеры сами живут скромно. Или ты когда-нибудь видела у них на столе что-то особенное? Например, свежую рыбу? Или пирог? Или хороший кусок мяса? Или…

– Бррр! Только не напоминай мне о мясе. Эти омерзительные потроха, которые снова плавали в супе! Не утешало даже то, что каждому выдали по тарелке для этой бурды. – Рут с отвращением высунула язык. – Но ты права. Старику Хаймеру все равно, он готов каждый день сухари есть. И, несмотря на это, есть человек, у которого всего в достатке…

Иоганна кивнула.

Ева.

Иногда Иоганна всерьез задумывалась над тем, за кем из Хаймеров Ева, собственно говоря, замужем. В то время как Себастьян практически не обращал внимания на жену, старик буквально не отходил от нее. Евушка то, Евушка это – если бы в деревенском магазине продавались золотые ложки, он давно ей такую купил бы!

– Представляете, в конце года она получает ящик с остатками серебра! Я думала, что Хаймер делит его между сыновьями, но куда там! Гризельда сказала, что старик так балует Еву, потому что она очень похожа на его покойную жену. Якобы как две капли воды.

За минувшие недели Иоганна немного сдружилась со вдовой Грюн, хотя за работой времени поговорить толком не было. А по вечерам они были либо заняты работой по дому, либо слишком уставали, чтобы ходить в гости. В лучшие дни Иоганна на минутку заглядывала к Петеру, однако не считала это развлечением.

– Интересно, это единственная причина? – спросила Рут. – Как-никак, она его невестка. Может быть, он думает, что она скорее подарит ему внука, если он будет ее баловать?