Текст книги "Если б заговорил сфинкс..."

5

...Шумный всплеск прервал сон Мериптаха. Он вскочил с тростниковой циновки и выглянул из шалаша: уже утро, его Туанес выходила из воды на берег.

Коричневая и точно отполированная ласковой рекой, она казалась золотистой в лучах рассвета. Высокие ноги с сильными бедрами ступали упруго, слегка погружаясь в мелкозернистый сырой песок.

Закинув за шею руки и склонив набок голову, Туанес старательно выжала воду из распущенных черных волос, обрезанных ниже плеч.

Синие глаза ее весело глядели на мужа. Тонкие брови слегка касались друг друга на переносице. Белозубая улыбка оттеняла ямочки на щеках и углубление на подбородке.

Удлиненное лицо казалось детским, да и вся она, такая маленькая и хрупкая, с туго подтянутым животом, выглядела совсем девочкой.

– Рэ! – восхищенно произнес Мериптах. – Когда появляешься ты в небе, ты делаешь это для Туанес!

Молодой скульптор был счастлив, но... Но счастье, как и произведение искусства, редко бывает совершенным. Двадцать пять лет сравнялось Мериптаху, девятнадцать – Туанес, а у них до сир пор нет детей...

Может, чем-то заслужили немилость Мут-Нечер, богини-матери?

– Сенеб, Мериптах! Будь здоров! – весело крикнула Туанес и побежала к нему, точно за ней гнались чудища из вчерашних рассказов Кара.

– Сенеб, Туанес, сенеб!

Мериптах нежно обнял жену и мозолистыми ладонями провел по ее влажному телу сверху вниз, сбрасывая прохладные капли на сухую землю. Будто вспомнив что-то, он вдруг нырнул в заросли высокой травы. Там, в квадратной яме, лежала завернутая в сырую ткань неоконченная статуэтка.

Вернувшись, он укрепил ее на плоском камне. Теперь он знал, чего недоставало скульптуре, а его пальцы, еще храня живую прохладу и свежесть тела Туанес, безошибочно лепили изгиб торса и отклоняли назад ровную спину.

– Но я отклонилась вбок, а не назад, – заметила Туанес.

– А так еще больше похоже на тебя! – упрямо сказал Мериптах, и Туанес не стала возражать: когда он говорил «таким тоном» – лучше не мешать.

Мериптах трудился молча, сосредоточенно шлифуя мокрой подушечкой большого пальца скульптуру, а мысли его почему-то возвращались к прошлому, к дням первой встречи с Туанес.

Их дома стояли почти рядом, в районе, где жили мастера по дереву и металлу, скульпторы и камнерезы, художники и писцы, не знавшие бедности, но... и славных родословных.

Хотя это не совсем так. Дед Мериптаха, камнерез Рахеритеп, ушедший за горизонт еще до его рождения, прославился при Хуфу. Ему поручили высечь пирамидион – остроконечный последний камень царской усыпальницы – и установить его на вершине Великой пирамиды перед началом ее облицовки.

Неб-тауи, то есть покойный владыка Обеих Земель, – да будет он счастлив и в Царстве Запада! – пожаловал тогда Рахеритепу усадьбу и немалый участок земли.

Отец Мериптаха, мастер Минхотеп, был проектировщиком жилых домов в столице, а старший брат Анхи стал архитектором и автором проекта нижнего заупокойного храма ныне здравствующего царя.

Матери своей Мериптах не знал – она умерла при его рождении, и он чувствовал себя виноватым и обреченным на житейские неудачи (может, бездетность Туанес – одно из таких наказаний).

Итак, жили они с Туанес на одной улице, но впервые встретились в городке неподалеку от Великой пирамиды, населенном бедными строителями богатых усыпальниц.

Прямые узкие улицы с глухими стенами домов имели особые неглубокие каналы, которые специальные рабочие наполняли водой утром и вечером.

На их же улице в столице вода журчала в любое время дня...

Мериптаху тогда было одиннадцать лет. Он прилежно учился, хорошо рисовал, но больше всего радовал учителя Рэура, когда лепил что-нибудь из глины, высекал из камня или резал по дереву. Делал он это быстро, хорошо улавливал сходство, и как-то по-своему.

Может быть, его дарование унаследовано от деда?..

В тот день Мериптах пришел в городок с Анхи. Брата здесь хорошо знали, относились к нему с уважением и по возможности всегда старались устроиться на работу именно к нему.

Зайдя к камнерезу Тхутинахту, Анхи завел с ним деловой разговор, а Мериптах остался на улице, чтобы испытать «на плаву» маленькую ладью, вырезанную накануне из куска священной акации.

Кораблик, спущенный на воду, тотчас принял необходимое положение!

Тут Мериптах заметил, что его восторг разделяет крохотное синеглазое существо с ямочками на щеках и подбородке, еще незнакомое с одеждой.

– Ты кто? – спросил он, недовольный тем, что нарушено его одиночество.

– Туанес, – вежливо ответило существо.

Мериптах хотел прогнать ее, но, почувствовав неподдельное удовольствие девочки, смягчился и позволил остаться.

– Ты откуда?

– Мой отец Хуфу-ка-иру, смотритель Небосклона Хуфу, – послушно объяснила пятилетняя Туанес.

– Как ты оказалась здесь?

– Не знаю...

– Надо бы знать, – назидательно сказал Мериптах.

– Отец пришел к рабочим, а я жду его здесь.

Пока боги размышляли, оставить это знакомство случайным или занести его в книгу судеб, ладья, наткнувшись на камень, изменила направление, заплыла в боковое ответвление и попала бы в чей-то двор, если б не застряла на мели в проеме стены.

Мериптах взмахнул руками, как крыльями, и кинулся на выручку, но отверстие было мало даже для него. Тогда Туанес легла на живот прямо в воде, подползла под стену, взяла ладью и стала выбираться наружу, как вдруг плечом коснулась острого камня, оставившего кровавый след.

Мальчик немедля обмыл ранку и закрыл ее пластырем из чистой глины. Девочка не уронила ни одной слезы.

– Смелая ты, Туанес, ты смелая! – похвалил он, и девочка весело рассмеялась.

...Прошло пять лет. Еще год. Еще... Их дружба не прерывалась ни на один день и крепла. Видно, таково было желание богов, у которых есть время, чтобы вершить и людские дела.

Они часто бродили в окрестностях Белых Стен, а поскольку ее отец по долгу службы был приставлен к Великой пирамиде, они посещали и эти места.

Над ними уходила в самое небо сверкающая пирамида. Солнечные лучи обнимали ее, одинокую, и, отражаясь, образовывали в голубой вышине прозрачные треугольники, видимые издалека. Воздух, накаленный ее широким подножием, беззвучно скользил по пирамиде колеблющимся маревом.

Жаркий ветер пустыни порой кинет в эту громаду облако песка, и оно взовьется и закрутится жгутом над вершиной, но тут же опустится вниз. И только гордый сокол, друг и покровитель фараонов, высоко кружит над пирамидой, раскинув свои могучие крылья.

Тело Хуфу покоилось где-то в каменной толще, освобожденное от нечистых внутренностей, пропитанное благовониями, запеленатое в несколько слоев материи, укрытое золотыми погребальными доспехами, украшенными драгоценными камнями, с золотым мечом у бедра.

И оттого, что оно так близко, хотя и недосягаемо, благоговение охватывало их.

А рядом уже строилась гробница здравствующего царя Хефрэ, с восхода и до заката стучали молотки и раздавались крики рабочих, волоком тащивших в гору огромные каменные блоки.

Здесь высилась скала, изрядно «худеющая» на их глазах, – рабочие то и дело откалывали от нее камни для заполнения внутренности пирамиды, как это делалось и раньше при строительстве усыпальницы Хуфу. Постепенно скала принимала все более причудливые формы и напоминала то сидящего человека, то лежавшую... кошку.

С востока в скале имелся просторный грот, обращенный к реке. Мериптах и Туанес облюбовали его для себя. В разгар полевых работ строительство прекращалось, и можно было оставаться тут сколько хочешь.

Кроме того, Анхи, в нескольких шагах воздвигавший нижний заупокойный храм, разрешил брату устроить себе в гроте мастерскую.

Однажды они засиделись до темноты. Мериптах обнял Туанес и почувствовал волнение, незнакомое до сих пор.

Туанес первая пришла в себя, отстранилась и молитвенно обратилась к небу:

– О боги, прошу вас: не смотрите на меня. Отвернитесь, пожалуйста, я хочу целоваться с Мериптахом!

И, уверенная, что воспитанные небожители исполнили ее просьбу, девушка прильнула к своему верному другу и закрыла глаза.

6

Закончив работу, Мериптах покрыл глиняную фигурку магической красной краской, чтобы скульптура была здоровой и удачливой. Скинул с себя набедренник и с разбегу мягко, без всплеска, ушел в воду.

Проводив его взглядом, Туанес принялась готовить завтрак. Разложила на земле у входа в шалаш пальмовые листья для пищи и мягкие комки сухих водорослей – вытирать пальцы и рот.

В раздумье перебрала продукты в прохладной яме. Выбрала любимое Мериптахом жирное мясо бегемота, несколько черепашьих яиц, священный лук, лепешку и несколько молодых кисловато-сладких побегов паписуса.

Раздув огонь из тлеющих угольков, Туанес подогрела мясо на вертеле. Мериптах уже вылез из воды, отряхнулся и, не вытираясь, присел к костру.

Ели с достоинством и молча: болтливость за трапезой – грех. Мериптах с удовольствием запивал мясо темно-коричневым пивом, от которого Туанес по обыкновению отказалась.

Увидев у реки пьющего ибиса, она направилась туда с кувшином, подождала, пока птица отошла в сторону, и набрала воды из этого места: она знала, священный ибис чувствует плохую воду и не любит ее...

Напившись Туанес поблагодарила богов и убрала остатки пищи. Они надели шляпы из узких и длинных листьев папируса, сели в лодку и отправились на работу, благо плыть было недалеко.

Достигнув заводи, где папирус был выше человеческого роста, Мериптах притормозил лодку веслом у края заросли и принялся за дело.

Выдергивая из воды упругие трехгранные стебли, он отламывал верхушку с цветком, отрезал корневище и передавал Туанес, которая связывала стебли пучками и укладывала посередине лодки, вдоль обоих бортов, чтобы не нарушить равновесия.

Когда запас стеблей становился угрожающе тяжелым, Мериптах направлял лодку к островку, где была их походная мастерская. Они освобождались от груза и возвращались в заросли.

...На северо-западе виднелась ярко освещенная солнцем каменная гряда холмов. Тысячи людей вырезали там в каменоломнях гигантские плиты, вставляли в пропилы деревянные клинья и поливали водой. Дерево разбухало и с треском отрывало известняковые блоки от массива.

Одни грузчики волокли эти заготовки – весом в десятки тонн – на каменных катках к баржам, чтобы речники доставили их к строительной площадке пирамиды, а другие вновь тащили их по твердой, но увлажненной дороге, с криками и стонами, в облаке пыли и песка. Камнерезы вновь должны были распилить камень на куски, обтесать и отшлифовать, а рабочие по насыпям поднять их в небо и с точностью до волоска уложить в предназначенные места усыпальницы очередного фараона, пока еще нежащегося в прохладной тени дворцового сада.

И так день за днем, столетие за столетием...

После трехчасового отдыха в самую жаркую пору Мериптах и Туанес снова принялись за работу.

Особенно ловко работала Туанес. Усевшись на маленькую скамейку, она захватывала пальцами левой ноги нижнюю часть стебля, держа левой рукой его верхний конец, в правую брала острый камень и разрезала стебель вдоль.

Нарезав нужное количество стеблей, Туанес разворачивала их в длинные ленты и осторожно как бы раздавливала их между двух гладких и ровных камней. Потом склеивала из этих лент полосы.

Полоса для письма состояла их двух слоев. Для гибкости и прочности в наружном слое волокна стеблей располагались сверху вниз, а во внутреннем – горизонтально, то есть слева направо. Куски полос шириной менее локтя в свою очередь склеивались крахмалом из кусков до необходимой длины. Изготовленные таким образом полосы подвергались длительной сушке в тени.

Окончив работу, Туанес пошла под навес, где на шестах висели уже готовые полосы, и с удовлетворнием осмотрела их.

– Смотри, Мериптах, смотри, как я научилась... Особенно вот этот папирус...

– Вижу руку умеющего, Туанес. На такой белой, гладкой полосе жаль писать обыденное.

– Пусть она будет моей, Мериптах. Когда-нибудь ты напишешь на ней что-нибудь особенное. Для меня!

– Хорошо, Туанес, я сейчас помечу ее. Спрячу в глиняный футляр...

НОЧЬ ВТОРАЯ, полная беспокойств...

1

Если от Белых Стен пойти на северо-запад, то за чертой города, совсем недалеко, встретится поселок, где живут скульпторы, мастера по камню, надзиратели гробниц, а также вскрыватели трупов, бальзамировщики – одним словом, все те, кто обслуживает Город мертвых – некрополь столичной знати, растянувшийся до самой Великой пирамиды.

На западной окраине поселка стоит дом, ничем не примечательный: глинобитный, одноэтажный, с несколькими комнатами и скромным бассейном во дворе.

Здесь живут Нефр-ка, его сын Кар и маленький черный человечек пигмей Акка, вызывающий острое любопытство соседей. Акка – слуга в доме, помощник Кара во время представлений и просто друг, полноправный член этой небольшой мужской семьи.

Во дворе – от входа направо – зверинец. Там живут мыши, гуси, петух, лиса, змеи и молодой лев Ара. Тут же и стойло ослика.

У Акка две непременные обязанности: ухаживать за животными и тщательно выбривать на своем лице скудную растительность – бороду в Кемте носит фараон, а усы – лишь некоторые из вельмож. Не имеет смысла услаждать доносчиков и раздражать сильных мира сего...

Возбужденный недобрым предчувствием, Кар распахнул калитку и, не глядя на своих четвероногих, крылатых и безногих друзей, шумно приветствующих его, вбежал в дом.

Сперва ему пришлось пройти по глухому коридору с окнами под потолком, затем по следующему коридору свернуть влево, до угла, еще раз влево, и только тогда он попал во внутренний дворик, куда выходили окна и двери жилых комнат.

У одной из них на толстой циновке крепко спал Акка. Увидев его небритое лицо (значит, что-то помешало ему!), Кар, слабея от волнения, присел рядом и пальцами коснулся маленького черного, вздрагивающего во сне плеча.

Акка мгновенно открыл глаза, подскочил и пал ниц, уткнувшись лицом в прохладный, вымазанный глиной пол.

– Встань!

Акка присел. Его широко открытые черные глаза с желтыми белками выражали испуг.

– Говори...

– Я не виноват, Кар. Не виноват я!

– Говори.

– Хозяин ушел ночью. Сказал: Акка, будь только дома. Пропал он...

– Что еще говорил он?

– Злой человек ходит у гробниц... Я выслежу его, сказал он.

– Зверей кормил?

– Да, Кар.

– Возьми еду, воду. Скорее. Еще – веревку...

Несколько минут спустя они покинули двор и направились в сторону гробниц. На их счастье, солнце стояло в зените, почти не давая теней, а улицы поселка были еще пустынны.

Нарисовав на обжигающем песке круг, Кар сказал:

– Ищи этот знак.

– Да, Кар, я ищу этот знак...

...К вечеру они стояли у стены заброшенной безвестной гробницы, и Акка обнаружил камень, неумело или наспех прикрывавший вход.

Добыли огня и осторожно пошли, освещая путь фитилями – Акка впереди. Кар поминутно оглядывался: не выследил ли их кто.

– Нож... хозяина! – в ужасе воскликнул Акка.

Спина у Кара стала мокрой и холодной, как у лягушки: Акка не ошибся. На рукоятке вырезана антилопа и дикая утка – Кар с детства знал этот рисунок, когда-то при нем сделанный отцом. Нож лежал на углу просторного хода, ведущего вправо. Куда идти? Внимательно, уговаривая себя не торопиться, Кар осмотрел следы на густом слое пыли и понял, что здесь происходило...

2

Нефр-ка пробыл в подземелье без малого двое суток.

– Спасибо, сын... – прошептал он, щурясь от света. – Ты спас меня...

– Хорошо сделал, отец, что рисовал знаки. Кто он?

– Не знаю. Было темно. Мы молчали оба. Молодой. Сильный. Тяжелый, думаю я.

– Пей еще, отец. Ешь...

– Как дома, Акка?

– Все ладно, хозяин. Соседка спрашивала – я сказал: по делам хозяин...

– Верно, Акка. Умение правильно говорить – от богов!

– Пойдем домой, отец. Потом мы вернемся...

– Зачем потом, Кар? В яме воздух плохой – ослаб я. Полежу, а вы посмотрите сейчас.

– Хорошо, отец. Только опасайся змей. Вот тебе огонь, – и Кар пошел исследовать подземелье.

Гробница была построена по старинному плану: без разветвленных ходов, как в нынешних пирамидах.

В нее вел низкий ход. Кар и Акка шли с удвоенной осторожностью, чтобы не угодить в новую ловушку, но все обошлось. Комната большая – целый зал. Если в ней жить – хватило бы на несколько семей. Если же похоронить... Но в ней никто не похоронен! Нет саркофага, ритуальных рисунков и надписей, остатков приношений и главное – мумии.

Очевидно, что-то случилось с заказчиком гробницы: может пропал без вести на охоте... Кто знает? Боги и те подвержены случайностям.

Это известие позже укрепило дух набожного Нефр-ка. Значит, он не совершил святотатства, войдя сюда и участвуя в драке? Но тогда и грабитель – не совсем грабитель?! Впрочем, точнее сказать, не осквернитель...

В самом зале Кар и Акка увидели каменные сосуды, украшения, но главное – скульптуры. Десятки! Одни – готовые, другие – только начаты.

В дальнем углу на каменном столе стоял алебастровый Апис, высотой около двух локтей, отполированный воистину божественной рукой! Круглый диск луны покоился на его рогах, на шее – ожерелье, на спине – нарядная попона. Каждый мускул – точно живой.

Акка забрался в самый угол, чтобы взглянуть на чудо с другой стороны, и в пламени его фитиля диск на рогах стал почти прозрачным и розовато-золотистым.

– О Мериптах, – прошептал восхищенный Кар. – Если б ты видел... Но что это?..

На полу блеснула полированная поверхность. Кар присел и, осторожно разгребая песок руками, извлек тяжелую черную диоритовую фигурку льва... с головой человека!

Лев как бы приготовился к прыжку, а его человеческое лицо выражало гнев воина, нападающего на врага. В ладонь шириной, две ладони в длину и полторы ладони высотой.

– Вот достойный подарок Мериптаху! – решил Кар и тотчас подумал: «Надо предупредить его, чтобы он пока никому не говорил об этой находке: грабитель еще неизвестен...»

– Что здесь, Кар?

– Кладовая древних скульпторов, Акка.

В потолке видны квадраты окон, заложенные каменными плитами, возможно после смерти главного художника. А имя его стерли в надписях завистники.

Так подумал Кар, и, надо полагать, догадка его не лишена смысла. Точно знает лишь богиня истины Маат, но она неразговорчива...

3

...Они подплывали к столице в сиреневый предвечерний час. На северной набережной, где против храма устроен канал и прямоугольный залив, толпится народ. Издали будто муравьи облепили тело мертвой змеи. Сотни плакальщиц вопили на все голоса. Бритоголовые жрецы тянули заунывную молитвенную песню.

– Что это? – встревожилась Туанес.

Мериптах пожал плечами и повернул к берегу. Здесь течение спокойнее и преодолевать его легче. Но теперь высокий берег время от времени скрывал от них непонятное и беспокойное зрелище.

– Неужели?.. – сказала Туанес и прикрыла рот рукой, чтобы неосторожное слово не вырвалось на волю.

Мериптах понял ее: может быть, умер царь? И опять молча пожал плечами. Добравшись до острого выступа скалы, Мериптах убрал парус и взялся за весла. Шагах в семидесяти от места события ему удалось привязать лодку, и теперь они с Туанес могли видеть все сквозь щель в камнях, сами оставаясь точно в засаде.

В заливчике напротив храма стоял по колена в воде священный бык Апис. Рослый, играющий мускулами, бритоголовый Хену был на берегу. Вот он сбросил с левого плеча белую накидку, омыл руки и лицо свежей водой из кувшина. Взял веревку и подошел к быку.

Животное спокойно смотрело на него старческими подслеповатыми глазами. Не чуя беды, доверчиво обнюхивало своего палача.

Не торопясь, стараясь придать каждому жесту торжественность, Хену завязал прочный узел у основания правого рога. Протянул веревку к правой задней ноге и сделал там петлю. Вновь выпрямился и перекинул веревку через левое плечо быка, где ее подхватили трое дюжих помощников.

Веревка стеснила свободную позу, и теперь голова Аписа слегка отклонилась назад. Отдохнув, Хену стал говорить что-то ласковое, и животное, все еще повинуясь, сделало два неуверенных шага к середине реки, медленно погружаясь в воду.

И вот тут Апис – если не понял, не поверил в вероломство людей, то инстинктивно – рванулся к суше. По знаку Хену веревка натянулась – бык потерял равновесие. Он снова рванулся, но могучий Хену крепко ухватил его за рога и стал топить.

Теперь Апис догадался, в чем дело... В его взгляде немой ужас. Он хотел жить, только жить. Он рванулся – уже в последний раз, – тягостное предсмертное мычание пронеслось над равнодушной водой, захлебнулось ею, а рев фанатичной толпы как бы смял этот крик протеста и мольбы.

Мериптах обнял плачущую Туанес и нежно прижал к себе. Он молчал и сейчас, пораженный увиденным.

А в нескольких шагах от них, за высоким кустарником, рыдал в траве седовласый Инхеб. Он слышал крик Аписа, словно обращенный к нему. Мольбу о сострадании. Вопль о пощаде. Вой толпы уничтожил все остальные звуки. А в ушах Инхеба все еще звучал зов Аписа...

Главный жрец Хену сегодня герой дня. Он доволен собой, очень доволен. Со стороны – он, если можно так сказать, «незаинтересованное» лицо. Ведь Апис – священное животное бога Птаха, кому служил Хену верой и правдой.

Но Хену помнил главное. При живом Аписе состоял жрец Инхеб – некая доля доходов доставалась ему. Кстати, не ценящему богатство и влияние в обществе.

Теперь же – со смертью Аписа – должность Инхеба упраздняется и роль Хену станет более весомой. Доходы – тоже. Каждому – свое.

Например, жена Хену, неунывающая Сенетанх, затерявшаяся в толпе, думала сейчас о другом. Ее взор привлек красавец Кар. Она мысленно сравнивала его с мужем. Правда, это давалось с трудом. Хену вообще ушел в храмовые дела. А последние девять дней он «очищался» и не имел права прикасаться к женщине, даже если это жена. И Сенетанх порой совсем забывала о нем.

Вид Кара доставил ей удовольствие. Она пробралась к нему. Он охотно вступил с ней в беседу и, желая помочь, без труда приподнял ее, чтобы она видела через голову толпы происходящее на берегу.

Ощутив на себе сильные руки Кара, Сенетанх поклялась при удобном случае завоевать и его...