Текст книги "Шампавер. Безнравственные рассказы"

На книжечке были нацарапаны стихи, которые, я полагаю, им и сложены, ибо не припомню, чтобы мне приходилось прежде где-либо их читать.

Некоему торговцу моралью

 
Не правда ль, хорошо, как с кафедры церковной,
Осклабившись, располагать
Узорами слова и этой речью ровной
Ни разу сердцу не солгать!
Не правда ль, хорошо явить души величье,
Бичуя чей-то вкус и нрав,
И проповедовать, не подбирая притчи
В грязи казарм или канав!
И все ж не главное ль, когда поэт законно
Вещает правду, – как крупу
Не сыпать пуль в ответ, вниз, с Луврского балкона,
На безоружную толпу![39]39
  Имеется в виду, очевидно, один из эпизодов Июльской революции 1830 года. Лувр охранялся полками швейцарцев, которые были более надежными защитниками короля, чем французские солдаты. 29 июля, когда массы восставших устремились к Лувру, они были встречены огнем швейцарцев, укрывшихся в колоннаде дворца.


[Закрыть]
 
 
Кто ж он, друзья мои, кто сей судья суровый,
Анахорет, тупой монах,
Придирчивый торгаш, что хамоватым словом
Нас всех стереть хотел бы в прах?
Да, кто ж он, сей палач, хулитель с песьей мордой,
Не знающий, как горек стыд,
Кто душит красоту и кто уверен твердо,
Что век наш падалью смердит?
Кто этот горлопан? Сам весь в грязи липучей,
Обманывая простаков,
У окон потаскух он нас морали учит,
Как гонят под ярмо быков!
 

Не стану вдаваться в рассуждения о смертной казни, и без меня немало красноречивых голосов, начиная с Беккарии,[40]40
  Беккария, Чезаре (1738–1794) – итальянский философ, юрист и публицист. Беккария был первым человеком в Европе, поднявшим вопрос об отмене смертной казни. Его трактат «О преступлениях и наказаниях» привлек всеобщее внимание и повлиял на законодательство многих стран в XVIII–XIX веках.


[Закрыть] осуждали ее: но я возмущен и я призываю хулу на голову свидетеля обвинения, я заклеймлю его позором. Мыслимое ли это дело – стать свидетелем обвинения?… Какой ужас! Только среди людей можно найти подобных чудовищ! Возможна ли более утонченная, более изысканная жестокость, чем институт свидетелей обвинения?

* * *

В Париже существует два притона: притон воров и притон убийц; воры укрылись на Бирже, убийцы – во Дворце Правосудия!

Господин де Ларжантьер, обвинитель

Дитя мое, скажи, ужели же пристало

Моралью трезвою тревожить Рим усталый

От греков-риторов и выставлять сейчас,

Как мясо свежее, собакам напоказ?

Не лучше ль было бы, чтобы сей град могучий

Лежал бы, развалясь, в своей грязи вонючей,

Не видя тины слой, что кровью жертв полит?

Зачем будить того, кто непробудно спит!

…………………………………………

– Не мог ты, что ли, петь Филлиды жениха[41]41
  … Филлиды жениха… – древнегреческий миф рассказывает о любви афинского царя Демофонта и фракийской царевны Филлиды. Они были обручены, но Демофонт, вынужденный вернуться в Афины, не приехал к назначенному сроку, Филлида в отчаянии лишила себя жизни.


[Закрыть]

Иль безутешного Титира[42]42
  Титир – персонаж «Буколик» Вергилия.


[Закрыть] пастуха?

Иль вовсе, может быть, буколики[43]43
  Буколики, или буколическая поэзия – жанр античной литературы, поэтически изображавший картины пастушеской и сельской жизни. Крупнейшими поэтами в этом жанре были Феокрит и Вергилий.


[Закрыть] оставить

И на «Георгики»[44]44
  «Георгики» («Поэма о земледелии») – дидактическая поэма Вергилия.


[Закрыть] весь гений свой направить,

Иль шестистопный стих Энея б вел рассказ,[45]45
  Имеется в виду поэма Вергилия «Энеида», написанная шестистопным стихом, т. е. античным гекзаметром, Троянскому герою Энею было суждено основать новое государство Выполняя волю богов, Эней совершает долгое и полное приключений путешествие по Средиземному морю к берегам Италии, о котором рассказано в поэме.


[Закрыть]

Как корабли его Нептун от бури спас?

Звучал же ведь в тебе любимой голос томный

И трепетала грудь от страсти неуемной;

Или испанки взгляд и голос, помнишь, той,

Что пела, всех тогда прельщая красотой

Бартелеми Орсо[46]46
  Орео, Бартелеми (1812–1896) – французский историк, философ и литератор. В юные годы печатался в газете «Ла Трибюн». Автор книги «Гора» («La Montagne», 1834), посвященной Великой французской революции.


[Закрыть]

Им, окровавленным, еще краснеть придется!

Андре Борель[47]47
  Борель, Андре (1812–1896) – младший брат Петрюса Бореля, занимавшийся историей и геральдикой и сотрудничавший в газете «Либерте», которая была основана П. Борелем в 1832 году.


[Закрыть]

I
Рококо

Одна-единственная свеча на столике слабо освещала просторную высокую залу. Если бы не позвякивали бокалы и серебро, если бы изредка не доносились взрывы голосов, – свеча эта казалась бы погребальной. Внимательно вглядываясь в полумрак, так, как вглядываются в рембрандтовские офорты, мы разгадаем, что это убранство столовой, обычное для эпохи Людовика XV,[48]48
  Людовик XV (1710–1774) – король Франции с 1715 по 1774 год.


[Закрыть] которую поборники нелепого римского классицизма язвительно прозвали «рококо».[49]49
  Делая содержанием целой главы убранство жилища времен Людовика XV, Борель вовсе не стремится поддержать традицию «топографических» описаний исторического романа. В нарисованной им картине он ищет не «местного колорита», а средство оправдать забытое его современниками искусство XVII–XVIII веков. Галантную живопись эпохи Людовика XIV и Людовика XV он противопоставляет, как истинно французское искусство, искусству подражательному. В рококо выразился дух эпохи, тогда как академическая живопись дает «невежественные копии античности» и поэтому не только чужда французскому национальному духу, но и бесплодна. Вот как Борель изображает приверженцев академического искусства в стихотворении «Дорогу молодым!» («Place aux jeunes!», 1830):
Fabncateurs à plat des Romains et des Grecs,Lauréats, a deux mains retenant la couronne,Qui, caduque, déchoit de– leur front conspie,Gauchement ameutés et grinçant sur leur trône,Contre un âge puissant qui sur eux a rué!  (Бездарные подражатели римлянам и грекам, лауреаты, обеими руками поддерживающие увядший лавровый венок, который падает с их презренного чела, в смятении скрежещущие зубами против могучего поколения, которое надвигается на них).
  Через год, когда представленная художником Луи Буланже картина «Бальи, идущий на казнь» («Bailli marchant à la mort») была отвергнута потому, что ее автор «пренебрег красотой» в косном академическом понимании этого слова. Борель пишет сатиру «Об отвергнутой картине» («Sur le refus du tableau»), где снова выступает как сторонник искусства, не скованного псевдоклассическими нормами.


[Закрыть] Правда, лепной выступ, обрамляющий потолок, закручен и уложен в виде ленты с перехватами и не имеет ни малейшего сходства ни с карнизом Эрехтейона,[50]50
  Эрехтейон – замечательное произведение древнегреческой архитектуры, остатки которого сохранились в Афинах Эрехтейон знаменит тем, что в нем впервые в истории искусства встречаются кариатиды, т. е. статуи, поддерживающие отдельные части архитектурного сооружения и выполняющие таким образом роль колонн или пилястр.


[Закрыть] ни с храмом Антонина и Фаустины,[51]51
  Антонин – римский император (II век н. э.), Фаустина – его жена. После смерти Фаустины император приказал воздвигнуть храм ее имени. Впоследствии храм стал называться храмом Антонина и Фаустины.


[Закрыть] ни с аркой Друза. Правда, он лишен воронок и желобков, капельников и стоков, собирающих и дробящих дождь, который не льет. Правда, входы не увенчаны украшениями в аттическом духе, предназначенными сгонять потоки все того же дождя. Правда, высота сводов не превышает в два с половиной раза их поперечника. Правда, совершенно не приняты во внимание изощренные закономерности, которые открыл il illustrissimo signor Jacomo Barrozio da Vignola,[52]52
  Славнейший синьор Джакомо Барроцио да Виньола (итал).
  Виньола, Джакомо Бароццио (1507–1573) – итальянский архитектор. Ему принадлежат несколько значительных сооружений в Риме и других городах. Виньола был строителем Собора святого Петра после Микеланджело.


[Закрыть] и даже сквозит прямая насмешка над пятью орденами.

Но правда и то, скажем прямо, что зала эта не была жалким подражанием дурацкому пестумскому[53]53
  Пестум – город в Италии, существовавший с VI века до н. э. по X век н. э. Об архитектуре этого города можно судить по сохранившимся развалинам нескольких памятников амфитеатра, храма Нептуна и другим сооружениям, выполненным в дорическом стиле.


[Закрыть] зодчеству, холодному, голому, унылому и пустому зодчеству Афин, что в отделке ее не было ублюдочных черт архитектуры Рима; у нее был свой особый облик, свое жеманство; будучи точным выражением эпохи, она соответствовала ей во всем. А лицо этой эпохи настолько своеобычно, что, сколько бы столетий потом ни минуло, всегда можно будет тотчас же опознать рококо Людовика XIV и Людовика XV, – преимущество, которого не будет у всех угрюмых и безликих подражаний древним, созданных руками наших современников, которые ничем не обогатят свой век и ничего от него не воспримут, так что грядущие поколения сочтут их создания плохими антиками, пересаженными на чужую землю.

Широкие настенные панно пестрели изображениями мертвой натуры, достойными де Венненкса, но неизвестной кисти, а наддверия представляли оперные пасторали, грациозные праздники, пастушеские сценки бессмертного и восхитительного Ватто.[54]54
  Ватто, Антуан (1684–1721) – знаменитый французский художник и гравер. Излюбленные сюжеты его картин – пасторальные и галантные сцены.


[Закрыть] Сочетания были изысканными и нежными, краски сочными и прозрачными, по обычаю великого мастера, которого невежественная и неблагодарная Франция должна восстановить в правах и чтить как одного из своих славнейших гениев. Слава Ватто! Слава Ланкре![55]55
  Ланкре, Никола (1690–1743) – французский художник, ученик и последователь Ватто.


[Закрыть] Слава Карлу Ванлоо![56]56
  Ванлоо, Карл (1705–1765) – нидерландский художник, причисляемый к французской школе.


[Закрыть] Слава Ленотру![57]57
  Ленотр, Андре (1613–1700) – известный в XVII веке садовый декоратор. По его проектам были разбиты многие знаменитые парки Версальский, Тюильри, парки в Шантильи, Сен-Клу, Медоне и др.


[Закрыть] Слава Ясенту Риго![58]58
  Риго, Ясент (1659–1747) – французский художник, прославившийся как портретист и автор исторических картин.


[Закрыть] Слава Буше![59]59
  Буше, Франсуа (1703–1770) – один из известнейших художников французской школы XVIII века.


[Закрыть] Слава Эделинку!..[60]60
  Эделинк, Жерар (1640–1707) – фламандский гравер, живший во Франции и пользовавшийся покровительством Людовика XIV.


[Закрыть] Слава Удри![61]61
  Удри, Жан-Батист (1686–1755) – французский художнику гравер.


[Закрыть]

И если уж говорить все до конца, признаюсь, что меня равно располагает к мечтаниям и мне одинаково уютно в просторных покоях семнадцатого и восемнадцатого веков, и в чертогах византийского капитула, и под кровлей романского монастыря. Все, что хранит память о наших отцах, о предках, павших на французской земле, наполняет душу благоговейной грустью. Позор тому, кто не ощутил трепета при входе в старинный дом, в разрушенный замок, в заброшенную церковь! За столом, на котором горела свеча, сидели двое мужчин. Младший из них опустил голову; на бледное лицо его нависали рыжие волосы; у него были впалые лживые глаза и длинный острый нос; а если добавить, что бакенбарды у него на щеках были подстрижены скобкой, как стремена, то вы поймете, что действие происходило во времена Империи, около 1810 года.

Старший из них, пожилой приземистый мужчина, был типичным жителем долины Франш-Конте;[62]62
  Франш-Конте – одна из старых французских провинций, которая находилась на востоке страны и занимала территорию теперешних департаментов Ду, Юра и Верхняя Сонна.


[Закрыть] густые волосы ниспадали наподобие вавилонских садов на его широкое плоское совиное лицо.

Оба жадно наклонились над столом, словно двое волков, отбивающих друг у друга добычу; но их глухие и несвязные речи, громыхавшие эхом по зале, походили скорее на хрюканье свиней.

Один был поменьше, чем волк, это был общественный обвинитель. Другой – побольше, чем свинья, это был префект.

Префект только что получил назначение в главный город одной из провинций и должен был выехать туда на следующий же день. Обвинитель исполнял уже довольно давно эту должность в парижском суде присяжных и на радостях устроил в честь друга прощальный обед.

Оба они, одетые во все черное, походили на врачей,[63]63
  В начале XIX века врачи продолжали одеваться в черное, как это было принято еще в средние века. Лишь изменившиеся в середине XIX века представления о гигиене заставили их сменить черное платье на белый халат.


[Закрыть] надевших траур по своим жертвам.

Говорили они довольно тихо, и нередко с полным ртом, поэтому негр, стоящий у входа, – ибо молодой обвинитель Ларжантьер держал негров и разыгрывал из себя аристократа на покое, – не мог ничего уловить на лету, кроме обрывков фраз, вроде следующей:

– Дорогой мой Бертолен, и каким же чудесным обедом нас потчевал вчера приятель наш Арно де Руайомон!.. Его окна выходят на Гревскую площадь,[64]64
  Гревская площадь в Париже в течение пяти веков (1310–1830) была местом, где совершались казни: дворян обезглавливали, простолюдинов вешали, а с 1792 года здесь появляется гильотина.


[Закрыть] и видна была казнь семи заговорщиков, которых мы за несколько дней до того осудили. Отличнейший обед! Не успеешь проглотить кусочек, как, глядишь, уже катится голова!

– Жалкие юнцы! Все еще верить в родину! Эти господа лезут в Бруты,[65]65
  Брут, Марк Юний (86–42 годы до н. э.) – глава республиканского заговора, в результате которого был убит Юлий Цезарь.


[Закрыть] в Хемпдены!..[66]66
  Хемпден, Джон (1595–1643) – деятель английской буржуазной революции XVII века, боровшийся за ограничение королевской власти. Во время гражданской войны он возглавлял один из лучших полков парламентской армии.


[Закрыть]

– У них еще хватило наглости заговаривать с народом, стоя на эшафоте; да не тут-то было! Шалишь! Им живехонько пресекли и речи и головы! Однако они успели все же прокричать во всю глотку: «Да здравствует родина! Да здравствует Франция! Смерть тирану!..». Смерть тирану!.. Дураки-то какие… Нечего церемониться с этими негодяями: хватит! Таких, как они, надо отправлять прямехонько к палачу, иначе, черт возьми, его императорское величество не сможет ни одной ночи спать спокойно!

Судя по этим обрывкам, разговор должен был стать чрезвычайно назидательным и весьма прискорбно для судейской чести, что проклятому негру больше ничего не удалось расслышать.

Но когда за десертом корсиканское вино приподняло на терцию тон разговора, ставшего теперь шумным и бесшабашно веселым, легко было бы застенографировать следующее:

– Послушай-ка, милейший Ларжантьер, ты человек дошлый и с тобой не пропадешь; как бы ты вышел из такого затруднения? Завтра утром мне непременно надо уезжать, а вечером завтра у меня презаманчивое свиданьице.

– Очень просто, друг мой, я бы уехал и не пошел на свидание, или пошел бы на свидание и отложил отъезд.

– Сомнительное остроумие.

– Коли хочешь получить более веский совет a priori,[67]67
  Заранее (лат.).


[Закрыть] то посвяти меня хоть отчасти в суть дела. Что это за свидание? С особой мужского или женского пола? По деловой части или по части волокитства?

– Женского пола и ближе к волокитству.

– Разрази тебя все громы папаши Дюшена![68]68
  Папаша Дюшен был в эпоху Великой французской революции популярным персонажем, созданным фантазией журналистов, с помощью которого демократы эпохи стремились сделать более доходчивыми для народа свои идеи. Папаша Дюшен говорил простонародным и часто грубым языком, и излюбленным украшением его речи были крепкие словечки и выражения. Это имя стало нарицательным.


[Закрыть] Если ты не придерживаешься аристотелевского единства места,[69]69
  …аристотелевского единства места – из трех знаменитых «единств» эстетики классицизма только два (единства действия и времени) были взяты из эстетики Аристотеля Однако и третье – единство места, которого в эстетической теории Аристотеля не было, часто называли «аристотелевским».


[Закрыть] то задача решается легко. Я бы прихватил принцессу с собой и завтра вечером оказался бы на свидании в Осере.

– А если бы недотрога разыграла Лукрецию?[70]70
  Речь идет об известном эпизоде из истории Рима VI века до н. э. Угрозами принужденная изменить мужу, Лукреция рассказывает о своем позоре отцу и мужу и, заставив их поклясться, что они отомстят преступнику, сыну Тарквиния Гордого, убивает себя у них на глазах.


[Закрыть]

– Тысяча чертей! Тогда я разыграл бы Юпитера, и хочешь не хочешь, а заставил бы прекрасную Европу последовать за собой.[71]71
  Один из античных мифов рассказывает о похищении Европы, дочери финикийского царя Агенора, Зевсом (Юпитером), явившимся в виде быка в то время, когда она играла с подругами на берегу моря.


[Закрыть]

– А что бы ты стал с ней делать на следующий день?

– Ничего. Оставил бы ее в Осере предаваться приятным воспоминаниям.

– Ну, в таком случае, что бы стала делать эта несчастная?

– Несчастная! Напротив, осчастливленная тем, что я нашел ей заработок!.. Ей бы оставалось только сесть в дилижанс, приехать сюда и поступить в кормилицы.

– Хватит паясничать, Ларжантьер!.. Нет, друг мой, это не девица, заслуживающая такого гусарского обхождения. Это бедненькая девочка.

– Верно, хнычет да сцены устраивает. Такие всегда пускают в ход слезы; это сирена, гамадриада,[72]72
  Гамадриада – в древнегреческой мифологии лесная нимфа.


[Закрыть] завлекающая чарами… в бездну.

– Я и туда за ней последую. Тот, кто хоть раз ее видел, уже полюбил, тот, кто увидит, – полюбит.

– И надо же так голову потерять!

– Не зарекайся, над чем посмеешься, того и наберешься.

– На каком погосте, старый стервятник, откопал ты эту свежинку и каким зельем, черт возьми, ты приворожил это диво?

– Что до ее расположения, тут мне пока хвастать нечем. А уж находка-то хороша, что и говорить.

С давних пор бедняжка Аполлина живет в том же доме, что я. Я знал ее еще ребенком; она так мило приседала мне при встрече; одета она была богато и всегда со вкусом. Но как часто при виде ее омрачалась моя душа! Я проклинал холостяцкую жизнь и свое одиночество и завидовал радостной доле родителя, обладавшего столь прелестным дитятей. Теперь отцовство не представлялось мне уже в смешном виде, как в юности. Ее отец во времена консульства занимал довольно видную должность, приносившую достаток в их маленькую семью. Но он оказался каким-то образом замешанным в неблаговидных делах, будто бы даже в каком-то заговоре, и вот в одно прекрасное утро явилась консульская полиция; его разбудили, забрали, и с тех пор без суда и следствия он томится в заключении как государственный преступник. Его императорское величество злопамятно. Процветание семьи кончилось с арестом отца. Аполлина, что ни год, все беднела да хорошела. Она входила в возраст, когда желание нравиться и потребность в украшениях живо дают о себе знать, а у нее не сохранилось уже ничего, кроме рваных платьев, стертой позолоты, следов былой роскоши. И все же в ее осанке оставалось что-то царственное и гордое. Увы! Как грустно было видеть такую красавицу, стыдливо таящуюся дневного света, завернутую в дырявую кашемировую шаль, со стоптанными туфлями на ногах, когда она спешила на рынок за овощами! Сердце мое обливалось кровью. Что может быть жалостнее и горше!

Если тебе смешно, Ларжантьер, посмейся надо мной, смеяться над нею было бы бесчеловечно!

– Мне смешно, Бертолен, слышать из твоих уст слова, столь противные твоим привычкам. И это говорит закоренелый холостяк, убежденный женоненавистник, в общем, человек устоявшихся взглядов! Не по тебе это все! Продолжал бы лучше роль отца Кассандра, для Арлекина[73]73
  Кассандр и Арлекин – комические персонажи итальянской комедии дель арте. Кассандр – тип доверчивого и глупого старика, которого без особого труда обманывает лукавый, остроумный и ловкий Арлекин.


[Закрыть] ты уже староват.

– Ты решил меня оскорблять?

– Час от часу не легче; нет, положительно, ты влюблен!

– Ну, так что же! Да, я влюблен! И не постыжусь своей скромной любви, любви, внушенной жалостью, и благословляю небо…

– Или обходишься без его благословения!..

– … которое сохранило мне свободу до этого часа, чтобы я мог опекать сиротку…

– Ты что, подписался на Шатобриана?[74]74
  Французский писатель-романтик Шатобриан, Франсуа Рене де (1768–1848) был хорошо известен современникам рядом произведений, прославлявших христианство. Необычное для Бертолена благочестивое обращение к небу побуждает его друга иронически напомнить ему о Шатобриане.


[Закрыть]

– … чтобы я сделался ангелом хранителем всеми оставленной девушки и не дал ей погибнуть или пасть от нужды. Теперь она одна-одинешенька; ее несчастная мать умерла три месяца тому назад, изнуренная долгими годами лишений, а более всего видом дочерних страданий. Когда, услыхав стенания Аполлины, я понял, что она теперь осталась одна на свете, я сразу же поднялся к ней утешить ее и предложил чем-нибудь помочь. Я взял на себя заботу о погребении и выхлопотал, чтобы мать ее похоронила мэрия. Впервые мне выдался случай говорить с Аполлиной. Не могу выразить, что я почувствовал, когда вошел в полупустую неубранную комнату, когда девушка осыпала мне руки поцелуями и благодарила меня голосом полным слез. Я был сам не свой, не знаю, ничего не помню, я плакал!.. Стоя на коленях перед грубым ложем, припав к телу матери, обезумевшая от горя, она взывала к ней.

Этот час стоил мне десяти лет жизни!..

И великая жалость превратилась в великую любовь.

Я пришел навестить ее через несколько дней: она была в сильнейшем смущении и все время, пока я был у нее, неподвижно просидела, положив руки на колени; когда же она поднялась, чтобы меня проводить, я увидел, что платье у нее спереди все разорвано и что своими маленькими ручками она силилась прикрыть жалкую нищету.

Я стал усердно посещать ее, мне полюбились тихие и грустные ее речи, и я увлекся ее редкой красотой, потерял голову как юноша и признался ей в своей страсти. Она отвечала мне, что слишком меня уважает, чтобы допустить мысль, что я хочу воспользоваться ее бедственным положением, что она искренне верит в благородство и чистоту моих побуждений, но, приняв решение расстаться с миром, в котором столько выстрадала, она уже написала настоятельнице обители Святого Фомы, прося, чтобы ее приняли в послушницы. Мне стоило большого труда отговорить ее: я убеждал ее, что после перенесенного горя, которое так истощило ее силы, ей не выдержать суровой монастырской жизни. В конце концов она сдалась.

Я не обольщаюсь тем, что нежная Аполлина страстно в меня влюблена: она ласкает меня как отца, для нее я щедрый опекун, друг, исполненный сострадания. Она с особенной силой привязалась ко мне потому, что до сих пор ей приходилось встречать только людей себялюбивых, жестоких. Она добра, отзывчива, приветлива и рассудительна, чего мне еще желать? Гордо отвергла она все подношения и подарки, которые мне случалось ей предлагать; поступать так, говорила она, заставляет ее чувство долга, честная девушка не должна ничего принимать ни от кого, кроме как от своего будущего супруга. Поэтому я пообещал ей, что мы скоро поженимся. Эта мысль наполнила ее радостью. И вот я как раз попросил у нее свидания завтра вечером, в девять часов, с тем, чтобы условиться о свадебных приготовлениях, и как знать… Ты видишь, я не лгу, а вот и ее ответ.

«Дорогой мой Бертолен,

По всей вероятности, важные дела заставили вас избрать столь поздний час: но да исполнится воля моего супруга, – раба его будет ожидать его приезда. Я потушу лампу, чтобы предупредить всякое подозрение со стороны недоброжелательных и нескромных соседей. Приходите тайно.

Ваш друг и супруга в душе».

Обдумав все, я решил уехать без предупреждения, дабы избежать тяжести расставания. Я чувствовал, что, если увижу ее, у меня не станет сил уехать. По прибытии я ей напишу; а как только устроюсь в префектуре, вернусь, тайно обвенчаюсь с ней и потом уже только привезу ее в Осер и представлю своим подчиненным как жену, чтобы разом пресечь всякие толки.

Завтра утром я непременно еду; но мне надо как-то передать ей деньги, чтобы бедняжка в мое отсутствие не умерла с голоду.

Уже одиннадцать!.. Прощай, прощай, Ларжантьер! – Бертолен поднялся и направился к дверям; прокурор, слушавший рассказ с холодным вниманием, мрачно и сдержанно проводил его и все время, пока они спускались с лестницы, продолжал свои расспросы.

– Так ты говоришь, Бертолен, что эта Аполлина хороша собой?

– О, друг мой, я много повидал на своем веку, но никогда не встречал такой чарующей прелести: представь себе Эвхаристу Бертена,[75]75
  Берген Антуан (1725–1790) – французский поэт Под именем прекрасной Эвхаристы Бертен воспел свою возлюбленную.


[Закрыть] Элеонору Парни,[76]76
  Парни, Эварист Дезире де Форж де (1753–1814) – французский поэт Под влиянием страсти к Элеоноре Парни написал много стихов, составивших сборник «Любовные стихотворения» и заслуживших похвалу Вольтера.


[Закрыть] нимфу, Эгерию,[77]77
  Эгерия – в римской мифологии нимфа-прорицательница.


[Закрыть] Диану! Высокая, стройная, изящная, бледная и задумчивая, точно снедаемая недугом; уложенные шапочкой волосы венчают ее девичью красоту, а из-за черных густых бровей томно глядят большие голубые глаза.

– Ты, кажется, сказал, что она живет в том же доме, где ты?

– Там же, в конце коридора, как раз над моей квартирой.

Тут Ларжантьер бросился на шею Бертолену и с жаром поцеловал его; нежность, которая не могла не показаться странной со стороны человека высокомерного и сухого.

II
Was ist das?[78]78
  Что это такое? (нем.).


[Закрыть]

Девять часов затрезвонили у кармелиток, в Люксембургском дворце, в Сен-Сюльпис, в аббатстве О-Буа, в церквах Сен-Жермен-де-Пре, и весь этот нестройный хор колоколов вторгся в наступавшую тишину.

В это время какой-то мужчина незаметно проскользнул в богатый на вид дом на улице Кассет и, крадучись, поднялся по лестнице; на самом верху он вошел в темный коридор и остановился: из-за дверей доносился чей-то нежный голос. Прильнув ухом к замочной скважине, он услышал слова молитвы. Он тихонько постучал.

– Кто там?

– Откройте, Аполлина, то я!

– Кто это?

– Бертолен.

Она тотчас же отперла проклятую скрипучую дверь с петлями, скрежетавшими, как флюгарка.

– Добрый вечер, друг мой.

– Добрый вечер, моя красавица.

– Простите, что я принимаю вас не так, как положено, без свечей. Я ведь живу так бедно, что занавесок у меня нет и соседям из дома напротив все видно. Но почему же вы выбрали такой поздний час?

– Днем у меня голова забита делами. К тому же яркий свет нимало не располагает к излияниям: что такое любовь без темноты, без тайны?

– Мне не пристало вас осуждать. Я и сама нигде так не люблю господа, как ночами, в церковном полумраке. Вы что-то кашляете, друг мой?

– Ну да, околачиваясь в приемной у министра, я схватил насморк, а вдобавок еще и охрип, словом, извелся вконец.

– То-то мне показалось, что у вас глухой и изменившийся голос. Но поговорим серьезно, мой милый, зачем, скажите, отдалять наш союз? Если люди заметят нашу связь, обо мне пойдут сплетни.

– Терпение, милочка, терпение! Я только что получил официальное назначение в префектуру Монблана и завтра должен ехать; мне надо там обосноваться и, как только все устроится, обещаю тебе, что сразу вернусь и мы сыграем нашу тайную свадьбу; а потом мы тут же уедем из Парижа, и я тебя представлю моим подчиненным уже как жену…

– О, друг мой, я так счастлива!.. Но ты ведь уезжаешь ненадолго, не правда ли? Я буду очень страдать от разлуки с тобой.

– Маленькая законница, если бы ты знала, как я тебя люблю!

– Бертолен, что вы делаете? Не целуйте меня так!..

– Милая!..

– Вы очень уж вольно со мной обращаетесь сегодня, сударь!

– Любимая моя, я обращаюсь с тобой как с женой.

– С женой!.. Но ведь я вам еще не жена.

– Неужели, когда два существа любят друг друга, непременно нужна еще казенная печать, чтобы освятить их союз? Ведь закон только скрепя дет. Мы любим друг друга навечно и мы в том поклялись: мы супруги; а если мы супруги, то за чем же дело стало?

– Всякая связь без божьего благословения греховна.

– Бог, как и закон, только скрепляет.

– Не смею перечить, я не искушена в ученых спорах. Не скрою своей слабости… Только будьте великодушны.

– Я великодушен.

– Пустите меня, Бертолен, сегодня вы не похожи на себя. Чего вы хотите?… Ах! Нехорошо так глумиться над девушкой!.. Палач! Можно ли так мучить?… Я закричу!..

– Кричи!

– Я буду топать ногами, прибегут ваши слуги.

– Не прибегут.

– Ах! Ах! Это дурно, Бертолен!..

…………………………………………………………………………………………………………………………… …………………………………………………………………

– Теперь, друг мой, ты станешь меня презирать, ты оттолкнешь меня, ты уже не захочешь взять в жены девушку без чести, неверную долгу.

– Не говори так, Аполлина, ты меня обижаешь. Верно ты считаешь меня совершеннейшим подлецом. Чтобы я тебя обманул! Нет, никогда! Это еще больше возвышает тебя в моих глазах.

– Ты меня еще любишь?

– И буду любить вечно.

– Но твой голос вдруг изменился, о небо! Ты ли это, Бертолен? О, я безумная… Какое роковое предчувствие!.. Неужели я обманулась!.. Это ты, Бертолен? Отвечай! Умоляю тебя, говори же, это ты, Бертолен? Это ты?… Дай мне потрогать твое лицо. У Бертолена нет бороды! Боже мой, неужели меня обманули?

– Красотка, – сказал тогда загадочный незнакомец полным голосом, – мораль этого та, что не следует принимать любовников без свечей.

Услыхав незнакомый голос, Аполлина замертво упала на пол.

Это был глубокий обморок. Придя в себя, она собралась с силами и едва слышно подползла к окну; скользнувший в комнату лунный луч осветил голову мужчины, спавшего в кресле крепким сном. Вся дрожа, Аполлина впилась в него глазами: он был в черном и сидел, опустив бледное лицо, на которое спадали рыжие волосы. У него были впалые глаза, длинный острый нос, щеки окаймлены рыжими бакенбардами, срезанными под углом скобкой.

«Кто этот человек? – спрашивала себя несчастная. – Какой же негодяй Бертолен, это он подстроил мне весь этот ужас!.. Кому же после этого верить? Ах! Как это чудовищно – учинить подобный обман!».

На груди у незнакомца она нащупала бумажник; она бы отдала все на свете, чтобы завладеть им, надеясь изобличить таким образом своего соблазнителя; но это было невозможно; фрак его был застегнут на все пуговицы.

В смертельной тоске она проклинала Бертолена и бога.

Наконец, изнемогая от горя и отчаянья, она свернулась на увлажненном слезами полу и забылась сном.

Когда она проснулась, солнце светило вовсю. Кресло опустело; она была одна, с глазу на глаз со своим позором.