Текст книги "Продано! Искусство и деньги"

Эффект Дидро. Динамика коллекционирования

Каждая коллекция – это сочетание единства и разнообразия, переплетение соответствий и вариаций. Коллекционирование подразумевает создание некого единства из множества элементов. Вдобавок в основании коллекционирования лежит элементарная модель человеческого поведения. Присвоить, упорядочить, оформить и дополнить – вот основа нашего умственного освоения окружающего мира. Без этих процессов немыслимы исследования и наука. Создавать коллекцию значит с каждым пополнением вновь устанавливать равновесие между частями и целым, между отдельным предметом и собранием, между подобным и различным.

Первым бросившим непредубежденный взгляд на значение единства предметов был Дени Дидро, французский философ эпохи Просвещения. Издатель и автор «Энциклопедии» предложил свое открытие в забавном трактате, названном «Сожаление о моем халате» («Regrets sur ma vieille robe de chambre»)[66]66
  Diderot, Denis: Regrets sur ma vieille robe de chambre. Edition de Pierre Chartier, Paris 2004.


[Закрыть]. Трактат начинается с того, что растерянный и меланхоличный Дидро сидит в своем кабинете. Когда-то родную комнату теперь не узнать. Причину этого Дидро усматривает в новом халате, который недавно подарил ему приятель. В восторге от превосходного одеяния, Дидро позволил ему занять место старого рваного халата. Однако это было опрометчивое решение, потому что запустило процесс изменений, который, подобно войне, охватил все без исключения предметы обстановки кабинета. Через неделю после прибытия халата Дидро решил, что старый письменный стол более здесь неуместен, и заменил его более благородным. Потом стал выглядеть потертым ковер и уступил место новому. Постепенно весь кабинет подвергся пристальному осмотру. Стулья, гравюры, книжные полки и даже часы не устояли перед критическим сравнением и были заменены другими, подороже. И всему виной, заключает Дидро, один-единственный халат, который заставил все остальные вещи подчиниться своему властному характеру. Дидро с тоской вспоминал о своем старом халате, замечательно гармонировавшем с убогим старьем его комнаты. Он пожертвовал не только своим халатом и мебелью, но прежде всего единством вещей, его окружавших.

Кто начинает красить угол своей комнаты, вскоре видит, что желание слегка что-нибудь подновить заканчивается полным ремонтом. Покупка новой сумки тянет за собой последующие траты на туфли и ремень. Точно так же пациентки хирурга-косметолога становятся постоянными клиентками, когда убеждаются, что совершенный нос сам по себе не кажется красивым, но лишь безжалостно обращает взор на несовершенства остального лица. Каждое вмешательство в существующее целое влечет за собой дальнейшие вмешательства, ибо в человеческом мышлении заложено стремление к согласованности. Коллекционирование, как и потребление, – это бесконечная история, потому что каждая удовлетворенная прихоть порождает новое желание. Стремление к завершенности никогда не иссякает, и его полное осуществление всегда остается иллюзией.

Почему все хотят одного и того же. Прелесть новизны

Новизна – это натуральнейший из наркотиков. У всех млекопитающих – в том числе и у нас, людей – встреча с чем-то новым и неизвестным, следовательно, потенциально опасным, ведет к повышению уровня адреналина. Как и с любым наркотиком, здесь существует опасность зависимости. Точно так же, как ослабевает действие дозы, улетучивается восторг от нового приобретения. Эта неутолимая потребность нового – еще одна движущая сила, общая для коллекционирования и современного потребления. Большинство коллекционеров испытывают по отношению к новоприобретенному произведению искусства сильнейшие эмоции. Новый трофей занимает самое почетное место в коллекции. «Новое произведение всегда любимое, – говорит коллекционер Ингвильд Гётц, – и я искренне его обожаю». Этого любимца она хочет иметь рядом, созерцать, ощущать его кожей. Она помещает его в кабинете, в непосредственной близости от себя. Встреча с новым – это начало исследовательской экспедиции, которая может вылиться в самообновление души и чувств. Но когда путешествие подходит к концу, рассеиваются чары, присущие любому началу. Что может быть естественней, чем пуститься на поиски нового любимца?

Ингвильд Гётц сделала новое своей программой. Она собирает только художников нового поколения. Дух времени манит и других коллекционеров, новое искусство отражает личное жизнеощущение и говорит о времени, в котором мы живем. Само по себе это не ново. Идея непрерывного обновления составляет саму сущность авангарда. Многие известные художники начинали свою карьеру совсем молодыми. Пикассо было 20 лет, когда состоялась его первая персональная выставка у Амбруаза Воллара, Фрэнк Стелла впервые выставился у Лео Кастелли в 24 года, а Жан-Мишель Баскиа у Аннины Нозей в 22[67]67
  Spiegler, Marc: The illusion of youth. Art & Auction, Juni 2004.


[Закрыть]. Что было действительно ново, так это масштабы феномена. Одержимость новизной достигла апогея. Число собирателей современного искусства за последнее десятилетие увеличилось, по разным оценкам, от двух до пяти раз, и многие новые коллекционеры ставят на совсем юных. Собирают не старых мастеров и не крупных художников классического модернизма, а, полагаясь на свой вкус, делают ставку на молодых, словно на беговую лошадь. Арт-дилеры вроде Уильяма Аквавеллы из Нью-Йорка, которые до сих пор поставляли своим богатым клиентам импрессионизм и классический модернизм, перенесли акцент на современное искусство. Обычно советуют упражнять глаз и покупать только то, что нравится тебе самому. Однако в конце концов рекомендации сводятся к следующему: окупается господствующая в искусстве тенденция. Следовательно, благоразумнее покупать то, что нравится всем остальным. Действительно, для процветания художественному рынку требуется такой собиратель, который покупает то, что покупают все. Ведь именно они поддерживают движение рынка и подгоняют цены. Они, как рыбы в океане, перемещаются большими косяками. Если кто-то желает иметь Эда Руша, все тоже хотят Эда Руша. Если кто-то покупает Нео Рауха, остальные тоже покупают Нео Рауха. Чем позже спохватится коллекционер, тем дороже ему придется платить за сохранение связи со стадом, именуемой также тенденцией. Никто не хочет упустить художника, которого все остальные уже имеют в своих коллекциях, и прослыть безнадежно отставшим от жизни невеждой. В итоге можно наблюдать настоящие схватки на выставках молодежного искусства, когда в покупательском угаре коллекционеры рвут друг у друга из рук вожделенный объект. Иметь или не иметь становится вопросом статуса. Результат: растущие цены.

Галеристу Рюдигеру Шёттле потребовалось всего одно слово, чтобы определить, что ищут сегодня в искусстве многие собиратели: Wiedererkennungswert (распознаваемо-ценное)! Судя по его опыту, художников без этого «распознаваемо-ценного», как бы ни были привлекательны их работы, трудно куда-нибудь пристроить. Многие коллекционеры ищут имена и сюжеты, ставшие торговыми марками. Спросом пользуется верхняя десятка хит-парадов художников. Это объясняет феномен, хорошо знакомый по самым дорогим магазинам мировых метрополий. В Нью-Йорке, Шанхае или арабской пустыне – везде одни и те же марки. И так же похожи друг на друга многие из новых художественных коллекций. Сомнительное удовольствие – как в появившихся словно по мановению волшебной палочки многочисленных музеях изобильных восьмидесятых – любоваться похожими работами переменного качества одних и тех же художников. Собственная территория коллекционера определяется тончайшими различиями, не более чем оттенками духов. В остальном по всему коллекционерскому глобусу видишь одни и те же дорогие марочные товары – вместо Prada, Gucci или Bulgari они здесь зовутся Польке, Гурски или Барни. Тенденции меняются с модой. Кто помнит теперь о Саломе?

Зубастая акула. Чарльз Саатчи

Достаточно появиться акуле, чтобы смешался весь плывущий в потоке моды косяк. Так произошло в восьмидесятые годы в Лондоне, в вольных водах неорганизованного рынка, между волной приватизации и панк-культурой. В качестве творческого гения выступил Дэмиен Херст, художник выдающихся способностей к самопродаже, достойный преемник Энди Уорхола. В качестве растущего юного галериста явился Джей Джоплин, сын министра из кабинета Маргарет Тэтчер, выпускник Итона и основатель галереи «Белый куб» (White Cube). В двойной роли коллекционера и арт-дилера, умевшего соединить искусство и коммерцию наивыгоднейшим для себя манером, перед нами предстает Чарльз Саатчи, рекламный чародей эпохи, содействовавший своим разухабистым лозунгом – «Труд не работает» – приходу к власти Маргарет Тэтчер. Он покупал и продавал художественные произведения не по отдельности, а целыми партиями, что побудило художника Шона Скалли назвать его «торговцем художественным сырьем», который любит искусство, «как волк ягненка»[68]68
  The Real Saatchis, Master of Illusions. Channel 4 (UK), 10.7.1999.


[Закрыть]. В качестве заезжей знаменитости на сцене появился старинный музей – галерея Тейт.

История развивается следующим образом. Местная художественная сцена борется за выживание между курсом на экономию британского правительства и американским доминированием на рынке искусства. Одной из художественных школ, которую, вследствие ее особого статуса, пощадило сокращение бюджета, был Голдсмит-колледж. Один из самых ее активных студентов – молодой человек из Бристоля, Дэмиен Херст. В июле 1988 года, сразу после защиты диплома он организует групповую выставку семнадцати молодых художников в бывшем эллинге лондонской гавани. Ее название – Freeze («Замораживание»). Выставка разбила лед. Молодые художники обратили свое внимание на кипящие в подпочве современного общества силы: насилие, секс и смерть[69]69
  Benhamou-Huet, Judith: The Worth of Art. Pricing the Priceless. New York 2001, S. 34 f.


[Закрыть]. Можно было начинать авантюру.

В 1990 году Дэмиен Херст создал «Тысячу лет» («A Thousand Years»), художественную диораму цикла становления и гибели в стеклянной витрине, куда чувствительным душам лучше не заглядывать. Содержимое таково: разлагающаяся коровья голова и облепивший ее рой мух. Своей работой Херст попал в самое яблочко, решает рекламщик Саатчи. Он покупает работу. Вскоре рекламный король стал своим в круге художников из Голдсмит. В 1992 он устраивает выставку их работ. Так родилась поименованная по названию выставки группа художников Young British Artists – «Молодые британские художники». И последовал удар за ударом. В 1993 году престижной премией Тернера, с 1984 года присуждаемой галереей Тейт, награждается Рейчел Уайтрид, в 1995 – Дэмиен Херст, в 1998 – Крис Офили – все «молодые британские художники» первого призыва.

Три года спустя цены на широко продаваемый «брит-арт» начали падать. После стремительного подъема индекс цен на «молодых британских художников» в апреле 2004 опустился на треть, после чего ведущая сетевая информационная служба Artprice.com задалась вопросом: по-прежнему ли «молодые британские художники» производят сенсацию в аукционных залах?

Через месяц прежде так успешно продававшееся искусство запылало в подвале Чарльза Саатчи, и около сотни работ таких прославленных художников, как Дэмиен Херст, Трэйси Эмин, Джейк и Динос Чепмены, рассеялись с дымом в ночном небе над Лейтоном, в восточном Лондоне. Писали, что смерть на костре спасла множество работ от потери в цене. Но, помимо этих достойных сожаления обстоятельств, «молодые британские художники» с аукционными результатами явно ниже оценочной стоимости потеряли непропорционально много и в сравнении с традиционными художниками. Многие из «молодых британских художников» незаметно покинули сцену. Трэйси Эмин временно изменила маршрут своего «сентиментального путешествия» от собственной неубранной кровати к французскому производителю кожгалантереи Longchamps и мастерила дорогостоящие дорожные сумки. Дэмиен Херст последним на тот момент усилием посеребрил интерьер своего ресторана «Аптека» (Pharmacy) в Ноттингхилле.

Тем временем «молодые британские художники» стали уже немолодыми. Да и работы их тоже постарели. Некоторые даже выглядели порядочно изношенными и, как съежившаяся в формалине тигровая акула, нуждались в косметической подтяжке. Действие шока оказалось недолгим, священный трепет понимания утих, и коллекционеры принялись озираться в поисках новых стимуляторов. Один из них называется краской, которую, как в старые добрые времена, наносят кистью на холст. Осанна! Самые авангардные коллекционеры продолжают объявлять живопись умершей, но для других, менее продвинутых, наступило воскресение всегда желанной классики. Толпа верующих и жаждущих обратиться в правую веру устраивают паломничества на выставки таких художников, как Марлен Дюма, Питер Дойг, Люсьен Фрейд, Люк Тойманс, где надеются оживить былые переживания. И здесь тоже не обошлось без Саатчи. В январе 2005 он, памятуя свой первый успех, организовал выставку The Triumph of Painting («Торжество живописи»), вытянув, как зайца из цилиндра, новую моду на живопись. Профессиональная публика отреагировала на запоздалое обращение еретиков недоумением. «Немцы» Йорга Им мендорфа? Кровавые бани Германа Нитша? Да они давным-давно на складе! Захотелось из законодателя моды превратиться в ее жертву? Акулы тоже лишились зубов и, не отрастив новых, оголодали. Но Саатчи все предусмотрел. Ибо пусть у него пропал нюх на искусство, но нюх на деньги никуда не делся. Незадолго до того, как упал финальный занавес и презентация новой коллекции картин ознаменовала начало нового представления, он продал приобретенную им в 1991 году за 50 тысяч фунтов ключевую работу им же так называемого «невротического реализма» «Физическая невозможность смерти в сознании живущего» («The Physical Impossibility of Death in the Mind of Someone Living») почти за 7 миллионов фунтов. И снова, как и прежде, убил одним ударом несколько мух. Заставил уйти с пустыми руками Николаса Сероту, директора галереи Тейт, и вдобавок водрузил британский флаг на американской территории. Счастливым обладателем стал не кто иной, как Музей современного искусства в Нью-Йорке (MoMA – Museum of Modern Art)[70]70
  Menden, Alexander: Ich, Charles Saatchi. SZ, 26.1.2005.


[Закрыть]. Щедрый меценат, Стивен Коэн, один из самых высокооплачиваемых хедж-фондовых менеджеров планеты, принадлежит новому поколению больших игроков художественного рынка.

Недостающая часть. Алчность как движущая сила

Алчность – это топливо художественного рынка. Каждый собиратель охотится за куском, которым еще не владеет. И каждый хороший продавец знает список тайных желаний своих клиентов. Еще он знает, кто держит в заложниках у себя в коллекции искомую работу и какой необходим выкуп для ее освобождения. Ведь если существует произведение искусства, за которое кто-то готов отдать если не соб ственное ухо, то, по крайней мере, мочку уха, значит им наверняка владеет кто-то другой. Так опекал полуслепой магнат Стив Уинн «Крестьянку в соломенной шляпе» Ван Гога. Самому ему потребовались годы, чтобы завладеть «Сном» Пикассо, портретом Марии-Терезы Уолтер, возлюбленной художника. Некий коллекционер выхватил у него картину из-под самого носа, заплатив почти 49 миллионов долларов на аукционе Christie’s. Предыдущий владелец в 1942 году купил полотно, считающееся одним из шедевров этого периода, за 70 тысяч долларов. Многие годы и, предположительно, 60 миллионов долларов потратил Уинн, чтобы завладеть Пикассо и включить его в свой новый гостиничный проект в Лас-Вегасе. Подобные коллек ционеры охотятся за шедеврами великих художников: таитянский период Гогена, «Кувшинки» Моне, скульптура Бранкузи. За наи более востребованные работы платят поистине астрономические суммы.

Но когда предмет вожделения за деньги не получить, остается еще одна, последняя надежда. Когда умирают наши друзья, говорит Дональд Рабелл, собиратель современного искусства из Майами, мы молимся о том, чтобы то, что они собирали, оказалось не по душе их детям[71]71
  Thomas, Kelly Devine: The Most Wanted Works of Art. Art News, November 2003.


[Закрыть]. Заполучив объект вожделения – купив, отыскав, выманив хитростью или украв, – коллекционер переполняется ощущением успеха, триумфа, величия[72]72
  Muensterberger, Werner: Sammeln. Eine unbändige Leidenschaft. Frankfurt/ Main, 1999, S. 366 f.


[Закрыть]. Но чудо обладания приносит лишь временное удовлетворение. Поэтому все коллекционеры – рецидивисты.

Картины под кроватью. Стефан Брайтвизер

Когда потребность становится одержимостью, вопрос «иметь или не иметь» перерастает в «быть или не быть». И тогда все средства хороши. У Стефана Брайтвизера тоже был свой тайный список желаний. Однако он не покупал предметы своей страсти и на молитвы не надеялся. За шесть лет он украл произведений искусства на миллионы евро, в том числе более дюжины таких великих мастеров, как Лукас Кранах, Франсуа Буше и Питер Брейгель. За совершенные им в 16 кантонах Швейцарии преступления он в феврале 2003 года был приговорен к 4 годам заключения. В ноябре 2001 года Брайтвизера арестовали за кражу старинного охотничьего рожка из музея Рихарда Вагнера. Тогда он признался, что совершил 174 кражи и похитил в общей сложности 239 предметов, причем исключительно для собственной коллекции, ценнейшие экспонаты которой он прятал под кроватью в своей комнате. Таким образом, Брайтвизер воровал не ради наживы. Он воровал, подчиняясь непреодолимой страсти.

Еще в Средние века на куплю-продажу поглядывали с недоверием из-за стоящего за ней расчета на получение прибыли. Похищение произведений искусств, напротив, считалось, при некоторых предпосылках, делом благородным. Эта суровая форма приобретения имущества, ныне объявленная вне закона, подразумевала мужество и страстность. В феодальном обществе, опиравшемся на рыцарский боевой дух, такие качества почитались. Так что покупка являлась лишь одной из трех форм смены реликвиями своего владельца. Между друзьями (amici), связанными узами братской любви, предпочитаемой формой обращения был подарок, между врагами (inimici) – разбой[73]73
  Geary, Patrik: Sacred Commodities. The circulation of medieval relics, in: Appadurai, Arjun (Ed.) a. a. O., S. 183.


[Закрыть]. Вечно были размыты и границы между христианнейшим мореплаваньем и морским разбоем. Во время Четвертого крестового похода дож Дандоло изменил направление и направил своих рыцарей на Византию, ограбил город и отправил добычу в Венецию, в том числе квадригу, что находится сейчас на куполе собора Святого Марка и является символом Венеции. Да и королева Кристина Шведская не деньгами заплатила за большую часть своего художественного собрания и на благочестивую молитву тоже не уповала. Но, в отличие от своего последователя Брайтвизера, она могла осуществлять разбойничьи набеги за государственный счет и без угрызений совести. Осенью 1648 года Кристина заслужила репутацию коронованной ведьмы, послав свои войска грабить Прагу и отправив в Швецию пять кораблей, груженных сокровищами императора Рудольфа II, неистового коллекционера, заполнившего свою кунсткамеру чудесами со всех сторон света.

У Брайтвизера тоже была кунсткамера. В его собрании под кроватью были картины Питера Брейгеля-младшего, Виллема ван Алста, Йозефа ван Бредаля, Давида Тенирса, Франсуа Буше и Корнеля де Лиона. Свою первую большую кражу Брайтвизер совершил в марте 1995 года. В Шато де Груер, расположенном в швейцарском кантоне Фрибург, он снял со стены один из портретов, сунул под куртку и направился к выходу. В следующий раз он свернул гобелен трубочкой и выбросил из окна. Переступив границу закона, Брайтвизер распахнул ту дверь в мир обладания искусством, что захлопнулась с уходом из семьи его отца-коллекционера. В поисках объекта вожделения он посещал галереи, бродил по музеям, фланировал на ярмарках антиквариата. Особенное пристрастие он испытывал к фламандской и нидерландской живописи. Пробудить в нем жажду обладания мог колорит картины или выразительность изображенной фигуры. На такой случай он носил с собой перочинный нож. Пока его подружка отвлекала музейных служителей, он вырезал полотна из рам и взламывал витрины. Каждая кража происходила бесшумно и безукоризненно, словно в кино. Первого октября 1995 года, в свой двадцать четвертый день рождения, он отправился в Баден-Баден, куда Sotheby’s созвал на вернисаж 3 тысячи гостей. Там он сдал экзамен на звание мастера. Никем не замеченный, он украл портрет Сибиллы Клевской работы Лукаса Кранаха. И тем вошел в первую лигу музейных воров[74]74
  Beerlage, Andreas: Die Macht der Bilder. brand eins 1/2003; Monnet, Vincent: Passion oder Pathologie? Der Kunstdieb und sein Polizist. Passagen No. 35, Winter 2003, S. 12 f.


[Закрыть].

Разбойничьи набеги, между 1994 и 2001 годами совершаемые по всей Европе официантом из Эльзаса, не остались незамеченными в музейном сообществе. Специалисты из Art Loss Register, международного банка данных по розыску украденных произведений искусства, сотрудничающего с ФБР, Федеральным ведомством уголовной полиции Германии и Интерполом, подозревали, что за этим стоит некая банда. Интерпол тоже действовал вслепую, так как ни одна работа не всплыла на черном рынке. Вот единственная причина того, что Брайтвизер так долго оставался не пойманным: он воровал исключительно для себя. После досрочного освобождения Брайтвизера расспрашивал о мотивах французский писатель Пьер Ассулин[75]75
  Assouline, Pierre: L’Arsène Lupin des musées parle, un entretien exclusif avec Stéphane Breitwieser. Nouvel Observateur, 22.2.2006.


[Закрыть]. Похититель рассматривал себя как collectionneur compulsif, вынужденного коллекционера. Он признался, что обратного пути не стало, когда он осознал свою наркотическую зависимость от искусства. «Я люблю искусство и посвящу ему всю мою жизнь», – написал он на клейкой ленте, прилепленной к одной из картин. Швейцарские музеи отреагировали прагматично и вывесили на своем сайте предуп реждение: «Берегись! Вор снова на воле!».