Текст книги "Суд над Роксаной"

– Глазами я тебе точно не видела, – рассмеялась Вира. – Но Гари много о тебе рассказывал.

Менция почувствовала, что пора обратиться внутрь себя.

– Эй, Метрия! – позвала она. – Хватит бездельничать, мы уже в замке.

Лучшая половина пробудилась и присоединилась к худшей.

– О, все, как в добрые старые письмена, – промолвила она, озираясь по сторонам.

– Старые что?

– Имена, племена, ордена…

– Наверное, времена?

– Не важно. Я была здесь больше девяноста лет назад.

– Привет, Метрия.

Обе демонессы (в одном, если можно так выразиться, «флаконе») подпрыгнули.

– Откуда ты меня знаешь? – спросила Метрия.

– Хамфри сказал, что ты должна прибыть вместе с другой частью себя и велел мне вас встретить.

– Жуткая девица! – пробормотала Менция.

– Да, очень чуткая, – подтвердила Метрия.

– Это правда, я развила кое-какие чувства, – согласилась Вира.

Две частицы демонессы прервали диалог и последовали за Вирой во внутренние покои, где были встречены женщиной неопределенного возраста.

– Матушка Мара-Энн, это демонесса Метрия-Менция, – промолвила Вира.

– Мара-Энн? – пробормотала какая-то половинка.

– Я пятая с половиной жена Хамфри, – пояснила дама. – Так вышло, что я стала его первой возлюбленной и последней женой, но это давняя, запутанная история, и вам она не интересна. Мой муж уже ждет, Вира проводит вас к нему в кабинет.

Глядя на Мару-Энн, можно было подумать, что половинка жены все равно что половинка души – вполне способна сделать свое дело не наполовину, а полностью.

– Сюда, пожалуйста, – сказала Вира, указывая путь, и двинулась по узкой винтовой лестнице так уверенно, что было ясно: ей здесь знаком каждый поворот.

Кабинет представлял собой тесное мрачное помещение, заваленное фолиантами и заставленное фиалами.

– За девяносто лет здесь ничего не изменилось, – заметила Метрия.

– Разумеется, демонесса, – откликнулся Хамфри. – Ты тоже не изменилась, ежели не считать расщепления личности.

– Приятно встретиться снова, волшебник, – промолвила Метрия. – Ты за это время если и состарился, то не больше чем на денек.

Разумеется, она была в курсе того, что Хамфри имел в своем распоряжении эликсир из Источника Молодости, с помощью которого поддерживал себя в возрасте, казавшемся ему наиболее приемлемым. А именно – в столетнем.

– Ладно, обойдемся без комплиментов. Задавай свой Вопрос.

– Как я могу заставить аиста серьезно отнестись к моим посланиям?

– Это будет ясно после того, как ты сослужишь свою службу. Отправляйся к Симург.

– Куда?

– Демонесса, может, в голове у тебя и пар, но со слухом, как я знаю, все в полном порядке. Проваливай!

– Эй, волшебник, что это за разговор? Ты мог бы, по крайней мере…

– Не спорь с ним, – шепнула Вира, – только хуже будет…

– Но до Симург никому не долететь, даже демонессе: там зона, закрытая для полетов, – возмутилась Метрия. – Мало того, что мне пришлось сюда пешком пробираться! Я прошла, выдержала три испытания и требую нормального Ответа!

– После службы! – отрезал Хамфри и, перевернув страницу, погрузился в чтение толстенного фолианта.

Менция чуть не лопнула от злости. Собственно говоря, она и лопнула, а вдобавок еще и вышла из себя, хотя тут же вернулась обратно и восстановила целостность демонической формы. После чего сказала:

– Конечно. Все будет сделано как надо.

– Хоть у тебя и нет половинки души, Менция, ты очень разумна, – заметила Вира.

– Я потому и разумна, что у меня нет никаких душ и ничто меня не душит – заявила Худшая. – Моя лучшая половина от своей дурацкой любви ослепла и оглохла, а я ничем не одурманена и воспринимаю все как следует. В конце концов, что тут такого: побывать на горе Парнас да повидать большущую птицу?

– Но ее там нет, – сказала Мара-Энн, услыхавшая их последние слова, когда они спускались по ступенькам, – Древо Семян плодоносит, и она на это время взяла летний отпуск.

– Получается, мы не знаем, где ее искать?

– Это поправимо. Я могу призвать лошадь, которая знает дорогу.

– Это ее талант, – пояснила Вира. – На ее зов являются все, кто в родстве с лошадьми, кроме единорогов.

– А почему кроме единорогов? – полюбопытствовала Менция.

– Раньше она и единорогов призывала, но после того как побывала в Пекле и вышла за Хамфри, она утратила невинность, – пояснила Вира и при этих словах густо покраснела, находя неприличным говорить открыто о вещах, имеющих отношение к Взрослой Тайне. В пределах слышимости вполне мог оказаться ребенок. – С тех пор они ее игнорируют. Это весьма печально.

Менция, однако, отреагировала на эту историю без малейших признаков смущения.

– Моя лучшая половина не слишком оберегала свою невинность и до того, как обзавелась половинкой души, и после, так что катание на единорогах ей в любом случае не светило. Так что пусть Мара-Энн вызовет любое копытное, лишь бы оно знало дорогу.

Мара-Энн вывела посетительниц из замка и провела их по мосту через ров, который приобрел нормальный вид и не казался больше ни газированным, ни глазированным, и остановилась на краю ровной площадки, возникшей на месте сахарных гор. Послышался стук копыт, и вскоре на виду появились четыре весьма странных создания.

Менция вытаращила глаза, ибо ничего подобного ей до сих пор видеть не доводилось. Каждое существо имело только одну ногу, причем двое из них были лишены головы, взамен которой им досталось по полхвоста, а двое бесхвостых имели по полголовы, каждая с одним ухом и одним глазом.

– Это что за чудики? – изумилась демонесса.

На боку у каждого существа красовался серебряный диск с зазубренными краями: на дисках у двух первых были выгравированы головы, на двух других – большие птицы с полураспростертыми крыльями.

– Обыкновенные четвероноги, – пожала плечами Мара-Энн и хлопнула в ладоши. По ее команде все четверо объединили свои ноги и все прочее, превратившись в одно существо, вроде бы обычного коня. Вира протянула ему кусочек сахара, и он доверчиво ткнулся носом в ее ладонь.

– Жаль, что вы не можете поехать на Восьмеркине верхом, – заметила Вира.

– Его так зовут? – уточнила Менция. Будучи сама малость чокнутой, она находила все связанное с этим копытным выходящим за рамки нормы помешательства. – А почему бы и нет…

– Дело в том, что он не доверяет незнакомым взрослым: при попытке оседлать его распадается на четыре части, которые тут же разбегаются на все четыре стороны. Но дорогу он знает, поэтому вы можете следовать за ним.

– А почему бы ему просто не сказать нам, куда идти, чтобы мы могли отправиться туда сами по себе? – осведомилась Менция.

– А как раз вот разговаривать он не умеет, – пояснила Мара-Энн. – Может показывать простые направления, а любые помехи приводят его в замешательство, и он…

– Распадается на части, – закончила за нее Менция. – А что с детьми, их он любит?

– Очень, особенно тех, которые ростом не больше чем в четверть взрослого. Но…

Менция, обратившись в дымное облако, растворилась в воздухе, и на ее месте появилась самая бедная, самая несчастная, самая оборванная и самая голодная малютка, какую только можно вообразить.

Даже Вира почувствовала перемену и с удивлением спросила:

– Метрию и Менцию я знаю, но кто ты такая?

– Я бедная маленькая сиротка. У меня всего четвертинка души – половинка Метриевой половинки, и я очень люблю лошадок, и если мне, несчастной, брошенной сиротинушке, не дадут покататься, я изойду горькими-прегорькими слезами и умру от горя, а всем, кто меня обидел, будет страшно стыдно!

Мара-Энн как бы переглянулась с Вирой: переглянуться с нею по-настоящему из-за слепоты последней она не могла.

– Ну что ж, попробуем, – Мара-Энн подняла всхлипывавшую и утиравшую глазки рваным рукавом малышку на лошадь.

– Вот здорово! – воскликнула девчушка, захлопав в ладоши. – Поехали!

Но Вира охладила ее восторг.

– Мы не можем отпустить такую кроху одну в столь дальнее путешествие! – заявила она.

– Да я вовсе не… – начала было сиротка, но одна из ее внутренних половинок велела другой заткнуться, пока лошадь ничего не услышала.

– Правда, мы можем дать ей в сопровождение взрослого, – промолвила Мара-Энн. – Есть одна демонесса, которая тоже знает дорогу и частично обязана Хамфри службой.

– Демонесса? – воскликнула несчастная сиротка. – Но они не заслуживают доверия.

И снова Мара-Энн как бы переглянулась с Вирой.

– В принципе мы с этим согласны, – сказала она. – При обычных обстоятельствах вовсе не заслуживают, но, когда речь идет о службе Доброму Волшебнику, им приходится выполнять ее как следует. Если она не доставит вас куда нужно, Хамфри не зачтет ей это как выполненное обязательство.

Дитя поморщилось, но признало, что эти рассуждения не лишены резона.

– А что за демонесса?

– Героиня Гера.

– Ничего себе! Да разве таких можно к детям подпускать? Хуже ее нету: она своим зельем весь ад с пути сбила. Да если хочешь знать, героин…

– Знаю я, что она за особа, – отозвалась Мара-Энн. – Но во время этого путешествия ей придется позабыть о своих скверных привычках.

– Надеюсь, ты права, – согласилась малютка, хотя и без энтузиазма.

Мара-Энн щелкнула пальцами, и в воздухе возник едко пахнущий дымный смерч, изнутри которого послышалось:

– Ну что, я свободна?

– Будешь свободна, после того как благополучно сопроводишь дитя и лошадь к Симург, – заявила Вира.

Смерч переориентировался на маленькую всадницу.

– Это не лошадь никакая, а так, четыре, четвертинки, – прозвучало из дыма. – Что же до девочки, то это…

– Несчастная сиротка! – одновременно и одинаково твердо заявили Мара-Энн и Вира.

Дымное облако колыхнулось, словно вздыхая.

– Сиротка так сиротка: мне оно и лучше. Раз так, не будем рассусоливать и в путь!

Сиротка сжала конские бока прелестными маленькими ножками и скомандовала:

– Восьмеркин, вперед!

В тот же миг конь, всадница и смерч исчезли, оставив позади себя лишь тучу пыли и двух кашляющих женщин.

Глава 2
СИМУРГ

Четвероног мчался как ветер, но путь, как оказалось, предстоял долгий. Пейзажи со свистом проносились мимо, но, хотя деревья и холмы, не иначе как напуганные бешеным галопом, уносились назад, горизонт не приближался. Похоже, там тоже побаивались столь головокружительной скачки. Малютку-сиротинушку, впрочем, это ничуть не беспокоило: в своем нынешнем качестве она имела право не знать географии, понятия не иметь, в какую сторону они скачут, и вообще проявлять беззаботность.

– Вот бы мне эскимо на палочке, – промолвила она. Рядом с четвероногом мгновенно возникло дымное облако.

– А зачем? – послышался голос.

– Съесть, зачем же еще?

Облако издало «пыф», пожало дымными плечами, и сформировавшаяся рука протянула сиротке палочку, на которой, размахивая ножками и ручками, сидел крохотный человечек в меховом одеянии с капюшоном.

– Кушай на здоровье, деточка.

– Что это? – испуганно воскликнула сирота.

– Эскимос. На палочке, как ты и просила.

– Ты все напутала. Несчастные сиротки не едят людей, даже на палочках.

– По-моему, это глупые капризы, – заявило облако. – А что ты, в таком случае, просила?

– Эскимо. Это такое мороженое.

– А, это мы мигом… – Эскимос начал покрываться ледяной коркой.

– Ладно, не надо, дай мне лучше шипучки.

– С каким газом?

– Лучше всего с горчичным.

В руке появилась бутылка. Хлопнула пробка, и к облаку дыма добавилось вырвавшееся из горлышка облачко газа. Малютка чихнула.

– Крепко, ничего не скажешь. Думаю, этого газа хватило бы на целую армию.

– Стараемся, – скромно прозвучало из облака. – А могу я полюбопытствовать, о чем ты спрашивала Доброго Волшебника? Не то чтобы меня это заботило, но раз уж мы вместе едем да все такое…

– Хотела узнать, как состряпать послание, которое точно дойдет до аиста, – ляпнула малютка и лишь на последних словах запнулась, сообразив, что лучше бы ей помолчать.

Четвероног взбрыкнул, и на его теле появились трещинки, как будто он собрался распасться на четыре части.

– Через …надцать миллионов лет я вырасту, и мне потребуется это знать, – затараторила сиротка. – Конечно, сейчас я не более чем невинное дитя и, не будучи посвященной во Взрослую Тайну, не могу надеяться вызнать что-то подобное. Поэтому Добрый Волшебник и не дал мне ответа, но я получу его, когда подрасту.

Четвероног, чуть не разчетверившийся на скаку, успокоился, щели исчезли, как и не было, восстановив прежний аллюр. Важность соблюдения Взрослой Тайны признавалась всеми существами в Ксанфе. Разумеется, взрослыми существами, которые вступили в Заговор с целью не позволить детям проникнуть в страшный секрет, как вызывают приносящего младенцев аиста. Дети, естественно, возмущались подобной несправедливостью и делали все, чтобы правдами и неправдами вызнать упомянутую Тайну как можно скорее. Удивляло, однако, что стоило им добиться желаемого и разобраться с вожделенным секретом, как они немедленно присоединялись к столь ненавистному недавно Заговору и начинали скрывать Тайну от детей с тем же рвением, с каким совсем недавно старались в нее проникнуть. Поскольку подобное поведение явно лишено смысла, объяснить его можно лишь тем, что Тайна воздействует на всякого познавшего ее с помощью магии, побуждая присоединиться к Заговору. Возможно, именно эта магия заставляет уважать Взрослую Тайну даже демонов, которые не слишком уважительно относятся ко всякого рода правилам и нормам. Правда, существует и другое объяснение: демоны поддерживают Заговор Взрослых, поскольку являются прирожденными заговорщиками и заговоры как таковые для них родная стихия.

Облако запыхтело – похоже, Героиня находила ситуацию забавной.

– А ты уверена, что и вправду являешься невинной малюткой? – ехидно полюбопытствовала она. – Сдается мне, будто мы уже встречались, но тогда ты выглядела постарше, и насчет невинности…

– Скажи, – торопливо перебила ее сиротка, – а что за Вопрос задала Хамфри ты?

– Где раздобыть настоящую соль. Видишь ли, я коллекционирую различные виды соли, собрала кучу самых экзотических, но они по большей части какие-то не такие. Каменная соль слишком твердая, поваренная вся разваренная, соль земли землистая. В поисках настоящей соли я побывала даже в… впрочем, нет, это слово в присутствии невинной малютки произносить нельзя.

Метрия не могла выдать себя, ибо понимала, что в тот же миг четвероног распадется на части. Хитрая Героиня дразнила ее, прекрасно это понимая. К счастью, Метрия тоже знала толк в подобных дразнилках и знала также, что, путешествуя с демонессой, нужно держать ухо востро, даже если она обязана доставить тебя в нужное место и в нужное время. Скорее всего, получится так, что с ее дымной руки ты попадешь или в нужное время, но в ненужное место, или в нужное место, но в ненужное время. Сиротка делала все, чтобы свести подобные каверзы на нет, из-за чего даже пришлось наглотаться шипучки с горчичным газом.

– Значит, после того как ты доставишь меня куда надо, Добрый Волшебник скажет тебе, где найти соль. Настоящую, которую можно насыпать на хвост кому угодно и поймать его. Тогда от тебя никто не уйдет. Так?

– Может, и так, – буркнуло облако. – Я одно скажу: для такой, фу-ты ну-ты, «невинной» цацы ты уж больно зрело рассуждаешь.

– Это иллюзия. Не все бывает таким, каким кажется.

Тут она попала в точку, с этим утверждением не стала бы спорить ни одна демонесса. Дальше они мчались в молчании, оставляя позади новые и новые пейзажи. На глазах у малютки впереди возникали горы и леса. Они быстро росли, стремительно мчались ей навстречу, поравнявшись с ней, вымахивали до огромных размеров, а потом уносились назад, так же быстро уменьшаясь и обращаясь в ничто. Через некоторое время четвероног поскакал по мощеной дороге, то и дело пересекавшейся с другими. У перекрестков дороги вспучивались, словно стараясь произвести впечатление одна на другую, но, поскольку делали это все, преимущество не доставалось ни одной. Можно было подумать, будто пересекающиеся дороги состязаются в силе: кое-где их мостовые от натуги покрылись трещинами, но так как даже трещины соединялись одна с другой, было ясно, что это соревнование продолжается давно и без чьего-либо перевеса.

Героине дорога скоро надоела, и она возобновила диалог:

– А что за дела у Доброго Волшебника с Симург?

– Я бы сама хотела это знать. И где она, в конце концов, живет?

– А я думала, ты так и не спросишь. Она живет на Изумлинге.

– На Изюмлинге? – не поняла «несчастная сиротка». – Это что, где изюм?

– При чем тут изюм? Изумлинг – это горная гряда, опоясывающая всю землю.

– Раз она земляная, ее надо называть Иземлинг.

– Она не земляная, чтоб ты знала, а состоит из цельного изумруда. Это изумительное зрелище повергает всех в изумление.

– Могу себе представить. Должно быть, Симург любит красивые вещи.

– Она любит все на свете. Но, поскольку ей доступно все, в чем она нуждается или чего желает, я решительно не понимаю, что ты можешь для нее сделать.

– Если бы я знала, – вздохнула бедная крошка. – Может быть, она опять затеяла переместить вселенную?

На сей раз облако выглядело напуганным.

– Что – и вместе с нами всеми?

– Может быть, эта ей наскучила. Или загрязнилась, и Симург захотелось новую, посвежее да почище.

– Но мы-то все как? С нами что станет?

– Возможно, мы хлюпнемся в ничто. Разве это имеет значение?

Героиня задумалась. Пожалуй, что и нет. Но вот смертные, наверное, будут против. Потом облако потянулось.

– Отдохну-ка я полчасика. Увидишь что-нибудь интересное – разбуди.

Облако обернулось бесформенной каплей, оставив сиротку наедине с ее мыслями. Путешествие было легким и приятным, да и попасть в замок Доброго Волшебника оказалось не так уж сложно. Конечно, Хамфри ворчал на нее, так ведь он же на всех ворчит. Но почему все так просто?

Чем больше демонесса размышляла, тем сильнее ее мучило подозрение: Хамфри хотел, чтобы она явилась к нему со своим Вопросом. По той простой причине, что она была нужна ему для какого-то дела. Может быть, он был в долгу перед Симург, а той зачем-то понадобилась служба демонессы. Вот Метрия и сгодилась.

Она вздохнула. Что тут попишешь? Ради того чтобы убедить аиста доставить младенчика, ей надо будет делать, что придется. Оно того стоит.

Неожиданно скакун остановился: поперек дороги была натянута тяжелая цепь, так что продолжать бег он не мог. «Несчастная сиротка» от раздражения чуть было не перелетела через это ничтожное для демонессы препятствие, но вовремя сообразила, что скакун может ее… не так понять. Поэтому она спешилась и подошла, чтобы осмотреть звенья цепи. Каждое из них оказалось плоской продолговатой пластиной, и на каждом была выгравирована буква. Из букв складывалась надпись:

ЭТО НЕ ПРОСТО ЦЕПЬ, А ПИСЬМО. ТРИЖДЫ УЖЕ ВЕСЬ МИР ОБЕГАЕТ. ВСЯКИЙ, КТО ЭТУ ЦЕПЬ РАЗОРВЕТ, ТОТ ПОЖАЛЕЕТ И ПОСТРАДАЕТ. ВОТ ДЖОЙ ШМОЙ ЦЕПОЧКУ ПОРВАЛ И В БУХТУ-БАРАХТУ НЕМЕДЛЯ УПАЛ. А ДЖЕЙН ДОЙ ЦЕПЬ СБЕРЕГЛА И ПОТОМУ КРАСОТУ ОБРЕЛА. ЗРЯ НЕ МЕШКАЙ, ПОСПЕШИ – ЭТО ПИСЬМО ПЕРЕПИШИ, ЧТОБЫ ОНО ЦЕПЬ ПРОДОЛЖАЛО И В ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗ МИР ОБЕЖАЛО.

Сиротка подумала о том, не разбудить ли Геру, но, сообразив, что демонесса будет раздражена (а здесь определенно имело место нечто интересное), с чисто демонической любезностью решила ее не будить. Однако задумалась о том, что же делать.

Против цепочки-письма как такового она ничего не имела, однако оно преградило ей дорогу, а надо было ехать дальше. Она подумала о том, не обогнуть ли цепь, но она тянулась и влево и вправо, сколько видит глаз: возможно, и вправду трижды обегала мир. Перебраться через цепь ей бы труда не составило, но как перетащить четверонога? И под цепью скакуну не пролезть, слишком велик.

Она пожала плечами. По ее разумению, эта штуковина, что бы она ни заявляла, не имела права перекрывать дороги: охота тебе обегать мир – пожалуйста, но только или повыше, или прямо по земле, чтобы можно было перешагнуть. Ее не мог натянуть здесь Добрый Волшебник: ведь они же не на пути к замку. Значит, это обычное препятствие, и, коль скоро никак иначе его не преодолеть, придется цепочку порвать. Придя к этому выводу, она превратила крохотные сироткины ручонки в здоровенные клещи, зажала ими ближайшее звено и пустила в ход демоническую силу. Магическая уловка заключалась в том, чтобы сосредоточить большую силу на меньшей площади: эту хитрость знают все демоны.

Буквы на звеньях изменились. Они сложились в «ОЙ!», потом «ОЙ-ОЙ!», потом «ОЙ-ОЙ-ОЙ!», но она продолжала давить. Когда звено оказалось наполовину перекушенным, оно стала трепыхаться, норовя вырваться, но, как известно, бедные несчастные малютки обладают исключительной цепкостью и хваткой.

ТЫ ОБ ЭТОМ ПОЖАЛЕЕШЬ! – снова сменились буквы. – ВСЯКИЙ, КТО ПРЕРВЕТ ЦЕПЬ, БУДЕТ ПРОКЛЯТ! А-А-А-А!

Звякнуло перекушенное звено, и цепь распалась на две половинки. Путь был свободен.

– Что тут такое?

Сиротка подскочила: позади нее дрейфовало облако, увенчанное ужасающей с виду шапкой волос.

– Ничего интересного. А что это у тебя на макушке?

– Адский тупей, разумеется. Прическа такая. Помогает, видишь ли, не тупеть. Я его подцепила, когда путешествовала в… это не важно. Важно, что ты порвала цепочку, я видела. На твоем месте я бы тоже нацепила какой-нибудь защитный головной убор, поскольку эта цепь наверняка будет посылать несчетные проклятия на твою голову.

– Какой, говоришь, тупей? – переспросило заинтересованное дитя.

– Сказано же тебе – гадский.

– Ладно, пора в дорогу, – сказала несчастная сиротка, довольная тем, что вынудила спутницу исправиться. По какой-то странной причине упоминать при детях ад считалось неподобающим, тогда как на гадов этот запрет не распространялся. Оставаясь в обличье ребенка, Метрия имела возможность донимать спутницу таким манером. И это было прекрасно!

Она взобралась на скакуна, и они снова устремились в путь. Оглянувшись, Метрия приметила, что цепь злобно извивалась, но схватить их ей было не по силам. Что доставило беглянке поистине демоническое удовлетворение.

Возле реки они миновали огромный ядреный корень, окруженный порослью высоковольтных лилий. Он вылавливал в реке томных рыб, переваривал их и питал лилии образовавшейся в результате этого процесса томной энергией. Некоторые из огромных лилий нависали над дорогой, и крошка-сиротинушка замедлила бег скакуна. Растения гудели от напряжения, и она малость нервничала, не зная, чего от них ждать.

Затем она увидела здоровенное, толстое, бочкообразное существо, топтавшееся под сенью лилий. Попытка проехать мимо не удалась: оно преградило четвероногу путь и, открыв страшную, усеянную гвоздеобразными зубами пасть, сказало:

– Детка, ты слишком мала, чтобы ездить на такой большой лошадке. Шла бы ты домой.

– Почему бы тебе не пойти домой? – сердито спросила несчастная малютка, ибо что-то в этом существе ей определенно не нравилось.

– А потому, детка, что я никогда не следую собственным советам. Я Гиппократ, и мною дана клятва Гиппократа в том, что я всегда буду указывать людям, что им делать и чего не делать ради их здоровья и блага (некоторым, как слышал, это даже помогает), но на меня самого действие этих указаний не распространяется.

Объехать чудище не удавалось, оно упорно преграждало дорогу. В поисках выхода бедняжка огляделась по сторонам и приметила длинноногое, длинноухое создание, в котором признала обыкновенного зайца. Вообще-то обыкновенские существа в Ксанфе чрезвычайно редки, однако зайцы отличаются способностью попадать куда угодно, причем без билета. Вытянув руку, благо демону вытянуть ее на любую длину проще, чем смертному протянуть ноги, крошка в тот момент, когда ее пузатый собеседник на миг отвлекся, сграбастала зайца и водрузила себе на голову, сделавшись похожей на маленького волосатого тролля.

– Что за дела? – воскликнул, снова обернувшись к ней, Гиппократ. – А где же невинное дитя?

– Мне почем знать?

Гиппо расстроился, ибо по опыту знал, что давать полезные советы и указания, а главное, добиваться их исполнения от детей гораздо легче, чем от троллей. Он затопал под лилии искать пропавшую малютку, и путь вновь был свободен.

Наконец после нескончаемой скачки впереди показалась огромная зеленая гора. Она казалась ограненной, и все ее грани сверкали и переливались.

– Ну вот и Изумлинг, – сказала Гера. – Полезай на вершину, там и найдешь Симург. А мое дело сделано, так что теперь я вольна обделывать свои делишки, – с этими словами (и не совсем приличным звуком) облако исчезло.

Несчастная сиротинушка спешилась, чтобы осмотреть склон, который и впрямь оказался гранью изумруда. Гора действительно представляла собой драгоценный камень. Неожиданно из-за туч выглянуло солнце, и грани горы разбросали во все стороны ослепительные лучи. Один из них угодил в четверонога: скакун задрожал, распался на четыре части, которые тут же галопом понеслись на все четыре стороны.

Бедная крошка вздохнула: она осталась одна. И решила, что, лишившись сдвинутого на невинности скакуна, она вполне может снова принять взрослое обличье. Сиротинушка исчезла в облачке дыма и обернулась Метрией.

Она могла просто запрыгнуть на вершину, однако опасалась, что Симург этого не одобрит. Не могла она и полететь: в Ксанфе место пребывания Симург считалось зоной, закрытой для полетов. Таким образом ей пришлось отдать предпочтение самому утомительному способу подъема.

Разумеется, подниматься по гладкому изумруду было нелегкой задачей, но Метрия превратила свои ступни и ладони в круглые присоски и начала взбираться наверх. Этот магический прием достаточно прост: всякий демон, даже не закончивший УНИВЕРМАГ, знает, что присоски позволяют удержаться на гладкой поверхности. Она рассчитала, что при такой скорости доберется до вершины за несколько часов и уж тогда наконец выяснит, чего от нее хотят.

Неожиданно она услышала громовой раскат и, вытянув шею по-лебединому, обернулась на звук. Вдали появилось облако, но то была вовсе не Героиня, а, судя по размерам и сердитым рокочущим раскатам, сама Тучная Королева. Самая большая вредина из всех туч.

Метрия поняла, что это серьезная неудача. Тучная Королева имела демоническую природу, специализировалась на метеорологической магии и обладала удивительным чутьем по части возможности сделать кому-нибудь пакость. Если кто-то торопился по важному делу, Тучная Королева превращала лесные тропки в полосы непролазной грязи, а устроивших теплой ночью лагерь под открытым небом засыпала снегом, градом или и тем и другим сразу. Ну а если кто-то карабкался по изумрудному склону, Королева считала своим долгом сделать этот склон как можно более скользким, а потом сдуть беднягу прочь. Разумеется, способы совладать со злой тучей имелись, и Метрия их прекрасно знала.

Она могла сама обратиться в тучу, хоть и не такую тучную, и даже начать отбиваться от Тучной Королевы собственными молниями. Другое дело, что в этом случае Метрия нарушила бы запрет на полеты, чем могла вызвать недовольство Симург. Тучную Королеву в отличие от Метрии чье-либо недовольство совершенно не волновало, точнее, волновало, но в ином смысле. Вызвать чье-то недовольство являлось для нее величайшим удовольствием. Имела демонесса и возможность стартовать прямо на вершину горы, предоставив Королеве осыпать склон хоть снегом, хоть дождем, хоть непотребной бранью. Однако она опасалась, что это тоже может быть истолковано как своеобразная форма полета. Как ни крути, а ей не оставалось ничего другого, как присасываться к склону покрепче, выдерживая удары непогоды. Королева, ясное дело, весьма обрадовалась возможности устроить гадость бедняжке, пришпиленной к горе и не имеющей никакой возможности укрыться. Грянул гром, засверкали молнии. Туча набухла, сердцевина ее сделалась темнее ночи, а края вспучились огромными пузырями. Она приняла форму чудовищной одутловатой физиономии с круглым губастым ртом, выдувавшим ледяной ветер.

– Я тебя проучу-у-у-у-у-у-у! – прогудела туча со злобным торжеством.

На склон обрушился ливень, и поверхность изумруда сделалась мокрой, а потом, поскольку Королева не забывала обдувать гору студеным ветром, начала покрываться ледяной коркой. Метрия держалась крепко, но вот подниматься по скользкой поверхности ей становилось все труднее. Голову, чтоб не намочило, она втянула внутрь, но теперь не видела, куда двигаться.

Ситуация не сулила ничего хорошего. Рано или поздно Королева сдует ее со скользкого склона, и тогда у нее не останется иного выбора, кроме как грохнуться, словно мешок с костями, или полететь. Правда, физического вреда падение с горы не могло причинить ей, но оно стало бы нестерпимым ударом по ее демонической гордости. Ей следовало найти способ унять вредоносный ветер.

Метрия снова заглянула в чернильные глубины ядра бури, и у нее возникла идея. Что ей требовалось – так это темный светильник такого рода, какие используют, чтобы прикрыть всяческие темные делишки.

Вытянув руку, Метрия придала кулаку формы лампы, которая тут же начала испускать черные лучи. Убедившись, что темный светильник действует, она увеличила мощность, распространяя тьму вокруг себя.

Тучная Королева смекнула, что происходит, разозлилась еще пуще, и буря стала еще более яростной, а ветер еще более холодным. Все, что могло оледенеть, оледенело, а дождь превратился в град. Но Метрия под прикрытием темноты превратила свой нос в некое подобие рыла мифического обыкновенского чудовища, именовавшегося то ли папонтп, то ли дедонтп, но скорее всего, мамонт. С чего обыкновены вздумали окрестить этакое страшилище в честь мамы, никто сказать не мог, хотя, по слухам, в унылой Обыкновении иные матушки наводили на детей страх почище любого чудища. Так или иначе Метрия увенчала хобот (так именовался длинный нос обыкновенского зверя) здоровенной кувалдой и принялась скалывать лед. Склон перед ней, таким образом, уже не был скользким, и она могла без помех продолжить путь наверх. Вдобавок туча не слышала стука ее кувалды, поскольку заглушала его собственным громом.

Метрия доползла до края одной грани и перевалила на другую. Буря не прекратилась, но темный фонарь служил ей надежной защитой. Остановить демонессу Тучной Королеве не удавалось. Наконец злая туча уразумела тщетность своих усилий и, злобно пыхтя, унеслась на поиски более легкой добычи. Метрия, страшно довольная тем, что в очередной раз натянула нос противной злюке, затушила темный фонарь, убрала хобот и стала двигаться быстрее.

Через некоторое время выглянуло солнце, до сей поры прятавшееся, ибо оно боялось гнева бури. Изумрудная гора начала подсыхать: над ее склонами стали подниматься причудливые туманы, похожие в косых лучах вечернего солнца на светящиеся хвосты единорогов. Метрия задержалась, чтобы полюбоваться поразительным зрелищем, и вдруг сообразила, что пока у нее не было половинки души, такого рода красоты ее ничуточки не волновали. Сейчас она обрела возможность ценить прекрасное, даже если никак не могла его использовать.