Текст книги "Провидица"

Питер Джеймс
Провидица

Моей матери и памяти моего отца – отсутствующего друга

Счастлив заяц утром, потому что не может прочесть мысли просыпающегося охотника. Счастлив лист, не знающий, когда он упадет с ветки…

У. Х. Оден

Peter James

DREAMER

Copyright © Peter James 1989

First published in 1989 by Orion, London

© Г. Крылов, перевод, 2017

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство АЗБУКА®

* * *

Питер Джеймс родился в Великобритании, окончил привилегированную частную школу Чартерхаус, а потом киношколу. Был продюсером ряда фильмов, в том числе «Венецианского купца», роли в котором исполнили гениальный Аль Пачино, Джереми Айронс и Джозеф Файнс, а также сценаристом нашумевшего многосерийного «Ситкома перед сном» («Bedsitcom»), номинированного на премию международного фестиваля телевизионной продукции «Золотая роза» в Лозанне.

Прожив несколько лет в США, Джеймс вернулся в Англию и взялся за перо. Его авторству принадлежат более двух десятков книг, переведенных более чем на 40 языков; три романа экранизированы. Все эти произведения отличает глубокое знание психологии: автор с дотошностью ученого исследует личности полицейских и преступников. Огромным успехом пользуется серия романов о детективе Рое Грейсе: по всему миру продано свыше 30 миллионов экземпляров книг.

Писатель завоевал международное признание в мире литературы: он является лауреатом многих престижных премий за лучший криминальный триллер, в том числе «Алмазного кинжала» Ассоциации писателей-криминалистов, полученного в 2016 году. Однако детективами интересы Питера Джеймса не ограничиваются – его привлекают медицина и другие науки, включая исследование паранормальных явлений. Джеймс приглашен консультантом в полицию Суссекса как редкий знаток приемов криминалистики.

Писатель живет на два дома: в Ноттинг-Хилле (Лондон) и Суссексе, неподалеку от Брайтона. Он обожает своих домашних питомцев и коллекционирует автомобили.

Питер Джеймс по праву занимает литературную нишу между Стивеном Кингом и Майклом Крайтоном.

Mail on Sunday

Грандиозный талант… Джеймс – один из немногих писателей, чьи книги никогда не разочаровывают,

Starburst

Нигде больше не найдешь столь пронзительно точного описания типичного оруэлловского кошмара.

Shivers

В мире фантазий всегда полным-полно всяческих страшилок, однако весь ужас в том, что героиня романа находится в мире узнаваемом, реальном…

Daily Express

Книга держит в напряжении от начала до конца.

Джеймс Герберт, автор «Волшебного дома»

1

Порыв ветра принес к ней этот крик, хлестнул по лицу, словно бросив в него горсть песка, и ужалил ее сердце страхом.

Она остановилась, прислушалась. Новый порыв сорвал с деревьев еще несколько ранних осенних листьев и понес их по полю. А потом она снова услышала крик.

Один-единственный душераздирающий крик, исполненный дикого ужаса, пронзивший ее, словно нож.

«Уходи, – говорил он. – Спеши. Беги, пока еще не поздно!»

Несколько мгновений Саманта колебалась. А потом бросилась на крик.

Саманта, или, как все ее звали, Сэм, была маленькой худенькой девочкой, ей всего несколько дней назад исполнилось семь. Каштановая челка упала малышке на глаза, она нетерпеливо отбросила ее, наступила на камушек на тропинке, споткнулась.

Остановилась, тяжело дыша, огляделась: осмотрела борозды коричневой почвы, тянувшиеся вдоль пустоши; лес, подступавший к пустоши с двух сторон; сарай за калиткой в дальнем ее конце. Затем прислушалась к новому порыву ветра, но тот донес до ее слуха лишь звук заскрипевшей двери. Сэм снова побежала, теперь уже быстрее, стараясь не ступать на камни, кирпичи, рытвины; песок вылетал у нее из-под подошв.

– Иду, – сказала она, замедляя бег и, переводя дыхание, остановилась, нагнулась, чтобы завязать шнурок кроссовки. – Сейчас. Осталось совсем чуть-чуть.

Она в нерешительности застыла на некотором расстоянии от сарая Кроу – громадного, темного, заброшенного. Половина двери у него отсутствовала, и девочка заглянула в его черное нутро. Будь рядом подружка, она зашла бы в сарай без колебаний, но вот идти туда одной… Одной было страшновато. Саманте прежде доводилось играть тут поблизости, и у нее имелись свои укромные местечки, однако она всегда старалась держаться от сарая на безопасном расстоянии, достаточном, чтобы то, что прячется там, в темноте, не могло выпрыгнуть и схватить ее. Половинка двери приоткрылась на несколько дюймов, и петля снова завизжала, как раненое животное. Где-то наверху раздался хлопок, потом еще один, и девочка испуганно подпрыгнула, но облегченно перевела дыхание, увидев, что это кусок покоробившегося кровельного железа то приподнимается на ветру, то с громким стуком падает обратно.

Медленно, опасливо прошла она мимо полусгнившей доски, мимо гнутого и проржавевшего велосипедного колеса и вступила через дверь в черное безмолвие. В нос ей тут же ударили вонь гниющей соломы и застарелый запах мочи. Почувствовала Сэм и еще какой-то запах, определить который не смогла, но от него кожа у нее покрылась пупырышками, ей захотелось развернуться и бежать – то был необычный, пугающий аромат опасности.

Девочке показалось, что крик, который она слышала, все еще продолжает звучать в воздухе.

Она осмотрелась в темноте, с трудом различив на полу в столбе пыльного света пустое корыто, старую молотилку и часть древнего плуга. По ветхой приставной лестнице можно было подняться на чердак, и Сэм уставилась в еще более темную черноту, услышала какой-то странный звук, доносящийся оттуда, а затем шепот.

Голова у малышки закружилась от ужаса.

Потом до нее донеслись характерные звуки, будто кто-то надувал резиновую лодку насосом, и тихий, жалобный стон:

– Не-е-ет.

И опять все сначала.

Сэм подбежала к лестнице, стала карабкаться наверх, не обращая внимания на то, что лестница прогибается и в любую секунду может сломаться. Девочка старалась не думать, что сейчас она окажется в непроглядной темноте. Она поднялась на самый верх, выбралась на грубые деревянные балки, покрытые толстым слоем пыли, и поморщилась: ей в палец попала заноза.

– Нет. О-о! Нет. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста…

Голос затих, теперь до Сэм доносилось лишь сдавленное дыхание. Она вновь услышала звуки, похожие на то, как если бы работал насос, теперь они были значительно громче и сопровождались каким-то невнятным мычанием. А затем раздался девичий голос – осипший, умоляющий, хриплый, прерывающийся:

– Не надо! Пожалуйста, не надо! Пожалуйста! Нет! О боже!

Ее рука нащупала что-то круглое и твердое, вроде пластмассовой коробочки с выходящим из нее проводом. Наверное, выключатель. Сэм нажала кнопку – в нескольких дюймах у нее над головой загорелась голая лампочка, и девочка, моргнув, увидела тюки соломы, высоко наваленные впереди, и узкий темный проход между ними наподобие коридора.

Несколько секунд вокруг было тихо. Потом раздался всхлип, который резко оборвался. Дрожа от страха, Сэм пошла за своей тенью между тюками сухой, издающей едкий запах соломы, которая была навалена до самой кровли. Она осторожно ступала на балки, пока ее тень не слилась с остальной темнотой.

Прямо перед нею раздался еще один всхлип, а затем какой-то резкий звук наподобие щелчка, его сменил жуткий хрип, а затем воцарилась полная тишина. Сэм замерла, сердце ее испуганно забилось, когда она увидела, как из темноты поднялась какая-то фигура и поковыляла в ее сторону, вытягивая к ней руки. Девочка стала отступать, делая осторожные шаги, нащупывая ногами балки, дрожа всем телом, дотрагиваясь руками до колючей соломы, чтобы не упасть, и глядя широко распахнутыми глазами на фигуру, которая наступала на нее из темноты, вырисовываясь с каждым шагом все четче.

Внезапно Сэм ясно поняла: вовсе не тень скрывает лицо незнакомца, а балаклава – черный вязаный шлем, закрывающий лоб и лицо, с прорезями для глаз, носа и рта.

Теперь она видела и руки: правая оказалась изуродованной, всего с двумя пальцами – большим и мизинцем; эта рука тянулась к ней из темноты, словно клешня.

Сэм споткнулась и упала на спину прямо под лампочкой. Перевернулась, поднялась на ноги и попыталась отступить назад, но снова споткнулась и услышала хруст – это ее нога провалилась сквозь прогнивший чердачный пол.

– Ты, маленькая сучка! Какого хрена тебе здесь надо?

Она ощутила, как его ладони сомкнулись у нее на шее, почувствовала его двупалую руку, сильную, невероятно сильную, словно стальные щипцы. В нос ей ударил запах лука и пота, старого, застоявшегося пота, который словно бы многие недели впитывался в одежду, а теперь вдруг вырвался наружу; ну а луком от мужчины воняло так, что у бедняжки заслезились глаза.

– Я… я просто была…

Она замолчала, сильные руки еще крепче сжали ее шею, сдавили кости, пытаясь сломать их. Сэм дернулась, потом споткнулась и упала на пол, увлекая за собой мужчину. Ее спину пронзила мучительная боль, но она поняла, что свободна; перевернулась, опять услышала его мычание, перевернулась еще раз и встала на ноги. Почувствовала, как он ухватил ее за свитер, потащил; девочка задергалась, пытаясь вырваться, но снова споткнулась и упала.

Попробовала было подняться, но рука мужчины ухватила ее за плечо, прижала к полу; а потом он лег на нее сверху и обхватил коленями с обеих сторон, полностью обездвижив. Сэм вновь ощутила зловонное дыхание, ее словно обдавал теплый нечистый ветер, впитавший в себя запах свежего лука.

– Хочешь, чтобы я тебя трахнул, малявка?

Мужчина рассмеялся, а Сэм уставилась на черную балаклаву, ярко освещенную теперь лампочкой наверху, увидела сквозь прорези безумное сверкание его глаз и гнилые зубы. Он откинулся назад, расстегнул ремень. Ветер снова приподнял оторвавшийся кусок покореженного железа на крыше, и на них на одно мгновение хлынул дневной свет, но потом железо с громким хлопком вернулось на прежнее место. Мужчина поднял голову, и Сэм прыгнула на него, вцепилась ногтями в его лицо, вдавила пальцы в глаза. Пальцы левой руки неожиданно ушли слишком глубоко, и Сэм почувствовала что-то жуткое, студенистое, а потом услышала с пола такое громыхание, словно бы по нему покатился каменный шар.

Сильная рука ударила ее по щеке.

– Ах ты, маленькая сучка, ты что это сделала? Что ты натворила?

Девочка уставилась на него, дрожа всем телом, вытащила палец из пустой глазницы, которая теперь представляла собой красное слезящееся месиво с наползшей на него бровью. Сэм почувствовала, как ее враг откинулся назад, ухватившись за лицо руками, и воспользовалась этим: высвободила ногу и со всей силы ударила его в лицо. Голова насильника резко запрокинулась, задела лампочку, та треснула, и все вокруг погрузилось в полную темноту. Малышка откатилась в сторону, отчаянно пытаясь нащупать лаз, но тут снова почувствовала руки мужчины на себе: он отбросил ее на пол, а потом снова подмял под себя. Сэм начала отчаянно лягаться, закричала, принялась размахивать руками, бить наугад, чувствуя совсем рядом его дыхание. Лицо мужчины приблизилось к ней на расстояние нескольких дюймов, и вдруг лучи света хлынули внутрь – ветер снова поднял оторвавшийся лист железа, и Сэм отчетливо увидела совсем рядом красную пустую глазницу.

– Помогите!

– Сэм?

– Спасите меня!

– Сэм? Эй, Сэм?

Девочка принялась молотить руками изо всех сил и вдруг почувствовала, что мужчина отпустил ее и она падает, а потом стремительно катится по мягкой земле… Свет здесь был совсем другой; она попыталась встать, но упала вперед и опять покатилась с невероятной скоростью.

– Помогите, пожалуйста, помогите!

– Сэм?

Голос звучал мягко. Девочка снова увидела свет, льющийся откуда-то из открытой двери поблизости, а потом над нею склонился чей-то силуэт.

– Нет! – крикнула она и откатилась назад.

– Сэм. Успокойся, малышка. Все хорошо.

«Голос другой, – поняла она. – И свет тоже не такой, как был там».

– Тебе просто приснился страшный сон. Ночной кошмар.

Значит, это был сон? Она глотнула воздуха. Присмотрелась к фигуре. Молодая девушка. В падающем с лестничной площадки свете видны ее длинные светлые волосы. Сэм услышала щелчок выключателя, потом еще один.

– Лампочка, наверное, перегорела, – сказал нежный девичий голос. Это же Анни, ее приходящая няня. – Испугалась, бедняжка? Тебе приснился страшный сон, да?

Сэм увидела, как Анни подошла к ней поближе, наклонилась. Услышала еще один щелчок, и тут же загорелась прикроватная лампочка в виде собачки Снупи. Собачка улыбалась ей: «Все хорошо, Сэмми!» Запрокинув молодое веснушчатое личико, няня смотрела в потолок, ее светлые волосы разметались по плечам. Девочка тоже взглянула вверх и увидела, что лампочка треснула. Из патрона торчали только осколки стекла.

– Как это случилось, Сэм?

Малышка молча разглядывала патрон.

– Сэм, ты меня слышишь?

– Это он ее разбил.

Анни нахмурилась:

– Кто, Сэм? Кто разбил лампочку?

Девочка услышала внизу громкие голоса, потом музыку. «Телевизор», – поняла она.

– Вынимала, – ответила Сэм. – Это Вынимала разбил лампочку.

– Кто? – Няня недоуменно посмотрела на свою подопечную, поправила бретельку ее вельветового комбинезона. – Что еще за Вынимала, Сэм? Кто это такой?

– А что ты смотришь?

– Что смотрю?

– Ну, по телевизору.

– А! Да фильм какой-то… не знаю названия – я уснула. Ой, да ты порезалась. У тебя осколки в волосах и на лбу. И на пальце. Стекло повсюду. – Анни покачала головой. – Я оставила свет включенным, и, похоже… – Она снова оглянулась. – Вероятно, лампочка взорвалась. Подожди, не двигайся. – И няня осторожно извлекла стекло из волос Сэм.

– А мамочка с папочкой еще не вернулись, Анни?

– Нет еще. Надеюсь, им там весело. – Она зевнула.

– Ты не уйдешь, пока они не вернутся?

– Нет, конечно. Но твои родители придут уже совсем скоро.

– А куда они уехали?

– В Лондон. На бал.

– Мамочка была похожа на принцессу, правда?

Анни улыбнулась:

– У нее очень красивое платье. Ну вот. – Она направилась к мусорной корзине, но по пути остановилась, подняла что-то с пола. – Осколки повсюду. Если будешь вставать, надевай тапочки. Я принесу совок и щетку.

Сэм услышала, как звякнуло стекло, падающее в корзину, а потом раздался резкий звонок в дверь. Малышка от неожиданности подпрыгнула в постели.

– Наверное, это твои родители вернулись. Должно быть, забыли ключи.

Сэм прислушалась: Анни спустилась по лестнице, потом открылась входная дверь. Она ждала услышать голоса родителей, но внизу царила странная тишина. Девочка подумала, что фильм по телевизору, наверное, уже закончился. Потом раздался щелчок дверного замка – и снова тишина. Наконец послышался тихий гул мужского голоса, – нет, это не папа. Затем зазвучал и другой мужской голос, тоже незнакомый. Удивленная и заинтригованная, Сэм выскользнула из кровати, подошла на цыпочках к двери и, прячась, выглянула с площадки вниз.

Анни разговаривала с двумя полицейскими – они стояли смущенно, держа фуражки в руках.

«Что-то случилось, – поняла Сэм. – Что-то очень плохое».

Она напрягла слух, но кто-то словно бы выключил звук, и она могла только видеть, как люди внизу беззвучно разевают рот.

Потом Анни отвернулась от полицейских и медленно, мрачно стала подниматься по лестнице, а те остались стоять внизу, все так же держа головные уборы в руках.

Няня посадила Сэм на кровать, укутала ее в одеяло, словно в шаль. Промокнула платком лицо девочки, вытащила из волос еще несколько осколков, положила их на прикроватный столик и уставилась на воспитанницу большими печальными глазами. И тут Сэм заметила на щеке у Анни слезу. Она никогда еще не видела, чтобы взрослые плакали.

Няня взяла руки малышки в свои, чуть сжала их, потом посмотрела на нее в упор и сказала:

– Сэмми, твои мама и папа попали в аварию. Они больше не вернутся домой. Они теперь… на небесах.

* * *

На протяжении следующих двадцати пяти лет мужчина в балаклаве ни разу не снился Сэм. Постепенно он стал смутным воспоминанием, чем-то из ее детства, вроде давно забытых игрушек, ржавых качелей или укромных уголков, которые теперь были застроены домами с аккуратными газонами. Она думала, что этот человек исчез навсегда.

Однако, как выяснилось, он про нее не забыл.

2

Сэм набрала на клавиатуре компьютера ряд цифр, а потом устало откинулась на спинку стула и закрыла глаза; в голове у нее гудело и стучало, словно пылесос, работавший в коридоре за дверью. Она посмотрела на часы. Двадцать минут седьмого. Среда, 22 января. Господи, как время летит. Только вчера, казалось, праздновали Рождество.

Она развернулась в кресле и посмотрела сквозь свое отражение в окне на тонкие струйки дождя, которые безмолвно падали в темноту быстро пустеющих улиц Ковент-Гардена. Это был самый мокрый из всех дождей: такой, кажется, хлещет на тебя со всех сторон, проникает под одежду, под кожу и даже словно бы обдает тебя брызгами с тротуара.

Да еще эти вечные сквозняки: от окна немилосердно дуло. Сэм втянула голову в плечи, потом потерла ладони одну о другую. Отопление отключили, и в кабинете стоял холод. Она посмотрела на лежавший рядом с монитором эскиз – раскадровку рекламного ролика. Первый кадр изображал морской берег с пальмами. На следующем из моря выбегали мужчина и женщина – оба красивые, в дорогих купальниках, и даже над загаром их, похоже, поработал дизайнер. Третий кадр: женщина пробует шоколадку, которую держит в руках мужчина. И подпись: «Шоколад „Сам по себе“. Эту плитку хочется съесть в одиночестве… или разделить с очень близким другом».

Убранство кабинета было простым: белые стены и черная офисная мебель. Только в углу пряталось какое-то чахлое растение, решительно пресекавшее все попытки Сэм заставить его зазеленеть в полную силу. Уж она и поливала его, и разговаривала с ним, и музыку ему ставила, и листья молоком мыла (после чего оно страшно воняло несколько дней), и подвигала его поближе к окну, и, наоборот, отодвигала подальше, – все тщетно. Правда, растение не засыхало настолько, чтобы можно было с чистой совестью его выбросить, но в то же время и не приобретало надлежащего вида, чтобы стоило держать его в кабинете. Клер, коллега Сэм, с которой они делили кабинет, сказала однажды, что это, наверное, домашнее растение, а не офисное. У Клер были довольно странные представления о многих вещах.

Стены кабинета пестрели графиками и фотографиями, тут и там виднелись стикеры с напоминаниями, что нужно сделать. А столов здесь было только два: ее собственный, где царил относительный порядок, и стол Клер, который был просто стерильно чист, абсолютно идеален, что действовало на нервы. Перед уходом Клер неизменно приводила свое рабочее место в безупречный вид, причем делала это с самодовольным выражением лица, словно бы давая понять, что одному богу известно, вернется она сюда снова или нет.

Сэм услышала приближение пылесоса по коридору – стук, грохот, жужжание – и зажмурилась, пытаясь прогнать из головы боль, которую с трудом отличала от воя пылесоса. Дверь открылась, и вой усилился тысячекратно. Сэм подняла голову, собираясь поздороваться с Розой, но вместо уборщицы в кабинет вошел ее босс, Кен Шепперд. Лицо Сэм растянулось в улыбке.

– Привет. Извините, что не пришел раньше, но тут у меня было… – Кен помахал правой рукой в воздухе, потом описал ею круг, словно разматывая клубок.

– Ничего страшного, – сказала она. – Я просто хотела узнать кое-что насчет шоколада «Сам по себе». Уточнить, кому вы поручите съемки рекламного ролика.

– Сэм, а что это вы такая бледная? Не простудились?

– Голова побаливает. Наверное, от этого монитора. Думаю купить для него защитный экран.

– У меня есть аспирин.

– Спасибо, не беспокойтесь.

Он подошел к ней, неугомонный мужчина лет сорока пяти, одетый как студент; седеющие волосы вечно взъерошены (интересно, босс вообще ходит когда-нибудь к парикмахеру?); лицо приветливое, но помятое, как и его джинсовая рубашка; проницательные голубые глаза добродушно улыбаются. Кен остановился у стола Клер:

– Образцовый порядок, правда?

– Это камушек в мой огород? – усмехнулась Сэм.

– Как она вам?

Клер работала у них всего несколько недель. Ее предшественница Лара ушла без предупреждения. Просто как-то в понедельник не появилась на службе, а на следующий день прислала письмо, сообщавшее, что она, дескать, страдает от нервного перенапряжения и врач посоветовал ей сменить работу.

– У меня к ней претензий нет, – сказала Сэм. – Говорит она мало.

– Да, помнится, вы жаловались, что Лара слишком много болтает. А как Клер справляется со своими служебными обязанностями?

Сэм пожала плечами.

– И как прикажете это понимать? Так нравится вам, как Клер работает, или нет?

Она снова пожала плечами:

– Мне вначале казалось, что новенькая очень даже ничего… но… в общем, я не знаю.

– А по-моему, так Клер довольно толковая. Дадим ей время.

– Как прикажете, сэр!

Кен подошел к Сэм, встал рядом, просмотрел раскадровку.

– Джонси, – сказал он. – Я хочу, чтобы съемками занялся Джонси. Свяжитесь с ним.

– А если Джонси не сможет?

– Я уже говорил с ним. – Кен прищурился, глядя на эскиз. – «Сам по себе». Веселенькое название для шоколадки.

– Я думаю, вполне подходящее.

Босс прочитал вслух:

– «Как и у кокосового ореха, у шоколада „Сам по себе“ все самое вкусное внутри».

Он сделал шаг назад, погладил живот, повторил фразу еще раз басом. Сэм рассмеялась.

– «Шоколад „Сам по себе“, – прогремел Кен. – Плитка, которая не тает на солнце… „Сам по себе“ – первая в мире предварительно переваренная еда. Вам даже не нужно ее есть – только купить и выбросить в сортир».

Сэм улыбнулась и покачала головой. Кен закурил, и от запаха табака ее мигрень усилилась. Она смотрела, как шеф вышагивает по кабинету, разглядывает графики на стенах, – на этот год уже заказано восемнадцать рекламных роликов, а в прошлом году они сделали сорок три. Кен брал по десять тысяч фунтов за каждый день режиссуры, и фирма получала проценты от стоимости продукции. Если бы ему не нужно было возвращать долги и платить жене алименты, он бы давно уже разбогател. А если бы Кен еще сдерживал свой характер и приноравливался к быстро изменяющейся моде, то и вовсе стал бы миллионером.

– Надеюсь, вы собираетесь быть паинькой на завтрашней встрече? – поинтересовалась Сэм.

– Быть паинькой? – переспросил он.

– Да. – Она улыбнулась.

Босс кивнул, как непослушный школьник.

– На кону большие деньги, Кен.

– Смету уже составили?

– Как раз собираюсь распечатать.

Кен посмотрел на свои часы – стильные солидные часы для настоящих мачо, оснащенные шишечками и водонепроницаемые, способные выдержать погружение на глубину до пятисот метров (очень удобно при принятии ванны, заметила как-то Сэм). И предложил:

– Не хотите промочить горло?

– Нет, спасибо. Я сегодня собираюсь вернуться вовремя, чтобы успеть уложить Ники. А то вчера припозднилась.

– Да мы быстро.

– Что это вам вдруг так загорелось?

Кен сложил руку в кулак и ткнул большим пальцем вниз.

– Там открылась бильярдная. Собираюсь встретиться с двумя новыми ребятами из рекламного агентства «Лоу Говард-Спинкс». Бизнес прежде всего, – добавил он, заметив выражение ее лица.

– Скажите, какой бизнесмен! – поддразнила шефа Сэм.

* * *

«Дворники» видавшего вида «ягуара» преобразовывали дождь в прозрачную пленку на лобовом стекле, что лишь ухудшало видимость. Переживая, что Ники опять ляжет спать без нее, Сэм ехала быстро, напряженно вглядываясь в дорогу впереди. Миновала Тауэр, на зубчатых стенах которого повисла ярко освещенная взвесь дождя, затем Доклендс, сбросила скорость, свернув на Уэппинг-Хай-стрит, чтобы не слишком растрясти на брусчатке двадцатипятилетнюю старушку-машину. Проехала темный квартал строящихся домов, большой освещенный рекламный плакат, гласивший: «ОБРАЗЦОВЫЕ КВАРТИРЫ», а потом еще один: «ПРИБРЕЖНЫЕ ДОМА – ПРИБРЕЖНЫЙ СТИЛЬ ЖИЗНИ». «Купи себе стиль жизни, – подумала она. – Мне, пожалуйста, фунт салями, два арбуза и стиль жизни».

Сэм проехала по темной улице – наверное, такая же темнота царила здесь и сто лет назад, – повернула направо и направилась мимо склада на неосвещенную парковку. Вышла из автомобиля, вдохнула маслянистый соленый запах Темзы, взяла с пассажирского места дипломат, тщательно закрыла дверь и под проливным дождем поспешила к дому, опасливо поглядывая на темные закоулки. Когда под напором усилившегося ветра неожиданно задребезжала металлическая ограда, Сэм испуганно вздрогнула.

Она поднялась по ступенькам на крыльцо, и тут же с сухим металлическим щелчком автоматически включился свет. Сэм набрала код на домофоне, вошла внутрь, закрыла за собой дверь. Ее шаги отдавались гулким эхом, когда она шла по каменному полу тускло освещенного вестибюля, мимо стальных подпорок, выкрашенных в ярко-красный цвет, двух громадных дубовых бочек, установленных в нишах стены. Как ни крути, а невозможно скрыть, что это ныне жилое здание было когда-то громадным мрачным складом, построенным в стиле викторианской готики.

Сэм вошла в кабинку лифта, что означало ступить в темноту, поскольку свет зажигался только после того, как закрывалась дверь. До чего же внутри жутко. И как медленно движется лифт. Она прислонилась к стене кабинки, которая ползла на последний этаж, и подумала: «Хорошо еще, что у нас в доме всего пять этажей, а не двадцать пять, иначе за время подъема можно было бы успеть пообедать». Наконец лифт с рывком, который всегда чуть не сбивал Сэм с ног, остановился, и она, выйдя в коридор, направилась к своей двери, отперла ее и вошла в их громадную квартиру. Ники сломя голову бросился ей навстречу по коридору; рубашка выбилась из штанишек, светлые волосы падают на лицо.

– Мамуля пришла! Ура!

Она наклонилась, прижала сына к себе, и он тоже обхватил ее двумя руками, крепко поцеловал в обе щеки, а потом посмотрел на нее и торжественно сообщил:

– Я теперь инвестор.

– Да неужели, Тигренок?

– Да, инвестор! И у меня есть фортпель.

– Фортпель? – недоуменно переспросила Сэм.

– Ага! Я сегодня заработал три фунта.

– Целых три фунта? Какой молодец. И как же ты их заработал?

– Из фортпеля. Меня папа научил.

– Да что же это за фортпель такой?

Он взял мать за руку:

– Идем, я тебе покажу. – Ники посмотрел на нее, его большие голубые глаза сияли восторгом. – Мы рискуем.

– Ты рискуешь?

– Ага!

– Нужно говорить не «ага», а «да», дорогой.

– Ага, – подначил он маму, вырвал руку и побежал по коридору, на миг повернув голову. – Ага!

Сэм поставила дипломат, сняла пальто и пошла за сынишкой по громадному холлу, а потом по коридору в его спальню.

– Папа! Покажи маме, сколько денег мы заработали!

Ники стоял на красном ковре возле отца, который опустился на колени перед маленьким детским компьютером. Рядом в пепельнице дымилась сигарета, в одной руке муж Сэм держал стакан с виски, а другой стучал по клавиатуре. Высокий, крепкого сложения, Ричард Кертис даже на коленях производил впечатление великана, особенно в этой захламленной детской. Он повернулся, посмотрел на жену и улыбнулся, словно бы спрашивая: ну что, у нас все по-старому?

– Привет, Багз. – Это было ее домашнее прозвище. Ричард почему-то считал, что жена похожа на мультяшного кролика Багза Банни.

Сэм несколько секунд смотрела на мужа: на его красивое какой-то старомодной красотой лицо, которое принадлежало скорее Голливуду сороковых, чем Лондону восьмидесятых, на его гладко причесанные волосы и розовую рубашку с расстегнутым воротом, на тугие подтяжки и брюки в тонкую полоску. Она смотрела на этого человека, которого так сильно любила прежде и который теперь казался ей чуть ли не чужим.

– Хорошо прошел день? – спросил он.

– Просто отлично. – Сэм наклонилась скорее ради Ники, а не по какой-либо иной причине, прикоснулась к щеке мужа своей, почувствовав его вечернюю щетину, и легким прикосновением губ изобразила поцелуй. – А у тебя как дела?

– Так себе. Рынок осторожничает.

– Покажи ей, папуля. – Ники возбужденно похлопал отца по спине.

– Мы сделали ему маленький портфель. Положили туда несколько акций, и я буду обновлять их каждый день в соответствии с рыночным курсом.

– Прекрасно, – безучастно произнесла она. – И кем же будет наш сын? Самым юным яппи в мире?

– Яппи-папи! – сказал Ники, подпрыгивая. – У нас есть белка.

– Не белка, Тигренок, а БЕЛК – Британская единая лесопромышленная компания.

По всей детской: на полу, полках и подоконниках – теснились игрушки, главным образом машинки. Ники обожал машинки. Обезьянка с двумя музыкальными тарелками стояла на подоконнике с таким видом, будто собралась прыгнуть вниз. Ричард еще постучал по клавиатуре, Ники внимательно наблюдал за ним.

Ники.

Их сын чувствовал, что между мамой и папой что-то произошло. У детей вообще очень развита интуиция, и мальчик понимал, что каким-то образом виноват во всем папа. Казалось, это еще больше сблизило Ники с Ричардом, если только такое было возможно.

Папочкин сыночек. Сэм чуть не умерла во время родов, но ее сыном по-настоящему Ники, похоже, так никогда и не станет. Вечно тянется к отцу. Эти двое всегда прекрасно ладили и были очень близки. Машины. Самолеты. Лего. Игры. Катание на лодке. Рыбная ловля. Пистолеты. А теперь еще и компьютер – отец подарил ему на Рождество детский ноутбук. Ричард всегда учил Ники. Он разбирался в его игрушках и знал, как в них играть. Ричард был его приятелем.

– Акции «Американ экспресс» упали на два с половиной пункта.

– Это значит, что мы потеряли деньги?

– Боюсь, что так.

– Ну во-о-от.

– Пора принимать ванну, Ники.

– Можно поиграть еще немножко?

– Нет, ты и без того уже опоздал. Давай напускай воду. А мама пойдет переодеться. – Сэм вышла из комнаты и увидела няню Ники – та выходила из кухни.

– Привет, Хелен.

– Добрый вечер, миссис Кертис, – смущенно ответила вечно неуверенная в себе Хелен.

– Все в порядке?

– Да, спасибо. У Ники в школе все хорошо. Учителя им довольны, говорят, мальчик делает большие успехи в арифметике.

– Ну, это Ники явно пошел в отца – у меня к математике нет ни малейших способностей.

Сэм вошла в их спальню и ощутила тот же холод, что и в кабинете на работе; холод, казалось, преследовал ее повсюду. Она вперила взгляд в висевшую на стене картину в ярких теплых тонах, изображавшую полулежащую обнаженную женщину с большой грудью и жестким кустиком волос на лобке. Эту хитро улыбающуюся красотку Сэм видела каждое утро. Ричарду нравилась эта женщина, это он настоял на том, чтобы ее тут повесить. Сэм села на кровать с четырьмя столбиками, сняла туфли, потом ненадолго прилегла. С зеркальной панели сверху на нее смотрело собственное отражение: мокрые от дождя волосы прилипли к голове, лицо слишком бледное, просто белое. Зеркала были в спальне повсюду. Ричард был просто на них помешан.