Текст книги "Провидица"

* * *

Сэм и Кен стояли в маленькой монтажной без окон среди коробок с пленками, полосок целлулоида и липких ярлыков – их тут были миллионы, наклеенных на все вокруг и исписанных фломастерами. Они смотрели на маленький экран монтажного стола «Стинбек».

Тони Райли, их монтажер, погасил верхний свет, и аппарат слегка загудел, закрутился. На экране возник капот кремового автомобиля – длинный, стильный, винтажный. Затем чья-то рука включила на приборной доске радиоприемник.

«Я в раю… Я в раю… Я в раю…» Сэм мысленно пропела слова еще не записанной песни, которой будет сопровождаться картинка. Камера отъехала назад, на экране появился молодой, хорошо одетый мужчина: он катил сквозь ночь в «мерседесе»-кабриолете пятидесятых годов. Молодой человек постукивал по рулю в такт ритму и вел машину очень медленно, она ползла как черепаха. Камера показала его лицо крупным планом – гладкое, самоуверенное, жизнелюбивое, после чего переместилась вперед, продемонстрировав длинную узкую улицу, застроенную по обе стороны симпатичными коттеджами.

Двери всех домов были открыты, и возле каждой стояла фривольно одетая девица. Мужчина медленно вел машину, а они выходили поближе к дороге, чувственно гладили автомобиль руками, ногами, пальмовыми ветвями, соблазнительно приподнимали на себе платья, показывали чулки с подвязками. Человек за рулем крутил головой то в одну, то в другую сторону, напевая: «Я в раю… Я в раю… Я в раю…»

Потом смена кадров: два санитара катят по улице больничную койку, на которой кто-то лежит. Девушки в страхе отшатываются в стороны, в безмолвном ужасе наблюдают, как каталка останавливается перед «мерседесом». Камера дает крупным планом лицо несчастного – это тот самый молодой человек, что прежде сидел за рулем машины.

«Ад или рай… – Слова эти автоматически пронеслись в голове Сэм. – Не перекладывайте выбор на кого-то другого. Пользуйтесь презервативами».

Камера проезжает мимо койки и снова показывает «мерседес», брошенный у края дороги и охваченный пламенем. Впереди вдоль улицы горят другие машины, из окон домов появляются языки пламени.

Аппарат со щелчком выключился, вспыхнул верхний свет.

И воцарилось молчание. Вечно это молчание, черт бы вас всех подрал.

Первый режиссерский монтаж.

Сценарий Кена Шепперда, лауреата международных премий. Гонорар берет аж двадцать тысяч.

Молчание затягивалось.

«Мы уложились в бюджет, – подумала Сэм. – И это полностью моя заслуга. Кена надо держать в узде, а то, будь его воля, он бы все денежки профукал и оставил нас без прибыли. С ним ни на минуту нельзя расслабляться».

Том Хоксмур, высокий ироничный автор рекламных текстов, с морщинистым от пьянства лицом и пышной шевелюрой светлых волос (все таких же, как и двадцать лет тому назад), тоже хранил молчание. Помалкивали и Юан Драйвер и Бентли Хьюз из агентства «Криэйтив тим».

Хоксмур выпустил первую ракету:

– В каком музее вы откопали этот чертов «мерс»?

– А та девица в боа из перьев, – подал голос Бентли Хьюз, – вы вроде как собирались снять крупным планом момент, когда она забирается на капот и демонстрирует все свои прелести?

– Да я бы и за миллион лет не протащил это через Ай-би-эй,[5]5
  Ай-би-эй – британская организация, регламентирующая и регулирующая телевизионную рекламу.


[Закрыть] – ответил Кен.

Щелкнули зажигалки. Кен, Том, Тони Райли – трое из шестерых присутствующих – закурили. Сэм с удовольствием бы к ним присоединилась. Очень хотелось курить. От дыма она чихнула. Открыла сумочку, поискала платок – не нашла. Очень странно. Сэм расстегнула внутренние кармашки, проверила там. Она ясно помнила, что взяла носовой платок – белый, с вышитыми на нем инициалами. Она могла голову на отсечение дать, что положила его в сумочку.

– Эти девицы, – заявил Хоксмур, – совершенно не похожи на уличных девок. Скорее уж, милые соседки в маскарадных костюмах.

– Я думал, что именно это и имелось в виду, – медленно и четко проговорил Кен.

– В сценарии сказано: уличные девки. Проститутки, шлюхи. А не девчушки, одевшиеся для смеха в мамины вечерние платья. – Хоксмур вперился взглядом в Сэм. – Что вы думаете об этих девицах, Сэм? Вам они кажутся сексуальными? – Он похотливо улыбнулся ей. – Что вообще женщинам кажется сексуальным в других женщинах?

– Но, Том, я считала, что целевая аудитория этого рекламного ролика – подростки, – сказала она, с трудом сохраняя спокойствие. – Навряд ли тинейджеры ходят к проституткам. Они спят с соседками и считают, что это безопасно. Мы именно таких девушек и подобрали.

– А давайте вернемся к этой девице в боа.

– А давайте посмотрим ролик еще раз.

* * *

– А давайте напьемся, – предложил Кен, когда они шли по Уолдур-стрит.

Пасмурное утро перешло в ясный день, вот только было очень холодно: свежий ветер прямо обжигал. Они заглянули в тратторию. Было еще рано. Все аккуратное, нетронутое: чистые розовые скатерти, сверкающие столовые приборы, рогалики, итальянские хлебные палочки в пакетиках.

* * *

Сэм все еще нетвердо держалась на ногах, когда в начале седьмого вышла из офиса, во рту до сих пор ощущался тухловатый вкус тминной водки и кофе. Она попыталась подсчитать, сколько же они с Кеном выпили: две (или три?) бутылки вина, потом ликер. Не меньше двух бокалов. «Проясняет мысли», – сказал Кен.

Проясняет мысли? Ну-ну! Сэм зажмурилась, моргнула, и все огни раннего вечера дружно сместились влево. Она ощущала тупую боль в животе и острую как нож боль в центре лба; да к тому же ее слегка трясло – явно сегодня переборщила с кофеином.

Сэм споткнулась о тротуарную плитку. Направляясь к парковке, поняла, что от холодного воздуха ей стало только хуже. Сэм остановилась: нет, сегодня определенно не стоит садиться за руль. Увидев появившееся из темноты свободное такси, она вышла на проезжую часть и подняла руку.

– Уэппинг-Хай-стрит, – сказала она водителю. – Дом шестьдесят четыре.

И подумала, что, наверное, произносит сейчас слова не очень четко. Заднее сиденье, казалось, поднялось навстречу пассажирке, и поэтому Сэм не села, а буквально рухнула на него. Ну что, теперь можно и ненадолго отключиться. В ресторане тоже на какое-то время наступило забвение, и она чувствовала себя хорошо, просто отлично, так, будто стоит на вершине мира.

Кен не высмеял ее сон. Напротив, он проявил интерес, хотел услышать все подробности, помог ей сравнить сон с событиями, которые стали потом известны из СМИ. Объяснения у него, правда, не было. «Совпадение», – сказал Кен наконец, стараясь ее успокоить. Однако хорошо было уже и то, что ей кто-то поверил.

Но теперь забытье почти прошло, и Сэм вспоминала все снова.

Она посмотрела на рекламный щит у газетного киоска, тускло освещенный уличным фонарем, прислушалась к гудению мотора такси, словно накапливающего силы, чтобы рвануть на Стрэнд.

АВИАКАТАСТРОФА – ОШИБКА ПИЛОТА!

Да. Теперь специалисты все выяснили. Позвонили бы ей – она бы им сразу сказала. Изложила бы все жуткие подробности.

«Я? Конечно в курсе. Я же там была. Что вы хотите узнать?»

«В эфире десятичасовые новости. Подробности авиакатастрофы в Болгарии. Свидетельство очевидца! Рассказывает Сэм Кертис…»

Она сидела откинувшись на спинку, поглядывала на огни – огни, которые надвигались, мигали, ослепляли и исчезали; огни, которые высвечивали манекены в витринах и отбрасывали тени на тротуар, где быстрым шагом шли люди, подгоняемые холодом и дождем.

«Неужели все они тоже видят сны?» – подумала Сэм, испытав неожиданный приступ тошноты. Она проглотила комок, задержала дыхание, и тошнота отступила. Она закрыла глаза и вновь утонула в беспорядочной трясине мыслей.

А потом вдруг увидела, что такси остановилось.

– Дом шестьдесят четыре? – спросил водитель.

Сэм открыла глаза, пытаясь сориентироваться, моргая в темноте. Невыносимый груз усталости давил ей на плечи, она так устала, что, казалось, даже не было сил выйти из машины. Она посмотрела на счетчик: 3,75 фунта. Вытащила из сумочки банкноту, просунула ее в окошко в стекле.

– Пусть будет четыре пятьдесят.

Таксист взял купюру, молча изучал несколько секунд, а потом повернулся и сунул ее обратно в окошко.

– Я бы предпочел деньги, мэм.

Сэм ощутила в руке жесткий пластик.

– Что это? – спросила она.

– Смотрите, что вы мне дали.

– Я дала вам… – Сэм замолчала: в салоне включился свет, и она изумленно уставилась на то, что держала в руке.

Оранжевый с белым посадочный талон: наверху напечатано название авиакомпании – «ЧАРТЭЙР», а снизу, чуть наискосок, вписано от руки место – 35А.

– Но как же?.. Откуда?.. Я не давала вам этого… я. – Сэм подняла недоуменный взгляд, пытаясь разглядеть в темноте лицо водителя. Теперь свет зажегся и в его части салона, и она вдруг ясно увидела…

Волна страха сотрясла ее, приподняла с сиденья и с силой бросила на пол. Униженная и перепуганная, она лежала там, сжимая в руках посадочный талон и все еще не понимая, что происходит. Затем, дрожа от ужаса, Сэм вновь подняла взгляд на водителя и увидела зловеще ухмыляющееся лицо в балаклаве. Сквозь прорези видны устремленные на нее глаза. Вернее, только один глаз: на месте второго – пустая багрово-красная глазница с загнутыми внутрь ресницами.

8

Время замерло.

Она видела его страшную улыбку, ненависть, решимость.

«О господи, кто-нибудь, помогите мне. Пожалуйста».

Сэм бросила взгляд в темноту за окном такси, прикидывая, удастся ли ей убежать. Улица с ее закоулками, рекламными щитами и пустыми зданиями была безлюдна. Если он догонит ее, то запросто сможет затащить в одно из сотен мест, где ее труп не найдут еще много дней.

А он тем временем довольно хихикал, наслаждался собственной шуткой, смотрел на Сэм, ухмылялся. Поддразнивал.

Она взглянула на посадочный талон, потом снова на него, пытаясь понять, что случилось, заставить мозг работать, постичь логику происходящего. Она ведь ехала в такси. Значит, находилась в безопасности. Ну конечно.

Сэм потянулась к ручке двери и дернула ее.

Ничего.

Она попробовала еще раз, изо всех сил. По-прежнему безрезультатно. Сэм сердито уставилась на него, а он зашелся смехом. Она поднялась на колени, попыталась опустить окно, но металлическая защелка оторвалась, порезав ей палец. Она бросилась к другой двери, попробовала открыть ее, хотя и заранее знала, что результат будет тот же. Потом метнулась назад, снова схватилась за ручку первой двери, принялась яростно дергать ее.

– Помогите! Выпустите меня! Выпустите!

– Мадам?

– Помогите!

– Мадам?

Она снова дернула ручку.

– Мадам? Что случилось, мадам? – Голос, недоуменный, мягкий, донесся до нее из темноты. – Мадам, что с вами?

Сэм моргнула, уставилась в пространство, залитое оранжевым светом. Подумала: «Это уличный фонарь».

– Вам нехорошо, мадам?

Она услышала постукивание двигателя, увидела усатого человека в форменной фуражке, с добрым лицом. Он обеспокоенно смотрел на нее с водительского места.

Сэм вдруг поняла, что лежит на полу, почувствовала легкую вибрацию, ощутила запах резинового коврика. Она цеплялась за ручку двери.

– Я… – Голова кружилась, мысли путались, и на мгновение Сэм подумала, что сейчас потеряет сознание. Она зажмурилась, потом разомкнула веки. – Извините, – сказала она. – Я, кажется…

Таксист вылез из машины, открыл пассажирке дверь, помог ей подняться и выйти из машины.

– Мне показалось, что вам стало плохо.

– Извините, – повторила Сэм. В голове понемногу прояснялось, и она сообразила, что выставляет себя в глупом виде.

– Я просто уснула… мне приснился страшный сон. Сколько с меня?

– Три семьдесят пять, – ответил водитель. – Может быть, проводить вас до двери?

«Три семьдесят пять, – подумала она как в тумане. – Та же самая цифра была и во сне».

– Нет, спасибо. Я дойду сама, не беспокойтесь. – Сэм протянула ему пять фунтов. «Пусть будет четыре пятьдесят…» Она ненадолго замешкалась, а потом сказала: – Доставила вам хлопот. Сдачи не надо. Спасибо.

Она развернулась и поспешила прочь, вверх по ступенькам подъезда; услышала щелчок, когда ее засек фотоэлемент и автоматически включился свет. Сквозь темноту посмотрела на лицо водителя – тот обнулил счетчик и выключил свет в салоне.

Сэм постояла, дожидаясь, когда он уедет. Ее трясло, страх затуманил ей мысли.

9

Женская тень упала на могилу, затеняя слабый свет из далекого церковного окна. Ветер сотрясал деревья, бренчал ветками, словно костями в мешке, и доносил едва слышные мелодии псалмов – в церкви репетировал хор.

Женщина тяжело дышала. Высокая, ширококостная, лет семидесяти с небольшим, она была непривычна к бегу, и ей потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя и почувствовать, как затихает боль в груди. Наконец возбуждение, которое булькало в ней, как кипящая вода в котле, утихло настолько, что она смогла говорить.

Ее тень наклонилась над надписью на могильной плите, слова на мгновение мелькнули в свете из окна, потом снова скрылись в темноте.

БИЛЛИ ВУЛФ

1938–1964

Женщина, как обычно, опустилась на колени, плотно сомкнула веки и быстро, неразборчиво произнесла несколько молитв. Она покачивалась вперед-назад, бормоча все быстрее и быстрее, пока слова не превратились в непрерывное причитание, а обильные слезы не заполнили ее глаза, мешая видеть. Потом женщина некоторое время помолчала, крепко зажмурившись; наконец, уже не в силах дольше скрывать возбуждение, открыла глаза и поднялась.

– Я принесла тебе подарок, Билли, – сказала она с гортанным среднеевропейским акцентом. – Ты будешь доволен мною. Очень доволен! Я точно знаю. Смотри, Билли.

Женщина вытащила из видавшей виды сумки носовой платок и потрясла им над могилой.

– Это ее платок, Билли! Его будет вполне достаточно, правда? – Она просияла. – Я знаю: ты доволен. Столько времени ушло на то, чтобы найти ее. Понимаешь, девчонку взяли к себе дядя с тетей. Сменили ей фамилию, увезли далеко отсюда. Но теперь мы снова ее нашли. Маленькая сучка. Ничего, Билли, теперь у нас полный порядок. – Женщина снова потрясла платком, улыбнулась и, аккуратно сложив его, убрала в сумочку. – Не волнуйся, Билли: она у нас в руках.

10

– Эй, посмотри-ка! «Феррари» – вот это да! Жми, мамочка, догони ее! Ну же!

Задние огни спортивной машины исчезли вдали.

– Ты почему едешь так медленно, мамуля?

– У нас и так скорость восемьдесят миль в час, Тигренок.

– Медленно.

– Это на десять миль больше, чем разрешается.

– Так, значит, тот человек нарушал закон?

– Да.

– И папа нарушает закон. Он в прошлую субботу ехал со скоростью сто тридцать пять миль. Глянь-ка! А вот и папуля! Ура!

Сэм посмотрела на Ники в зеркало заднего вида «рейнджровера»: сынишка сидел прижав лицо к окну.

– Это не папа, просто машина похожа. Только у нашего папы она быстрее.

– А почему мы сворачиваем?

– Нам нужно кое-что купить.

– Не хочу-у-у! Ты любишь ходить в магазин, Хелен?

Няня повернулась к нему:

– Смотря что я покупаю, Ники.

– Не понимаю, как это вообще может нравиться.

«Наш выпуск новостей подходит к концу. Прослушайте прогноз погоды на выходные для Суссекса и Саут-Даунса. Погода ожидается сухая и ветреная, не исключен шторм, так что придерживайте ваши шляпы и парики… А теперь вернемся в лето шестьдесят седьмого года. Рок-группа „Кинкс“. „Солнечный день“».

Сэм въехала на парковку универмага, песня пробудила в ней смутные приятные воспоминания. Они трое взяли каждый по тележке и двинулись внутрь. Ники боком задел стеллаж с безалкогольным пивом, потом лоб в лоб столкнулся с другой тележкой, отчего они так крепко сцепились, что их обе пришлось оставить. Затем мальчик покачался на перилах, задел ногой чью-то корзинку и забрался на горку консервов с надписью «Печеные бобы „Хайнц“ – СКИДКА 4 пенса!» – аккуратная пирамида рассыпалась под ним.

Когда они наконец выехали с парковки, Сэм испытала облегчение.

– Мы купили булочки для бургеров?

– Да.

– А сосиски?

– Да.

– Ура!

Она затормозила так резко, что колеса взвизгнули. «Рейнджровер» дернулся и остановился. Хелен бросило вперед, ремни впились ей в кожу.

– Прошу прощения, – сказала Сэм, глядя на красный сигнал светофора. Она повернулась, чтобы посмотреть на Ники, пристегнутого на заднем сиденье. – Ты цел, Тигренок?

Он кивнул, внимательно разглядывая машины, едущие по перекрестку.

– «Форд», «форд», «датсун», «ровер», «тойота», «форд», «ситроен», «порше»! А папа когда вернется, мамуль?

– Сегодня вечером. Он поехал на охоту.

– Я тоже хочу. Он и меня обещал взять.

– Может, завтра возьмет.

Ох уж эти охотники. Сэм сморщила нос. Ей не нравилось, что Ричард поощрял у Ника это стремление. Она хотела, чтобы их сын вырос за городом, чтобы он дружил не только с лондонскими ребятами, но и завел себе приятелей среди местных. И все бы хорошо, если бы не эта охота. Сэм принимала увлечение мужа как нечто неизбежное, но всегда тревожилась. Она повернула голову, посмотрела на дорожный щит: «ЛЬЮИС, БРАЙТОН, ИСТБОРН, ТЕРНБРИДЖ, УЭЛЛС». Свет на светофоре сменился на зеленый, она включила первую передачу, отпустила сцепление.

– «Воксхолл», «остин», «фольксваген», «ягуар», «форд», «хонда», «фольксваген», «фиат»…

– Эй, Тигренок, передохни немного.

Ники знал все до единой марки машин.

– А гуси там будут?

– На ферме? Возможно.

– А гуси клюются?

– Да.

– А они могут заклевать человека до смерти?

Сэм улыбнулась:

– Нет.

– А вдруг они нас заклюют, а потом съедят?

Черная балаклава с прорезями высунулась из-за перегородки такси.

– Никто нас не тронет.

Багрово-красная глазница.

«Ерунда. Глупости. Старые образы из давних снов. Они ничего не значат, просто забудь. Это мозг играет с тобой такие шутки. Расстроилась из-за измены Ричарда, вот на тебя и накатило».

А как же сон про авиакатастрофу?

Совпадение. Кен был прав. Обычное совпадение. Нужно оставить это в прошлом. Оставить, как исчезающую в зеркале заднего вида песчинку. Сэм любила бывать за городом. Как здорово уехать из Лондона! На весь уик-энд. Отметить день рождения Ники. С ним порой непросто, но зато весело. Она прекрасно проведет выходные, залечит раны.

Сэм свернула с главной дороги на проселок с высокими зелеными изгородями по обе стороны. По-старушечьи прихрамывая, навстречу им семенил фазан. Она все никак не могла привыкнуть к тому, что после октябрьского урагана эта дорога стала гораздо светлее. Деревья, которые прежде затеняли ее, теперь по большей части исчезли. Куда ни посмотри, всюду валялись вывернутые с корнем деревья, словно здесь от души позабавился великан.

– А я знаю, где мы! А я знаю, где мы!

Сэм въехала в узкие сломанные ворота, дальше дорога шла вдоль ограды загона для скота, мимо щита с надписью «ДОРОГА НА ФЕРМУ. ФЕРМА ОЛД-МЭНОР. ПРИДОРОЖНЫЙ ДОМ». Она свернула на узенькую ленточку крошащегося бетона, проложенную через вспаханное поле, словно гать на болоте. «Рейнджровер» подпрыгнул на рытвине, потом еще раз, руль крутанулся в ее руках. Слабый запах земли, навоза, влажной соломы проник сквозь закрытые окна.

– Дурацкая дорога, – сказал Ники.

На дальней стороне поля Сэм еще раз повернула налево, проехала мимо фермы с амбарами, сараями и силосной башней, потом вниз по склону холма. Сначала они увидели крышу дома, потом она исчезла за хвойными деревьями. Сэм объехала ветхий сарай, при виде которого ей всегда становилось не по себе, и машина наконец оказалась перед домом.

Когда они купили дом, тот был в прекрасном состоянии – хоть сразу въезжай и живи. Но Ричарду показалось, что он недостаточно хорош. В результате все внутренности выпотрошили, комнаты расширили, обновили потолок и стены, вырыли бассейн, оборудовали теннисный корт с твердым покрытием. Деньги утекали как вода, Сэм и не знала, что у них столько денег. Андреас каким-то волшебным образом добывал наличные, заключая сделки, в которых она ничего не понимала. Ричард подружился с этим швейцарским банкиром, и тот, похоже, полностью завладел его мыслями. Когда муж был дома, он постоянно разговаривал с этим самым Андреасом по телефону. А уж как заискивал перед швейцарцем, когда тот пришел к ним на обед. Сэм призадумалась: Ричард стал меняться, когда ему в карман потекли большие деньги? Или это случилось, когда он завел роман с той сучкой? А может, все дело было в Андреасе? В Андреасе, с которым она наконец-то познакомилась два дня назад? В загадочном иностранце, никогда не снимавшем черную перчатку?

Часть крыши снесло во время урагана, и теперь ее ремонтировали. У одной из стен установили ржавые леса, и ветер трепал закрывавшее их ярко-синее брезентовое полотнище. Эти леса не внушали Сэм доверия: они так раскачивались, того и гляди обрушатся.

Дом был типичным жильем фермера Викторианской эпохи. Его предыдущий владелец потерял в автокатастрофе обе ноги и покончил с собой: заперся в обветшалом теперь сарае и завел двигатель машины. Его вдова продала ферму и уехала; это стало известно им уже после приобретения дома, и Сэм спрашивала себя: попыталась бы она убедить Ричарда отказаться от покупки, если бы эта история дошла до них раньше? А теперь у нее постоянно возникало ощущение, что тут все пропитано меланхолией. И тем не менее дом нравился ей, особенно внутри: изящные комнаты были просторными, некоторые из них они с Ричардом еще увеличили. Пожалуй, они сделали это напрасно: в помещениях такого размера трудно чувствовать себя уютно.

Сэм крутанула руль, чтобы объехать рытвину в крошащейся бетонной дорожке.

– Вот тебе работа, Тигренок, – сказала она веселым голосом, хотя никакого веселья не чувствовала. – Можешь заделывать ямы.

– Нет, не буду.

– Почему, Ники? – спросила Хелен.

– Да потому, что там могут быть рыбки.

Щебень на круговой дорожке постукивал по днищу «рейнджровера» – сплошной гравий, в который колеса погружались по втулку. Сэм нажала на тормоза и выключила двигатель. Воцарилась тишина. Сэм почувствовала, как порыв ветра качнул машину. Ники возбужденно дернул ручку двери.

– Ура! Завтра мой день рождения!

– Ждешь с нетерпением? – спросила Хелен.

– Ага!

– Да, дорогой, – поправила его Сэм. – Надо говорить «да», а не «ага». Понял?

Мальчик задумался, потом дерзко ухмыльнулся матери.

– Ага! – выкрикнул он. – Ага! Ага!

А затем выпрыгнул из машины и побежал по дорожке.

Сэм посмотрела на Хелен, покачала головой и улыбнулась. Няня залилась румянцем.

– Извините, – сказала она. – Я пытаюсь его отучить. Но Ники такой упрямый.

– Весь в отца, – ответила Сэм, распахнула дверь и вышла наружу. Ветер растрепал ей волосы, откинул их назад, больно швырнул горсть песка прямо в правый глаз. Она моргнула, протерла его платком, потом открыла багажник.

И на несколько мгновений замерла, разглядывая открывшуюся перед ней панораму. Поля, поля, тянущиеся до самого берега реки Уз, поля за рекой, а вдалеке за ними – Саут-Даунс. Справа – шпили и стены Льюиса, меловые отвесные берега и разрушенный замок на холме. Даже в холодное и ветреное январское утро, когда повсюду вокруг валялись вырванные с корнем деревья, вид был впечатляющий. Эх, вот бы прямо сейчас надеть резиновые сапоги и отправиться туда, вдаль. Но Сэм повернулась, взяла первую коробку с покупками и потащила ее в дом. Снова посмотрела на леса и на полотнище синего брезента, которое хлопало на ветру, словно парус.

Она вошла в дом, и запах свежей краски окутал ее. Сэм принюхалась: пахло хорошо. За ней вошла Хелен с огромным бумажным пакетом.

– Боже, ну и холод!

Сэм внесла коробку, опустила ее на кухонный стол. Гордо посмотрела на новенькую синюю плиту, включила ее, прислушалась к работе масляного насоса, полюбовалась вспышкой пламени. Потом открыла щиток и включила центральное отопление. Послышались клацанье, дребезжание, щелчок, вновь вспыхнуло пламя, потом ребристая дверь начала вибрировать.

Сэм опять вышла из дома. Навстречу ей попалась Хелен, которая несла упаковку колы. Ники шел следом, с трудом тащил пакет. Сэм улыбнулась:

– Не надорвешься, Тигренок?

Сын отрицательно покачал головой, преисполненный мрачной решимости. Она взяла еще одну коробку и поспешила за Ники по хрустящему под ногами гравию, с нежностью глядя на сына; он поставил пакет на землю, потом снова его поднял. Господи, до чего же он еще маленький. Но он вовсе не казался таким уж крохотным, когда родился.

Пришлось делать кесарево сечение. Этот идиот-акушер не сразу понял, что ее таз недостаточно широк для крупного ребенка.

«Нет, ради Христа, нет! Боже мой!

Хорошо же ты поработал, мистер Выдающийся Акушер. Сладкоречивый мистер Фрамм. А уж как перед этим соловьем разливался, уверяя, что все будет в порядке. Блестящую операцию ты мне сделал. Просто супер! Каким инструментом пользовался? Лопатой?

Больше не будет детей? Не смогу рожать? Отлично. Высший класс. Огромное спасибо».

Ей советовали подать на врача в суд, но Сэм не видела в этом никакого смысла. Еще один ребенок у нее от этого не появится.

Просто эпидемия какая-то: сейчас все предъявляют друг другу иски. Присоединиться к отверженным с их мисками для подаяний у Дворца правосудия? Судиться. Судиться. Судиться. Теперь, даже если человек истекает кровью в разбитой машине, люди предпочитают не рисковать и оставить его без помощи: вдруг он их потом засудит, если они случайно сделают что-нибудь не так.

Ники поставил пакет на пол в кухне.

– Пойду проверю свой штаб – все ли в порядке. Мне там еще нужно кое-что сделать.

Его тайный штаб находился в сарае. «Хорошо хоть он не боится сараев», – подумала Сэм, глядя, как сын бросился к двери. Она просила Ричарда пойти посмотреть, что Ники там устроил, – сама не могла.

Мама иногда годилась для какой-нибудь игры, для развлечения; когда Ники уставал, она укладывала его в кровать и рассказывала на ночь сказку, но по-настоящему мальчик тянулся к отцу. Ричард брал его на рыбалку, играл с ним в машинки, учил сына плавать, пользоваться компьютером, ходить под парусом. «Некоторые вещи, – думала Сэм, – ты не в силах изменить, хоть головой об стенку бейся». Хорошо, конечно, что отец и сын так любили друг друга. Вот только иногда она чувствовала себя брошенной. Такой же одинокой, как в детстве, – неприкаянным ребенком, который не нужен ни дядюшке, ни тетушке.

Сэм вышла из дома за очередной коробкой с продуктами, принесла ее в дом по свежему, обжигающе-холодному воздуху. А ведь они могли быть здесь счастливы. Все так хорошо начиналось, и вдруг… «Ах, Ричард, Ричард, сукин ты сын!»

Она втащила в дом свой чемодан, поднялась по грязному полотнищу, защищавшему лестницу от пыли. «Я думала, они уже закончили красить лестницу. Ох и жулики эти строители».

Столько еще всего предстояло сделать. Сколько сил понадобится. Но это еще куда ни шло. Плохо другое: у нее пропало желание что-либо делать. Вот именно, ЖЕЛАНИЕ. А ведь все было иначе, когда они покупали этот дом. Да-да-да. Агент по недвижимости дал им ключ и позволил приехать посмотреть дом еще раз без него, и они с Ричардом занимались любовью прямо на голом пыльном полу.

«Почему бы и нет? Можем мы себе это позволить?»

«Конечно можем, Багз».

«Вот так-то».

Это было в июне прошлого года.

Сэм прошла в спальню по полотнищу, устилавшему темный коридор, мимо лестниц, банок с краской, рулонов бумажной подложки под обои, поставила чемодан на пол. Зеркала. На всех стенах. И на дверях массивного шкафа красного дерева, который достался им вместе с домом, тоже. И еще одно зеркало должны были установить на потолке. На что Ричарду так нравилось любоваться? На собственную волосатую задницу?

Сэм подошла к окну, посмотрела на сгущающиеся тучи, увидела вихрь листьев, поднятых ветром, рябь на далекой воде.

Вынимала.

Черная балаклава, невесть откуда возникшая за стеклянной перегородкой в такси.

Оранжево-белый посадочный талон.

Место 35А.

Сэм услышала щелчок у себя за спиной, тихий такой щелчок, будто закрылась дверь, и вдруг почувствовала, как страх обволакивает ее, словно холодный туман. Она смотрела в окно и видела там только какие-то нечеткие очертания. Кто-то или что-то вошло в спальню и теперь стояло у нее за спиной. Так близко – она чувствовала на шее чужое дыхание.

Сэм тряхнула головой, дрожь пробрала ее; она крепко ухватилась за батарею под подоконником, так крепко, что металл врезался в кожу. Ей хотелось повернуться – повернуться и увидеть, кто там. Кто бы это ни был. Но она не могла заставить себя даже пошевельнуться.

– Кто здесь? – спросила Сэм, не оборачиваясь.

Ответом ей была тишина.

– Чего вы хотите? – громко, четко проговорила она.

И снова тишина.

Она развернулась, на миг вдруг почувствовав себя отчаянно храброй. Но в комнате ничего не было. Только ее собственное отражение в зеркале.

На нетвердых ногах Сэм доковыляла до кровати, опустилась на белое махровое покрывало, вытащила из сумочки пятничный выпуск «Дейли мейл». Нашла нужную страницу, внимательно рассмотрела большую фотографию хвостовой части самолета на снегу, а затем вторую, маленькую, в углу. Она была снабжена подписью: «Самолет этой же самой модели, „Боинг-727“, разбился в авиакатастрофе».

Сэм перевернула страницу, изучила снимки командира корабля и второго пилота: один улыбается, другой серьезен. Ни фамилии, ни лица не затронули никаких струн в ее памяти. Она изучала статью, пока не нашла то, что искала, – телефоны горячей линии.

Сэм набрала номер. Трубку сняли не сразу.

– Я дозвонилась в «Чартэйр»? – спросила она, понимая всю глупость своего вопроса.

– Да, – ответил женский голос.

– Вы не могли бы дать мне кое-какую информацию… по поводу катастрофы в Болгарии?

– Речь идет о вашем родственнике, мадам?

– Мм… нет… – Сэм покраснела, подумав, что сотрудница авиакомпании может принять ее за чокнутую, одержимую нездоровым любопытством. – Вернее, я думаю, что в этом самолете, возможно, летела моя родственница, – сказала она, чувствуя, что ее ложь звучит не слишком убедительно.

– Вы не могли бы назвать мне ее фамилию? – спросила женщина. В голосе ее уже проскальзывали нетерпеливые нотки.

– Я знаю номер места: тридцать пять «А».

– Тридцать пять «А»? Ваша родственница сидела на этом месте? – явно изумилась собеседница.

У Сэм возникло желание закончить разговор.

– Да, – ответила она. – Насколько мне известно, именно так.

– Но, мадам, это невозможно. В этом самолете только тридцать два ряда.

– Извините, – сказала Сэм. – Бога ради… я, вероятно…

– Вы можете назвать мне фамилию?

– Какую фамилию?

– Вашей родственницы.

– Извините, – повторила Сэм. – Я ошиблась. Похоже, что она… ну, эта моя родственница… что ее вообще не было в том самолете.

Она повесила трубку, чувствуя, что щеки у нее пылают от волнения; посмотрела на свое отражение в зеркале: так и есть. Сэм поставила телефон обратно на прикроватный столик.

Место 35А. Что бы это значило?

Она принялась манипулировать цифрами в уме: складывала их, вычитала одно из другого, пытаясь нащупать какую-то подсказку. Потом вытащила из сумочки купленную накануне книгу, вытряхнула ее из помятого бумажного пакета.