Текст книги "Смертельно опасные лекарства и организованная преступность. Как большая фарма коррумпировала здравоохранение"

Низкокачественное испытание новых лекарств

Когда я читаю лекции будущим клиническим фармакологам и объясняю, почему регуляторные требования к новым лекарствам неадекватны и не могут обеспечить эффективность и безопасность препаратов и как фармацевтическая промышленность манипулирует исследованиями, я встречаюсь с неоднозначной реакцией. Некоторые искренне соглашаются, другие реагируют враждебно, как если бы я объяснил ребенку, что Деда Мороза не существует. Это меня беспокоит, так как именно эти врачи, скорее всего, будут работать в лекарственных агентствах и фармацевтической промышленности. Иногда складывается ощущение, что уже слишком поздно рассказывать им о сути вещей.

Мы легко могли бы изменить систему к лучшему, чтобы защитить здоровье населения и сберечь деньги налогоплателщиков. Приведу несколько примеров.

Лекарственные агентства считают, что хватает двух плацебо-контролируемых испытаний, чтобы эффективность препарата была доказана. Как поясняется в главе 3, это довольно легко сделать в случае с практически любым препаратом и заболеванием, потому что лекарства имеют побочные эффекты, которые будут ожидаемо смещать оценку субъективного исхода. Если выборка достаточно велика, любой эффект станет статистически достоверным, и препарат будет одобрен, если он не слишком токсичен.

Если компания не достигает успеха в первых двух попытках, она продолжает испытания до тех пор, пока два из них не покажут нужный ей результат. На этом фоне забавно, что министр здравоохранения Дании после консультаций с лекарственным агентством заявил, что нет такого требования, чтобы препарат был лучше уже существующих лекарств, но он должен быть, по крайней мере, так же хорош и ни при каких обстоятельствах не хуже. Однако когда требуются только плацебо-контролируемые испытания, у нас нет никакой возможности узнать, хуже ли новые препараты, чем уже существующие.

По закону компании обязаны представить результаты всех проведенных испытаний, когда запрашивают одобрение лекарства, но проблема в том, что доверять фармацевтическим компаниям нельзя. Испытания могут отсутствовать, а если они проводились в странах с низким уровнем общественного контроля, узнать об их существовании практически невозможно.

Лекарства от кашля не эффективны^{87, 88}, но тем не менее фармацевтической промышленности удалось получить одобрение для множества из них, и их продажи очень высоки⁸⁹. Не менее 20 % всех детей в возрасте до 4 лет лечат лекарствами от астмы, такими как тербуталин, что показывает, что теневой маркетинг, в котором я участвовал, когда работал в компании Astra, очень эффективен (смотрите главу 1).

В Соединенных Штатах безрецептурные лекарства от кашля и простуды принимали 39 % семей в течение трех лет⁹⁰. Многие препараты появились на рынке до 1972 года, когда контроль за лекарствами еще не ужесточился, но токсикологические центры сообщили более чем о 750 000 жалобах за 7 лет, связанных с такими продуктами, а в базе данных FDA выявили 123 случая смерти детей в возрасте до шести лет. Побочные эффекты препаратов включают сердечную аритмию, галлюцинации, угнетеное состояние и энцефалопатию. Реклама производителей называет лекарства безопасными и эффективными, и то, и другое – неправда.

Петиция требовала от FDA пересмотреть эти лекарства, но производители утверждали, что вред можно предотвратить, если дать правильные советы родителям, – наглая ложь. В 2011 году FDA объявило, что эти препараты не должны принимать дети до 2 лет и что «мы решительно поддерживаем решение многих фармацевтических компаний добровольно отозвать с рынка лекарства от кашля и простуды для этой возрастной группы»⁹¹. Почему FDA не отозвала эти бесполезные и потенциально опасные продукты с рынка? И почему прошло 4 года, а агентство, по их словам, все еще анализирует безопасность и собирается выдать свои рекомендации в ближайшее время? Даже когда бесполезные лекарства убивают детей, регуляторы ничего не предпринимают; при этом с рынка исчезло множество эффективных продуктов, которые наносили куда меньший вред. Нельзя сказать, что агентство действует последовательно.

Однажды я обсуждал средства от кашля с представителем лекарственного агентства, и он предупредил меня об исследованиях, включенных в заявку на регистрацию, которые якобы показали эффективность лекарств. Это одно из самых странных испытаний, которые я когда-либо видел (а повидал я их немало). Исследования проводились в Индии. Чувствительный миниатюрный микрофон, разработанный компанией Procter&Gamble, прикреплялся к носу пациента и регистрировал каждый маленький звук, который мог потенциально перерасти в кашель⁹². Все три исследуемых препарата (гуафенезин, бромгексин и декстрометорфан) показали эффективность. Вот так сюрприз. Эти записи не имели совершенно никакого отношения к пациентам. Два из трех препаратов также увеличили объем мокроты. Что мы должны из этого вынести? Если они увеличили производство мокроты, они также должны увеличить «отхаркивающее действие», но это был бы не полезный, а вредный эффект. Исследования были опубликованы в журнале «Фармакология легких» (Pulmonary Pharmacology), о котором я никогда не слышал. Не вина регуляторов, что они должны анализировать такую ерунду; виноваты политики, которые не интересовались результатами, важными для пациентов.

В настоящее время испытания лекарственных препаратов все чаще передают на аутсорсинг странам с недостаточным надзором и весьма распространенной коррупцией. Как узнать, не являются ли результаты поддельными, если нет никакой возможности контролировать испытания? Несмотря на значительную оппозицию со стороны ученых, специалистов по этике и групп потребителей, в 2008 году FDA решило, что клинические испытания, проведенные за пределами Соединенных Штатов, больше не должны соответствовать Хельсинкской декларации, если используются для поддержки приложений регистрационной заявки на продукты в США⁹³. Они там что, все с ума посходили? Неужели в руководстве FDA никогда не слышали о Нюрнбергских процессах? Или о медицинских экспериментах над заключенными в США, когда Хельсинская декларация не была принята? Или о деле Таскджи, когда исследователи в Алабаме в течение 40 лет наблюдали за 399 черными мужчинами, зараженными сифилисом и не получавшими лечения, чтобы изучить естественный ход заболевания? Многие из них умерли от сифилиса, их жены тоже были заражены, и дети родились с врожденным заболеванием⁹⁴. Известно ли им, что фармацевтические компании проводят исследования особенно опасных лекарств в бедных странах, потому что крестьяне не судятся с крупными корпорациями, а правила информированного согласия либо отсутствуют, либо не соблюдаются?⁸ Наиболее известный пример связан с оральными контрацептивами, которые были впервые испытаны в Пуэрто-Рико, а затем в Гаити и Мексике, а при испытании в США были выбраны бедные люди, 90 % из которых имели либо мексиканское, либо африканское происхождения⁸.

Тем не менее Апелляционный суд США вскоре постановил, что Хельсинская декларация не должна считаться обязательной в клиническом испытании компании Pfizer в Нигерии, посвященном менингиту, где родители не знали, что их дети участвовуют в исследовании. Суд отменил отклонение, выданное судом низшей инстанции, судебного иска со стороны семей детей, умерших или получивших повреждения от экспериментального антибиотика Pfizer – тровафлоксацин (trovafloxacin). При этом более качественный препарат был свободно доступен через организацию «Врачи без границ» (Médecin sans Frontières)⁹⁵.

Pfizer наняла следователей, чтобы они нашли доказательства коррупции нигерийского Генерального прокурора, в попытке убедить его закрыть дело⁹⁶. Это не сработало, и компания вынуждена была выплатить компенсацию семьям погибших детей. Этот препарат не предназначался для Африки. Компания планировала продавать его в США и Европе, но в Европе лицензия была отозвана из-за опасений печеночной токсичности.

Одной из наиболее пагубных привычек в регулировании лекарств является одобрение лекарств на основе их влияния на суррогатные исходы. Так как эта ошибка стоила жизни сотням тысяч или даже миллионам пациентов (смотрите ниже), трудно понять, почему регуляторы не требуют доказанных эффектов на релевантные исходы.

Вот пример. Всего через 2 года после того как я стал врачом, я диагностировал мягкий диабет 2-го типа у пожилого пациента, который был госпитализирован по какой-то другой причине в отделение гепатологии, где я работал. В его истории болезни я написал, что обычная практика – начинать лечение с толбутамида, но так как его единственное крупное клиническое испытание было досрочно прекращено из-за дополнительных сердечно-сосудистых смертей и поскольку среди пациентов, принимавших большинство суточных доз, и были люди с самой высокой частотой этих смертей, я решил не начинать лечение с толбутамида.

Мой начальник возмутился, увидев запись. «Как ты смеешь нарушать рекомендации, данные эндокринологами?» Я спокойно, но твердо объяснил, что знаю об этом препарате больше, чем эндокринологи, потому что внимательно прочитал отчет о клиническом испытании, а также многие статьи и письма, которые за ним следовали, и книгу, в которой обсуждались эти вопросы. Исследование – Проект по диабету Университетской группы (ПДУГ – UGDP: University Group Diabetes Project) – было проведено независимо от фармацевтической промышленности, его активно обсуждали и повторно анализировали несколько других групп. У меня не было сомнений, кто прав.

Толбутамид снижает уровень глюкозы в крови, но это суррогатный исход. Мы лечим пациентов не для того, чтобы снизить уровень глюкозы в крови; мы лечим их, чтобы предотвратить осложнения диабета, в частности, сердечно-сосудистые. Поэтому я счел абсурдным использовать этот препарат, когда единственное испытание, изучавшее его сердечно-сосудистые побочки, было остановлено из-за смертей пациентов. Особенно убедительным было то, что среди хорошо приверженных к толбутамиду пациентов смертность была выше, чем среди менее приверженных⁹⁷, потому что пациенты, которые делают то, что им сказали, как правило, здоровее других, и, следовательно, чаще выживают, даже если препарат представляет собой плацебо. Клиническое испытание гиполипидемического средства клофибрата это продемонстрировало⁹⁸. Не было никакого различия в смертности между группами препарата и плацебо, но среди тех, кто принял более 80 % дозы, умерли только 15 %, по сравнению с 25 % среди остальных (Р = 0,0001). Это не доказывает, что препарат эффективен, и такая же разница была замечена в группе получавших плацебо: 15 % против 28 % (р = 5 · 10^–16).

Компания Upjohn, производитель толбутамида, начала агрессивную кампанию по дискредитации результатов исследования UGDP с помощью ведущих хорошо оплачиваемых академиков, и их аргументы все чаще основывались на предубеждении⁹⁹. Чтобы предотвратить упоминание результатов этого исследования в листках-вкладышах от FDA, компания начала судебное разбирательство, а FDA даже вынуждены были провести расследование, которое пришло к выводу, что данные в исследовании не фальсифицированы!⁹⁷

Прием толбутамида нужно было остановить путем изъятия этого лекарства с рынка, по крайней мере временно, на тот период, пока скептики проводили еще одно испытание. Но FDA так и не потребовала, чтобы компания Upjohn сделала это.

Кажется, когда речь заходит о регулировании лекарств, никто не желает учиться у истории. А история регулярно повторяется. В течение следующих 40 лет после испытания UGDP промышленность просто перестала проводить исследования, которые могли показать, что лекарства от диабета увеличивают частоту сердечно-сосудистых событий, а лекарственные регуляторы позволили, чтобы это сошло им с рук⁹⁹, что недопуситимо. Розиглитазон – недавний пример противодиабетического препарата, который был одобрен из-за его влияния на уровень глюкозы в крови, но поскольку этот препарат также увеличивал частоту сердечно-сосудистых осложнений, которые должен был предотвращать, его сняли с европейского рынка в 2010 году, после того, как он убил тысячи пациентов (смотрите главу 15).

Подобные истории случаются и в других терапевтических областях¹⁰⁰. Клиническое испытание по подавлению сердечной аритмии (КИПСА – CAST) было досрочно прекращено, потому что два активных препарата – энкаинид и флекаинид – убивали пациентов. Это испытание было первоначально разработано как одностороннее, а это значит, что препарат может быть только полезным или нейтральным, так как кардиологи не могли себе представить, что лечение может быть вредным¹⁰¹. На пике их использования в конце 1980-х противоаритмические препараты вызывали, вероятно, около 50 000 смертей ежегодно в одних только Соединенных Штатах, что сравнимо с общим числом американцев, погибших во Вьетнамской войне¹⁰². Эти лекарства широко использовали, потому что они оказывали влияние на суррогатный исход – показатели на ЭКГ, и хотя FDA было серьезно озабочено вопросами безопасности, оно сдалось под давлением компаний, что – вполне предсказуемо – привело к назначению лекарств полностью здоровым людям с доброкачественными нарушениями ритма, которые имеются у многих из нас.

Уменьшение размера опухоли – еще один популярный, но вводящий в заблуждение суррогатный исход. Основной интерес онкобольных в том, чтобы остаться в живых, но некоторые виды лечения, уменьшающие опухоль, увеличивают смертность, например лучевая терапия у женщин с раком молочной железы, диагностированным при скрининге¹⁰³. Это же можно сказать о многих, если не о большинстве, лекарствах от рака. Высокие дозы могут лучше повлиять на рак, но могут также убить больше пациентов. Если доза достаточно высока, рак умрет, но также умрет и пациент. Это показывает, насколько абсурден суррогатный исход.

В 2008 году FDA ускоренно одобрило бевацизумаб (Авастин) – препарат для лечения метастатического рака молочной железы, хотя он увеличивал не выживаемость, а только выживание без прогрессирования¹⁰⁴. Это не только суррогатный исход, но и исход, который склонен к смещению, поскольку довольно субъективно – решать, имела ли место прогрессия. FDA обязала компанию провести больше испытаний, и они не показали влияния на выживаемость без прогрессирования, но показали серьезный вред, включая смерти. Три года спустя препарат, который стоил столько же, сколько стоили несколько новых автомобилей, около 88 000 долларов, был отозван¹⁰⁵.

Когда препараты с известными вредоносными эффектами одобряются без адекватных данных по безопасности, это просто провал. Ингибиторы ЦОГ-2 – прекрасный пример, так как механизм их действия предсказывал повышенный риск сердечно-сосудистой смертности. Когда я обсуждал это с сотрудником лекарственного регуляторного агентства, он ответил, что если бы они требовали такие данные, то одобрение ценных препаратов занимало бы долгие годы.

Для меня это не аргумент. Фармацевтическая компания может легко провести большое испытание ингибитора ЦОГ-2, которое рассказало бы, каковы риски, и вина самой промышленности в том, что она думает, что ей может сойти с рук такое наплевательское отношение. Если бы рофекоксиб (виокс) был изучен в соответствующих группах пациентов, его вред был бы обнаружен очень быстро, так как число больных, которых необходимо пролечить в течение 1 года, чтобы вызвать один дополнительный инфаркт миокарда, составляет всего около 70¹⁹.

Существует также первостепенный этический вопрос, который не может быть заглушен мелочными заявлениями о практических аспектах и потенциальной потере дохода. К сожалению, лекарственные агентства сдаются перед несостоятельными аргументами компаний.

Виокс был отозван в 2004 году, валдекоксиб (бекстра – bextra) – в 2005-м. Перед тем как бекстру отозвали, 9 из 10 советников FDA, имеющих связи с промышленностью, проголосовали за то, чтобы сохранить ее на рынке!¹⁰⁶

В 2008 году FDA анализировало, нужно ли требовать постмаркетинговые исследования по соответствующим исходам, таким как сердечно-сосудистая заболеваемость и смерть¹⁰⁷. Однако только треть таких исследований выполняется⁴⁶, и FDA, как известно, не принуждает проводить их, потому что не имеет для этого полномочий²². С 2007 года нежелание выполнять постмаркетинговые исследования или вносить необходимые изменения в маркировку может привести к штрафам, но только до 10 миллионов долларов⁵⁴. Поскольку для большой фармы это ничтожные деньги, налицо явно сговор. В тех случаях, когда исследования были осуществлены, они могли показать, что препарат убил тысячи пациентов, чего можно было бы избежать, требуя проведения соответствующих испытаний до принятия лекарственными агентствами решения об одобрении. Постмаркетинговые исследования, таким образом, это очень плохая идея по сравнению с отклонением заявления на одобрение. Нам нужны соответствующие данные для каждого нового препарата в каком-либо терапевтическом классе, так как новый препарат может убивать людей, даже если 10 аналогичных не делают этого.

В 2012 году компания Roche получила выговор от EMA* за несообщение о 80 000 побочных реакциях на ее препараты, включая 15 161 смерть в США¹⁰⁹. Регуляторы выявили дополнительные недостатки, связанные с оценкой и оповещением национальных лекарственных агентств о подозреваемых побочных реакциях у 23 000 других пациентов и 600 участников клинических испытаний.

Дополнительная проблема состоит в том, что требуемые постмаркетинговые исследования не обязательно являются испытаниями случайной выборки, но могут быть просто обсервационными исследованиями, которые очень плохо обнаруживают вред. Те, кто лечится, во многом отличаются от контрольной группы, которая не лечится, и удвоение частоты сердечных приступов у пожилых людей может быть просто связано с тем, что эти пациенты более подвержены сердечным приступам, чем другие. Пациенты с ревматоидным артритом, например, более склонны к сердечным приступам, чем другие люди того же возраста, что затрудняет обнаружение того факта, что ингибиторы ЦОГ-2 убивают их.[3]3
  European Medicines Agency.


[Закрыть]

Спонтанные сообщения о серьезных неблагоприятных событиях, направляемые в регуляторные органы, также слабый метод выявления вреда лекарств. В 2010 году FDA издало предупреждение компании Pfizer в виде 12-страничного письма за неспособность быстро сообщить о серьезных и неожиданных побочных эффектах ее лекарств после проведения 6-недельной инспекции штаб-квартиры компании¹⁰⁸. Pfizer неправильно классифицировала или понижала уровень серьезности сообщений без разумного обоснования и не представила отчеты по слепоте, вызванной виагрой (силденафил – sildenafil) и аналогичными препаратами, в установленный агентством срок в 15 дней. Компанию еще в 2009 году прежупреждали, но FDA отметило, что задержки в оповещении агентства о вреде лекарств только возросли. Pfizer пригрозили, что неспособность устранить эти проблемы может привести к судебному иску без предварительного объявления и задержкам в одобрении лекарств, находящихся на рассмотрении.

Слишком много предупреждений и слишком много лекарств

Все препараты приходят на рынок с длинным списком предупреждений, противопоказаний и мер предосторожности, например, с перечислением типов пациентов, условий или сочетаемости с другими препаратами. Взгляните на рекламу в медицинском журнале, и увидите, насколько это громоздко; для одного препарата может быть более 20 предупреждений. Вот пример.

Некоторые из моих коллег одержимы проблемой холестерина и считают, что каждый человек после 50 лет должен принимать статины, независимо от его уровня холестерина, так как это снижает риск смерти. Они также говорят, что статины не имеют побочных эффектов, достойных упоминания, или даже что они вообще не имеют побочных эффектов¹¹⁰. Давайте посмотрим на рекламу, которая появилась на первых страницах журнала JAMA 19 сентября 2012 года. В ней говорится: «Попробуйте ливало, чтобы снизить уровень ЛПНП-C и улучшить другие параметры липидов».

Вы ведь не поэтому решаете принимать статин, не так ли? Вы хотите, чтобы он снизил риск смерти, а не улучшил некоторые лабораторные показатели. Можно ли быть уверенным, что конкретный статин снижает риск смерти? Нет, нельзя, поскольку статины одобрены на основе их влияния на липиды плазмы. Ливало может снизить риск смерти от болезней сердца, но привести к увеличению риска смерти от других причин, поэтому невозможно понять, каковы ваши шансы с ливало и без.

Уже читая первые две строки рекламы, я готов отказаться. Мы не должны принимать «жизненно важные лекарства», не зная, уменьшат они риск смерти или увеличат.

Идем дальше. На странице 2 рекламы говорится: «Медикаментозная терапия должна быть одним из компонентов многофакторного риска вмешательства у лиц, которые нуждаются в модификации липидного профиля. Липидоизменяющие агенты должны быть использованы в дополнение к диете, ограничивающей насыщенные жиры и холестерин, только когда ответ на диету и другие нефармакологические меры был неадекватным».

Ага. Это совсем не то, о чем говорят мои благонамеренные коллеги, практически предлагая пить статины наравне с питьевой водой. Я не на диете и не на «других нефармакологических мерах» (черт возьми, что это такое?), и как понять, нужна ли мне модификация липидного профиля? Видите, насколько все это субъективно и насколько запутан регуляторный язык?

Далее идет то, что меня прежде всего интересует, но, что любопытно, под подзаголовком «Ограничения использования»:

«дозы ливало более 4 мг раз в день связаны с повышенным риском тяжелой миопатии в предмаркетинговых клинических исследованиях. Не превышайте 4 мг раз в день, дозируя Ливало;

влияние ливало на сердечно-сосудистую заболеваемость и смертность не было определено.»

Я так и знал! Мы и понятия не имеем, делает ли Ливало то, что нам нужно. И я бы подвергся риску серьезного повреждения мышц. Люди всасывают и метаболизируют лекарства по-разному, и некоторые, несомненно, получат серьезные повреждения мышц, даже если не будут превышать 4 мг в день. Это могло бы случиться и со мной. На данный момент моя вольная интерпретация названия препарата: ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ (LIVALO – LEAVE ME ALONE)!

Страница 1 рекламы не говорит нам о возможной пользе препарата, кроме бессмысленного заголовка о липидах. Остальная часть страницы – о вреде, что называется «Важной информацией по технике безопасности». Мой скептицизм увеличивается: «Случаи миопатии и рабдомиолиза с острой почечной недостаточностью, вторично развивающейся вслед за миоглобинурией, были зарегистрированы при использовании ингибиторов ГМГ-КоА-редуктазы, включая ливало». Такие эффекты возрастают с увеличением дозы в преклонном возрасте (> 65 лет), при почечной недостаточности, неадекватно леченном гипотиреозе и в комбинации с фибратами или липидмодифицирующими дозами ниацина (≥ 1 г/сут)».

И вот тут возникают основные затруднения. «Следует прекратить лечение препаратом ливало, если уровни KK существенно повышаются или диагностирована или подозревается миопатия», и «Советуйте пациентам незамедлительно сообщать о необъяснимых мышечных болях, мягкости или слабости мышц, особенно если они сопровождаются недомоганием или лихорадкой, а также прекратите принимать ливало, если появляются эти признаки или симптомы».

Боже ты мой. KK означает креатинкиназа, мышечный фермент. У пациентов, получающих статины, часто имеют место такие симптомы¹¹¹ (хотя реклама лжет, что они редки), так как же пациентам понять, когда прекратить прием?

Также упоминаются повреждения печени. Печеночные тесты должны были выполняться до начала лечения, особенно если есть признаки и симптомы поражения печени. Поздновато измерять активность печеночных ферментов, если печень уже повреждена. «Были отмечены редкие постмаркетинговые сообщения о смертельных и несмертельных случаях печеночной недостаточности у пациентов, принимавших статины, в том числе питавастатин». Этот препарат может меня убить.

Ливало может также увеличить уровень глюкозы в крови, что повысит риск смерти от сердечно-сосудистых проблем, от которых препарат должен был меня защитить.

Здесь я остановлюсь, но важно понимать, что безопасных лекарств не существует. На лодках хорошо иметь спасательные жилеты, так как они могут спасти вашу жизнь и не убьют вас. С лекарствами все не так. Прием статинов может снизить риск смерти от сердечных заболеваний, но увеличить риск смерти от других причин. Один из статинов – церивастатин (байкол – baycol) – был снят с рынка после того, как пациенты умерли из-за повреждения мышц и почечной недостаточности.

Любому из нас необходимо анализировать плюсы и минусы любого лекарства, и врач не всегда является лучшим человеком, которого можно спросить, поскольку большинству врачей промыли мозги, а многие из них подкуплены фармацевтической промышленностью. Вот что нас в первую очередь интересует: насколько дольше мы будем жить в среднем, если будем принимать этот препарат?

Чем мы старше, тем меньше пользы. Если мы не умрем от сердечно-сосудистых заболеваний, то, несомненно, умрем от чего-то еще. Мужчина 65 лет, который не курит, имеет систолическое артериальное давление 140 мм рт. ст. и уровень холестерина 5 ммоль/л, будет жить на 3 месяца дольше, если будет принимать статин всю оставшуюся жизнь¹¹². Это не так-то много, особенно если у тебя уже деменция с недержанием мочи и ты в доме престарелых и скорее предпочел бы лекарство, которое сократило бы эти мучения. Также необходимо расспрашивать пациентов об их опыте. Опрос более 10 000 человек выявил, что о мышечных побочных эффектах сообщали около 60 % ранее принимавших препарат и 25 % принимавших его на момент опроса¹¹⁰.

Другие липидоизменяющие препараты также интересны. Ожидалось, что полезно увеличить уровень липопротеинов высокой плотности, но препарат, который это делает, не оказывал никакого влияния на прогрессирование коронарного атеросклероза в испытаниях с участием примерно 1000 пациентов¹⁰⁷. Химическое название препарата – торцетрапиб (torcetrapib). Можете произнести и запомнить его? Одна из причин, по которой химические названия, изобретаемые фармацевтическими компаниями, настолько глупы, заключается в том, что потом врачей вынуждают использовать фирменные наименования и, следовательно, реже назначать более дешевые генерики, когда выходит срок патента. Хорошо, что компания провела большое испытание с участием 15 000 пациентов, и так как оно показало, что препарат убивает людей, производитель остановил его разработку.

Другое лекарство, изменяющее липиды, эзетимиб, было одобрено FDA в 2002 году, потому что снижало уровень холестерина низкой плотности в крови на 15 %¹⁰⁷. В 2007 году продажи препарата в США достигли 5 миллиардов долларов, хотя никто не знает, полезно это лекарство или вредно.