Текст книги "Купленная невеста. Стань наложницей или умри"

Глава 7

Еды не хватает. Река течет слишком быстро для лодок и барж, которые греческий епископ Трапезунда мог бы отправить вверх по течению с побережья. Когда нависла угроза голода, те немногие мешки с продовольствием, которые епископ выделил, приходится везти на мулах по оврагам и ущельям до заброшенной часовни Святого Георгия. Дальше погонщики караванов не доберутся. Она – в паре километров от казарм. Там в хижине поселились отец Андреас и его дьякон. Каждое утро Мария и ее мать сопровождают остальных женщин вдоль реки и по извилистой тропинке до часовни. Там под руководством дьякона женщины варят суп и кашу, а затем ждут у часовни со своими жестяными мисками, пока дьякон раздает им пайки из котелка.

Отец Марии никогда не приходит в часовню. Он и другие мужчины проводят бо́льшую часть дня, копая новые уборные и ямы для костров. Каждый день после обеда Костис и молодой человек по имени Гомер пытаются поймать рыбу в излучине реки ниже по течению, где вода спокойнее. Гомер раньше работал на чайной фабрике в Чакве и помнит Кимона, который был немного старше его. Русский владелец фабрики начал выращивать бамбуковые рощи на старых комариных болотах, слишком влажных для чая, и построил цех по производству лакированных бамбуковых стульев, которые отправлял в Санкт-Петербург. Бамбуковые стулья были на пике моды по всей России, и господин Попов зарабатывал на них почти столько же, сколько на чайном бизнесе. Два дня в неделю Гомер и Кимон наносили на бамбук слои тяжелого черного лака. Костис задумался: почему сын никогда не рассказывал ему об этом? Возможно, Кимон не хотел, чтобы он знал о дополнительных деньгах, которые тот зарабатывал, чтобы потратить их в публичных домах Батумской гавани. Костис рад, что встретил человека, который знал Кимона. Гомер заметил его дочь, и это не устраивает отца. Это знак грядущих опасностей и трудностей. Другие мужчины тоже заметили Марию, но взгляды Гомера беспокоят Костиса больше остальных. Гераклее придется поговорить с ней, предупредить, чтобы она была начеку, рассказать, чего хотят от нее мужчины и юноши, что они могут с ней сделать, и предупредить ее о позоре и разорении, которые ждут его семью.

В другое время он мог бы позволить Гомеру ухаживать за ней, а его мать послала бы сватов. Семья Гомера не потребовала бы такого большого приданого, как некоторые мужчины, владевшие большей землей и овцами и имевшие перспективы в жизни. «Возьми собаку из овечьего загона, мокрую и продрогшую, возьми жену простую, но с землей и золотом», – предупреждает пословица. Красота Марии должна была стать препятствием при встрече сватов и родителей для обсуждения договора о приданом. В договоре перечислялись земли, которые будущая жена принесет в семью жениха, количество кастрюль и сковородок, одеял и полотенец, ложек и вилок. Но, несмотря на свою красоту, которая в браке могла привести к неприятностям, привлекая взгляды других мужчин, Мария была сильной девушкой, способной вести хозяйство, служить мужу и его отцу, выполнять поручения матери, ткать, шить, стирать, доить коз и делать сыр, носить мешки с зерном на мельницу для помола, рожать сыновей. Костис должен был искать жениха, который мог предложить больше всех за наименьшее приданое. Тогда два его поля, огород и оливковые рощи в получасе ходьбы от старой деревни остались бы для его сыновей. Повезло, что у Костиса была только одна дочь, потому что мало кто мог набрать больше одного приданого. Теперь все это осталось в прошлом, и все эти соображения не имеют никакого значения. Его дом и земля находятся в руках убийц, которые утверждают, что горы принадлежат им, хотя в древности весь Кавказ и земли за ним принадлежали грекам. Теперь его поля разорены, оливковые деревья сожжены, стада овец истреблены.

* * *

Женщины собираются вскоре после рассвета для ежедневного похода на скалистые холмы, где стоит часовня и хижина священника. Мария идет с Литой, девушкой из деревни, расположенной всего в трех часах езды на осле от ее собственной. Мария никогда не встречала Литу до их приезда в казарму, но Лита когда-то должна была выйти замуж в деревне Марии за слесаря Миртилиса. Он был не совсем слесарем, а учеником слесаря, хотя ему было уже почти тридцать, и он делал железные шипы и гвозди для гробов в кузнице Петро. Тогда Лита и Мария были бы соседями. Но отец и дяди Литы год назад уехали в Грецию и нашли работу в Афинах. После того как сошли зимние снега, мать собрала все, что осталось от их хозяйства, и отправилась в долгий путь в Афины вместе с Литой и двумя ее младшими братьями, один из которых был еще младенцем. Ее брак не состоялся, что было во всех отношениях хорошо, по мнению Марии. Она спросила у Литы, встречала ли она когда-нибудь слесаря Миртилиса. Лита, рассмеявшись, ответила, что прекрасно знает, что ей уготовано судьбой. Но сейчас судьба указывала на Афины, находящиеся за тысячу километров отсюда. За несколько дней до того, как мародеры спустились в долины, мать Литы Деспина присоединилась к каравану телег, следовавшему по почтовой дороге, которая вела через новую Крестьянскую республику к побережью. Там семья намеревалась пересесть на черноморский пароход до Греции. Но они попали в стычку местных крестьян и русских. Бросив вещи и отвязав лошадей, Деспина с детьми бросилась бежать, присоединившись к толпе бежавших через реку в Османскую империю. Потеря кастрюль и сковородок, одеял и одежды стала для Деспины страшным ударом. Все, что она успела схватить с телеги – это сверток с расшитыми платками и платочками. Почему-то Деспина винит в своем несчастье Литу, но девушку это, похоже, не волнует.

Для Марии потеря всего, что было у ее семьи на Кавказе – это чистый ужас. Исчезла та жизнь, которую вели она, ее родители и родители ее родителей до них, с ее правилами, радостями и тяготами. Это была опасная жизнь, но все знали, что это за опасность: весной и осенью – набеги, летом – чума и лихорадка. И все же, несмотря на новые страхи и тревоги, которые преследуют ее в этих язвенных, голодных бараках, не знать, что может случиться дальше, в некотором роде интересно. Отец Андреас и его дьякон могут появиться в любое утро и объявить, что все они отправляются в Трапезунд, или Константинополь, или, может быть, в Афины. Впервые в жизни Мария может спросить себя, где она окажется на следующей неделе, не зная ответа. Но за интересом скрывается страх. Ее родители, особенно мать, всегда воспринимали Афины и другие великие города, некогда принадлежавшие Греции, как маяки надежды. Но Черная Мельпо рассказывала Марии, что новые деревенские иммигранты, не сумевшие усвоить городские порядки, умирали от голода в подворотнях.

– Я даже не уверена, что хочу ехать в Афины, – говорит Лита, смотря на Марию так, будто способна прочитать ее мысли. Лита держит на руках своего трехлетнего брата Димитрия. Он тянет ее за волосы, и она морщится.

– Я дам тебе по рукам, – предупреждает она, шлепая его по пальцам, и он смеется. – Афины, Афины, – поет Лита. – Кто хочет ехать в Афины?

– Куда ты хочешь отправиться? – спрашивает Мария. – Обратно через реку? Там теперь совсем ничего нет.

– Я бы хотела остаться прямо здесь, – говорит Лита, указывая себе под ноги и, пока Мария не успевает увернуться, наклоняется и целует ее в щеку.

– Ты хочешь остаться здесь? – спрашивает Мария. – Это ужасное место. Лучше в реке утопиться, чем жить здесь.

Лита снова подается вперед, складывая губы для поцелуя, но Мария поднимает руку, останавливая ее.

– Ты бы позволила мне тебя целовать, если б я была Гомером!

– Нет, не позволила бы!

– Я бы хотела остаться здесь и ходить с ним на рыбалку, – говорит Лита. – Но только если ты тоже останешься.

Мария представляет, как Гомер сидит рядом с ней на залитом солнцем берегу реки и холодная волна проносится мимо них.

– Думаешь, Гомер хочет остаться здесь и рыбачить с нами? – спрашивает она Литу. – Что мы с тобой понимаем в рыбалке?

Лита смеется, закрывая ладонью рот, будто Мария сказала что-то неуместное. Мария делает шаг вперед и бьет ее по руке.

– Через несколько недель нам придется уходить отсюда, хотим мы того или нет, – говорит Мария.

– Да? Без проездных документов?

– С ними или без них. Испарения из оврага и дожди станут теплее, и нас свалит лихорадка, если чума не настигнет нас раньше. Будут тучи комаров, комары повсюду.

Лита хмурится и спешит по тропинке, словно намереваясь уйти от Марии и догнать остальных женщин, но потом оборачивается и улыбается.

– Я не боюсь ни лихорадки, ни чумы. Если они не достали меня в деревне, то почему они должны достать меня сейчас? Меня больше интересует, на ком Гомер захочет жениться: на тебе или на мне?

– У кого приданое больше, – отвечает Мария.

– У меня его нет, и у тебя его нет.

– Значит, он не женится ни на тебе, ни на мне, – говорит Мария, будучи неуверенной, шутит Лита или нет. Подружка часто говорит бредовые вещи так серьезно, будто они обсуждают что-то важное.

– Если что здесь и хорошо, – продолжает Лита, – так это то, что мы не запрятаны в дома за семью замками. Если нас и собираются женить, то, по крайней мере, мужчины видят нас, и мы видим их. Не будет никаких сюрпризов, как когда мой отец пообещал меня слесарю Миртилису, просто потому, что он был идиотом и не просил реального приданого, – Лита подмигивает, как деревенский мальчишка, и морщит нос. Она носит ярко расшитый платок и платье, но Мария думает, что у нее разум мальчишки. Она даже выглядит, как парень, хотя и в симпатичном смысле. Ее кожа раскраснелась из-за солнца. Она никогда не прячет лицо за платком, как это делают другие девушки, чтобы скрыть лицо от мужских глаз и сохранить белизну кожи. Лите, похоже, все равно, и она заплела волосы под платком во множество косичек, как это делают туркменские девушки. В деревне ей бы этого не позволили, а в казарме никто не замечает. Теперь она носит косынку на шее, и когда она бежит, косы борются друг с другом, как длинные тонкие змеи. Бо́льшую часть времени она проводит в заботах о трехлетнем Димитрии, оставляя маме возможность заботиться о самом маленьком ребенке. Пока они идут к часовне, Мария и Лита по очереди несут Димитрия на руках на последнем отрезке пути вверх по холму.

– Гомер спрашивал меня о тебе, – говорит Лита.

Мария останавливается и смотрит на нее.

– Он говорит, что знает твоего брата Кимона, они работали вместе.

– Он просто подошел к тебе и сказал это?

– Да.

– Он не может вот так просто с тобой разговаривать! Что скажут люди? Ты была с ним одна?

– Нет, конечно, нет, ты что, с ума сошла? – отвечает Лита. – Он подошел и заговорил со мной, когда я была возле часовни с другими женщинами.

– У всех на глазах?

Лита смеется:

– Он вышел из часовни с отцом Андреасом, и пока отец говорил с женщинами, Гомер подошел и рассказал мне о твоем брате. Никто ничего не сказал, – она наклоняется к Марии. – Вижу, у тебя исчезли пятна. У меня все еще все руки в них, ужасно чешется. Ненавижу этих жуков! – она чешет локоть. – Мне интересно, почему он подошел ко мне, чтобы рассказать, что знает твоего брата.

– Не чеши, – одергивает ее Мария. – Будет только хуже, – она наклоняется, срывает несколько травинок, растирает их между большим и указательным пальцами и прикладывает к укусам на руке Литы. – Увидишь, к вечеру они исчезнут.

– Мне нравится Гомер, – говорит Лита, передавая Димитрия Марии и обгоняя ее на пару шагов.

– Мне тоже.

– Я знаю, а теперь еще оказывается, что он знает твоего брата… Но, когда мы вернемся из часовни, я попрошу его жениться на мне, до того, как это сделаешь ты! – Лита смеется, и Мария смеется в ответ. Женщины, идущие по тропе впереди них, оглядываются и хмурятся.

– Девушка просит парня жениться на ней! – шепчет Мария, грозя ее пальцем. – Это, как если бы река текла вверх по горному склону. Ты останешься старой девой, очень старой девой, если начнешь просить мужчин жениться на тебе.

Лита склоняет голову сначала в одну сторону, потом в другую, и делает реверанс, как это делают девицы в старых деревенских песнях. Мария смеется, прикрывая рот рукой, чтобы не услышали идущие впереди женщины.

– Не думаю, что я останусь старой девой, – говорит Лита. – Не я! Я хочу выйти замуж. Нет, нет, со мной такого не случится. Я хочу убраться подальше от матери, уж лучше я буду рабыней своего мужа, чем ее рабыней. По крайней мере, мужу можно ответить.

Мария никогда не встречала такой откровенной девушки. Она знает, что мужчины, особенно новые мужья, не любят женщин, которые высказывают свое мнение и идут напролом, как Лита, и знает, что путь Литы будет трудным и полным проблем: даже если муж Литы простит ей наличие мнения, его мать и сестры не простят, они будут мучить ее. Мысли девушки могут быть свободны, считает Мария, но не ее слова. Венец женщины – ее молчание. Все матери, которых знала Мария, вели себя с дочерями одним образом, а с сыновьями – другим. И все же мать Литы поступала с ней очень плохо. Прощая, а может быть, и не прощая ее, Лита, по мнению Марии, поступает неожиданно и не так, как подобает дочери.

Первые годы своей жизни Лита была единственным ребенком – пятеро ее младших братьев и сестер либо родились уже мертвыми, либо умерли сразу после рождения. К семи-восьми годам мать стала называть ее одержимой, братоубийцей, чей ревнивый дух иссушил семя ее отца. Мать относилась к ней холодно, а тетки и женщины деревни стали отдаляться. Когда Лите исполнилось девять лет, она все еще была единственным ребенком, и мать решила изгнать из нее дух-убийцу. Она собрала деревенских женщин в доме, они схватили Литу за ноги, перевернули на спину и бросили головой вперед в камин, держа ее у пламени, которое опалило ее волосы и щеки. «Пустишь ли ты братьев в этот дом?» – скандировали женщины. «Пущу! Разрешу!» – кричала Лита. «Будешь ли ты любить своих братьев?» – «Буду! Буду!» Экзорцизм сработал, родился брат, маленький Димитрий, потом еще один, маленький Феохарис. Прошло четыре года, прежде чем у Литы отросли волосы, а щеки стали мягкими и красивыми. Лита рассказала Марии о сожжении вскользь, чтобы объяснить, почему ее братья были намного младше ее, но Мария решила, что этот испуг наложил отпечаток на ее поведение.

Глава 8

В последующие дни беженцы все прибывают. Из-за таяния снега в горах пограничная река раздвинула свои берега, и люди тонут в бурных водах. Рассказывают, что сразу после перехода на территорию Османской империи пара детей стала жертвой стаи волков, и их мать побежала в лес искать их, хотя знала, что они мертвы. Некоторые из беженцев заметили волков, притаившихся за гребнем оврага. Худые оборванные звери с зелено-желтыми глазами следят за бараками. Новоприбывшие приносят обрывки новостей: в Константинополе вспыхнула революция, по всей Османской империи греков убивают в мусульманских деревнях, а мусульман – в греческих. Пока новенькие пробирались через горы, слухи превратились в факты, и теперь все уверены, что греков убивают по всему Кавказу и турецким землям.

Мария видит, что ее отец больше не считается лидером казарм, как это было, когда они только приехали. С таким количеством новых беженцев теперь каждый сам за себя. Пойманная рыба и добытая дичь больше не являются общими. Костис, кажется, испытывает облегчение от потери авторитета. Он выглядит как лидер, в его манере поведения есть решительность, но он застенчив. Его естественный порыв – действовать в одиночку. В казармах стало шумнее и хаотичнее, среди мужчин начались потасовки, и теперь единственным авторитетным словом является слово отца Андреаса. Костис хочет уехать с женой и дочерью, пока новые беженцы не принесли с собой лихорадку и чуму. Он пойдет один с Гераклеей и Марией по долинным тропам к Черному морю, возможно, с одним или двумя другими мужчинами и их женщинами, мужчинами с ружьями и боеприпасами. Костис обращается к отцу Андреасу и спрашивает его совета. У него еще есть десять рублей, говорит он священнику, хватит ли их, чтобы сесть с женой и дочерью на корабль до Афин? У жены под туникой спрятаны три золотые цепочки-талисмана, а у дочери – амулет и два серебряных крестика. «Ты продашь крестики своей дочери?» – спрашивает священник. Костис говорит священнику, что они должны попасть в Афины. «Но у тебя нет документов, – предупреждает отец Андреас. – А времена сейчас неспокойные. Если ты отправишься в путь без документов, то тебя и твою жену найдут мертвыми на обочине дороги, прежде чем ты доберешься до порта, а твою дочь увезут».

Когда дожди стихают, с реки накатывает не по сезону влажная жара, приносящая с собой рои крупных мух, крылья которых переливаются полупрозрачными голубыми и зелеными цветами. Теперь все избегают казарм в дневное время. Женщины остаются возле часовни, ищут деревья с листьями и стручками, которые можно есть, собирают травы, которые можно заварить. На лугу у леса, на широкой размытой тропе, ведущей к реке, Мария замечает волчьи следы. Отпечатки лап странно пересекаются со свежими следами рыси, будто лесная кошка специально выслеживала хищников. Это точно самка рыси, так как пальцы вытянуты мягко, а отпечаток лапы более настороженный и хитрый, чем отпечаток сильной лапы самца. Рысь убьет одинокого волка, думает Мария, если рядом ее котята, а с бродячей стаей будет драться насмерть, вырывая глаза вожаку и его спутнице, повергая стаю в смятение, а иногда и в бегство. Эти кошки хитры и быстры, их действия молниеносны, они никогда не ошибаются. Но Мария не может понять, почему эти следы должны пересекаться друг с другом, как длинная коса, до самой реки, и сужает глаза, глядя в сторону воды, почти ожидая увидеть на берегу мертвых животных. Остальные девочки не заметили следов, и Мария ничего не говорит. Отпечатки пыльные, явно не сегодняшние – звери вернулись в лес. Среди сорняков валяются пустые гильзы и ржавые винтовочные затворы, оставшиеся после пограничных сражений прошлого века; за грязной тропой цветут кусты гусиной лапки, белые цветочки которой переливаются на солнце. В двухстах метрах от реки возле кустов сидят на корточках три женщины, их потрепанные юбки задраны. Одна из них размахивает руками, а затем тянется назад в кусты, чтобы сорвать несколько листьев.

– У этих женщин нет стыда, – говорит Лита, толкая Марию локтем в бок и хмурясь в наигранном негодовании. – Совсем никакого стыда.

– И еще меньше скромности, – весело отвечает Мария. – Хотела бы я посмотреть, как они делают такое в деревне.

Лита смеется.

На первых деревьях растут грибы и поганки. Девочки не знают, какие из них собирать. Хотя Мария часто помогала Черной Мельпо собирать травы и жуков на лугу, о грибах она ничего не знает. Единственные, которые она видела у Черной Мельпо, – это грибы с белой ножкой, убивающие насекомых и растущие, казалось, повсюду, и их смертоносные сестры, как называла их Черная Мельпо, две почти одинаковые поганки: медузица – маленькая медуза, и медузола – крошечная медуза. Они имели пурпурно-красные шляпки и выглядели очень аппетитно, но даже маленький кусочек любой из них приводил к кошмарным видениям и смерти. Черная Мельпо срезала со шляпок этих смертоносных сестер несколько крапчатых стружек – маленьких, едва заметных чешуек, и использовала их в качестве наркотика, который был настолько силен, что она могла отрезать человеку гангренозный палец, а он и не замечал.

Мария и другие девушки уходят далеко на луг, собирая все грибы, которые им удается найти; позже женщины перебирают их, удаляют опасные поганки, а остальные моют и перемывают. Картери, дочь повитухи Эльпиды – самая старшая, хотя она худее и ниже других девушек. Ее боязнь всего: теней, насекомых, сорняков – заставляет ее выглядеть еще моложе. Она идет в нескольких шагах позади Марии и Литы с самыми младшими девушками. Она невзрачна и бледна, у нее тонкие потрескавшиеся губы и волосы желто-песочного цвета, густые и почти бесцветные – редкость для Кавказа. На ней короткая бархатная кофточка, как у богатой девушки из города, широкий поясок с бахромой, а вот туфли – мужские, доставшиеся от умершего брата. Удивительно, как не похожа Картери на свою мать, думает Мария. Говорят, у змеи рождаются змеи, но Картери совсем не похожа на Эльпиду. У них одинаковое телосложение, но повитуху природа сделала опытной и способной женщиной с острым и ядовитым словом, а Картери – милой, но убежденной в том, что она ничего не умеет делать, даже самых простых дел. Наверное, такова судьба дочери такой матери, как Эльпида, думает Мария, матери, которая всегда все делает сама. Эльпида всегда на шаг впереди Картери, заканчивает все, что начинает ее дочь, щелкает языком и говорит: «Бестолковая девчонка! Что я сделала, чтобы заслужить такую дочь, как ты!»

Среди сорняков лежит сломанный мушкет, возможно, рядом с костями солдата, который когда-то его носил. Девочки отходят в сторону, чтобы не наступить на мертвеца. Лита находит у куста змеиной ягоды кольцо грибов, собирает их и складывает в свой мешочек.

– У нас была соседка, – говорит Мария. – Которая съела точно такие же грибы, как ты сейчас собираешь. Бедная тетя Мирофора!

Лита поднимает глаза:

– Бедная тетя Мирофора? – она переводит взгляд на грибы. – Но они выглядят как нормальные грибы. Даже так, будто будут хороши на вкус.

– Может, твоему рту такой гриб и будет приятен на вкус, но для твоего желудка – это ядовитый паук, – отвечает Мария, внезапно понимая, что что-то такое сказала бы Черная Мельпо.

– Ядовитый паук? – переспрашивает Лита.

– Да, ядовитый паук.

Лита быстро вытряхивает грибы из мешка и пытается воткнуть их обратно в землю.

– Что случилось с бедной тетей Мирафорой? – спрашивает Картери. – Она умерла?

За первым поворотом реки они вдруг слышат мужские голоса. Девушки не могут понять, по-гречески ли говорят. Мария и Лита смотрят друг на друга и быстро повязывают платки на лицо. Они забрели так далеко, что уже не видят часовни и мужчин в карауле. Девочки бегут в лес, продираясь сквозь заросли, затем приседают и выглядывают на пустую поляну. «Они нас увидят?» – шепчет Картери. Позади них из глубины леса доносится злобный лай и смех шакалов, дерущихся за падаль. Одна из маленьких девочек начинает хныкать, и Лита машет ей рукой, чтобы та замолчала. Пахнет гнилью и сырой землей. Шелестит листва, хрустит ветка, а потом наступает тишина. Мария поворачивается и с тревогой вглядывается в лес. Насекомые жужжат, и она слышит мужской голос, потом еще один. Слова слишком тихие, и в зарослях она не может определить, с какой стороны они доносятся. Из-под куста облепихи выныривает гадюка и быстро уползает. Ее красно-черные чешуйки мерцают под листьями. Мария подносит руку к лицу и прикасается к губам, как бы сдерживая дыхание. Снова шелест листвы, снова хруст ломающихся веток, но теперь она думает, что это не шаги человека, как ей показалось вначале, а животное, возможно, кабан, прячущийся в зарослях. По сухому мху и опавшим листьям ползают рыжие лесные муравьи. Лита трогает Марию за локоть, и та в страхе переводит дыхание. Она шепчет что-то, но Мария не может разобрать. Два канюка пролетают над зарослями полыни высотой по пояс и исчезают в них, стрекоча и лая. К ним присоединяется третий канюк, затем четвертый. Наверное, там что-то умерло, думает Мария, что-то большое. Вдруг из кустов снова вылетают два канюка, проезжаются когтями по полыни и хватают друг друга за клювы. Ветер с реки доносит греческие слова, которые пробиваются сквозь крики птиц, и Лита указывает на берег реки, где группа мужчин направляется в их сторону, к лугу, неся промокшие мешки. Мария прикрывает глаза от солнца и смотрит вниз по реке. Она узнает Гомера, а затем видит своего отца, идущего позади него с другими мужчинами.

Девушки выходят из-за деревьев, прежде чем мужчины успевают заметить, что они спрятались, Лита бежит к кустам, хлопая руками. Канюки с визгом взлетают над деревьями, по спирали опускаются к кустам, затем снова взмывают вверх. Мужчины громко разговаривают, Мария различает голос Гомера, незнакомый, но приятный и уверенный в себе. На нем русская шапка, которую она раньше не замечала, отчего он выглядит чужим и не к месту здесь. Рукав его рубашки порван. Идя впереди, он приближается к девушкам и останавливается рядом с Марией, протягивая ей свой мешок, чтобы показать пойманную рыбу. Она наклоняется вперед и смотрит на нее, приподняв платок, чтобы скрыть лицо. Девушка не знает, как реагировать, ведь он незнакомец, а она не должна разговаривать с мужчиной – не родственником. Ее отец все еще на некотором отдалении и разговаривает с одним из мужчин.

– Я сам поймал, – говорит Гомер Марии. – Все это сам поймал, – девушки помоложе хихикают, будто он сказал что-то непристойное, и он поворачивается, чтобы посмотреть на Литу. Та стоит перед ним, опустив глаза в пол. Он смотрит на Марию. – Сегодня мы все будем есть рыбу. Я люблю рыбу.

Он уверен в себе, как брат Кимон, и это вызывает у нее тревогу. Насколько хорошо Гомер знал ее брата, ходили ли они вместе в питейные заведения в Батуме. Он, кажется, ждет, что она что-то скажет, но говорить было бы неправильно. Мария не знает, что делать, и смотрит на него почти сердито, как на своего брата Кимона. Гомер опускает взгляд. Когда отец приближается, дочь отводит взгляд.

– Он придумал, как ловить рыбу, пока та спит днем! – выкрикивает Костис, подходя ближе, указывая на Гомера. Кажется, он зол на Гомера за то, что тот заговорил с дочерью, но он ему все же симпатизирует. – Умный малый! – говорит Костис. Он крепко хватает его за плечо и потряхивает. Лита перехватывает взгляд Марии.

– Я трогаю рыбу за живот, пока она спит, – говорит Гомер, указывая на реку. – На солнце жарко, а вода холодная. Но мне нормально.

Мария слышала, что друзья ее братьев – грубые парни, которые пьют, дерутся и ходят в дома, где полно женщин, которые лежат и задирают юбки. Она не может представить себе, что Гомер такой.

– Он чешет им пузо, – объясняет Костис, – представляете? Как будто они кошки. Вот как мы наловили столько, – добавляет Костис, снова хлопая Гомера по плечу.

К Костису, прихрамывая, подходит невысокий мальчик с грязными волосами, ноги его подгибаются, одна босая ступня деформирована. Он одет в рваную куртку без рубашки и прижимает руку к животу, чтобы скрыть пупок. У него синяк под глазом, и Мария смотрит на других мальчиков, гадая, кто мог его побить. Он протягивает свой мешок с рыбой.

– Я тоже поймал немного, – говорит он. – Вот эта большая. Она вкуснее, чем маленькие. Три человека будут есть ее, и я буду одним из них!

– Мы наловчились в этом, – с горечью говорит один из мужчин. – Пастухи превратились в рыбаков!

Мария удивляется грубому дружелюбию отца к Гомеру. Она видит, что он нравится ее отцу, но в то же время Гомер как-то побаивается его. Возможно, Гомер все-таки не такой, как Кимон. Говорят, что вороны и воро́ны летают вместе, но разве дружба Гомера с ее братом обязательно означает, что он такой же – пьяница, человек, который ходит за женщинами в порт? Мужчины так странно относятся друг к другу, думает она. Приступы ярости отца по поводу того или иного поступка брата могли внезапно стихнуть, и он легонько хлопал его по спине или брал мальчика за подбородок и игриво тряс, но, похоже, это пугало братьев еще больше, чем гнев отца. Женщины другие, думает Мария. Если она делала что-то, что не нравилось ее матери, то получала сильную пощечину, без объяснений и без угрожающей доброты.

– Сегодня вечером будем есть рыбу, – говорит отец ей и Лите. – Мы поджарим ее на костре. Можем поджарить и ваши грибы. – Костис на секунду задерживает взгляд на Лите. Мария протягивает свой мешок, чтобы показать, что насобирала, но он отворачивается к другим мужчинам, и все уходят к казармам.