Текст книги "Морские звезды"

Сокрушение

Преадаптированный.

Даже сейчас, на дне Тихого океана, Фишер не понимает, что имел в виду Скэнлон.

Он не ощущает себя «преадаптированным», по крайней мере, точно не чувствует себя здесь как дома. По пути вниз с ним никто не разговаривал. Здесь вообще никто ни с кем не разговаривал, но, когда дело касалось Фишера, остальные словно не хотели с ним общаться намеренно. А один из них, Брандер… трудно утверждать наверняка из-за линз и всего остального, но Джерри кажется, тот глаз с него не спускает, словно они откуда-то друг друга знают. И выглядит это угрожающе.

Здесь, внизу, все открыто; трубы, пучки кабелей и вентиляционные каналы прикреплены прямо к переборкам у всех на виду. Он видел интерьер станции на экране перед спуском, но тогда она выглядела лучше, было полно света и зеркал. Вот, например, стена перед ним: здесь же висело зеркало. А на самом деле только серая металлическая переборка, отливающая жирным, грубым блеском.

Фишер перемещает вес тела с одной ноги на другую. На другом конце кают-компании над библиотечной базой склонился Лабин, его скрытые линзами глаза смотрят на Джерри с холодным равнодушием. За те пять минут, что они были здесь, Кен произнес лишь одну фразу:

– Кларк все еще снаружи. Она заходит внутрь.

Под полом что-то клацает. Поблизости бурлит смесь воды и гидрокса. Звук от распахнувшегося настежь люка, движение снизу.

Она взбирается в кают-компанию, капли бусинами усеивают плечи. Ниже шеи гидрокостюм окрашивает ее тело в черный цвет. Тощий силуэт, почти бесполый. Капюшон скинут; светлые волосы, облепившие череп, обрамляют невероятно бледную кожу, такую Фишер никогда раньше не видел. Рот – длинная тонкая линия. Глаза, как и его, скрытые линзами, – невыразительные белые овалы на детском лице.

Она осматривает их: Брандера, Накату, Карако, Фишера. Они глядят на нее в ответ, ждут. Есть что-то такое в лице Накаты, думает Джерри, словно она увидела что-то знакомое, но Кларк, кажется, ничего не замечает. Она будто никого из них не замечает.

Пожимает плечами:

– Я меняю натрий на втором номере. Думаю, двое из вас могут пойти со мной.

Кларк выглядит не совсем человеком. Хотя и есть в ней что-то знакомое.

«Как думаешь, Тень? Я ее знаю?»

Но та молчит.

* * *

Есть такая улица, где ни в одном из зданий нет окон. Уличные фонари льют болезненно-медный свет на массы гигантских раковин и огромных волокнисто-коричневатых тварей, выступающих из слизисто-серых цилиндров (сидячие полихеты, вспоминает он: Riftia чего-то-там-охеретус или что-то в этом духе). Естественные трубы вздымаются то тут, то там над беспозвоночной массой колоннами из базальта, кремния и кристаллизованной серы. Каждый раз, когда Джерри подплывает к Жерлу, в его голове появляется образ какого-то ужасающего прыща.

Лени Кларк возглавляет полет по Главной улице: Фишер, Карако, парочка грузовых «кальмаров» в отдалении. По обеим сторонам над ними склоняются генераторы. Темная завеса клубится и сверкает прямо среди дороги. Косяк маленьких рыб мелькает по краям струящегося облака.

– Проблема, – жужжит Лени, смотрит на остальных рифтеров. – Грязевой выброс. Слишком большой, его не перенаправить.

Они уже миновали восемь генераторов. Впереди осталось еще шесть, и все тонут в иле. Работа на две смены, даже если вызвать Лабина и Брандера.

Фишер надеется, что этого делать не придется. По крайней мере, не Брандера.

Лени подплывает к выбросу. Позади еле слышно ноют «кальмары», тащат инструменты. Джерри собирается с духом и следует за Кларк.

– А мы температуру не должны проверить? – раздается голос Карако. – В смысле, если он горячий?

Ему и самому это интересно. Его беспокоят такие темы с тех пор, как он подслушал разговор Накаты и Карако. Те обсуждали слухи о рифте Мендосино. Накате говорили, что туда попала очень старая мини-подлодка с плексигласовыми иллюминаторами. Карако же слышала, что те были сделаны из термоакрилата. По словам Накаты, судно заклинило прямо посередине зоны рифта. Карако же считала иначе и уверяла, что под ним взорвался гейзер.

Сходились они в одном: в том, как быстро растаяли иллюминаторы. Там даже скелеты превратились в пепел. Что не имело особого значения, поскольку каждую кость в человеческих телах расплющило внешним давлением.

По мнению Фишера, Карако явно говорит дело, но Кларк даже не удосуживается ответить, а просто вплывает в это черное сверкающее облако, где и растворяется. На месте ее исчезновения грязь светится фосфоресцирующими поминками. Рыбный косяк бросается вслед за ней.

– Иногда кажется, что ей абсолютно все равно, – тихо жужжит Фишер. – Словно неважно, умрет она или выживет…

Карако смотрит на него какое-то мгновение, а потом ныряет в сторону выброса.

Из облака гудит голос Кларк:

– Времени мало.

Напарница ныряет во взбаламученную стену со вспышкой света. Стайка рыб – Фишер только сейчас видит, что парочка из них может похвастаться изрядными размерами, – кружится в неожиданном свечении.

«Давай», – говорит Тень.

Что-то двигается.

Фишер резко поворачивается. На долю секунду перед его глазами только Главная улица, расплывающаяся вдали.

А потом что-то большое и черное… и кривобокое появляется из-за генераторов.

– Господи. – Ноги Джерри двигаются сами по себе. – Они идут! – Он пытается крикнуть.

Вокодер сводит все звуки к какому-то карканью.

«Глупо. Глупо. Нас же предупреждали, искры привлекают маленьких рыб, маленькие привлекают больших, и если мы не будем смотреть по сторонам, то легко можем попасться им на пути».

Выброс прямо перед ним, стена осадочных пород, река на дне океана. Он ныряет прямо в нее. Что-то легонько щиплет его за икру.

Все вокруг темнеет, только вспыхивают случайные искорки. Джерри включает головной фонарь; потоки грязи сглатывают луч уже в полуметре от лица.

Но Кларк каким-то образом его замечает.

– Выключи.

– Я ничего не вижу…

– Хорошо. Может, они тоже не увидят.

Фишер вырубает фонарь. Во тьме выхватывает газовую дубинку из ножен на ноге.

В отдалении раздается голос Карако:

– Я думала, они слепые…

– Некоторые.

И у них есть другие чувства, на которые можно рассчитывать. Фишер перебирает в голове список: запах, звук, волны давления, биоэлектрические поля… Здесь, внизу, ничто не полагается на зрение. Оно – всего лишь одна из возможностей.

Джерри надеется, что выброс блокирует не только свет.

Но прямо на его глазах тьма исчезает. Черная мгла становится коричневой, затем почти серой. Слабое мерцание просачивается от прожекторов на Главной улице.

«Это же линзы, – соображает он. – Они компенсируют. Здорово».

Впрочем, далеко он все равно не видит. Словно висит в грязном тумане.

– Помни. – Кларк очень близко. – Они не такие крутые, как выглядят. И в большинстве случаев не могут нанести настоящей травмы.

Поблизости заикается сонарный пистолет.

– У меня нет никакого сигнала, – жужжит Карако.

Молочный осадок вьется со всех сторон. Фишер протягивает вперед руку, та исчезает из виду где-то на уровне локтя.

– Вот блин. – Карако.

– Что…

– У меня что-то к ноге прицепилось, господи, оно огромное…

– Лени! – Джерри кричит.

Удар сзади. Шлепок о затылок. Тень, черная и колючая, исчезает во мгле.

«Эй, а это было не так уж…»

Что-то сжимает ногу. Он смотрит вниз: челюсти, зубы, чудовищная голова, растворяющаяся в тумане.

– Черт побери…

Джерри наносит удар дубинкой по чешуйчатой плоти. Та поддается, словно желатин. Мягкий и глухой стук. Мясо вздувается, рвется; сквозь разрыв начинают вырываться пузыри.

Сзади в него врезается кто-то еще. Грудь в тисках. Он хлещет вокруг наугад. Грязь, пепел и черная кровь вздымаются к лицу.

Фишер слепо хватает, поворачивает. В руке сломанный зуб с половину его руки. Он сжимает пальцы покрепче, и тот раскалывается. Джерри отбрасывает его, берется за дубинку и вонзает ее в бок твари. Еще один взрыв мяса и сжатого углекислого газа.

Грудь освобождается от давления. Вцепившееся в ногу существо не двигается. Фишер опускается ко дну, дрейфует к подножию баритового столба.

Никто на него не нападает.

– Все в порядке? – Голос Лени по вокодеру лишен эмоций. Фишер выдавливает из себя «да».

– Спасибо, Господи, за плохое питание, – жужжит Карако. – Нам бы сейчас здорово досталось, если бы эти ребята получали достаточно витаминов.

Фишер с трудом размыкает челюсти монстра, вцепившиеся в икру. Как бы ему хотелось сейчас перевести дыхание.

«Тень?»

«Я здесь.»

«А у тебя вот так все было?»

«Нет. У меня все случилось быстрее.»

Он лежит на дне и пытается закрыть глаза. Не может: гидрокостюм связан с поверхностью линз, заковывает веки в маленькие мешки.

«Прости меня, Тень. Мне так жаль».

«Я знаю. Все нормально.»

* * *

Лени Кларк стоит обнаженная в медицинском отсеке, наносит распылитель на синяки, красующиеся на ноге. Нет, не обнаженная: линзы по-прежнему на глазах. Фишер видит только кожу.

А этого недостаточно.

Струйка крови бежит по боку прямо из-под впускного отверстия для воды. Лени безучастно вытирает ее и заряжает шприц.

Ее груди маленькие, девичьи. Бугорки. Бедер нет. Тело такое же бледное, как и лицо, за исключением синяков и свежих розовых шрамов от имплантатов. Она кажется анорексичкой.

Она – первый взрослый человек, которого Фишер хочет.

Лени отрывается от дел и видит его в дверном проходе.

– Раздевайся, – говорит она и продолжает работать.

Тот расщепляет поверхность и принимается срывать с себя кожу костюма. Кларк заканчивает с ногой и вонзает иглу в порез на боку. Кровь сворачивается, как по волшебству.

– Они предупреждали о рыбах, – говорит Фишер, – но говорили, что те очень хрупкие. Говорили, мы сможем справиться с ними голыми руками, если захотим.

Лени опыляет надрез фиксатором, стирает излишки.

– Повезло, что тебе столько рассказали. – Она стягивает с вешалки гидрокостюм и проскальзывает в него. – Когда нас послали сюда, то едва упомянули даже о гигантизме.

– Но это же глупо. Они же и тогда о нем знали.

– Говорят, это единственный источник, где рыбы вырастают до таких размеров. Ну, по крайней мере, насколько известно Энергосети.

– А почему? Что тут такого особенного?

Лени пожимает плечами.

Фишер уже разделся до пояса. Кларк смотрит на него.

– Штаны тоже. Тебе же в икру вцепились, так?

Он качает головой.

– Да не стоит беспокоиться.

Она переводит взгляд вниз. Гидрокостюм всего пару миллиметров толщиной и ничего не прячет. Под ее безучастным взором эрекция спадает.

Холодные белые линзы Лени смотрят прямо ему в лицо. Фишер чувствует, как краснеет, как его бросает в жар, но потом вспоминает: она не видит его глаз. Никто не видит.

Здесь почти безопасно.

– Синяки – главная проблема, – наконец произносит Кларк. – Костюм они протыкают нечасто, но сила от укуса все равно доходит.

Твердая и профессиональная ладонь исследует края раны Фишера. Там болит, но он не возражает.

Она сворачивает крышку с тюбика анаболической мази.

– Вот. Вотри.

От контакта боль утихает. Плоть становится теплой, ее пощипывает там, где нанесено лекарство. Джерри протягивает руку, немного испуганный, и пытается дотронуться до Лени.

– Спасибо.

Та без единого слова уворачивается, склонившись, чтобы запечатать ткань. Фишер наблюдает, как штанины скользят вверх по ее ногам. Они кажутся чуть ли не живыми. Впрочем, так и есть, вспоминает он. У костюма есть рефлексы, изменяющие его проницаемость и термопроводимость в зависимости от температуры тела. Он поддерживает – какое слово-то? – а, гомеостаз.

Сейчас Джерри смотрит, как костюм заглатывает тело Кларк, обволакивает гладкой черной амебой, темный лед вместо белизны, но женщина видна сквозь него, оставаясь самым красивым существом, когда-либо встречавшимся Фишеру на Земле. Она так далеко. Что-то внутри говорит – берегись…

«…Иди прочь, Тень…»

…но он не может совладать с собой, ведь до нее так легко дотронуться, она склонилась, застегивая ботинки, а его рука ласкает воздух над ее плечом, пробегает вдоль согбенной спины, так близко, что можно почувствовать жар тела, если бы не этот дурацкий костюм на пути, и…

И она выпрямляется, сталкивается с его ладонью. Лени поднимает голову; что-то пылает под ее линзами. Джерри отводит руку, но уже поздно. Ее тело напрягается, вытягивается струной от ярости.

«Я всего лишь коснулся ее. Я же не сделал ничего плохого. Всего лишь коснулся…»

Она делает один-единственный шаг вперед и говорит:

– Больше этого не делай.

Голос у нее такой ровный, что на секунду он задумывается о том, как бы его передал вокодер под водой.

– Я не хотел… Я не…

– Мне плевать. Больше этого не делай.

На периферии зрения кто-то движется.

– Что-то случилось, Лени? Помочь? – Голос Брандера.

Та качает головой:

– Нет.

– Ладно тогда. – Брандер кажется почти разочарованным. – Я наверху.

Опять движение. Стихающий вдали звук.

– Извини меня, – говорит Фишер.

– Не стоит, – отвечает Лени и, не касаясь его, проходит мимо, в душевую.

Автоклав

У подножия лестницы в нее чуть не врезается Наката. Кларк свирепо смотрит на нее; та отодвигается в сторону, обнажая зубы в покорной улыбке примата. Брандер в кают-компании, копается в библиотеке.

– Ты?..

– Все нормально.

Это, конечно, не так, но она работает над этим. Гнев ее далек от критической массы, всего лишь рефлекс, искорка, вырвавшаяся из главного резервуара. Когда Лени добирается до своей каюты, ей почти жалко Фишера.

«Это же не его вина. Он не хотел мне навредить».

Она захлопывает за собой люк. Сейчас можно спокойно что-нибудь ударить, если надо. Лени нерешительно оглядывается в поисках цели, а потом просто падает на койку и глазеет в потолок.

Кто-то стучит по металлу.

– Лени?

Та поднимается, открывает люк.

– Привет, Лени. Слушай, у меня очень плохая связь с одним из «кальмаров». Ты не могла бы…

– Да, – кивает Кларк. – Нет проблем. Только не сейчас, хорошо, э-э-э…

– Джуди, – говорит Карако, судя по голосу слегка задетая такой забывчивостью.

– Хорошо, Джуди.

На самом деле Кларк помнит ее имя. Но на «Биб» теперь столько народу. В последнее время Лени научилась периодически забывать имена. Так можно держать людей на комфортном от себя расстоянии.

Иногда.

– Извини, – говорит она, протискиваясь мимо Карако. – Мне надо наружу.

* * *

В некоторых местах рифт почти спокоен и нежен.

Обычно жар пронзает водную толщу кипящими грязевыми столбами или заостренными стрелами перегретой жидкости. При давлении в триста атмосфер у пара нет никаких шансов; термальное искажение превращает воду в колонну извивающихся жидких призм жарче расплавленного стекла. Но не здесь. На этом самом месте, угнездившемся между слоями волнистой лавы и скрытом от любопытных ушей «Биб», зной проникает сквозь костюм легким ветерком. Под ногами материковая порода, скорее всего, пористая.

Она приплывает сюда, когда может, держась ближе ко дну, сбивая с толку сонар станции. Остальные еще не знают об этом месте, и она хочет, чтобы так продолжалось и дальше. Иногда Лени наблюдает здесь за тем, как конвекционные потоки закручивают грязь ленивыми завитушками. Даже распарывает печати костюма, купая руки и лицо в тридцатиградусной воде.

Иногда же она приплывает сюда поспать.

Кларк лежит на грязи, которая двигается под спиной, и смотрит во тьму. Вот так засыпаешь, когда не можешь закрыть глаза. Изучаешь мрак, а когда начинаешь видеть то, чего нет, понимаешь, что погрузился в сон.

Сейчас она видит саму себя, верховную жрицу нового общества троглодитов. Она попала сюда первой, нашла покой, пока остальных резали и изменяли неряшливые руки сухопутников. Она – мать-основательница, лекало, по которому остальные, еще такие чувствительные, рекруты создают себя. Они сходят вниз и видят, что ее глаза всегда скрыты линзами, после чего делают так же.

Но Лени знает – все это неправда. По-настоящему их творит рифт, тупой гидравлический пресс, вдавливающий всех в формы, выбранные им, и только им. Остальные походили на нее только потому, что всех их вылепили по одному шаблону.

«И не будем забывать про Энергосеть. Если Баллард права, они отвечают за то, что мы не слишком отличаемся друг от друга с самого начала».

Естественно, существуют всякие поверхностные различия. Немного расового разнообразия. Символические садисты, символические жертвы, женщины и мужчины – все представлены в равном количестве…

От этого Кларк даже улыбается. Понадеемся на менеджмент, который запирает пачку психопатов с сексуально-дисфункциональными расстройствами, а потом убедимся, что обошлось без половой дискриминации.

«Они молодцы, хотят, чтобы никто не ушел обиженным. За исключением Баллард, конечно».

Но, по крайней мере, там, наверху, учатся на ошибках. Лени Кларк дремлет на глубине в три тысячи метров, но ей очень интересно, что еще выкинут сухопутники.

Неожиданная пронизывающая боль в глазах. Она пытается закричать; умные имплантаты чувствуют, как язык и губы приходят в движение, только все неправильно понимают:

– Н-н-н-н-а-а-а-а-а-а-а-а-а…

Она знает это чувство. Испытывала его раз или два. Слепо ныряет в случайном направлении. Боль в голове разрастается от интенсивной до невыносимой.

– А-а-а-а-а-а…

Лени изворачивается, уходит в противоположную сторону. Чуть лучше. Включает головной фонарь, брыкается так сильно, как можно. Мир из черного превращается в монолитно-коричневый. Нулевая видимость. Повсюду бурлит грязь. Кларк слышит, как где-то поблизости с треском раскалываются камни.

Луч фонаря выхватывает появившуюся на поверхности голову пласта, маячащую впереди, за секунду до того, как в нее влетает Кларк. От шока в черепе звенит, столкновение маленьким землетрясением сбегает вниз по позвоночнику. Появляется новый оттенок боли, смешивающийся со жгучим огнем в глазах. Она на ощупь огибает препятствие, продолжает движение. Ее тело кажется… теплым…

Только очень высокая температура может проникнуть сквозь гидрокостюм четвертого класса. В конце концов, он сделан для работы в условиях термальных перегрузок.

А вот линзы, с другой стороны…

Темнота. Мир снова черен и ясен. Фонарь протыкает открытое пространство, бросая трясущийся отпечаток на грязь в добрых десяти метрах.

Вид, правда, все еще рябит.

Боль, кажется, спадает. Кларк не уверена. Столько нервов кричали так долго, что даже эхо их стонов – пытка. Она хватается за голову, все еще брыкаясь, от движения разворачивается в ту сторону, откуда приплыла.

Ее тайное убежище взорвалось сплавом ила и соединений серы, бурлящих на дне. Кларк проверяет термистор: сорок пять градусов по Цельсию, а она находится на расстоянии добрых десяти метров. В восходящих потоках крутятся скелеты сварившихся рыб. Гейзер шипит дальше, невидимый отсюда.

Выброс прорвался сквозь поверхностный слой за секунду; любая плоть, пойманная извержением, сварилась бы до костей, а нечто сложное, вроде инстинкта побега, даже не успело вмешаться бы в ситуацию. Все тело Кларк бьет дрожь. Еще один.

«Повезло. Просто глупо повезло, что я была достаточно далеко. Я могла уже умереть. Я могла умереть я могла умереть я могла умереть…»

Нервы вспыхивают в грудной клетке, она сгибается. Но всхлипнуть, не дыша, не получается. И плакать с вечно открытыми, будто пришпиленными, веками не выйдет. Стандартные процедуры нервной системы, запинаясь, приходят в действие после многих лет сна, только вот те части тела, над которыми они работают, изменились. Все тело проснулось в смирительной рубашке.

«Умереть умереть умереть…»

Включается маленькая отдаленная часть Лени, та, которую она припасла специально для таких случаев.

Кларк как будто смотрит на себя издалека и удивляется тому, насколько сильно реагирует. С тех пор как она попала на станцию, ей только сейчас пришла в голову мысль, что здесь можно погибнуть.

И впервые за многие годы смерть действительно что-то значит.

Водоносный слой

Когда снимаешь гидрокостюм, то словно потрошишь сам себя.

Он не может поверить, насколько сильно стал от него зависеть, как тяжело выбираться наружу. С линзами еще хуже. Фишер сидит на койке, на тонком матрасе, уставившись в задраенный люк, пока Тень шепчет: все в порядке, ты один, ты в безопасности. Проходит полчаса, прежде чем он собирается с силами и осмеливается ей поверить.

Когда он обнажает глаза, освещение в каюте оказывается таким тусклым, что почти ничего не видно. Он поворачивает выключатель, пока в комнате не устанавливается нечто похожее на сумерки. Линзы лежат на ладони, бледные и матовые в полутьме, похожие на студенистые скорлупки. Так странно моргать и не чувствовать их под веками. Он ощущает себя таким открытым.

Впрочем, иначе не получится. Часть процесса. Все дело именно в этом: открыться.

Лени в своей каюте, всего в нескольких сантиметрах. Если бы не переборка, Фишер мог бы протянуть руку и коснуться ее.

«Так поступаешь, когда действительно кого-то любишь». Так когда-то говорила Тень. Поэтому сейчас он делает все ради себя. Ради Тени.

Думает о Лени.

Иногда ему кажется, что она – единственный реальный человек на всем рифте. Остальные – роботы: стеклянные механические глаза, матово-черные роботела, выписывающие кренделя в запрограммированных циклах, единственная цель которых – поддерживать в рабочем состоянии другие, большие машины. Даже имена их звучат механически. Наката. Карако.

Но не Лени. Внутри ее костюма кто-то есть, ее глаза кажутся стеклом, но на самом деле это не так. Она настоящая. Фишер знает, что может ее коснуться.

Конечно, именно поэтому он постоянно лезет в неприятности. Продолжает ее касаться. Но Лени изменится, если только он сможет пробиться к ней. Она больше похожа на Тень, чем все остальные в его жизни. Хотя Кларк, конечно, старше.

«Не старше, чем я была бы сейчас», – мурлыкает Тень, и, может, в этом все и дело.

Его рот двигается: «Мне так жаль, Лени», – но не раздается ни звука. Тень не поправляет Джерри.

«Вот так ты поступаешь», – сказала бы она, а потом заплакала бы. Как Фишер сейчас. Он всегда плачет, когда кончает.

* * *

Некоторое время спустя Джерри просыпается от боли. Он лежит, свернувшись, на матрасе, и что-то впивается ему в щеку: маленький осколок стекла.

Зеркала.

Фишер смотрит на него, удивленный. Серебряный осколок с темно-кровавым наконечником, похожим на маленький зуб. В каюте зеркала нет.

Он протягивает руку, касаясь переборки позади подушки. Там Лени. Прямо с другой стороны. Но здесь, на этой стороне, есть темная линия, ободок тени, которого он раньше не замечал. Глаза следуют за ним до края стены, до провала где-то в полсантиметра шириной. То тут, то там в этом крохотном пространстве до сих пор видны небольшие обломки стекла.

Похоже, зеркало скрывало всю переборку. Вроде видеокамер слежения Скэнлона. И его не просто убрали, судя по оставшимся фрагментам. Кто-то его расколотил.

Лени. Она прошла по всей станции, прежде чем спустились остальные, и разбила все зеркала. Фишер не понимает, почему так в этом уверен, но ему кажется, что именно так поступила бы Кларк в отсутствие свидетелей.

«Может, ей не нравится смотреть на себя. Может, она стыдится».

«Иди, поговори с ней», – велит Тень.

«Не могу».

«Нет, можешь. Я тебе помогу».

Он подбирает верхнюю часть гидрокостюма. Та скользит по телу, края сплавляются посередине груди. Переступает через рукава и брюки, все еще разбросанные по палубе, нагибается за линзами.

«Оставь их!»

«Нет».

«Да».

«Я не могу, она увидит меня…»

«А разве ты не хочешь именно этого?»

«Я ей даже не нравлюсь, она просто…»

«Оставь их. Я сказала, что помогу тебе».

Джерри прислоняется к закрытому люку, глаза зажмурены, быстрое дыхание громким эхом отдается в ушах.

Вперед. Вперед.

Коридор снаружи погружен в глубокие сумерки. Фишер идет к задраенному люку в каюту Лени, касается его, боясь постучать.

Сзади кто-то хлопает его по плечу.

– Она снаружи, – говорит Брандер.

Его костюм запаян по шею, рукава и штанины на месте, герметично закрыты. Скрытые глаза пустые и тяжелые. И, как обычно, какое-то напряжение в голове, тот самый знакомый тон, говорящий: «Ну дай мне повод, урод, ну сделай хоть что-нибудь…»

Может, он тоже хочет Лени.

«Не зли его», – предупреждает Тень.

Фишер сглатывает.

– Я просто хотел поговорить с ней.

– Она снаружи.

– Ладно. Я… Я зайду попозже.

Брандер тыкает пальцем в лицо Джерри. Потом смотрит на подушечку, покрытую чем-то липким.

– Да ты порезался.

– Ничего страшного. Со мной все нормально.

– Это плохо.

Фишер старается протиснуться мимо Брандера в собственную каюту. Коридор сталкивает их вместе.

Брандер сжимает кулаки:

– Не смей меня трогать, тварь.

– Да я не… Просто пытаюсь… В смысле… – Фишер умолкает, оглядывается по сторонам.

Вокруг никого.

Вполне осознанно Брандер расслабляется.

– И, ради бога, надень линзы. Никто не хочет туда смотреть.

Он поворачивается и уходит.

* * *

Они говорят, что Лабин спит прямо там. И Лени иногда, но Кен не бывает в своей каюте с тех пор, как остальные спустились на станцию. Он не включает фонарь, держится подальше от освещенной части Жерла, и ничто его не беспокоит. Фишер слышал, как Наката и Карако разговаривали об этом на последней смене.

А что, неплохая идея. Чем меньше времени он проводит на «Биб», тем лучше.

Станция – тусклая далекая клякса, светящаяся слева от Фишера. Там Брандер. Пойдет на дежурство через три часа. Джерри решает, что до этого лучше побыть здесь. Да ему и не нужно долго находиться внутри. Никому не нужно. Есть маленький опреснитель, приспособленный к электролизеру, на случай, если одолеет жажда, и куча клапанов и створок, которые делают вещи, о которых ему даже не хочется думать, когда Фишер мочится или испражняется.

Постепенно усиливается голод, но можно подождать. Тут ему хорошо, пока никто его не атакует.

Брандер не оставит его в покое. Фишер не может понять, что тот имеет против…

«О да, ты все понимаешь», – говорит Тень.

…но этот взгляд ему знаком. Брандер жаждет, чтобы Джерри облажался по-крупному.

Остальные держатся в стороне. Нервная и беспокойная Наката вообще старается никому не попадаться на глаза. Карако ведет себя так, словно ее совершенно не беспокоит даже перспектива свариться заживо в гейзере. Лабин просто сидит там, уставившись в пол, таясь и тлея. И Брандер к нему не суется.

Остается Лени. Холодная и далекая, как горная вершина. Нет, Фишеру они не помогут. Поэтому, когда доходит дело до выбора между множеством чудовищ снаружи и одним внутри, все очевидно.

На станции Карако и Наката проводят осмотр корпуса. Их отдаленные голоса раздражающе жужжат у Фишера под челюстью. Он отключает передатчик и устраивается между выходящими на поверхность глыбами подушечного базальта.

Позже он так и не сможет вспомнить, когда задремал.

* * *

– Послушай, членосос. Я только что отпахал две смены от звонка до звонка, потому что ты не появился, когда должен был. А потом еще полсмены, пока искал тебя. Мы думали, ты в беду попал. Мы предположили, что ты в беду попал. И не говори мне…

Брандер толкает Фишера к стене.

– И не говори мне, – снова произносит он, – что с тобой было все в полном порядке. Даже не думай об этом.

Фишер оглядывает дежурку. Наката стоит у противоположной переборки, наблюдает, дерганая, словно кошка. Лабин с шумом роется в шкафчиках с оборудованием, повернувшись ко всем спиной. Карако кладет на полку ласты и проходит мимо к лестнице.

– Карак…

Брандер жестко толкает его к стене.

Джуди, нога уже на нижней ступеньке, поворачивается и смотрит на них буквально секунду. На ее лице призраком мелькает улыбка.

– Не смотри на меня, Джерри, приятель. Это твоя проблема.

После чего взбирается наверх.

Лицо Брандера маячит в нескольких сантиметрах от Фишера. Его капюшон еще запаян, за исключением ротового клапана. Глаза кажутся прозрачными стеклянными шариками, утопленными в черном пластике. Он сжимает хватку.

– Ну так что, членосос?

– Мне… жаль, – заикается Джерри.

– Тебе жаль. – Брандер оглядывается через плечо, включая Накату в веселье. – Ему жаль.

Та смеется как-то чересчур громко.

Лабин гремит чем-то в шкафчике, все еще не обращая ни на кого внимания. Люк воздушного шлюза начинает поворачиваться.

– А я не думаю, – говорит Брандер, стараясь перекричать неожиданное бульканье, – что тебе действительно жаль.

Шлюз открывается. Оттуда выходит Лени Кларк, держа в одной руке ласты. Ее белые глаза окидывают взглядом комнату; на Фишере они даже не задерживаются. Без единого слова она проходит к штативу для сушки.

Брандер бьет Джерри в живот. Тот складывается вдвое, задыхаясь, ударяется головой о люк. Царапает щеку о палубу. Носок Брандера почти касается его носа.

– Эй. – Голос Лени отдаленный и явно не особо заинтересованный.

– И тебе привет, Лени. Он сам напросился.

– Я знаю. – Прошла секунда. – И все же.

– На Джуди напала рыба-гадюка, пока та искала его. Она могла погибнуть.

– Возможно. – Лени как будто сильно устала. – Тогда почему Джуди не здесь?

– Я здесь, – отвечает Брандер.

Легкое Фишера снова в строю. Хватая воздух, он отталкивается от переборки. Обидчик пронзает его злым взглядом. Лабин снова в комнате, стоит в стороне. Наблюдает.

Лени посередине дежурки. Пожимает плечами.

– Что? – требует ответа Брандер.

– Не знаю. – Она бросает равнодушный взгляд на Джерри. – Ну он просто… облажался. Напортачил. Он никому не хотел причинить вре…

Она замирает. У Фишера такое чувство, словно Кларк смотрит прямо сквозь него, сквозь корпус станции в бездну, где видит нечто, открытое только для нее. И что бы это ни было, оно ей явно не нравится.

– Да пошло все на хер. – Лени направляется к лестнице. – Не мое это дело в любом случае.

«Лени, пожалуйста…»

Брандер поворачивается к Фишеру, когда она исчезает из вида. Джерри не сводит с него взгляда. Тянутся бесконечные секунды. Кулак Брандера зависает на полпути в воздухе.

Он выстреливает так быстро, что не разглядеть. Фишер отшатывается, ударяется о трубу. Огни роем взрываются в левом глазу. Джерри пытается сморгнуть, опираясь о переборку. Все тело болит.

Брандер разжимает кулак.

– Лени – слишком хороший человек, – замечает он, расслабляя пальцы. – Лично мне наплевать, хотел ты кому-нибудь навредить или нет.