Текст книги "Огнепад: Ложная слепота. Зеро. Боги насекомых. Полковник. Эхопраксия"

Герои

Потом Асанте, разумеется, рассмотрит всё в подробностях. Как и все остальные, когда вернутся на базу. Они до сих пор учатся. Весь мир – их большой учебный класс.

– В кайнозое все заботились только о рефлексах, – младший лейтенант Оливер Мэддокс играл при майоре Эмме Росситер, которая сама редко появлялась на людях, роль ученика чародея из Святого ордена нейроинженеров и сейчас болтал с радостью девятилетки на собственном дне рождения. – Стреляй, беги, ложись, ползи, наблюдай за огнем – все это тело совершает бездумно, когда кто-нибудь крикнет «Контакт». Изначально вся программа сводилась к ускорению этих макропараметров. Их никогда не волновало то, что подсознательный разум не только реагирует, но и думает. Анализирует. Я им об этом говорил годами, но они ничего не понимали до настоящего времени.

«Их» Асанте никогда не видел. Они не писали, они не звонили. Никогда не приходили с визитом. Скорее всего, подписывали кучу счетов.

– Но вот здесь перед нами прекрасный пример тактического гения зомби-разума.

Интерфейсы записывали все. После операции Мэддокс собрал все данные воедино, получился сборник лучших хитов с термосигнатурами, предварительными оценками угрозы и кучей алгоритмов экстраполяции для заполнения пробелов. Сейчас он раскладывает доску для игры – стены, полы, промышленная требуха, все магически прозрачное – после чего запускает людей внутрь.

– Итак, у нас восемнадцать тяжеловооруженных противников окопались в каждой стратегической точке, – гомункулы светятся красным на критических участках. – Работает поле помех, а потому телеметрией не поделишься, если только не на линии прямой видимости. У нас есть робот, защищенный от электромагнитного воздействия и запрограммированный атаковать всех, реагировать на любой писк, причем его еще оглушили по всему спектру, так что даже если бы мы раздобыли коды для взлома, он бы их просто не услышал. – Иконка «Волкодава» особенно яркая: наверное, взяли из какого-нибудь рекламного архива «БоДайн». – А еще у нас есть безумный уродец с аварийным размыкателем, и если сердце этого психа остановится, все вокруг взлетит на воздух, – ну, или если он посчитает, что мы слишком близко подобрались к цели. А вы даже не в курсе, что происходит. И тем не менее.

Мэддокс запускает часы. В лабиринте иконки начинают убыстренный танец.

– Гэрин входит первым и сразу капитально лажает. Он лишь слегка задевает нападавшего – даже крови нет – и вдобавок забывает про глушитель. Гэрин – просто молодец. Ты не смог нейтрализовать цель, и теперь все здание в курсе, где ты находишься.

Асанте помнит, как эхо от этого выстрела разлетелось по всему заводу. Помнит, как у него заныло в желудке.

– Тут из-за угла появляется один из приятелей нашего реднека, и… Гэрин снова мажет! Задевает парня по плечу. А вот потом на сцену выходит настоящий монстр всей вечерины, «Волкодав» спешит на выстрелы Гэрина, и этот чувак вооружен и очень опасен, но…

Из-за угла выруливает 46-G. Но целится он не в Гэрина, а берет на мушку террористов. Реднек и его приятель рассыпаются на маленькие красные кучки пиксельной пыли.

– Такого они не ожидали! – ликует Мэддокс. – Их замочил собственный робот! И, как по-вашему, почему это случилось?

Асанте хмурится.

– Значит, два пацана в ауте, Гэрин уже взбирается по лестнице и на трап, прежде чем робот возьмет его на мушку, а там стоит Тивана, с другой стороны здания, и у них с Гэрином происходит зрительный контакт буквально на полсекунды, – между соответствующими иконками мерцает яркая нить, – прежде чем Тивана снова прыгает на нижний уровень и начинает палить по реднекам, притаившимся у противоточной системы. И стрелок из нее такой же дерьмовый, как из Гэрина, да и с глушителем она также лажает.

Выстрелы повсюду, от всех. Асанте помнит, как он, слепой, гадит кирпичами от страха и думает, какой абоа допустил такую идиотскую ошибку, пока «Ранн-Сети» не оживает в его собственных руках, пока он не чувствует отдачу и не слышит звук выстрела, словно 130-децибеловую мишень на собственной спине. Тогда он подумал, что кто-то зачем-то саботировал в отряде все глушители.

Мэддокс по-прежнему в образе.

– Плохие парни откликаются на заваруху и начинают менять позиции. К этому времени Асанте и Силано также подхватили вирус криворукости, а «БоДайн» бегает вокруг и рвет своих на куски. В обороне противника образуется брешь, в нее проникает Калмю – кто-нибудь может прикинуть, каковы шансы на то, что она просто случайно оказалась именно в этом месте? – и без помех может прицелиться в парня с прерывателем. И она кладет его точным выстрелом в шею. Полностью парализует бедолагу, но сердчишко у него по-прежнему бьется равномерно и без помех. Вот мы видим, как Калмю проверяет состояние цели и обезвреживает уже бесполезную машину Судного дня.

И все это, народ, заняло меньше пяти минут. В смысле, от входа до выхода прошло восемнадцать, но после пятой вы уже занимались зачисткой. И вот уже должны пойти титры, и тут Калмю подходит к «Волкодаву», спокойная как танк и гладит этого громилу. Усыпляет его на месте. Полицейские Галвестона получат своего робота обратно без единой царапинки. Пять минут. Это, сука, магия какая-то.

– Так, это… – Гэрин оглядывается. – Как мы это сделали-то?

– Калли, покажи им.

Калмю протягивает вперед запонку:

– Похоже, я это забрала у парня с взрывчаткой.

– Собачий свисток, ары и кеи.[241]241
  Имеется в виду теория r/K-отбора, то есть две различные стратегии размножения живых организмов. r-отбор подразумевает быстрое размножение, большое потомство, высокую смертность и максимальное распространение вида. К-стратегия же, наоборот, в малом потомстве, на воспитание которого уходит много времени. Соответственно в данном случае Мэддокс с иронией называет «арами» мужчин, а «кеями» – женщин.


[Закрыть] – Мэддокс ухмыляется. – 50 килогерц, ни пилот, ни пассажир такой сигнал просто не услышат. Нельзя же перевести робота в режим бешенства без способа отличить друга от врага, правильно? С этими булавками «Волкодав» на вас даже не взглянул бы. Но если их потерять, он за секунду вам горло вырвет. Ваши лучшие половинки могли бы действовать чистенько, бесшумно, но тогда оставшиеся силы противника сидели бы по своим местам в полном вооружении, и никуда бы не рыпались. А их главный козырь заключался в самом крутом роботе «БоДайна». Именно поэтому ваши лучшие половины не стали всех убивать тихо. Нет, они прибегли к шуму и панике. Постреляли все свистки, вызвали пса, а тот атаковал собственных хозяев. Противник в ответ сменил позицию. То есть принялись погонять робота, как овцу, а тот в свою очередь выгнал террористов прямо вам под прицел. Точность из хаоса, но более всего впечатляет то, что у вас не было связи, только редкая оптическая синхронизация, когда вы друг друга видели. По идее, такая сеть ужасно неудобная, заметная, ничего хуже представить невозможно, и если бы я не видел все собственными глазами, то сказал бы, что это полный бред. Но каким-то образом вы, зомби, были в курсе оперативной сводки. Каждый знал, что ему надо сделать для достижения оптимального результата, и предполагал, что так же поступят другие, и групповая стратегия… просто появилась сама собой. Никто не отдавал приказов. Никто, черт побери, даже слова не сказал.

Теперь, когда идет повтор, Асанте все видит сам. Есть в этом какая-то красота: движение узлов, прерывистая сеть лазерных лучей, мерцающая между ними, постепенная концентрация сигнала из шума. Это не просто танец, не просто слаженная командная работа. Это больше похоже на… распределенный организм. Как пальцы на руке, двигающиеся вместе.

– Только помните, если кто спросит, мы такого говорить не будем, – добавляет Мэддокс. – Мы скажем, что в каждом сценарии, при котором Галвестонский завод взлетал на воздух, этот взрыв становился точкой невозврата для всей пост-Текзитовской территории. Мы скажем, что с вероятностью в 95 % такое событие привело бы к широкомасштабным бунтам и волнениям на самом пороге ЗапПола – и именно этот вариант Зеро красиво и тихо предотвратили. Неплохо для первого полевого задания.

Тивана поднимает руку:

– А кто конкретно будет спрашивать?

Хороший вопрос. За тринадцать месяцев с тех пор, как Асанте влился в ряды «Нулевой Суммы», ни один чужак не появился на территории корпуса. Впрочем, неудивительно, ведь Котэ, база канадских вооруженных сил, была закрыта уже двадцать лет; эту информацию Асанте нарыл пару недель назад во вполне доступных и открытых источниках.

Мэддокс еле заметно улыбается:

– Любой, кто кровно заинтересован в традиционной субординации.

Где мы сейчас

Асанте пробуждается в лазарете, стоит у подножия койки Карлоса Акосты. Справа из полуоткрытой двери льется тусклый свет: клин потертого линолеума растворяется во тьме, крохотный красный знак «ВЫХОД» горит в пустоте над лестничным пролетом. Слева стеклянная стена нейрохирургии. Там с потолка свисают суставчатые телеопы, как конечности богомолов с невероятно хрупкими пальцами. Лазеры. Иглы и нанотрубки. Манипуляторы, чувствительные настолько, что способны отделить друг от друга даже атомы. Каждый Зеро столько раз лежал под этими ножами, что сосчитать трудно. Обычно операции ведет софт. Иногда процессом руководят человеческие врачи из каких-то секретных лабораторий, старомодные резчики, которые так ни разу и не показались во плоти, хотя Асанте полосовали частенько.

Акоста лежит на спине, глаза закрыты. Выглядит он почти спокойным. Даже лицевой тик исчез. Он тут уже три дня с тех пор, как потерял правую руку в Гераклионе из-за умных игольников. Дело, конечно, пустое. Все отрастет благодаря вживленной ДНК саламандры да капельницы с аминоглюкозой и стероидами. Будет как новенький уже через три недели – то есть в том состоянии, в котором был, когда Зеро наложили на него лапу – а на ноги встанет уже через полторы. Пока же баланс довольно мудреный: конечно, обмен веществ ему сейчас разогнали до реактивной скорости, но все ради роста тканей. В таких условиях сил не остается даже для похода в ванную.

Коджо Асанте недоумевает, почему стоит здесь в три часа ночи.

Мэддокс говорит, что не стоит волноваться из-за редких приступов лунатизма, особенно, если ты и так имел к ним склонность. Мощных припадков ни у кого не было уже несколько месяцев, с самого Галвестона: сейчас все моды, похоже, занимаются тонкими настройками. Росситер уже давно отозвала ботов-помощников, которые раньше следили за каждым незапланированным шагом подопечных. Майор даже разрешает время от времени покидать базу, когда бойцы хорошо себя ведут.

Впрочем, об остаточных побочных эффектах забывать не стоит. Асанте смотрит на предательскую дрожь в своей ладони, аккуратно берет ее другой рукой и держит, пока нервы не успокоятся. Переводит взгляд на своего друга.

Глаза Акосты открыты.

Но на Асанте они не смотрят. Коджо кажется, что они просто не могут хоть на чем-нибудь остановиться. Дергаются, мечутся, туда-сюда, туда-сюда, вверх-вниз-вверх.

– Карл, – тихо произносит Асанте. – Как дела, мужик?

Тело больного неподвижно. Его дыхание неизменно. Он ничего не говорит.

У зомби с разговорами плохо. Они умные, но невербальные, как пациенты с разделенными полушариями, те тоже слова понимают, но произнести их не могут. С письменным языком проще. Мозги зомби плохо справляются с обычной грамматикой и синтаксисом, но они разработали что-то вроде визуального пиджина, который, по заверениям Мэддокса, эффективнее английского языка. Похоже, именно им и пользуются на всех брифингах.

Мэддокс еще заявил, что его команда сейчас работает над каким-то таймшерным решением, хотят разделить контроль над зоной Брока между лобно-теменной долей и ретроспленальной корой. «Скоро вы буквально сможете с собой поговорить», – говорит он. Но пока без успехов.

Такпад на столике у кровати тускло светится матрицей зиджинских символов. Асанте кладет его под правую руку Акосты.

– Карл?

Ничего.

– Просто подумал, что я… так, зашел проверить, как ты. Ну, будь здоров.

Он на цыпочках идет двери, кладет дрожащие пальцы на ручку. Делает шаг в темноту коридора, на ощупь, по памяти добирается до своей койки.

Эти глаза.

Он их видел уже миллионы раз. Но раньше глаза его сослуживцев танцевали, метались в стоящих прямо телах, в мощных автономных штуках, которые не стояли на месте. Видеть же такое движение в абсолютном покое – видеть, как эти глаза борются, словно попали в ловушку из кости и плоти – словно смотрят на мир из неглубокой могилы, как будто их не зарыли до конца…

Ужас. Вот что в них было. Настоящий ужас.

Мы – мертвецы

Специалист Тарра Калмю исчезла. Утром все видели, как Росситер сообщила эту новость Мэддоксу, и во время разговора тот из Весельчака с вечной придурковатой улыбкой превратился в лейтенанта Камнелица. С другими бойцами он говорить на эту тему отказался. Силано умудрился перехватить Росситер по пути на вертолетную площадку, но сумел выжать из нее лишь пару слов о том, что Калмю «перевели».

Метцингер поначалу посоветовал им не задавать вопросы. А потом отдал такой же приказ.

Но как замечает Тивана – Асанте встречает ее вечером на погрузочной площадке, Тивана сидит, прислонившись спиной к столу, заваленному деталями от машин – можно задать кучу поисковых запросов, ни разу не воспользовавшись знаком вопроса.

– Коллега-труп.

– Коллега-труп.

Так они друг друга приветствуют с тех пор, как узнали, что у них много общего. (Тивана погибла во время атаки реалистов в Гаване. Самый худший отпуск в жизни, по ее словам). Они – единственные из Зеро, (пока, по крайней мере) кого воскресили из мертвых. Поэтому остальные их слегка побаиваются.

И держатся поодаль.

– Гэрин видел ее последней, у «Дыры памяти». – Тивана в смарточках, настроенных на общественную сеть. Конечно, так ей можно заглянуть через плечо, но зато командование не особо мониторит виртуальную активность. – Она болтала с какой-то рыжей женщиной, у той еще было лого «Хансон Геотермал» на куртке.

Две ночи назад Метцингер спустил всех с поводка, наградив за подавление атаки реалистов на гиланд «Созвездие». Они отправились в Банф отдохнуть в реальном мире.

– И?

Отсветы из-под очков раскрашивают щеки Тиваны мерцающим сиянием.

– И полицейский дрон нашел труп женщины, подходящей под это описание, у какой-то общественной трахбудки буквально в двух кварталах к югу. В ту же самую ночь.

– Ох, – Асанте садится на корточки рядом с Тиваной, та сдвигает очки на лоб. Подрагивающий глаз, покачиваясь, смотрит на него.

– Да, – она тяжело вздыхает. – Судя по ДНК, это была некая Никки Стекман.

– И как…

– Они не говорят. Только просят сообщить, если кто-нибудь что-нибудь видел.

– А есть свидетели?

– Ушли они вместе. Завернули в переулок. И больше никаких данных с камер, что странно.

– А там реально не могло быть камер? – бормочет Асанте.

– Нет. Полагаю, что нет.

Они с минуту сидят молча.

– И что ты думаешь? – наконец, спрашивает она.

– Может, Стекман не любила грубо, и дело приняло скверный оборот. Ты же знаешь Калли, она… ей не всегда нравится ответ «нет».

– Нет чему? Мы же все на антилибидниках. Зачем она вообще…

– Она никогда никого не убивала из-за…

– Может, она и не убивала, – говорит Тивана.

Асанте моргает:

– Ты считаешь, она превратилась?

– Может, не по своей вине. Возможно, имплантаты каким-то образом включились, ну, рефлекторно, что ли. Калли увидела непосредственную угрозу, или ее лучшая половина так все интерпретировала. Взяла контроль на себя и разобралась с проблемой.

– Но оно же не должно работать так.

– Оно и нервную систему Сакса не должно было поджарить.

– Да ладно тебе, Соф. Это ж древняя история. Нас бы не отправили на задания, не пофиксив все эти темы.

– Да ну, – ее больной глаз целенаправленно смотрит на его больную руку.

– Наследные глюки не в счет. – Нервы, задетые при операции, лишний миллиампер, проникший в веретенообразную извилину. Какой-нибудь сбой есть у каждого. – Мэддокс говорит…

– Ой, ну разумеется. Мэддокс очень хочет все подчистить. Только на следующей неделе. Или в следующем месяце. Пока приживутся последние отладки, или пока не будет каких-нибудь локальных, сука, конфликтов где-нибудь на Камчатке. А в зомби-режиме глюки даже не проявляются, так чего парится?

– Если бы они считали имплантаты дефективными, то не отправляли бы на задания.

– Ну, что ты, – Тивана разводит руками. – Ты говоришь «задания», я говорю «полевые испытания». В смысле, дух товарищества – это круто! Мы на передовой, мы можем быть Зеро! Но ты просто взгляни на нас, Джо. Силано был мятежником в Рио. У Калмю полно обвинений в неподчинении приказам. Тебя и меня соскребли с обочины. Никого из нас явно нельзя назвать особо выдающимся индивидом.

– А разве не в этом смысл? Что любого можно превратить в суперсолдата?

«То есть любое тело».

– Джо, мы – лабораторные крысы. Они не хотят поджарить мозги отличникам из Вест-Пойнта из-за бета-версии, потому чистят баги сейчас. Если программа пойдет вширь, нас тут уже не будет. А значит… – Она тяжело вздыхает. – Это имплантаты. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Надеешься?

– А ты, значит, предпочитаешь вариант, что Калли превратилась в берсерка и без всякой причины убила гражданскую?

У Асанте покалывает в затылке, наверное, психосоматика, он старается не обращать на это внимания и говорит:

– Росситер не стала бы говорить о «переводе» в таком случае. Тогда бы речь шла о военном трибунале.

– Да она никогда не заведет речь о военном трибунале. Когда речь будет идти о нас.

– И то верно.

– Сам подумай. Ты хоть раз видел тут какого-нибудь политика, который приехал посмотреть, куда идут деньги налогоплательщиков? Или хоть одного офицера на базе, помимо Метцингера, Мэддокса или Росситер?

– То есть все это незаконно.

Едва ли это откровение.

– Причем настолько, что, считай, у нас тут царят обычаи каменного века. Мы не знаем, сколько на нас приходится обеспечивающего персонала. Девяносто процентов всей поддерживающей инфраструктуры находятся вне базы, а тут сплошные роботы и телеопы. Мы даже не в курсе, кто нам черепа вскрывает. – Тивана склоняется к нему в сгущающейся тьме, пристально смотрит здоровым глазом. – Это все вуду, Джо. Может, программа и началась с малого, с каких-то элементарных вещей, но сейчас? Ты и я, мы, черт побери, зомби, в буквальном смысле. Мы – воскрешенные трупы, которые танцуют на ниточках, и если ты думаешь, что Персефона Общественная с этим примириться, то ты веришь в нее гораздо сильнее, чем я. Думаю, что о нас не знает Конгресс. И парламент не знает; могу поспорить, что в КСО о нас даже не в курсе, максимум там есть какая-нибудь строчка в бюджете под грифом «психологическое исследование». И они просто не хотят знать. И если все так старательно держат в тени, неужели они позволят какому-то банальному судебному процессу выволочь всю подноготную на свет?

Асанте качает головой:

– Но все равно должна быть подотчетность. Какой-то внутренний процесс.

– Так вот он и есть. Ты исчезаешь, а они говорят, что тебя перевели.

Он на секунду задумывается:

– И что нам делать?

– Для начала поднимем бунт в столовой. Потом маршем пойдем на Оттаву, требуя равных прав для трупов, – Тивани закатывает глаза. – Мы ничего не будет делать. Ты, кажется, забыл: мы умерли. Юридически мы больше не существуем, и если только ты не заключил сделку сильно лучше, чем я, у нас есть единственный способ что-то изменить – не высовываться, пока нас не отправят в почетную отставку. Мне не нравится быть мертвой. Я бы очень хотела когда-нибудь снова воскреснуть. А пока…

Она снимает очки с головы. Выключает их.

– Мы будем действовать осторожно.

Рикошет

Сержант Коджо Асанте действует очень осторожно. И когда идет в бой против реалистов и борцов за права ИИ. И когда его натравливают на хорошо оснащенные частные армии, ведомые идеологией и выгодой, на оборванных повстанцев, воющих лишь из-за жажды и отчаяния, на отбившиеся от рук дарвиновские Банки и неизбежных религиозных экстремистов, которые – спустя четверть века после завершения Темного Десятилетия – так и не прекратили увечить и уничтожать во имя своих Невидимых друзей. Все идет хорошо, пока не приходит двадцать первый месяц его срока, и Асанте убивает троих невооруженных детей где-то неподалеку от побережья Гондураса.

Зеро поднялись из глубин Атлантики, чтобы взять штурмом один из бесчисленных гиландов, путешествующих по океаническим течениям. Иногда их используют беженцы, и на таких гиландах ютятся тысячи людей; другие служат укрытием для аферистов и налоговых уклонистов, которые с радостью плюют на ограничения постоянных юрисдикций. Есть и военные, они покрыты слоем хроматофоров и нанотрубок, глушащих радары: это искусственные острова больше любого аэропорта, невидимые для людей и машин.

«Caçador de Recompensa» [242]242
  Награда охотника (порт.).


[Закрыть] – рыбная ферма, семейный бизнес, зарегистрированный в Бразилии: два скромных гектара низкобортных конструкций на корпусе в виде пончика с кучей плавучих садков посередине. Сейчас гиланд оккупировали силы, верные последней инкарнации «Сияющей тропы». Та до сих пор процветает, так как ее источники снабжения не имеют конкретного адреса – и, как напомнил Метцингер перед погружением, лучше предотвратить битву, чем выиграть ее. Если «Тропа» не сможет кормить свои войска, может, она не пустит их в бой.

Фактически Зеро отправили на миссию спасения.

Асанте подслушивает звуки битвы, вдыхает смрад нефти, соленого воздуха и гнилой рыбы, а картина мира от Злого Близнеца проносится перед глазами кляксами света и непонятными вспышками данных с миллисекундной продолжительностью жизни. Ну если не считать мишеней, разумеется. Если не считать кратких стробоскопических мгновений, когда ЗБ захватывает цель, и лица замирают, а потом расплываются: парочка южноазиатских мужчин в комбинезонах, сжимающих в руках «Хеклер и Кохи». Раненный древний «ЧжанЛу», покачивающийся на двух с половиной ногах, луч из его MAD [243]243
  Metastable Atom Dissociation – метастабильная атомная диссоциация (англ.).


[Закрыть] -пушки дрожит так, что уже ничего поразить не может. Дети в спасжилетах, два мальчика, одна девочка; судя по виду, им лет семь, десять максимум. Каждый раз Асанте чувствует отдачу автомата, а потом ЗБ тут же переключается на следующую жертву.

В режиме пассажира эмоции ленивы и неповоротливы. В момент выстрела Асанте ничего не чувствует, шок приходит позже. Ужас еще только показывается на горизонте, когда случайный рикошет отправляет Коджо на место водителя.

Пуля не проникает внутрь – чтобы пробиться сквозь крисомаллоновую [244]244
  Броня сделана по образцу панциря брюхоногого моллюска Crysomallon Squamiferum, которого еще называют «железной улиткой». Его ногу покрывают толстые чешуйки, состоящие из сульфида железа, в результате чего моллюск становится практически недосягаемым для хищников.


[Закрыть] броню, плотно обтягивающую кожу, надо побольше сил – но векторы все же взаимодействуют. Инерция переходит от маленького быстрого объекта к медленному и большому. Мозг Асанте вздрагивает в своей полости; мясо ударяется о кость, отскакивает. Серое вещество получает легкую травму, и где-то глубоко в какой-то важной цепи случается короткое замыкание.

Конечно, сначала вспыхивает боль, она, как напалм, разливается по голове, пока эндокринные помпы ее не тушат. В сетке данных огонь, пламя статики и алая иконка, предупреждающая об отключении З-режима. Но потом происходит чудо: Коджо снова видит. Высоко стоящее солнце в ярко-синем небе. Далекую линию горизонта. Столбы маслянистого дыма, поднимающиеся от развороченных машин.

И тела.

В паре сантиметров справа воздух трещит. Асанте инстинктивно падает на палубу, скользкую от крови и серебряных чешуек, давится из-за неожиданной вони, идущей от раздутых рыбьих трупов, которые распирают садок прямо перед ним. («Гибриды атлантического кижуча, – помимо воли замечает он. – Может, даже с новыми генами Шоуэлла»). Турель на гусеницах искрит и дымится с другой стороны, в ее корпусе зияет дыра.

Предплечье Асанте закрывает тень. Откуда-то с неба прыгает Тивана, дифракторы сдвинуты на лоб, глаза бешено танцуют в глазницах. Она зачищает участок, изящно, как стрекоза, приземляется на одну ногу, второй бьет спазматическую турель. Та искрит в последний раз и падает в садок. Тивана исчезает, спускаясь по ближайшему трапу.

Асанте поднимается на ноги, крутится, ища угрозу, не видит ничего, кроме поверженных врагов: курящиеся обрубки автотурелей по периметру, тела мужчины с отстреленной рукой и женщины, которая тщетно тянулась к валяющемуся вдалеке гарпуну. А еще маленькую хрупкую фигурку, чуть ли не вплавленную в палубу: черные палочки вместе рук и ног, белые зубы, осклабившиеся на обгоревшем черепе, все вместе держит растекшаяся лужа оранжевой ткани и поливинилхлорида. Асанте видит все. Не просто отдельные кадры в тумане: нет, дело рук Зеро впервые предстает перед ним с панорамным обзором и иммерсивной четкостью.

«Мы убиваем детей…»

Даже тела взрослых не похожи на бойцов. Максимум на беженцев, которые поневоле решили взять силой то, что иначе не получили бы никогда. Может, они просто хотели добраться до какой-нибудь безопасной зоны. Накормить своих детей.

У его ног смердящий ковер из мертвого лосося бесшумно смыкается над упавшей турелью. Нет, они не кормили никого, кроме миксин и червей.

«Я превратился в сахилита», – Асанте чувствует, как внутри все немеет. Он вызывает интерфейс, не обращает внимания на непонятную ауру по краям зрения, выбирает GPS.

Даже близко не Гондурас. Это Мексиканский залив.

Никто в здравом уме не сунулся бы сюда с рыбофермой. В лучшем случае в водах залива сейчас нет кислорода; в худшем они просто огнеопасны. «Caçador», наверное, дрейфом прошел через Юкатанский канал, а здесь попал в петлю вихревого течения. Вся рыба тут же задохнулась, как только попала в мертвую зону.

Но гиланды не отданы во власть течений. У них есть рудиментарные двигательные установки, они могут причаливать и отчаливать, менять потоки, ложиться на другой курс. То, что «Caçador» настолько далеко забрался в Мексиканский залив, говорит либо о катастрофическом сбое оборудования, либо о чудовищном невежестве.

Первую возможность Асанте может проверить. Он, покачиваясь, идет к ближайшему трапу…

…но тут Тивана и Акоста выпрыгивают из-под палубы. Акоста хватает Коджо за правую руку, Тивана – за левую. Они даже не замедляются. Асанте волочит ноги. Из-за толчка и скорости висок снова колотит от боли.

Он кричит:

– Двигатели…

Новая боль, уже с другой стороны, острая и повторяющаяся: древний грузовой пояс покачивается туда-сюда на теле Акосты, потертая нейлоновая полоска, продетая через набор свинцовых блоков. Как будто тебя бьет крохотный таран. Асанте даже становится интересно, где Акоста достал эту рухлядь; но тут его внимание привлекает Гэрин, он появляется неожиданно, на плече несет чье-то маленькое окровавленное тело. Свободной рукой подхватывает обломок расчлененной турели и несется дальше.

Все бегут к фальшборту.

Тивана вставляет в рот загубник, натягивает дифракторы. Разряжает обойму прямо в палубу перед собой, практически у воды: пули рвут пластик и выгоревшее на солнце стекловолокно, ослабляя причальный кнехт, старый и железный. Она наклоняется, подхватывает его, прижимает к груди, по-прежнему крепко держа Асанте. Он слышит, как с тихим треском выскакивает из сустава кость за секунду до того, как все прыгают в воду.

Они падают головой вперед, их тащат сто килограмм импровизированного балласта. Асанте задыхается, вставляет загубник в рот; выкашливает морскую воду через слив и жадно всасывает свежий гидрокс. Давление обрушивается на барабанные перепонки. Асанте сглатывает, потом еще раз, умудряется опередить разрыв буквально на пару миллибар. Свободы у него достаточно, чтобы вцепиться в лицо и натянуть дифракторы на глаза. Океан тут же приходит в фокус, чистый, как кислота, пустой, словно зеленое стекло.

Но потом все заслоняет белизна.

В этом ослепляющем мгновении видны четыре тонких потока пузырьков, поднимающихся к неожиданно раскалившейся поверхности. Четыре темных тела, падающих прочь от света. Громовой раскат разносится в воде, глубокий, низкий, он скорее чувствуется, чем слышится. Идет отовсюду и ниоткуда.

Поверхность океана в огне. Какая-то невидимая сила сверху рвет в клочки их инверсионный след, раздирает пузырьки на серебряное конфетти. За ними неумолимо гонится ударная волна. Океан раздувается, отступает. Сжимает Асанте, словно в кулаке, растягивает как резину; Тивану и Акосту уносит обратным потоком. Коджо бьется, восстанавливает равновесие, когда сверху материализуются какие-то заостренные формы: оторванные куски заминированного гиланда медленно и торжественно падают в глубину. Клин, оставшийся от палубы и трапа, запутавшийся в оптоволокне, проплывает буквально в паре метров. Тысячи стеклянных рыбьих глаз смотрят из сети, пока обломки растворяются во тьме.

Асанте ищет пятый след из пузырьков, последнюю черную фигуру, которая могла бы уравновесить тех, кто ушел, и тех, кто вернулся. Но наверху никого нет. Внизу еле различимый человек – кажется, Гэрин – вставляет свой загубник в рот телу, обмякшему на его руках. А под ним клубится чернота, заметная даже на фоне глубины: акулоподобный силуэт держит строй в медленном дожде из обломков. Ждет, чтобы забрать домой своих блудных сыновей.

Они находятся слишком близко к берегу. Могут быть свидетели. Накрылась секретная операция. Все, придется выйти из тени и ответить на кое-какие вопросы. Метцингер так расстроится.

Но с другой стороны, они же в Мексиканском заливе.

Любые свидетели вполне могут решить, что он просто горит. Опять.