Текст книги "Семь чудес преступления"

– Нет, в этом нет необходимости, если пообещаете мне больше не реветь, как быки на бойне. И выпивка для всех, если вам удастся победить!

После недолгого колебания, во время которого во взгляде сухопарого промелькнула ярость, он ответил с решительным и понимающим видом:

– Идет, шеф! Посмотрим, что можно сделать…

Оуэн проводил взглядом этого типа, который вразвалочку отправился восвояси, а затем быстро обернулся ко мне:

– Дерзость и дух инициативы – это еще один столп нашей цивилизации, который, конечно, одобрили бы современники семи чудес света! Но вы, Ахилл, говорили мне о сэре Томасе! Я слушаю вас…

Мне достаточно было нескольких секунд, чтобы привести мысли в порядок после случившегося инцидента, который мог бы и не закончиться так благополучно. Оуэн играл с огнем. И однажды он столкнется с неожиданной ситуацией. Я сказал ему об этом, а затем вернулся к интересующей нас теме.

– Стрела, очевидно, символизирует Диану, или Артемиду, богиню охоты. Можно также вспомнить о невероятном способе этого выстрела, который, кажется, был произведен с небес, что имитирует божественную природу! Есть также изображение греческого храма на монете, найденной в руке жертвы! И это, может быть, «храм Артемиды», еще одно чудо света!

– Великолепно, Ахилл, великолепно! Вы превзошли самого себя. Теперь вам остается расшифровать живописное послание «МИСТЕР …А.» Вы чувствуете? Если немного поменять порядок букв, то получится настоящая анаграмма «АРТЕМИС», латинское написание имени «Артемида».

– Да, действительно! – воскликнул я удивленно. – И вы сразу догадались об этом!

– Можно и так сказать! Перейдем теперь к следующей, более трудной загадке! Я говорю об анаграмме «МИСС МАРИ», предложенной убийцей, а не о самом убийстве, замысел которого навеян висячими садами Вавилона… Арка, украшенная цветами, большой горшок, упавший на голову несчастной, которая за мгновение до гибели говорила о древней царице, скрывавшейся на балконе… И в этом нет ни малейшего сомнения. Но каким образом, Ахилл, вы истолкуете эту «МИСС МАРИ»?

После краткого и бесплодного мысленного усилия я спросил его, а знает ли он сам.

– Конечно, друг мой! За кого вы меня принимаете? Если я не смогу разгадать это, кто же тогда сможет? Впрочем, для человека, поднаторевшего в упражнениях такого рода, – это детская игра! «МИСС МАРИ» – очевидная анаграмма латинского написания имени царицы Семирамиды – «СЕМИРАМИС».

Пока я мысленно проклинал медлительность своего разума, Оуэн отправился за двумя новыми кружками пива. Вернувшись, он заявил мне уже не таким веселым тоном:

– Теперь совершенно ясно, что каждое из четырех преступлений связано с каким-то из семи чудес света. И это целая серия, которая, как мы опасаемся, завершится только после седьмого, последнего чуда. Проблема состоит в том, чтобы узнать, являются ли эти преступления так сказать бескорыстными, совершенными ради упражнений в таком зловещем стиле, или за этим скрывается какой-нибудь другой мотив, побуждение…

– К какой категории вы относите странный вызов, принятый одним из двух воздыхателей мисс Амели?

Оуэн, устремив на меня пристальный, но невидящий взгляд, уже не демонстрировал свой обычный оптимизм.

– Он относится к двум категориям. Есть мотив, но он настолько безумный, что представляется просто бессмысленным. Чтобы молодые люди смогли в приступе любовной лихорадки дойти до такой крайности, кажется мне чудовищным, гротескным… Но в то же время это дело все больше занимает меня, так как, боюсь, его все-таки нельзя отнести к разряду безумств. Мы почти пришли к следующему парадоксу: чем более безумной кажется эта версия, тем больше она заслуживает того, чтобы ею занялись всерьез. Я не знаю, кто из них, Майкл Денхем или Пол Брук, ведет дерзкую и опасную двойную игру, но кто бы это ни был, надо признать, что он делает это необыкновенно талантливо!

Глава 8

– «Крепко сшитый», говорите? Вы умеете подбирать слова, инспектор, потому что этот несчастный вояка закончил свою жизнь, поджарившись на солнце!

Оуэн быстро обрел свой пыл и едкость, несомненно, воодушевленный приходом Уэдекинда. Перед этим он был не таким гордым, когда оказался вынужден дважды платить за выпивку для всех, а сейчас увидел, как к нему в третий раз приближается тот самый сухопарый малый, который сразу же спросил:

– Скажите, шеф, можем ли мы снова реветь, как быки… или ограничимся правилами и продолжим соревнование?

– Хорошо, хорошо, все нормально, вы вольны поступать, как вам вздумается, – сквозь зубы пробормотал Оуэн с любезностью кота, выгибающего спину.

– Каким принципом вы в данный момент руководствовались? – спросил я.

– Самым главным. Самым важным принципом для выживания человечества: прощением.

Через несколько мгновений произошло новое посягательство на его достоинство: мы услышали громогласное «Мяу! Мяу!», которое хором пропела группа игроков в дартс. Эта выходка повторилась после прихода инспектора. Было ясно, что хоровое выступление предназначалось нашему столу, чему немало удивился инспектор Уэдекинд:

– Что они делают? С ума посходили, честное слово! Как будто находятся в хлеву!

– Мир – это хлев, Уэдекинд, разве вы не знаете? – высокомерно по-философски ответил Оуэн. – Мы все по колено в навозе, но только некоторые из нас видят звезды…

Сменив тему, мы ввели инспектора в курс нашего послеобеденного визита к Бруку, а он рассказал нам о результатах расследования, которое только что провел в связи с последним преступлением.

– Да, да, «крепко сшитый», я настаиваю на этом, – твердо произнес он, выдерживая насмешливый взгляд Оуэна. – Его послужной список впечатляет. С самого начала – Индия. Там он отличился своей храбростью и решительностью в стычках с мятежниками. Затем Южная Африка, где Родес участвовал в жарких схватках с зулусами, потом началась бурская война, которую уж точно не назовешь развлечением. Он имел множество благодарностей и медалей за отличия в опасных ситуациях, среди которых Крест королевы Виктории. Однако на его репутации есть несколько пятен, что полностью подтверждает рассказ молодого Брука. Склонность к азартным играм, женщины, алкоголь и, конечно, неизбежные потасовки на почве пьянства. И все эти пороки у него ярко выражены. Он ничего не боялся. Опасность и смерть – его ежедневные спутники его каждодневной жизни. Однажды во время боя он сам вытащил пулю у себя из бедра перочинным ножом. В другой раз поспорил на крупную сумму, что ему удастся соблазнить жену своего командира. Родес не только получил за это небольшой тюремный срок, но и был высечен до крови, причем то же самое грозило ему и в случае неудачи…

– Несомненно, те самые шрамы мы видели у него на спине! – воскликнул я.

Полицейский согласно кивнул.

– На этом я пока остановлюсь, так как список его подвигов очень велик. Но можно безошибочно сказать, что Родес был железным и несгибаемым человеком даже в свои шестьдесят два года. И почти невозможно представить, как убийце удалось умертвить его именно таким способом, что он даже не защищался, имея полную свободу передвижения, и заставить «умереть от жажды»… Потому что именно так все и произошло. Я только что получил заключение о вскрытии, которое официально подтверждает смерть жертвы от обезвоживания. И нет ни малейших следов наркотического воздействия или какого-либо другого подозрительного вещества. А следовательно, Родес не спал, как я предполагал ранее. Я не знаю, что вы думаете об этом, Бернс, но эта загадка кажется мне сложнее всех предыдущих!

Оуэн с мечтательным видом считал, загибая пальцы:

– Павильон окружал участок земли шириной десять метров и без каких-либо отпечатков, человек умер от жажды, два сломанных черенка от лопаты, кувшин, доверху наполненный водой, и подзорная труба… Вот к чему сводятся данные этой задачи. Я считаю, что самой необычной деталью этой картины является подзорная труба, которая, несомненно, и есть ключ к разгадке.

– Подзорная труба, – устало повторил Уэдекинд, – но я совсем не вижу…

– Она служит именно для этого, чтобы видеть, и видеть далеко! Но, увы! Наше зрение остается очень ограниченным. Тем не менее вся сцена, весь театр преступления прекрасно освещен лучами жгучего солнца. Солнце, подзорная труба – казалось бы, эти улики позволяют нам видеть очень ясно, но парадокс в том, что та же самая ясность нас ослепляет… И все же есть в Колоссе Родосском что-то символичное. Я напомню вам, что это была гигантская бронзовая скульптура, посвященная Гелиосу, богу Солнца. Следовательно, колосс Родес, символизируя Солнце, был убит тем же самым солнцем…

– Мы все ослеплены, – вмешался я. – Ослеплены избытком света и этими чудесами преступления!

– Прекрасное замечание, Ахилл. И главное, бесспорное. Но инспектор еще не рассказал нам о своем ощущении от этих новых деталей!

– Я уже с тоской вижу крупные заголовки, ту выгоду, которую извлекут из нашего дела журналисты! И хочу только пожелать себе не быть съеденным заживо этими хищниками, точно воспроизводящими в текстах сообщения убийцы!

– Готов побиться об заклад: кто-нибудь сможет в конце концов расшифровать и анаграммы, что, кстати, не удалось самой лучшей полиции в мире!

– Прошу вас, Бернс, сейчас не время для насмешек надо мной. Я, между прочим, многое проделал в оранжерее, а вы могли бы сказать об этом раньше. Вы считаете свое поведение и эту вашу причуду держать при себе самую важную информацию очень разумными?

Оуэн поджал губы, а затем сказал с невинным видом:

– Хотите еще пива, инспектор?.. На самом деле, как я уже сказал Ахиллу, эта гипотеза казалась мне слишком невероятной, чтобы ее можно было рассматривать всерьез. Я опасался также увидеть там улики, искаженные моим взглядом требовательного эстета, чтобы не принять более или менее желаемое за действительное. Но даже если бы вы узнали о чем-то, Уэдекинд, что бы это изменило? У нас нет ни одной настоящей улики против таинственного убийцы. Кроме этого нового следа!

– Новый след, который только запутывает дело, – заметил, неожиданно улыбнувшись, инспектор. – В течение суток два человека приходят к вам, чтобы обвинить друг друга в совершении преступлений. Это уже слишком, вы не находите? Не говоря уже о поразительном мотиве!

Сцепив руки возле лица, Оуэн задумчиво спросил:

– Вы не высказали своего мнения, инспектор…

– Ладно. Ну, я думаю, что эти семь чудес света, или, если хотите, преступления, могли, возможно, служить дымовой завесой для того, чтобы скрыть истинный мотив. Несомненно, все началось с ссоры между молодыми людьми. Глупый вызов запал в душу недоброжелателя, увидевшего в этом коварную идею, возможность избавиться от неприятной ему личности. А ведь, по вашему утверждению, на этой вечеринке присутствовало много людей, о которых вы даже не вспоминаете, не так ли?

Оуэн согласился, изобразив странную гримасу.

– Кроме того, – продолжил инспектор, – не стоит забывать, что убийца мог услышать обрывки этого разговора, и если нам не удастся составить список подозреваемых из числа приглашенных, значит, придется перечислять всех поименно. Найти след убийцы окольными путями кажется мне слишком трудной, обреченной на провал задачей.

Но самый предпочтительный тезис состоит в том, что между этими жертвами существует определенная связь, которая толкает преступника избавляться от них по одному. При виде таких серьезных усилий мне это кажется более правдоподобным, нежели идея о том, что надо убить семь человек, чтобы утопить в этой массе один труп, который является важным для преступника. А в то, что он маскирует свои преступления под чудеса света для отвлечения внимания, я охотно верю. Но особая связь известна только нашему таинственному «художнику»… в настоящее время. Поскольку я уверен, что потихоньку, совпадение за совпадением, наша работа, наш кропотливый труд вскоре будут вознаграждены…

– Действительно, нельзя пренебрегать никаким следом. Но где вы находитесь в данный момент? Вы нашли в жизни Родеса что-то такое, что могло бы связать его с другими жертвами?

– Нет. Но такой тип расследования требует и времени, и терпения. Может быть, стоит отправиться в Плимут – город, где могли познакомиться Александр Райли и мисс Домон. И вы увидите, – добавил Уэдекинд с хитрой улыбкой, – все закончится тем, что мы обязательно найдем отсутствующий элемент этого пазла…

– Значит, вы не рассматриваете виновность Майкла Денхема или Пола Брука?

– Я не исключаю этого. И мое личное мнение таково: молодые люди скорее всего воспользовались случаем, чтобы попытаться расчистить себе дорогу для завоевания сердца этой девушки, которая, честно говоря, и сама не знает, чего хочет. Но это ее дело… Или ваше, так как, на мой взгляд, вы очень хорошо с ним справляетесь. И я знаю, что оно в надежных руках.

– Вы говорите о расследовании, я полагаю? Или о мисс Амели?

– Конечно, о ней! Я знаю, что вы настоящий джентльмен, Бернс. Самый респектабельный джентльмен в Лондоне!

– А почему не в мире, как вы сами? – бросил мой друг, быстро сменив тему. – Скажите, Уэдекинд, что вы знаете о репутации Брука? Брука-отца, богатого бумагопромышленника?..

Инспектор прищурился:

– Мне прекрасно известно, что у него есть несколько высокопоставленных друзей. А потому оплошностей в этом деле лучше бы избежать… И пока Скотленд-Ярд не может подвергнуть допросу двух подозреваемых с целью опровергнуть их алиби, даже если они согласятся на это. Но алиби на какой час? Или на какой день? Мы даже не знаем дату последнего преступления, когда конкретно действовал убийца, так как медленная агония Родеса длилась три дня! Нет, я действительно думаю, что самое лучшее – каждому из нас вести собственное расследование. Я – своими средствами классического следствия, а вы – вашими методами изящного, художественного стиля. Я доверяю вам, Бернс, и знаю, на что вы способны.

Оуэн не потрудился ему ответить, и мы встали, закончив наше заседание. И в этот момент, несомненно, чтобы салютовать нашему уходу, «хор трубящих слонов» еще раз тепло продемонстрировал свое «Мяу! Мяу! Мяу!»…

– Черт возьми! – воскликнул инспектор, оборачиваясь. – Что с ними такое?

– Я думаю, что Уэдекинд трус и льстец, – заявил Оуэн, которому на следующий день должен был исполниться тридцать один год.

Наш фиакр поднимался по Финчли-роуд по направлению к Хэмпстеду, району, где жила мисс Амели Долл. В цилиндре, с красной розой в петлице, в галстуке в тон рубашке, с природно высокомерной осанкой у Оуэна действительно был безупречный вид джентльмена, описанного инспектором Уэдекиндом.

– Трус, – уточнил Оуэн, – потому что он запнулся с того момента, как дело коснулось высоких сфер. И льстец, поскольку вчера вечером не обманул меня своей уловкой, когда стал курить фимиам по поводу моих деликатных методов расследования. Он не так глуп, как кажется со своим грубым лицом и галльскими усами!

– И все-таки, в глубине души, – спросил я, – вам не кажется, что к нашему следу он относится серьезнее, чем к своему?

– Не исключено. Но в чем я действительно уверен, так это в том, что он охотно оставил мне мои изящные методы. После всего произошедшего это лучшее, что он мог сделать. С одной стороны, мы разделили работу, а с другой – я доволен, что он больше не будет лезть ко мне своими лапами. Он умный человек, но ему не хватает тонкости, а его манера рассуждать остается несколько… по-бычьи тупой.

Затем Оуэн пустился в длинное описание психологического портрета инспектора, чтобы прийти к тому же самому заключению как раз в тот момент, когда мы прибыли в Хэмпстед. За невысокой изгородью корова поприветствовала нас приятным мычанием.

– Знаете, – с невинным видом заметил я, – иногда копытные бывают довольно утонченными, способными опровергнуть насмешки теоретиков…

Губы Оуэна изогнулись в полуулыбке.

– Вы слишком уверены в себе, Ахилл, что хорошо. И это понадобится, когда мы будем беседовать с мисс Амели. – Немного подумав, он добавил: – Она могла бы символизировать четвертый столп – как необходимый, так и вредный для мужчины, – женщину!

Через пять минут Оуэн звонил в ворота дома, у которого была видна только крыша. Решетка ограды и живая изгородь из тисов были довольно высокими и скрывали дом от посторонних глаз. Он безрезультатно позвонил еще несколько раз. Потом посмотрел на солнце, сиявшее так же ярко, как и в предыдущие дни.

– Наверно, она гуляет со своей тетушкой, – сказал мой друг, коснувшись пальцем подбородка. – Думаю, они могут быть в саду. Идите за мной. Я вижу там тропинку, которая, возможно, приведет туда…

Мы прошли по тропинке метров двенадцать, затем толкнули калитку, ведущую в проход в изгороди, и нерешительно сделали несколько шагов в сад семейства Долл. Это был небольшой, но хорошо обустроенный участок, с изящной аркой, создающей оптическую иллюзию в виде небольшого бассейна, который издали заметен сразу за аркой. Скромная белая маленькая беседка возвышалась на тщательно подстриженном нежно-зеленом газоне. В тени вишневого дерева стояла как бы забытая скамья, тронутая временем, удачно вписанная в окружающее пространство.

Погрузившись в созерцание этого дивного уголка, мы вздрогнули, внезапно услышав повелительный голос, раздавшийся рядом с нами:

– Вы загораживаете мне солнце, не создавайте тень!

Мы посмотрели в ту сторону, откуда донесся голос, и увидели восхитительную девушку, лежавшую на газоне справа от нас… абсолютно обнаженную!

Глава 9

– Как я могу создать вам тень, когда я сам и есть солнце? – спокойно произнес Оуэн, глядя на девушку без всякого стеснения. – Я уже имел удовольствие и интерес беседовать с вами, мисс Долл. Вы не узнаете меня? Я – Феб, Аполлон, Оуэн искрящийся, я тот, кто сверкает, сжигает, на что так хорошо указывает моя фамилия![3]3
  Burn (англ.) – ожог, жечь, сжигать.


[Закрыть]

– Детектив Оуэн Бернс! – воскликнула она удивленно.

– Он самый, к вашим услугам, – ответил мой друг, поклонившись. – Прошу простить нас за бесцеремонное вторжение, но так как мы несколько раз звонили, но не получили ответа, то позволили себе…

Неуместная беспечность Оуэна в этой ситуации, довольно неловкая, могла бы сравниться только с поведением молодой девушки, которая легко поддерживала светскую беседу, хотя на ней не было ни малейшего кусочка ткани.

Чувствуя себя униженным, я покраснел до корней волос, когда Оуэн представил меня:

– А это мое доверенное лицо и мой друг Ахилл Сток, практикующий художник, поставивший свой огромный талант на службу чудесной художественной посуде Веджвуда.

Я пробормотал какую-то вежливую фразу, безуспешно пытаясь ограничить поле своего ви́дения лицом хозяйки дома, которая была, и это меньшее, что можно о ней сказать, восхитительна. Чуть позже, когда мои глаза несколько привыкли к ее наготе, я смог вынести окончательное суждение, оказавшееся крайне позитивным. В чисто художественном плане было вполне понятно, почему Майкл Денхем считал своим долгом обессмертить своей кистью и талантом ее совершенные пропорции, тонкость талии, легкий загар цвета меди. Этот грациозный шедевр был довершен ангельским лицом со светло-карими глазами, обрамленным каштановыми волосами, спадавшими на восхитительные плечи шелковистыми кудрями. Ее улыбка была одновременно и нежной, и насмешливой, и волнующей. Открытый взгляд девушки привел меня в смятение.

– Нет, правда, каким добрым ветром вас занесло ко мне?

– Я думаю, вы могли бы помочь нам с одной идеей, – ответил Оуэн, наблюдая за ее реакцией.

На чудном лице Амели появилась улыбка сфинкса: «Возможно»…

– Тогда именно по этому поводу мы и пришли к вам, мисс Амели…

Жестом фокусника мой друг вытащил белый лист бристольской бумаги, которую я тотчас же узнал.

– «Вы любите меня? – прочитал он. – Это радует! Ну, а теперь убейте!» – Я полагаю, что именно вы сказали нечто подобное… Правда, вы забыли подписаться, отправив мне это письмо в прошлом месяце.

Амели Долл с покаянным видом опустила голову:

– Хорошо… Если мы пройдем в дом, нам будет удобнее разговаривать. Становится жарко…

Пока она вставала, а Оуэн пытался идти с ней в ногу, я пробормотал:

– Но, мисс Долл… вы не боитесь, что ваша тетушка увидит вас в таком виде… с нами…

– О! Это не имеет значения, – ответила она с ироничной улыбкой. – Моя добрая старая тетушка почти ничего не видит!

Когда мы расположились в гостиной, Амели объявила нам, что тетушка отдыхает после обеда, а слух у нее не намного лучше, чем зрение, и это объясняет, почему она не отреагировала на наши звонки в дверь. А у слуг сегодня выходной день. Она принесла прохладительные напитки, и я наконец почувствовал себя более свободно. И не столько из-за напитков и относительной свежести в комнате, сколько из-за того, что теперь на девушке было домашнее платье из розового репса, которое ей очень шло.

– Присланный текст, должно быть, показался вам очень странным? – неожиданно спросила она Оуэна.

– Не совсем так. Я помню об обстоятельствах, в которых вы произнесли эти слова…

– Я очень надеялась на это, – ответила она со вздохом. – Письмо было нужно только ради того, чтобы привлечь ваше внимание… и еще к двум странным убийствам, которые только что были совершены. – А затем продолжила более серьезным тоном: – Я прекрасно знаю, что мои подозрения могут показаться вам совершенно безрассудными или даже безумными, но прошу вас внимательно выслушать меня, прежде чем давать оценку… так как я очень боюсь, что один из моих друзей погибнет… по моей вине!

Последовавшее далее сильно напоминало то, что рассказали Майкл Денхем и Пол Брук, с одной лишь разницей: любой из молодых людей мог бы принять этот вызов за буквальное предложение.

– Надеюсь, я ошибаюсь, – заключила Амели, – но последнее преступление только подтверждает мои предположения. И я не могу сказать вам, кого из них двоих подозреваю больше! В определенном смысле оба кажутся мне крайне подозрительными. И тот и другой страстно влюблены в меня, и оба готовы на все… Я не должна была этого говорить ни в коем случае.

– Значит, это была шутка? – вмешался я.

Амели пожала плечами:

– Естественно. А вы думаете, могло быть по-другому? Впрочем, в том, что это шутка, абсолютно никто не сомневался! Таким способом я думала их успокоить, так как оба были очень возбуждены, и все шло к драке…

– А разве вы не требовали, чтобы они совершили идеальные преступления в духе семи чудес света?

– Нет, – ответила Амели, задумавшись. – Впрочем, я не считаю, что это был кто-то один, нас окружало несколько человек. Каждый добавлял нечто свое, все дальше развивая мысль… Боже мой, если бы я хоть на мгновение могла предположить, что один из них примет всерьез такие глупости!

– Значит, вы никому из них не отдаете предпочтение?

– В каком смысле? – пробормотала она в замешательстве.

– Во всех смыслах, мисс Амели. Для начала в смысле увлечения. Все-таки рано или поздно придется выбрать!

– Я… я не могу, – ответила она, закрыв лицо руками. – Пока еще нет… Они оба нравятся мне… по-разному. Пола я знаю с детства и, естественно, очень привязана к нему, но у нас нет общих интересов. С Майклом все немного по-другому. В первый раз мы встретились год назад, и у нас общие увлечения – например, живопись или шахматы… Но зачем эти детали? Я им все время говорила, чтобы они не принимали всерьез наши отношения… Но они не слушали! Оба собственники и ревнивцы, как… тигры! И даже если они в последнее время ссорятся не так открыто, я чувствую, что Пол и Майкл еще больше стали ненавидеть друг друга!

Пока ее речь прерывалась всхлипываниями, я спрашивал себя, осознает ли эта молодая особа огромную власть своей красоты. И тут Оуэн вслух воспроизвел мой немой вопрос:

– Не считаете ли вы себя несколько беспечной, мисс Амели?

– Говорят, так оно и есть. Но я не хочу скрывать от вас, что иногда не могу спать по ночам из-за всего этого…

Ей дела нет до бессонных ночей, которые проводили ее обожатели, подумал я. До какой степени эта девица беспечна и бессовестна, еще предстояло определить, но она действительно обладала этими качествами. Затем Оуэн сообщил мисс Амели о недавних откровениях и взаимных упреках Майкла Денхема и Пола Брука, уточнив, что не привык выдавать профессиональную тайну, кроме тех случаев, когда этого требуют обстоятельства, как, например, в данной ситуации.

– А-а-а, – протянула она, изобразив лукавую улыбку, когда детектив закончил свое повествование. – Ах, какие тихони, они мне ничего не сказали! Значит, Майкл лично пришел, чтобы все вам рассказать? Тогда он убежден в виновности Пола, который в основном был задет тем, что Майкл писал мой портрет! А вот что Пол сдался, достаточно удивительно. Со своей стороны, он тоже должен быть убежден в виновности Майкла! Ну что же, я просто ошеломлена этой новостью, хотя она подтверждает мои собственные сомнения. В общем, все запуталось!

– Ситуация состоит в следующем, – нравоучительно заявил Оуэн, предварительно попросив разрешения закурить сигару. – Все подозревают всех, но каждый хранит свою тайну. И меня совершенно не удивит, если сам мистер Брук-старший, о встрече с которым я, вероятно, попрошу, объявит мне, что знает личность убийцы и что это не кто иной, как мисс Амели Долл!

– Это удивило бы меня, – ответила девушка, качая головой, как рассердившийся ребенок. – Мистер Брук слишком хорошо относится ко мне! Он для меня почти как отец…

Эта фраза, произнесенная с оттенком ностальгии, стала прелюдией к другой истории, относящейся к юности мисс Амели, о которой она сохранила самые приятные воспоминания, несмотря на смерть ее отца.

Двенадцать лет назад, в тысяча восемьсот девяносто третьем году Джон Брук организовал вторую археологическую экспедицию, в которую входили шестеро ученых, среди них были неустрашимый сэр Томас и Артур Долл. Последний, только что потерявший жену, погибшую в железнодорожной катастрофе, решил взять с собой маленькую Амели, которой было тогда всего десять лет. Они проводили раскопки на правом берегу Нила, выше городка Бени-Хасан возле Ахетатона[4]4
  Теперь город Тель-эль-Амарна. – Примеч. пер.


[Закрыть], полностью разрушенного города фараона-еретика Аменофиса (Аменхотепа IV). Именно вокруг этой истории и свидетельств о ней и были сосредоточены их исследования.

Этот молодой царь стал причиной глубоких потрясений в жизни древних египтян. Запретив своим подданным поклоняться многочисленным богам, среди которых был фиванский бог Амон, а также устроив гонения на жрецов и закрыв их храмы, он учредил монотеистический культ, посвященный богу солнца Атону, которого страстно обожал. Он сменил свое имя на Эхнатон, «угодный Атону». В этой реформе ему помогала супруга, царица Нефертити, женщина необыкновенной красоты. Оставив свои дворцы в Фивах, Эхнатон велел построить новый город Ахетатон, посвященный солнечному диску, в котором были великолепные сады, бассейны, полные рыбы, и большие здания для художников и для занятий ремеслами. Но, посвятив себя прославлению бога солнца, царская чета перестала думать об охране границ своего государства, на которые стали постоянно нападать коварные завоеватели. Эпоха поклонения Атону была не только короткой, но и фанатичной. После смерти Аменхотепа IV его творения были полностью разрушены. Изгнанные жрецы стали мстить. Ахетатон (Тель-эль-Амарна) был снесен, стерты все следы памяти и все официальные документы вплоть до самой незначительной записи, напоминающей о нем.

Нет сомнений, что эта разрушительная ярость отнюдь не способствовала археологическим изысканиям, продолжавшимся до наших дней. Период Нового царства был самым смутным в истории Древнего Египта, и малейшие находки на раскопках являлись важным открытием.

Поначалу команда Джона Брука столкнулась с многочисленными трудностями.

Первой была потеря одного из ее членов, Артура Долла, жизнь которого унесла тяжелая лихорадка. Он отправился на тот свет, воссоединившись со своей давно усопшей супругой и оставив Амели заботам мистера Брука, для которого на тот момент не стоял вопрос возвращения в Англию из-за больших средств, вложенных им в экспедицию. Затем, найдя место, показавшееся археологам многообещающим для раскопок, они столкнулись с небольшим племенем местных жителей, которые вели полукочевой образ жизни и, что любопытно, исповедовали культ, близкий к религии Эхнатона. Они почитали солнце с верой и страстью, почти идентичными вере фараона. Настроенные крайне фанатично, кочевники заставили ученых принять их культ, пригрозив в случае отказа выгнать их с облюбованного места раскопок или же создать невыносимые условия для работы. Экспедиция Брука была частной инициативой, а потому не могла рассчитывать на поддержку со стороны египетского правительства, которое вполне могло запретить проведение археологических раскопок. Вынужденные согласиться на предложение племени, ученые приняли культ «позолоченного диска», естественно, не веря в него, но в конце концов привыкнув к необычным ритуалам. Кроме того, они находили эти церемонии торжественными и роскошными, что было приятно при скромном образе жизни кочевников, которые обратили внимание на юность и красоту Амели.

– Это было безумно интересно, – весело объяснила девушка. – Заметьте, ведь мне едва исполнилось десять лет, и я видела, как эти господа очень серьезно возносили молитвы, прославляя солнце! Это было так торжественно, и у меня складывалось впечатление, что я на самом деле переживаю одно из тех приключений, о которых обычно читают в романах. Иногда я немного скучала, так как была еще слишком юной, чтобы с интересом наблюдать за раскопками, и часами следила за причудливым передвижением песков, хотя из раскопов в любой момент могло появиться на свет невиданное доселе сокровище. Однако с самым большим удовольствием я вспоминаю необыкновенную свободу тех дней и великолепный климат Египта. Все мое время принадлежало только мне, я могла гулять где угодно или сидеть и любоваться Нилом, глядя на закат… Боже мой, какие прекрасные мгновения я там пережила!

Но не все было так прекрасно. Однажды, слишком долго загорая, я получила солнечный удар… и едва не последовала на тот свет за своим отцом. Казалось, у мистера Брука и его друзей почти не осталось надежды, пока я несколько дней мучилась, лежа в постели. Я еще помню об этом. Мы провели в Египте около года, так и не сделав значительных археологических открытий. Нас все время преследовали неудачи. Редкие документальные данные, которые удалось обнаружить, были украдены или уничтожены грабителями, напавшими на нас за несколько дней до отъезда. К счастью, мистер Брук скопировал записи исчезнувших документов. Но копии имели ценность только для него самого, так как научное сообщество отказалось регистрировать их в качестве исторических доказательств. Причиной тому ссора, которая произошла между мистером Бруком и некоторыми его хулителями, не разделявшими его взгляд на историю Эхнатона, впрочем, весьма спорную. Это стало роковым ударом для мистера Брука, который с тех пор утратил интерес к археологии, по крайней мере перестал быть активным исследователем. Теперь археология приняла для него более художественную форму. Он и его друзья, несомненно в большей степени в шутку, чем по привычке, решили основать клуб Гелиоса…