Текст книги "Зовите меня Джо"

– Конечно, конечно. Но надо ли будет ради этого останавливаться всякий раз? Представим, что вместо этого мы прокладываем курс таким образом, что он захватывает наиболее многообещающие солнца, но мы при этом продолжаем двигаться со скоростью, близкой к световой. По космическому времени на каждую интересующую нас планету мы потратим от нескольких часов до нескольких дней. Какие угодно методы – спектроскопия, термоскопия, фотография, магнитоскопия – список продолжите сами. В итоге мы получим довольно подробное представление об условиях на поверхности – как физических, так и биологических. Мы сумеем исследовать параметры термодинамического неравновесия, спектр отражения хлорофилла, аспекты поляризации за счет присутствия популяций микробов, продуцирующих определенные аминокислоты… словом, полная информация, на основании чего можно будет с уверенностью определить, пригодна ли планета для обитания. При низких показателях тау мы сумеем исследовать большое число планет за мизерное по нашим часам время. Ну, то есть не мы сами, конечно, – львиную долю работы выполнят за нас приборы, автоматика. А потом, когда мы обнаружим подходящую планету, мы можем вернуться к ней. Согласен, на это уйдет года два. Но такие два года пережить можно. Ведь мы будем знать, что нас ждет дом.

Бледное лицо Линдгрен озарилось легким румянцем. Глаза ее вспыхнули, оживились.

– Господи! – вырвалось у нее. – Почему же ты молчал об этом раньше?

– Приходилось думать о другом, – ответил Реймонт. – А вот вы почему молчите, профессор Нильссон?

– Потому что вся затея абсурдна, – буркнул Нильссон. – Вы предполагаете наличие приборной базы, которой у нас попросту нет.

– Разве нельзя такие приборы собрать? Инструментов хватает, у нас есть точные станки, детали, специалисты-профессионалы высочайшего класса. На самом деле ваша команда уже добилась кое-каких успехов.

– Но вы же требуете такой скорости и точности исследований… Это на несколько порядков превышает прежнюю эффективность!

– И что?! – удивился Реймонт. Нильссон и Линдгрен смотрели на него. – И что, неужели мы так-таки неспособны собрать такую аппаратуру? – спросил Реймонт изумленно. – Не здесь ли собрался весь цвет научной мысли? Ну хорошо, чего-то наши ученые могут не знать, согласен, но недостающие сведения можно почерпнуть из микрофильмов – их у нас полным-полно, там собраны сведения из смежных областей науки.

Допустим, например, что Эмма Глассголд и Норберт Вильямс примутся за совместную работу и выработают принципиальную схему прибора для выявления и исследования биологических форм жизни на расстоянии. В случае необходимости они могут консультироваться с другими специалистами. Мало-помалу к ним присоединятся физики, электронщики, а на финишном этапе конструирования и сборки – еще масса ученых. А вы, профессор Нильссон, тем временем возглавите группу, занимающуюся изготовлением аппаратуры для дистанционной планетографии. На самом деле вы – именно тот человек, который мог бы возглавить весь проект целиком.

Послушайте! – воскликнул Реймонт так легко и радостно, словно с плеч его свалилась тяжкая ноша. – Да ведь это именно то, что нам нужно! Важное, увлекательное дело, требующее от каждого полной отдачи. Даже те, кто не будет занят в проекте непосредственно, смогут оказать посильную помощь – ассистенты, чертежники, рабочие. Наверное, придется переоборудовать грузовую палубу под цех… Ингрид, мы же не только наши жизни спасем, мы спасемся от безумия!

Реймонт вскочил. Линдгрен тоже встала, и они схватили друг друга за руки.

Только потом они вспомнили о Нильссоне. Он сидел ссутулившись, хмурый, нервно дрожал.

Линдгрен в тревоге бросилась к нему.

– Что с вами?

– Немыслимо, – пробормотал Нильссон, не поднимая головы. – Невозможно.

– Вовсе нет! – воскликнула Линдгрен. – Никто не требует от вас, чтобы вы открывали новые законы природы. Основные принципы работы – такие же, как были всегда.

– Да, но вы требуете их применения в совершенно неслыханной области! – вскрикнул Нильссон и закрыл лицо руками. – Господи, помилуй меня! – прошептал он в полном отчаянии. – Я разучился думать…

Линдгрен и Реймонт, стоя рядом с Нильссоном, обменялись взглядами. Линдгрен беззвучно пошевелила губами. Когда-то Реймонт научил ее этой маленькой хитрости – читать слова по губам.

– А без него у нас получится? – прочитал Реймонт ее слова.

– Вряд ли. Лучшего руководителя проекта не найти. По крайней мере, без него шансов преуспеть намного меньше.

Линдгрен зашла за спину Нильссона, обняла астронома за плечи.

– Ну что за беда? – спросила она заботливо.

– Никакой надежды не осталось, – всхлипнул Нильссон. – Жить не для чего.

– Есть!

– Вы же знаете, наверное… Джейн ушла от меня… несколько месяцев назад. А другая… Нет других и быть не может… Так ради чего… Что мне осталось?

– Стало быть, – одними губами проговорил Реймонт, – вот в чем причина. Жалость к себе.

Линдгрен нахмурилась и покачала головой.

– Нет, Элоф, вы ошибаетесь, – пробормотала она. – Вы… Ты нужен всем нам. Разве мы стали бы просить тебя о помощи, если бы не ценили тебя так высоко?

– Не меня, – покачал головой Нильссон. – Мои мозги. Давайте уж начистоту. – Он выпрямился и в упор уставился на Линдгрен покрасневшими глазами. – Ум мой вам нужен. Мои советы. Мои знания и талант. Для себя. Но я-то сам на что вам сдался? Может, вы меня за человека считаете? Нет! Для вас я всего-навсего грязный старый Нильссон. Что с ним нежничать? Стоит ему рот открыть, как каждый тут же находит тысячу причин удрать. Никто его в гости не зовет. Ну, в крайнем случае позовут четвертым в бридж или спросят насчет того, как лучше придумать такой-то и такой-то прибор. И что же можно ждать от такого? Работы? Творчества, так сказать? Увольте!

– Это неправда!

– О, не надо, я не ребенок, – поморщился Нильссон. – И если бы это было в моих силах, я бы помог вам. Но голова у меня не работает, я же говорю! За последние недели мне ни одной свежей мысли не пришло! Можете считать, что меня сковал страх смерти. А можете назвать это разновидностью импотенции. Как хотите – так и называйте. Вам ведь все равно. Никто не желает дружить со мной, приглашать в компанию, ничего не хочет… Меня бросили одного в темноте, на холоде. Так что же дивиться тому, что у меня мозги окоченели?

Линдгрен отвела взгляд. Когда она снова посмотрела на Нильссона, лицо ее было спокойно.

– Просто не могу выразить, как мне стыдно, Элоф. Но ты и сам во многом виноват. Ты вел себя так… так эгоистично, казался таким самодовольным, что все посчитали, будто тебе никто не нужен. Ольге Собески, к примеру, наоборот. Ей одиноко. Потому она и переехала ко мне. А когда ты объединился с Гуссейном Садеком…

– Садек… – проворчал Нильссон. – Да он ни разу штору не отодвинул. Вот только беда – звукоизоляция у нас неважнецкая. Я все слышу, что он там с девочками вытворяет.

– Тогда понятно, – улыбнулась Линдгрен. – Если честно, Элоф, мне тоже так жить надоело.

Нильссон буркнул что-то неопределенное.

– Пожалуй, нам надо побеседовать наедине, – сказала Линдгрен. – Ты… вы не против, констебль?

– Нет, – покачал головой Реймонт. – Конечно, не против. – И вышел из кабинета.

Глава 15

«Леонора Кристин» промчалась сквозь ядро галактики за двадцать тысяч лет. На борту корабля за это время минуло несколько часов. Это были страшные часы: обшивка стонала и трещала от перегрузок. На экране внешнего обзора беспросветная темнота сменялась дымкой – сверкающей, слепящей, созданной скоплениями бесчисленных звезд. Возможность столкнуться со звездой не исключалась: она, скрытая от глаз за плотной завесой галактической пыли, могла в любой миг оказаться прямо перед кораблем. Что при таком столкновении ожидало звезду, сказать было трудно. Вероятно, она могла бы стать сверхновой. А что ожидало корабль? Он мог погибнуть так быстро, что его пассажиры даже не успели бы это заметить. Но, с другой стороны, корабль сейчас пролетал по такой области галактики, где обратное тау возросло до таких величин, что они не поддавались определению.

Передышка наступила только тогда, когда корабль пересекал участок пустого пространства в центре – тут было затишье, как в середине циклона. Фоксе-Джемисон смотрел в окуляр вьюера и видел множество солнц – красных, белых, нейтронных карликов… таких, что были вдвое-втрое старше Солнца и его соседей, и таких, что казались совершенно не похожими на те, что он когда-либо видел раньше, и чуть не плакал.

– Непостижимо! Просто издевательство! Прямо под рукой – ответы на миллионы вопросов, и ни единого прибора для исследования!

Его товарищи печально усмехнулись. Кто-то съязвил:

– А где, интересно узнать, ты бы опубликовал результаты наблюдений?

Как ни странно, возродившаяся надежда на лучшее частенько давала себе выход в виде такого вот черного юмора.

А на совещании, куда Будро пригласил Теландера и Реймонта, было не до шуток. Совещание это произошло вскоре после того, как корабль преодолел туманность по другую сторону от ядра галактики и понесся в обратном направлении по той же спирали, по которой летел к центру. «Леонора Кристин» оставила позади нечто, напоминающее пульсирующую шаровую молнию, а впереди простиралась сгущающаяся тьма. И все же, если можно так выразиться, подводные камни были преодолены, и путешествие к галактикам, в области которых располагалось скопление Девы, должно было занять всего лишь несколько месяцев по корабельному времени. Программу исследований и разработки новой аппаратуры почти все восприняли с самым горячим энтузиазмом. Кое-кто даже собрался отметить окончание ответственного этапа в столовой – с вином и музыкой. Взрывы хохота прерывались звучными трелями аккордеона, на котором мастерски играл корабельный врач Урхо Латвала. Отзвуки веселья долетали до капитанского мостика.

– Наверное, надо было дать вам повеселиться вместе с остальными, – извиняющимся тоном начал Будро. Черная борода обрамляла его болезненно пожелтевшее лицо. – Но дело в том, что Мохандас Чидамбаран передал мне результаты расчетов, которые провел сразу же, как мы выскочили из ядра. Он решил, что будет лучше, если я просмотрю расчеты и сделаю какие-то практические выводы… как будто у меня есть сборник правил по межгалактической навигации! Теперь он засел в своей каюте и предается медитации. А я, как только вышел из ступора, решил немедленно посоветоваться с вами.

Капитан Теландер нахмурился и приготовился к новому удару судьбы.

– Каковы результаты? – сухо поинтересовался он.

– И в чем вообще дело? – уточнил Реймонт.

– Дело в плотности пространства впереди нас, – ответил Будро. – Внутри нашей Галактики, между галактиками, между скоплениями галактики. При теперешних показателях тау частотный сдвиг радиоэмиссии нейтрального водорода таков, что приборы, уже собранные бригадой астрономов, обретают беспрецедентную точность.

– И что же они говорят?

Будро обхватил себя руками.

– Концентрация межзвездного газа падает медленнее, чем мы ожидали. При тех показателях тау, какие у нас будут, когда мы распрощаемся с нашей Галактикой – Млечным Путем – через двадцать миллионов световых лет, то есть на полпути к скоплению Девы… данные, конечно, приблизительные, но все равно будет еще опасно отключать силовые поля.

Теландер прикрыл глаза.

Реймонт резко произнес:

– Такую возможность мы уже обговаривали. Мы не исключали вероятность того, что даже в промежутке между двумя скоплениями нам не удастся произвести ремонтные работы. Из-за этого, в частности, Федоров и Перейра хотят модифицировать систему жизнеобеспечения, продлить срок ее деятельности. Вижу, что у тебя есть другое предложение.

– То самое, о котором мы не так давно толковали, – сказал Будро, глядя на капитана.

Реймонт ждал.

Будро объяснил ему бесстрастным голосом профессионала:

– Еще несколько столетий назад астрономы установили, что скопления или семейства галактик, подобные нашему, не являются высшей формой организации звезд. Группы из одного-двух десятков галактик, в свою очередь, образуют еще более крупные сообщества. Сверхсемейства, что ли…

Реймонт издал короткий смешок.

– Может быть, их стоит назвать кланами?

– А что? Весьма подходящий термин. И правда, клан состоит из нескольких семейств. Ну так вот. Среднее расстояние между членами семейства составляет что-то около миллиона световых лет. Среднее расстояние от одного семейства до другого, естественно, намного больше – порядка пяти-десяти миллионов световых лет. Мы планировали покинуть наше семейство и направиться к ближайшему – тому, в которое входит Дева. Оба они относятся к одному и тому же клану.

– А нам, – кивнул Реймонт, догадываясь, к чему клонит навигатор, – придется, в том случае если мы не сумеем затормозить, покинуть не только собственное семейство, но и весь клан в придачу.

– Боюсь, что дела обстоят именно так, – вздохнул Будро.

– И далеко до следующего клана?

– Не могу сказать. Давно не заглядывал в астрономические журналы. В последнее время они не слишком регулярно поступают, верно?

– Ближе к делу, – попросил Теландер.

– Прошу прощения, капитан, – спохватился Будро. – Признаю, шутка дурацкая. – Навигатор снова заговорил серьезно: – Чидамбаран считает, что этого никто не знает наверняка. Концентрация скоплений галактик резко падает на расстоянии примерно в шестьдесят миллионов световых лет от того места, где мы сейчас находимся. Дальше – пустота. Ближайшее скопление – примерно в миллионе световых лет, по приблизительным расчетам Чидамбарана, или чуть меньше. Безусловно, в промежутке между кланами пространство пребывает в состоянии, настолько близком к абсолютному вакууму, что там нам не понадобится никакая защита.

– Можем мы дотуда добраться? – спросил Реймонт.

На лбу у Будро выступили капельки пота.

– Опасность очевидна, – сказал он. – Мы углубимся в неизвестность намного сильнее, чем когда-либо мечтали. Ни ориентиров, ни точек отсчета. Нам потребуется такое тау…

– Минутку, – прервал его Реймонт. – Позволь, я попробую описать положение с точки зрения дилетанта, чтобы удостовериться, что я тебя правильно понимаю.

Реймонт умолк и потер подбородок так яростно, что вышел звук, похожий на тот, что бывает, когда дерево зачищают наждаком. Констебль нахмурился и наконец изложил свои мысли:

– Мы должны добраться… не просто до промежутка между семействами, а выйти в пространство между отдельными кланами. Следовательно, мы должны довести показатели тау до одной миллиардной или что-то в этом духе. Способны мы сделать это? Скорее всего, да, иначе бы ты вообще об этом не говорил. Догадываюсь, что способ проложить курс по нашему семейству с захватом как минимум еще одного галактического ядра существует. Существует и способ преодолеть еще одно звездное семейство – будь то скопление, в которое входит Дева, или какое-то другое. Короче говоря, надо пересечь как можно больше отдельных галактик и при этом непрерывно наращивать ускорение.

И как только наш клан останется позади, мы сумеем произвести ремонт. Потом нам потребуется точно такое же время на торможение. Тау будет на нижнем пределе, пространство страшно разреженное, нам не удастся стартовать. Материала для запуска горелок там будет недостаточно, информации для навигации – практически никакой. Остается только надеяться, что мы преодолеем следующий клан.

Но нам должно это удаться! Хотя бы чисто статистически! Но путь затянется.

– Все верно, – подтвердил Теландер. – Вы все поняли правильно.

А наверху пели:

 
Но на родных берегах Лох-Ломонда[27]27
  Лох-Ломонд – озеро в Шотландии.


[Закрыть]
Мне с любимой не встретиться вновь.
 

– Ну что же… – задумчиво проговорил Реймонт. – На мой взгляд, ничего страшного. Обычный порочный круг.

– Ты о чем? – нахмурился Будро.

Реймонт пожал плечами.

– Нам нужны такие показатели тау, чтобы мы сумели преодолеть расстояние до следующего клана – сто миллионов световых лет или что-то в этом духе. Такие показатели тау, чтобы мы сумели осуществить поиск среди некоего неизвестного числа звездных кланов, а на поиск, вероятно, уйдет не один миллиард световых лет, пока мы в конце концов не доберемся до такого клана, в который сможем попасть. Уверен, вы сумеете проложить такой курс по первому же клану, который позволит нам набрать необходимую скорость. Насчет всяческих коллизий волноваться незачем. Волноваться нам, в принципе, нельзя. Прогоните корабль через самую плотную область газа и пыли, какую только отыщете.

– Вы… вы как-то воспринимаете все… чересчур спокойно… – изумленно проговорил Теландер.

– А как я должен реагировать? Рыдать? Волосы на себе рвать и посыпать пеплом?

– Значит, я был прав, когда решил, что ты должен первым узнать новость, – вздохнул Будро. – Только ты сумеешь передать ее остальным.

Реймонт долго молча смотрел на товарищей. Молчание затянулось.

– Я, между прочим, не капитан, – напомнил он в конце концов.

Теландер вымученно улыбнулся.

– В каком-то смысле – капитан, констебль.

Реймонт встал и отошел к стойке с приборами. Наклонив голову, крепко сжав приклады пистолетов, он пробормотал:

– Что ж… Если вы хотите, чтобы я все взял на себя…

– Да, так было бы лучше.

– Тогда вот что. Народ у нас замечательный. Сейчас все воспряли духом, все заняты делом, для каждого есть место. Так что очень надеюсь, они сумеют понять, что по человеческим меркам большой разницы между миллионом и миллиардом, да если на то пошло – и десятками миллиардов световых лет, нет. Изгнание оно и есть изгнание, как ни считай.

– Но ведь время идет, увы… – печально проговорил Теландер.

– Это так, – кивнул Реймонт и посмотрел на собеседников. – Не представляю, надолго ли затянется наше путешествие. Времени у нас немного. И ситуация складывается непривычная, неестественная. Многие, уверен, сумеют адаптироваться, но, как показал опыт, не все. Значит, мы просто обязаны уменьшать и уменьшать тау, какова бы ни была опасность. Не только для того, чтобы до предела сократить путь. Но и из психологической необходимости – сделать все, на что мы способны.

– То есть?

– Разве вы не понимаете? Ведь для нас это способ победить Вселенную. Vogue la galere[28]28
  Аврал на корабле (фр.).


[Закрыть]. Полный вперед, и плевать на торпеды. Думаю, если мне удастся изложить задачу в таком разрезе, народ оживится. По крайней мере, на время.

 
…Там птицы поют, расцветают цветы
И дремлет под солнцем вода…
 

Глава 16

От Млечного Пути корабль удалялся не по прямой – курс его представлял собой извилистую линию, каждый отрезок которой равнялся нескольким световым годам. «Леонора Кристин» направлялась туда, где были расположены самые плотные туманности и облака космической пыли. На ее борту прошло всего несколько дней с тех пор, как корабль расстался с родной Галактикой и понесся по просторам беззвездной ночи.

Иоганн Фрайвальд явился к Эмме Глассголд с кое-каким оборудованием, сделанным по ее заказу. Как и было решено, она присоединилась к Норберту Вильямсу в работе по конструированию аппаратуры для дистанционного исследования органических форм жизни. Когда механик вошел в лабораторию, Глассголд расхаживала из угла в угол, что-то напевая под нос. Пахло реактивами, пробирки и реторты весело поблескивали, полные разноцветных жидкостей, и дребезжали в такт с подрагивающими переборками. Почему-то Глассголд показалась Фрайвальду новобрачной, занятой приготовлением именинного пирога для возлюбленного.

– Спасибо! – радостно воскликнула Глассголд, получив приборы.

– Ты такая счастливая, – удивился Фрайвальд. – С чего бы это?

– А о чем грустить?

– Да о чем угодно! – яростно рукой рубанул воздух механик.

– Ну, если ты о скоплении Девы, это понятно. Но дело в том, что мы с Норбертом… – Она запнулась и покраснела. – Словом, проект у нас просто потрясающий, и Норберт уже предложил свои блестящие идеи! А ты что такой мрачный? – задорно кивнула она и пристально посмотрела на Фрайвальда. – Куда девалось твое очаровательное ницшеанство?

– Сегодня мы покидаем нашу Галактику, – сумрачно отозвался Фрайвальд. – Навсегда.

– Но ты же знал, что…

– Знал. Знал и знаю, и что когда-нибудь умру, и, что самое ужасное, что когда-нибудь умрет Джейн. От таких мыслей не развеселишься. Ты… – И вдруг Фрайвальд, высокий, стройный, светловолосый, всегда такой жизнерадостный, обреченно воскликнул: – Ты веришь, что мы хоть когда-нибудь остановимся?

– Что я могу сказать? – пробормотала Глассголд и встала на цыпочки, чтобы дотянуться до плеча Фрайвальда. – Знаешь, мне тоже было тяжко, но Бог милостив, и страшные мысли покинули меня. Теперь я смиренно приму любую судьбу, какой бы она ни была, и, правду говоря, верю, что в том, что с нами случилось, очень много хорошего. Уверена, тебе это тоже по силам, Иоганн.

– Попробую, – вздохнул Фрайвальд. – Только… так темно… Вот уже не думал не гадал, что снова буду, как маленький, бояться темноты.

Громадное звездное веретено Галактики сморщилось, потускнело и осталось позади. А впереди уже завиднелась новая галактика – скопление светил удивительной, непостижимой тонкости и красоты. Ниже нее и выше нее мерцали и переливались сверкающие облака света. Несмотря на то что по законам Эйнштейна пространство было сильно искривлено и сжато за счет той скорости, с которой летела «Леонора Кристин», казалось, что до звездных царств еще немыслимо далеко.

А скорость корабля неумолимо росла – правда, не так быстро, как раньше, ведь концентрация космического газа теперь была примерно в сто тысяч раз ниже, чем в окрестностях Солнца, – но все-таки достаточно сильно для того, чтобы корабль добрался до ближайшей галактики за несколько недель по корабельному времени. Сейчас, как никогда раньше, нужны были тончайшие астрономические наблюдения, а они были невозможны без радикальной переделки аппаратуры, чем и занималась со страстью спасающихся от погони беглецов команда, возглавляемая Нильссоном.

Производя проверку блоков фотоконвертера, он сделал открытие. Звезд в районе, где протекал полет, было мало. Причина этого явления астроному была не совсем ясна: то ли они удалились от родительских галактик вследствие каких-то произвольных пертурбаций невероятно давно, много миллиардов лет назад, то ли непонятно каким образом зародились здесь, в глубинах космоса. Невероятно, но факт – корабль пролетел довольно близко от одной из таких звезд, красного карлика, и аппаратура Нильссона успела определить, что у звезды должна быть система планет… но красный карлик растаял за бортом, будто его и не было…

Нильссон представил себе эти планеты… замерзшие, мрачные, безумно древние, намного старше Земли… может быть, на каких-то еще трепещет жизнь… но ни одна звезда не разрывает светом мрак тамошних ночей… Он поведал об этом Линдгрен, и она попросила его не рассказывать это остальным.

Прошло еще несколько дней, и однажды, вернувшись в каюту после работы, Нильссон застал там Линдгрен. Она даже не заметила, что он вошел. Линдгрен сидела на кровати в полумраке и смотрела на семейную фотографию. Свет от ночника падал на ее белокурые волосы, казавшиеся седыми. Она тихо перебирала струны лютни и напевала. Нет, она пела не те веселые песни, что, по ее словам, принадлежали ее любимому Глашатаю. Да и язык… датский? Нильссон почти сразу узнал стихи. Якобсен – «Песни Гурре». Музыка Шенберга.

Король Вальдемар призвал свою свиту восстать из могил и отправиться с ним на охоту…

 
Будь славен, Король! Нас веди за собой!
Помчимся по острову чащей густой!
Безмолвна призывная песня рогов,
Незрячи глаза твоих метких стрелков,
Но призрак оленя лишь только мелькнет –
Мы призраки стрел отправляем в полет.
Из раны смертельной роса побежит,
И вот над добычей уж ворон кружит…
Звучи до рассвета, леса оглашай.
Невидимых гончих неслышимый лай!
Нам эта охота судьбой суждена
До Судного дня, до последнего дня…
Так мчитесь же, кони, топчите траву,
Взбивайте, как пену, сырую листву!
За лесом руины белеют во тьме,
Здесь некогда замок стоял на холме…
…Но чем накормить нам усталых коней?
Кругом лишь крапива да жухлый репей…
 

Ингрид начала было следующую строфу – ту, где Вальдемар плачет об утраченной возлюбленной, но не допела и перешла сразу к тому месту, когда должен наступить рассвет…

 
Но чу! Уж вот-вот петухи пропоют!
Могилы отверсты, к себе нас зовут.
Все ужасы ночи земля поглотит,
Свет солнца веселую жизнь воскресит,
И радостной песней зальются ручьи,
А мы возвратимся в гробницы свои,
Где нам суждены до скончанья веков
Лишь сонмы безумных, безрадостных снов…
 

Немного помолчав, Нильссон робко проговорил:

– Как горько, дорогая… И как напоминает о доме…

Линдгрен оглянулась – бледная, усталая.

– Прости, я не хотела, чтобы меня кто-нибудь услышал.

Нильссону стало нестерпимо жаль ее. Он подошел, сел рядом и осторожно спросил:

– Ты и правда считаешь нас похожими на персонажей этой баллады? На свиту мертвецов? Трудно поверить.

– Я стараюсь держаться, – проговорила Линдгрен, глядя в одну точку и продолжая извлекать из лютни диссонирующие аккорды. – Но порой… Ты же знаешь, уже почти миллион лет прошел…

Нильссон обнял ее за талию.

– Чем мне помочь тебе, Ингрид? Чем? – Она тихо покачала головой. – Я так тебе обязан! – продолжал он. – Ты мне столько дала! Свою силу, доброту, себя самое… Ты снова сделала меня мужчиной… Правда… – добавил он смущенно, – я, конечно, не самый замечательный. Ни красотой не могу похвастаться, ни остроумием… И тебе я не пара. Но мне так этого хочется!

– Я знаю, Элоф.

– И если тебе… если ты устала от меня… Не знаю, может быть, тебе хочется чего-то другого… какого-то разнообразия…

– Нет. Ничего такого, – мотнула головой Линдгрен и отложила лютню. – Мы должны привести наш корабль в гавань. Должны – и все. А все остальное – чепуха.

Нильссон встревоженно посмотрел на нее, стараясь понять, о чем она думает, но Линдгрен, не дав ему сказать ни слова, улыбнулась, поцеловала его и сказала:

– И все же надо когда-то и отдохнуть. Забыться. А помочь ты мне можешь, Элоф. Принеси-ка наш паек спиртного. Можешь выпить большую часть. Ты такой славный, когда перестаешь стесняться! Давай позовем кого-нибудь в гости, кто помоложе, повеселее, – хотя бы Луиса и Марию… посмеемся, поиграем во что-нибудь, подурачимся… а если кто-то скажет хоть слово о серьезных вещах – окатим его водой из кувшина с ног до головы… Согласен?

– Попробую… – ошарашенно улыбнулся Нильссон.

«Леонора Кристин» пересекла экваториальную область новой галактики – такой путь был избран для того, чтобы довести до максимума протяженность полета через области с наивысшей концентрацией газа и космической пыли. Едва лишь была преодолена граница скопления, как корабль начал набирать скорость. Шум и вибрация сотрясали переборки.

Капитан Теландер не покидал своего места на мостике. Новая галактика простиралась перед «Леонорой Кристин» – витая спираль, похожая на серебристо-голубую дорогу. Переоборудованные экраны то и дело озарялись светом летящих навстречу гигантских звезд, казавшихся искорками волшебного фейерверка, подхваченными ветром, бушевавшим за обшивкой корабля. «Леонора Кристин» мчалась вперед, и ее то окутывала непроницаемая мгла пылевых туч, то озаряло сияние новорожденных звезд.

Основная нагрузка сейчас лежала на плечах Ленкая и Барриоса. Они вручную маневрировали курсом корабля, проводя его по руслу звездной реки длиной в сотни тысяч световых лет. Они не отрывали глаз от экранов и слушали голоса Будро и Федорова, звучавшие из динамиков интеркома и объяснявшие им, что за объекты находятся по курсу и чем они могут грозить кораблю. Управлять кораблем на такой бешеной скорости было чрезвычайно сложно, и приборы, прежде столь безотказно служившие навигаторам, превратились в нечто наподобие дельфийских оракулов. Большей частью астронавты полагались на опыт, умение и интуицию, а может, порой и на молитву.

Капитан Теландер уже не первый час сидел в своем кресле так неподвижно, что его можно было вполне принять за мумию. Лишь несколько раз он прерывал молчание. «Обнаружена плотная концентрация материи, сэр. Пожалуй, слишком плотная для нас. Попробовать обойти?» Он отвечал: «Нет. Следуйте заданным курсом, не упускайте ни единой возможности понизить значение тау, даже если ситуация складывается пятьдесят на пятьдесят». Все переговоры звучали спокойно и бесстрастно.

Пылевые облака вокруг ядра новой галактики оказались более плотными, чем вокруг ядра Млечного Пути. Обшивку сотрясали космические громы. Ускорение возрастало немыслимо быстро. Падали и разбивались приборы, навигаторы поднимали их, обливаясь потом, устанавливали по местам и налаживали… бешено мигали лампочки на пульте управления, а пассажиры в каютах в страхе ждали смерти, что могла настигнуть их в любое мгновение.

– Следуйте заданным курсом! – прозвучала команда Теландера и была выполнена.

И корабль выжил. Промчавшись по звездному полю, он вынырнул в черноту. Галактика осталась позади. Всего за час! Теландер радостно сообщил об этом по интеркому. Ответом ему было громогласное «ура!».

На мостик вбежал Опост Будро. Он весь дрожал, но радовался, как ребенок.

– Mon Dieu[29]29
  Мой Бог! (фр.)


[Закрыть], сэр, мы сделали это! А я даже не верил, что удастся! Честно говоря, мне бы не хватило храбрости отдать такие команды. Вы были правы! Вы герой, капитан! Вы вернули нам всем надежду!

– Пока нет, – сухо проговорил Теландер, не поднимаясь с кресла. Глядя мимо Будро, он спросил: – Навигационные данные проверили? Нам удастся использовать другие галактики этого семейства?

– Ну… в общем, да. Некоторые – удастся, хотя кое-какие из них представляют собой небольшие эллиптические системы, а другие нам придется только краем задеть, так сказать. Скорость слишком велика. Но зато каждый раз опасность для нас будет все менее и менее велика, учитывая прирост массы корабля. Ну и потом, мы сможем точно так же пересечь два-три семейства галактик. По моим расчетам… – Будро задумчиво потеребил бороду, – мы очутимся в пространстве между двумя кланами галактик и углубимся в него достаточно далеко, чтобы можно было произвести ремонтные работы… это будет примерно через месяц.

– Хорошо, – кивнул Теландер.

Будро присмотрелся к капитану повнимательнее и испугался не на шутку. Казалось, от Теландера осталась одна оболочка.

Мрак.

Беспросветная ночь.

Только приборы, усиливающие увеличение изображения и мощность звука, преобразующие длину волн, улавливали какой-то слабый свет. Людские органы чувств молчали.

– Мы мертвы, – раздался в наушниках голос Федорова.

– Я бы так не сказал, – отозвался Реймонт.

– А что такое смерть, как не отсутствие всего на свете? Ни солнца, ни звезд, ни звуков, ни веса, даже теней – и тех нет! – хрипло звучал голос Федорова, не нарушаемый даже космическими шумами. Свет укрепленного на его шлеме фонарика отражался от обшивки и терялся в непроницаемой тьме космической ночи.