Текст книги "Вишенка. 1 том"

Поль де Кок
Вишенка. I том

I. ГОСТИНИЦА «БЕЗРОГИЙ ОЛЕНЬ»

Стоял жаркий июльский вечер 1842 года.

В гостиницу, расположенную на пути из Парижа в Немур – до последнего оставалось еще около двух миль, – зашел путешественник.

Гостиница называлась «Безрогий олень», и это служило поводом к множеству догадок со стороны местных ученых, а также вызывало немало насмешек у местных кумушек, находивших, вероятно, что ее хозяин – человек женатый, – чересчур много брал на себя, украшая заведение подобною вывеской. Гостиница служила одновременно и почтовой станцией, и фермой, и кабаком – короче говоря, всем чем угодно.

Мужчина, только что переступивший ее порог, не мог похвастаться особо блестящим положением, и нетрудно было догадаться, что он совершает свое путешествие пешком. Он был лет сорока от роду, среднего роста, худощавый и чрезвычайно смуглый. Черты лица не отличались правильностью: большой широкий лоб, изрезанный крупными морщинами, широкий нос, выдающиеся скулы, маленькие серые глаза, выглядывавшие из-под густых нависших бровей, большой, редко улыбающийся рот, темные волосы с заметной проседью и, в отличие от них, абсолютно черные усы. Что и говорить, мужчина не был хорош собой и казался старее, нежели был на самом деле.

Впрочем, пристально вглядевшись в его лицо, нельзя было не согласиться, что эти серые глаза поневоле задевали за душу, подкупая своей одновременно резкостью и добротой. В уголках губ играла легкая ироническая улыбка, тоже вызывавшая симпатию, – почему-то хотелось верить, что они способны произносить не одни только бесконечные пошлости, исходящие из сотен ртов, которые открываются лишь для того, чтобы сказать более, чем следовало.

На путешественнике был длинный синий двубортный сюртук с черным воротником, тщательно застегнутый на все пуговицы, и синие панталоны с красными кантами; на голове надета фуражка с клеенчатым верхом, какую носят моряки. Наряд этот, довершавшийся солдатским ранцем за плечами и толстой суковатой палкой в руках, намекал на то, что путешественник, скорее всего, был возвращавшимся на родину солдатом.

Но прежде чем оказаться в доме, он пересек двор, где старые разбитые горшки и котлы валялись вперемешку с вилами и лопатами, где кучи навоза в углу служили местом отдыха домашним животным и хозяйской прислуге, где кроличьи шкурки валялись подле живых кроликов. Так что, попав сюда, невозможно было сразу догадаться, кухня это или конюшня и следует ли заходить сюда до обеда или после него.

На самом деле подобных размышлений можно было легко избежать. Одна из двух дверей данного зала гостиницы выходила прямо на проезжую дорогу, но почему-то почти всегда была импорта. Боялся ли хозяин, что с двойным выходом ему не так легко будет уследить за порядком и посетителями, или он думал заманить этих последних, заставляя их проходить через двор, населенный всевозможными живыми и мертвыми животными, – оставалось тайной. Тем не менее повторимся, что этот вход был всегда отперт, тогда как другой почти всегда заперт, и всем посетителям, которые хотели что-нибудь съесть, выпить или просто отдохнуть в гостинице «Безрогий олень», приходилось входить туда, минуя навозные кучи.

В зале было очень шумно и оживленно. Сам трактирщик, господин Шатулье, в белом жилете, старых нанковых панталонах, с фартуком, заткнутым за пояс с левой стороны, и в белом колпаке, залихватски сдвинутом набекрень, бегал из угла в угол, кричал, шумел, пугая кошек и собак, и беспрестанно утирал обшлагом рукава пот, градом катившийся у него по лицу, приговаривая:

– Ну, черт возьми, набралось же у нас народу сегодня!.. Просто голова кругом идет! Вот женато не пустила меня сегодня удить рыбу… рыбы-то и недостанет, а у меня со всех сторон требуют непременно матлот![1]1
  Кушанье в виде кусочков рыбы в соусе из красного вина и разных приправ.


[Закрыть] Что ж мне теперь делать!.. Возьму да и приготовлю им матлот без рыбы, из одного только лука, шампиньонов и хлебных корок, а рыба, скажу, мол, до того уж разварилась, что и следов не найти.

Госпожа Шатулье, полная женщина лет сорока, еще не утратившая привлекательности, шумела не меньше, чем муж и подчас даже перекрикивала его; но этим криком да беспрестанным звоном небольшого колокольчика, которым она то и дело потрясала, ограничивалось все участие ее в домашней суете. Уже несколько месяцев вследствие сильного приступа подагры она почти не вставала со своего кресла.

Один из конюхов сегодня исполнял обязанности повара, а две служанки – старая и молодая, составлявшие женскую часть прислуги, – изо всех сил старались угодить и хозяевам, и многочисленным посетителям гостиницы. Так как все были заняты, то никто и не заметил прибывшего путешественника. Что ж, он подъехал не в карете, и ничто в нем не выдавало постояльца, который истратил бы много денег, а в этой простой деревенской гостинице, точно так же, как в роскошнейшем из парижских отелей, или, лучше сказать, как везде в мире, все были готовы преклоняться перед богатством и деньгами, не замечая – или не желая заметить – бедняков.

Отставной солдат, оглядевшись по сторонам, покачал головою, тихо пробормотав:

– Ну, черт возьми, могу сказать, опрятно здесь!.. Я ли на своем веку не видал трактиров и кабаков!.. Да хоть бы бедуины!.. У них дома и вовсе похожи на собачьи конуры… Да ведь то в Африке… С чего это во Франции вздумали перенимать алжирские моды! Эй, кто-нибудь!.. Бегут все мимо меня сломя голову!.. Что у них, свадьба, что ли?.. Эй, кто-нибудь! Или уж вместе все, черт возьми.

Перед путешественником остановился работник, несший под левой рукой охапку сена, а под правой – двухфунтовый хлеб; поменяв положение своей ноши – перенеся хлеб на место сена и обратно, он спросил:

– Вам что угодно? Ищете вы кого-нибудь?

– Ночлега ищу себе на нынешнюю ночь, мой любезный, и думаю, что мне удастся найти это здесь.

Но вместо ответа работник, видимо более всего озабоченный своей ношей и опять перекладывая ее из одной руки в другую, принялся кричать во все горло:

– Эй, хозяин! Еще гости! Идите, что ли… Я уж не помню, что мне тащить, куда приказано, хлеб или сено…

На зов явился владелец гостиницы, и, окинув опытным глазом с головы до ног новоприбывшего, наверняка заметив густой слой пыли, покрывавший его одежду и сапоги, недовольно поинтересовался:

– И что тут такого случилось, что меня самого беспокоят?.. Что же вам от меня угодно? Я эдак не успею матлот приготовить…

– А позвольте спросить, разве не обязаны трактирщики заботиться о своих гостях? – Солдат, в свою очередь, окинул его далеко не дружелюбным взглядом.

– Да ведь я же и беспокоюсь, как вы видите…

– Пришли-то, пришли, да с таким видом, словно собака, когда ее сбираются сечь.

– Хорошо вам говорить, а будьте-ка вы на моем месте… Если бы вам тоже пришлось делать матлот… Ну-с, однако, что вам угодно?

– Комнатку мне надо, только самую крошечную комнатку… пожалуй, хоть уголок в сарае или на чердаке. Я невзыскателен и отлично сплю на соломе, когда приходится… А потом, пожалуйте мне на два сантима хлеба, да на столько же сыру, и я оставлю вас совершенно в покое. Вы до завтра и не услышите обо мне.

– Каково покажется! – пожимая плечами, произнес хозяин, обращаясь к своему работнику, который продолжал перекладывать свою ношу, меняя руки. – Какова дерзость!.. Явиться в такую гостиницу, как моя, для того чтобы истратить четыре сантима… Да это чистая насмешка!.. Что ты об этом думаешь, Франсуа?

– Да вы скажите мне, сударь чего ждут-то – сена или хлеба? Куда мне бежать-то, в гостиную или в конюшню?..

– Как, мерзавец! Ты хочешь заставить дожидаться этих истинно благородных людей, которые заказали мне такой ужин!

– Да ведь сено-то нужно лошадям…

– На конюшне могут подождать, нетрудно догадаться!.. Экая дубина!

– Ну, хозяин, куда же мне идти? Ведь не намерены же вы, черт возьми, держать меня здесь у себя на дворе, где, надо признаться, розами не пахнет.

– Очень жаль, сударь, но я не могу пригласить вас к себе… у меня в гостинице нет того, что вы требуете…

– Нет ни хлеба, не сыру? Хороша гостиница, нечего сказать!

– Извините, но не в сыре, не в хлебе у меня недостатка нет, слава богу, у меня можно потребовать что угодно, не хуже любого из парижских ресторанов… Франсуа, сходи-ка на кухню, скажи, чтобы поддерживали небольшой огонь в плите, а то вдруг лук подгорит… Да, сударь, если вам угодно было спросить хоть каплуна, так вам бы и того подали.

– Я не спрашиваю ни каплунов, ни матлотов, а только сыру и хлеба. Мне кажется, что каждый имеет полное право ужинать, как ему вздумается, исходя из своих средств.

– Конечно, сударь, конечно… Франсуа, поди скажи Жанет, чтобы начистила корзину грибов… две пусть начистит… или нет, вели ей начистить три, да нет, лучше пусть начистит четыре – чем больше грибов, тем вкуснее, да еще лука… побольше лука… Ну, нелегко достанется мне этот матлот… Но зато какова же будет слава, коли мне это удастся. А удастся мне непременно, за это я ручаюсь…

– Ну-с, когда вы окончите все ваши распоряжения относительно всех ваших грибов, луковиц и матлотов, вы тогда соблаговолите и ответить мне, смею надеяться?

– Ах, боже мой, сударь, я ведь уже сказал вам, что ничего не могу предложить вам. Вы требуете уголка… чердака… соломы… и… ничего этого у меня нет! Весь дом занят, до малейшего уголка. У меня только и осталось свободных, что две большие, прекрасные комнаты. Вот если вам комнату угодно занять, так милости просим, я тотчас же велю проводить вас туда.

– Да нет же, черт возьми, не надо мне вашей комнаты – это мне не по средствами… не то чтобы у меня не было ни копейки денег… нет, этого нельзя сказать, у меня в кожаном кошелечке есть-таки порядочная сумма, отчего бы не развернуться? Но я дал себе честное слово, что принесу деньги эти целиком старику отцу, который ждет не дождется меня там в Баньоле, близ Парижа… Вы бывали в Баньоле?..

– Нет, сударь, нет, никакого Баньола я не знаю… Как бы мой соус не свернулся…

– А старик-то мой, ведь ему уж восемьдесят стукнуло, и он меня не видал ровно восемь лет… Да, вот ровно восемь лет как я отправился в Африку… нельзя же не скопить ему хоть на выпивку-то, под старость….

– Я, сударь, не мешаю вашему батюшке пить, пусть кушает себе на здоровье, что ему угодно.

– Вот новость-то!.. Не мешаете!.. Спасибо!.. А вы попробуйте-ка помешать, так я вам такого трезвону задам…

– Но я еще раз повторяю вам, что у меня для нас нет ночлега, кроме отдельной комнаты. Хотите, что ли, комнату?

– Да нет же, черт возьми! Не хочу я ваших комнат… Но не может же быть, чтобы во всем пашем доме не нашлось ни уголка, где бы я мог переночевать… Я, пожалуй, хоть на лавке усну, хоть на стуле… Кто целые сутки без устали шел, того укачивать не придется…

В эту минуту из дома выбежала молодая девушка и поспешила к хозяину со словами:

– Господин Шатулье, хозяйка велела вам сказать, что соседу Томасю удалось поймать семь раков и что она по крайней мере шесть раз звонила, чтобы позвать вас.

– Семь раков! – воскликнул трактирщик, всплеснув руками, поднимая глаза к небу. – Ну, теперь наше дело в шляпе… у нас целых семь раков в распоряжении… Теперь матлот у меня выйдет – объеденье… Надо бежать скорее его готовить… Что делать, сударь, что делать, вы сами видите, что у меня вам положительно негде разместиться… поищите где-нибудь в другом месте…

И, не обращая больше внимания на путешественника, бесцеремонно оставленного посередине двора, хозяин «Безрогого оленя» чуть не бегом поспешил в дом к своей плите.

II. МОЛОДАЯ ДЕВУШКА И СТАРЫЙ ВОИН

Молодой девушке, сообщившей хозяину о счастливом обретении раков, было лет шестнадцать-семнадцать. Высокая, стройная, грациозная, с точеными руками и ногами, и только плечи выглядели слегка худощавыми, как у всех женщин, еще не окончательно сформировавшихся. На сильно загорелом лице блестели черные, прелестные, живые глазки. Такие глазки, которые много говорят без слов… Ух, просто беда!.. Короче говоря, из тех глаз, которые старухи за что-то называют душегубами! Да, пожалуй, называй, а вряд ли это справедливо!.. Иначе из-за чего же милосердная природа допускала, чтобы столько милых, ни в чем не повинных молодых девушек родились на свет с глазами, которые заранее обрекают их на погибель души!..

Кроме очаровательных глаз у нашей героини имелся хорошенький, маленький рот с двумя рядами зубов-жемчужин, носик под стать ротику, а еще аккуратные дуги бровей, на щеках и посредине круглого розового подбородка – прелестные ямочки, обозначавшиеся всякий раз, как молодая девушка смеялась… а смеялась она частенько!

Как видите, это была настоящая красавица, и красота ее подчеркивалась тем выражением доброты, ласки, добродушия, которые не всегда являются обязательной принадлежностью всех красивых лиц, хотя немало-таки прибавляют к их привлекательности.

Одета девушка была очень просто: коротенькая юбочка, мило стягивающая на талии белую кофточку, а на голове – цветной шелковый платок, не скрывавший ее прелестных волос. Но в этом простом, но неизысканном туалете она была во сто раз милее и красивее сотни гордых красавиц, с ног до головы закутанных в шелка и бархат.

Путешественник по-прежнему стоял посредине двора, опустив голову на грудь, по-видимому размышляя, что ему делать, и не замечал молодой девушки, которая, напротив, смотрела на него с большим вниманием.

Ни тот, ни другой не обращали внимания на довольно крупные капли дождя и на сильные раскаты грома приближавшейся грозы.

– Ах, черт возьми! – воскликнул наконец солдат, вскидывая на плечо свой дорожный мешок. – Не очень-то весело отправляться опять в путь, когда ног не чувствуешь под собою от усталости… Ведь я целый день ни на одну минуту не останавливался, надеясь хоть к вечеру отдохнуть вволю. Да и рана моя на левой ноге что-то к непогоде не шутя разболелась… Быть грозе, нога моя лучше всякого барометра… И остаться без ночлега!.. Ах, черт бы побрел всех!..

Путешественник остановился на полуслове, встретившись с пристальным взглядом молодой девушки, устремленным на него, но тотчас же, наморщив брови, продолжал:

– Ну, чего ты на мена так уставилась?.. Узоры на мне, что ли, какие? Или смешное что нашла?..

Или тебе весело видеть, как старого солдата, утомленного, измученного, гонят вон, и только потому, что ему нечем заплатить за комнату для ночлега?.. Знаешь ли ты, что хозяин твой, на мой взгляд, самый настоящий ростовщик! Не помешало бы ему познакомиться с моей палкой!.. Он отказал мне в ночлеге только потому, что я сдуру сразу признался ему, что не спрошу себе к ужину ничего, кроме куска хлеба и сыра?.. Уж с этого-то ужина, конечно, нажить ничего, но уж если взялся за это дело, так принимай всех, и бедных, и богатых, и больших, и маленьких. Черт бы его побрал!.. Провалиться бы ему окаянному!.. Однако везде, сколько ни кричи, а одним криком делу не поможешь… Нечего делать… В путь, служивый, налево, кругом марш!..

– Но куда же вы пойдете? – Молодая девушка положила ему руку на плечо, пытаясь удержать.

– А я почем знаю, куда?.. Я и сам-то первый раз в жизни в ваших краях… Да что будешь делать?.. Надо же как-нибудь отыскать себе ночлег?.. Попробую постучаться в какую-нибудь крестьянскую избу, может, где и примут!.. Правда, на это тоже надежда плоха!.. Чем ближе к городу, тем народ грубее и неприветливее… Это они у горожан перенимают. Тьфу ты, дождик начинается! Этого еще недоставало!.. Впрочем, и то сказать, то ли мне приходилось видеть и переносить в Африке, да ведь жил же!.. Ну, марш, служивый…

– Да нет, как хотите, сударь, а в такую погоду вам идти невозможно!.. Во-первых, гроза будет сильная, это наверняка сказать, да и дороги у нас плохие…

– Что делать, пойду грязь месить!

– Так, стало быть, господин Шатулье наотрез отказал вам в ночлеге?

– А, так его зовут Шатулье, этого шута дурацкого! Пошучу-ка я с ним палкой по спине!

– Да скуповат-то он, очень скуповат! Для него выше денег ничего нет!.. Он скверно поступил, отказавшись пустить вас к себе… Хотя у нас сегодня страсть сколько народу набралось… Да еще труппа комедиантов заехала… Видите, вон там, крытый экипаж, это их… И вон та лошадь тоже их…

– Эту клячу ты величаешь лошадью? Да и хозяева ей под стать!

– Чтобы вы там ни говорили, эти комедианты – пресчастливые люди… Чего они только не знают!.. А костюмы у них какие… Они и поют, и пляшут, и декламируют, и убивают друг друга деревянными кинжалами… О, да ведь это прелесть как весело!

– Мне-то что до всех этих прелестей! По милости этих комедиантов старому солдату, верой и правдой прослужившему отечеству ровно двадцать пять лет, приходится провести ночь под открытым небом! Да, он не может заплатить за отдельный номер в гостинице потому, что не хочет тронуть заветных денег, скопленных для старика-отца. Могу сказать, красивый поступок!.. А главное, удивительно человеколюбивый!.. Достойный бедуина!.. Да что я!.. Где бедуинам!.. Они, несмотря на то что дикий народ, понимают и свято чтят законы гостеприимства… У них и любовь к родителям и уважение к старшим – вещи священные, всеми уважаемые… Вот и получается, что настоящие-то дикие – мы, а вовсе не они. Однако, дождик-то все льет себе… До свиданья, голубушка, или, лучше сказать, прощай, потому что вряд ли нам с тобою придется когда-либо свидеться вновь.

Но хорошенькая брюнеточка вновь останавливает старого солдата:

– О нет, нет, я не потерплю, чтобы вы отправились в дорогу в такую ужасную погоду… Вы нездоровы, устали… Вы отказываете себе во всем, чтобы отнести деньги отцу… Это хорошо, это очень хорошо!..

– Да разве ты не сделала бы того же самого, моя душечка?..

– Я? О! Да, я сделала бы это… Я чувствую, что сделала бы, если бы у меня были родные, но у меня нет никого на свете… Я одна, и никто, никто не принимает во мне участия!..

Хорошенькое личико молодой девушки внезапно подернулось грустью, она уставилась в землю, и из груди ее вырвался тяжелый, глубокий вздох…

– Как! Уже сирота!.. – воскликнул в свою очередь старый солдат, с участием глядя на молодую девушку. – Бедняжка!.. Это жаль… очень, очень жаль!..

Но грусть так же быстро исчезла с лица молодой девушки, как скоро на него набежала, и светлая улыбка вновь расцвела на ее красивых рубках.

– Знаете что? Господин Шатулье не хочет дать вам ночлега, ну так я дам вам его, потому что я не хочу, чтобы вы провели всю ночь на улице, под дождем…

– Ты будешь настолько добра… да, впрочем, что ж тут удивительного?.. Все красотки добрые, злы одни только безобразные… Но куда же ты меня денешь?..

– Да в мою комнату!..

– Как?.. В твою комнату!..

Солдат замолчал, пораженный сделанным ему предложением, но вскоре нашелся:

– Да я, правда, слишком дурен и стар, со мною опасности нет, и я вижу, дитя мое, что ты вполне доверяешь мне. И я клянусь тебе именем Сабреташа, что не злоупотреблю во зло твоего доверия.

– Вас зовут Сабреташ?

– Да, а что?..

– Какое странное имя…

– Это имя честного человека, дитя мое, человека, который всегда прямо глядел в лицо неприятелю!

– Я в этом уверена, сударь, но пойдемте, пожалуйста, как можно поскорее, пока меня не хватились.

– Ступайте вперед, мое доброе дитя, я пойду за вами.

Молодая девушка направилась к одному из угловых надворных строений, где небольшая дверь вела на узенькую и крутую лестницу. Молодая девушка помчалась по ступенькам, как серна, ее спутник поневоле отставал от нее и время от времени приостанавливал восклицанием:

– Да не так скоро, черт возьми, не так скоро, а то я за тобой не поспею!.. Ишь ты, словно на приступ летишь! Любо-дорого посмотреть! И что это не догадаются сформировать батальон из молодых девушек, чтобы брать приступом крепости!..

Хорошенькая служанка остановилась на площадке второго этажа, где, собственно говоря, оканчивалась и сама лестница. Затем отворила дверь в крошечную комнатку на чердаке, в которой помещалась кушетка, стол, стул и зеркало – все только самое необходимое.

В эту минуту, задыхаясь от усталости, добежал до двери и Сабреташ, которого молодая девушка ввела в комнату со словами:

– Ну, вот вы и пришли… берегитесь, нагнитесь хорошенько, потому что здесь очень низко…

– Право, милое дитя мое, даже не знаю, как благодарить вас за ту услугу, которую вы мне оказываете. Вы в первый раз в жизни видите меня и между тем делитесь со мною своей единственной комнаткой… со мною, в котором уж вовсе нет ничего привлекательного… и молодым-то я не был красив, а теперь вовсе старик.

– Да ведь если бы вы были молоды и хороши собой, то я и не повела бы вас ночевать в свою комнату!

– Вот и выходит, что все на свете имеет свою хорошую сторону, даже самое безобразие.

– Вы старый, заслуженный воин, вы устали, больны… И то, что я для вас делаю, мне кажется совершенно нормальным. Вот вам постель, ложитесь себе на здоровье и спите спокойно, – если кто постучит, то не отворяйте ни под каким видом. У меня есть свой ключ. Подождите, когда все улягутся, я принесу вам поужинать… уж что удастся… не взыщите.

– О, мне немного и надо! Кусок хлеба да стакан воды, я невзыскателен!

– Ну, нет, я надеюсь вас как следует угостить!

– Но вы-то, дитя мое, сами-то где же будете спать нынешнюю ночь?

– О, об этом не беспокойтесь! Я свой человек, везде найду себе место!.. Вам свечку надо?

– Это еще зачем? Я сплю без огня, а уж засну крепко, за это я вам ручаюсь!

– Итак, до свиданья, часа через два или три я принесу вам поужинать.

– Благодарствуйте, благодарствуйте!

Девушка вышла и затворила за собою дверь.

Оставшись один, Сабреташ поспешно снял дорожный мешок, фуражку и с наслаждением растянулся на кушетке, бормоча:

– Вот так поддели мы трактирщика!.. О, эта девочка, доброе, милое создание, и какая хорошенькая!..