Текст книги "Горбун"

«Я часто плачу, матушка, потому что даже став взрослой, осталась ребенком, способным смеяться и плакать одновременно. Наверное, прочитав несвязные строки, в которых описаны мои впечатления от боевой схватки одного против шестерых, устроен двух идальго: дядюшки Мигеля и племянника дона Санчо, мои первые уроки чтения по учебнику фехтования, детские немудреные игры и забавы, вы подумаете: „Она – глупа“. Так оно и есть. От радости я порой теряю голову. Речь идет не о светских развлечениях: дворцовых балах, пирушках и прочих удовольствиях, которые меня никогда не интересовали, а о радости души и сердца, – радости от того, что меня любят, и от того, что я сама способна любить».

«Нам пришлось оставить Памплону, где мы уже успели обжиться и не то, чтобы разбогатеть, но, по крайней мере, свести концы с концами. Став известным мастером, Анри не бросался с жадностью на заказы, а стремился больше времени уделять моему воспитанию. Тем не менее, ему даже удалось сделать некоторые накопления.

Однажды, (в ту пору мне было около десяти лет), он вернулся домой чем то обеспокоенный. Его тревога возросла, когда я ему рассказала, что в течение дня какой то господин в сером плаще слонялся по улице, время от времени поглядывая на наше окно. Анри тут же, не притронувшись к ужину, принялся проводить в порядок свою шпагу. Затем он оделся, будто готовился к дальней дороге. Наступила ночь. Он надел на меня теплую кофту и зашнуровал на мне высокие ботинки, потом взял шпагу и вышел на улицу. Я затаив дыхание ждала. Наконец он вернулся и, ни слова, ни говоря, принялся собирать вещи.

– Мы уходим, Аврора, – сказал он.

– Надолго? – спросила я.

– Навсегда.

– Как? – воскликнула я, глядя на наше неказистое имущество.

– Мы все это бросим?

– Что поделаешь, – сказал он, грустно улыбаясь. – Сейчас на углом мне повстречался один бездомный бродяга. Когда я предложил ему здесь поселиться, он был вне себя от радости. Так уж устроен мир, дитя!

– Куда же мы пойдем? – допытывалась я.

– О том известно лишь Господу Богу, – он пытался казаться веселым. – В путь, малышка Аврора. Пора!

Мы вышли из дома. Сейчас мне придется поведать вам, матушка, нечто ужасное. Чувствую, как дрожит мое перо, однако не хочу ничего от вас скрывать. Когда мы спустились с крыльца, посреди пустынной улицы я увидела какой-то темный предмет. Анри хотел меня увести в сторону поближе к домам; но, пользуясь, что его руки были заняты поклажей, я от него ускользнула и с любопытством бросилась к странному предмету. Анри только успел приглушенно воскликнуть: „Не ходи!“ Я никогда ничего не делала против его воли. Но сейчас он поздно спохватился. Я уже наклонилась над тем, что оказалось прикрытым плащом телом мужчины. В слабом свете одинокого фонаря его плащ показался мне знакомым. Я подняла прикрывавшую лицо ткань и узнала таинственного соглядатая, что целый день мне мозолил глаза перед окном. Он лежал мертвый, застыв в кровавой луже. От ужаса я потеряла сознание, и лишь спустя некоторое время поняла, что страшный мертвец – дело рук моего друга, когда он с обнаженной шпагой выбежал на улицу. Значит, этот человек был для меня опасен, и Анри опять пришлось рисковать своей жизнью ради меня. Конечно, ради меня. В этом не было сомнений».

«…Я очнулась среди ночи. Рядом никого не было. По крайней мере, так мне показалось. Комната, в которой я находилась, была беднее, чем та, что мы недавно оставили. Обыкновенно такие каморки имелись на втором этаже испанских ферм, которыми владели бедные идальго. Снизу, где находилась общая комната, едва слышно доносились голоса. Я лежала на старой изъеденной жучком деревянной кровати со стойками на соломенном матраце, покрытом простыней, сшитой из нескольких лоскутов дерюги. Сквозь окна, лишенные стекол, светила луна. Напротив, росли два больших пробковых дуба. Их ветви, подрагивая на ночном ветру, почти достигали карнизов спальни. Я шепотом позвала Анри. Он не ответил. Приподняв голову, я сквозь проем разглядела, как у самой земли промелькнула тень; через секунду у изголовья кровати появился Анри. Он прижал палец к губам, чтобы я молчала и прошептал:

– Нас выследили. Он там внизу.

– Кто? – спросила я.

– Сообщники того, что остался на улице Памплоны.

Вспомнив об окровавленном трупе, я затряслась с головы до пят и едва опять не упала в обморок. Анри, сжав мне ладонь, быстро давал наставления:

– Они только что были возле нашей двери. Я просунул руку в кольца как засов. Они не поняли, какое препятствие возникло на их пути, и отправились за ломом, чтобы взломать замок. С минуты на минуту должны вернуться.

– Чем же вы им не угодили, что они так настойчиво вас преследуют?

– Я вырвал из их когтей жертву, которую они уже приготовились растерзать. Грязные шакалы.

„Конечно, всему виной я“, – подумала я. Прежде беззаботный блистательный красавец шевалье теперь от кого-то скрывался, словно преступник. Он пожертвовал собой ради меня. Почему?

– Отец, – сказала я, – дорогой, оставьте меня здесь и спасайтесь. Умоляю вас!

Он прикрыл мне рот ладонью.

– Глупенькая моя! – сказал он. – Если меня убьют, мы волей неволей расстанемся. Но иначе им нас не разлучить. Вставай-ка побыстрее!

Я попыталась, но после пережитого потрясения была еще очень слаба.

Позднее я узнала, что мой друг, валясь с ног от усталости, дотащил меня, потерявшую сознание на улице Памплоны на руках до этого далекого фермерского домика, где попросился у хозяина на ночлег. Хозяин, бедный идальго впустил вас в эту комнатушку.

Анри уже хотел лечь на свой соломенный матрас, когда внезапно услышал через окно приближающийся конский топот. Лошади остановились перед домом фермера. Анри понял, что спать этой ночью ему не придется. Он тихо вышел из спальни и на цыпочках спустился по лестнице и приложил ухо к двери в общую комнату.

Оборванец фермер говорил:

– Несмотря на бедность, я настоящий идальго и не выдаю моих гостей.

Анри услышал, как звякнули на столе деньги. Потом несколько секунд была тишина, и наконец, чей то голос скомандовал:

– За дело! Быстрее! Наверх!

Анри стремительно взбежал по лестнице, захлопнул дверь и, не найдя на месте засова, просунул в кольца свою прочную, как железо руку. Снаружи остервенело трясли, потом, видимо решив, что здесь крепкий замок, ушли за инструментами, и вот как раз в этот момент Анри заговорил со мной:

– После обморока ты еще не окрепла, бедное дитя. Но ты храбрая девочка, и сейчас мне поможешь.

От радости, что могу ему помочь, я сразу воспряла духом и, почувствовав прилив сил, вскочила с матраса. Он подвел меня к окну. Ветви пробковых дубов касались стен дома и вплотную подходили к оконным фрамугам. Стекол не было. Пустые проемы нашей спальни выходили на небольшой обнесенный забором сад. За садом шел луг, спускавшийся к берегам неширокой реки Арга. Ее покрытое мелкой сверкающей лунными бликами рябью русло кое где просвечивало между деревьями.

– Сможешь спуститься по ветвям на землю? – спросил он.

– Конечно смогу, отец, – ответила я, – если… если, вы обещаете быстро ко мне вернуться.

– Обещаю, малышка Аврора. Очень быстро или… или, никогда, – сказал он и, приподняв меня, поставил на подоконник, придерживая, пока я не ухватилась за верхнюю ветку и не стала обеими ногами на ту, что росла ниже. Я ничего не понимала. Помню, пребывала в каком-то восторге смешанном с ужасом. В это мгновение на лестнице опять послышались шаги. Оставив меня на ветке, он бросился к дверям и снова продел свою руку в широкие дверные кольца.

– Когда спустишься на землю, брось в окно камешек. Я пойму, что ты уже на земле; сразу середине вдоль забора к реке! – быстро проговорил он.

Дверь опять начали сотрясать: стучали, дергали, толкали, чертыхались. Но рука Анри была прочна, как железо. Когда начали крушить ломом, я еще находилась на ветке на уровне окна.

– Быстрее спускайся! Спускайся на землю! Или мы погибли, – прокричал Анри.

Я без страха выполнила его приказ. Оказавшись на земле, схватила маленький комок глины, кинула его в открытую фрамугу и тут услышала, как с треском выломалась дверь. От этого звука у меня подкосились ноги. Еще через секунду в комнате раздалось два выстрела. От ужаса я готова была упасть и зарыться в траву. Но тут в проеме появился Анри. На мгновение, распрямившись во весь рост на карнизе, он ловко, как кошка, спрыгнул на садовую траву.

– Господи! Почему ты до сих пор здесь? – воскликнул он, увидев меня под деревом. – Ты уже должна была убежать. Сейчас они начнут по нам палить.

С этими словами он подхватил меня на руки и пустился вдоль забора в сторону луга. В окне появились преследователи, а затем подряд раздалось несколько выстрелов. После одного из них я почувствовала, как мой друг вздрогнул и немного замедлил шаг.

– Вы ранены? – умирая от страха, воскликнула я.

В тот миг мы находились уже в конце сада. Он остановился и, резко развернувшись, прокричал врагам:

– Лагардер! Лагардер!

Затем легко, словно картонку, оторвал доску из ограды, и мы выбрались на луг, по которому через несколько мгновений добежали до реки. Из-за забора послышался топот копыт. Потом раздались треск заборных досок и ржание лошадей. Арга в этом месте была не широка, но глубока и быстротечна. Я осмотрелась в надежде увидеть какую-нибудь лодку. Но Анри, не замедляя шага и держа меня на руках, бросился в воду. В то мгновение мне казалось, что он не знает усталости: одной рукой он удерживал меня так, что моя голова была выше его, а другой, ловко загребая воду, быстро вплавь преодолел стремнину. Через несколько секунд мы уже были на противоположном берегу. Враги, остановившись перед водным препятствием, о чем то совещались.

– Пока что, мы не в безопасности, – сказал Анри. – Они собираются перейти реку вброд.

Он крепко прижимал меня к груди, чтобы обогреть, так как я вся промокла и дрожала. Потом мы услышали, как всадники поскакали вдоль забора вниз по течению. Там, наверное, был брод, и они надеялись в скором времени нас настигнуть. Когда топот затих, Анри, взяв меня на руки, вновь преодолел реку в обратную сторону. Добравшись до берега в том же месте, на котором мы недавно находились, Анри сказал:

– Вот теперь, похоже, нам удалось от них отделаться. Сейчас нужно просушить одежду и меня перевязать.

– Вы ранены? Я это сразу поняла! – воскликнула я сквозь слезы.

– Ничего, пустяки! – ответил он, улыбнувшись, и направился в дом предавшего нас фермера. Муж и жена сидели у горящего очага и, смеясь, о чем то переговаривались.

Чтобы свалить их на пол и связать попавшими под руку простынями Анри понадобилось всего несколько секунд. Те, решив, что он собирается их убить, жалобно завопили.

– Заткнитесь, выродки! – крикнул он на них. Конечно, следовало бы поджечь вашу вонючую халупу. Вы того заслужили. Но я этого не сделаю. Благодарите судьбу, что со мной ребенок. Молитесь за нее, ибо она ваш ангел спаситель, – и он погрузил свою огромную ладонь в мои мокрые волосы.

Затем мы быстро поднялись в верхнюю комнату, где во время побега оставили свои вещи. Вытащив из моего мешка чистую ночную рубашку, я ее разорвала и перевязала его рану. К счастью она оказалась неглубокой. Пуля прошла по касательной, расцарапав кожу на его левой руке повыше локтя. Крови, однако, просочилось немало, потому что он много двигался. Потом я сбросила мокрую одежду и разостлала ее на подоконнике. В ожидании пока ветер все просушит, завернулась в плащ Анри.

Он сказал:

– Мне уже совсем не больно! Ты опять меня вылечила, мой добрый ангел!

Около трех часов ночи мы, собрав наши пожитки, вышли во двор. Анри вывел из конюшни старого мула. Другого транспорта в стойле не оказалось. Открыв дверь в общую комнату, где на полу по прежнему лежали связанные хозяева, Анри, не входя в дом, бросил к их ногам два золотых и крикнул:

– Если те вернуться, передайте привет от Лагардера и скажите: „Господь и Пресвятая Дева покровительствуют сиротам. У Лагардера нет сейчас времени для мести. Но пробьет час, и он найдет тех, кто его преследовал!“

После этого мы тронулись в путь. Старый мул оказался куда выносливее, чем поначалу могло показаться. К рассвету мы уже добрались до Эстреллы, там наняли проводника, который нас вывел, через горный перевал на дорогу, ведущую к Бургосу. Анри хотел как можно подальше уйти от французской границы, потому, что нас выслеживали именно французы. Он намеревался добраться до Мадрида.

Дети, особенно те, кто рано расстался с матерью, часто утешают себя мечтами. Вы, ведь, наверное, очень богаты, дорогая матушка? Иначе как можно объяснить что меня, вашу дочь так упорно кто то преследует? Если вы богаты, вам, конечно трудно вообразить, что такое долгий путь через живописную Испанию, под ослепительно чистым небом на много лье распростершую свою горделивую нищету. Бедность оскорбительна человеческой натуре. Не смотря на молодость, я это хорошо понимаю. Раса мавританских рыцарей конкистадоров в нынешнее время захирела. От их прежнего блистательного героического духа сегодня не осталось ничего, кроме гордости, которая, будучи облаченной в лохмотья, выглядит жалко.

Общая картина удивительна: жители – ленивы, унылы, по горло погрязли в своей чванливой нищете. Испания напоминает девушку, которую мы как то встретили на дороге. Она несла корзину цветов. Увидев ее издалека, я была очарована ее стройной фигурой и ярким платьем. Но когда она подошла ближе, то вдруг заметила, что лицо ее покрыто красивой карнавальной маской, на которую налипла дорожная грязь, а цветы в корзине наполовину увяли. В стране много рек и ручьев, но испанцы до сих пор не построили водопровода. Если где то собрались около сотни грабителей с большой дороги, то это место называется деревней. Их главарь именуется главным алькальдом, (то же, что во Франции мэр). Он назначает себе нескольких помощников, которые тоже называются алькальдами, – только не главными. Все они являются, или, по крайней мере, считают себя представителями благородного сословия. Вокруг деревень земля по большей части невозделана. Жители полагают, что вполне могут обойтись теми дарами, которые им приносят путники. В этом они отчасти правы так как, представляя кратковременный приют, выручают средства, способные обеспечить каждого постоянного жителя, как самое малое, большой золотистой луковицей… в день. Алькальды и их семьи имеют больше, чем их соплеменники, так как в течение дня могут позволить себе съесть по целых две луковицы на человека. Те же, кто, превращая желудок в культ, позарятся на большее, обычно кончают плохо, – завистливые соседи время от времени либо вспарывают им животы, либо пристреливают из ружья.

Очень редко на постоялом дворе можно найти какую-нибудь еду. Постоялые дворы здесь по большей части бандитские приюты, где путешественника, освободив от его имущества, частенько препровождают на тот свет. Посадеро, хозяин придорожной гостиницы, как правило, надменный, несловоохотливый человек, принесет вам охапку сена в мешке из дерюги. Это у них называется матрац. Если по счастью в течение ночи вам не перережут горло, то утром вы заплатите за ночлег и отправитесь дальше натощак.

На пути от Тамплоны до Бургоса с нами произошло немало приключений, но по счастью они не имели отношения к нашим преследователям, за исключением одного, о котором сейчас вам расскажу.

Итак, я остановилась на том, что проводник нас вывел на дорогу на Бургос. Анри хотел двигаться по ней, так как это давало возможность избежать сьерры, окружающей старую Кастилью, где, по его мнению, могли оказаться французы. Накопленные, моим другом сбережения, таяли быстро, а двигались мы медленно. Если бы я взялась за подробное описание путешествия по испанской дороге, то получилось бы нагромождение приключений, может быть, в чем-то романтичных при чтении, но весьма неприятных по существу.

Наконец мы оставили позади Вальядолид с его зубчатой греческой колокольней. Это уже было больше половины пути. К вечеру мы достигли окрестностей Леона, откуда шел путь на Сеговью. Мы сидели верхом на старом муле. У нас не было провожатого. Дорога была необычайно живописна. Прохожие нам посоветовали настоящую гостиницу, расположенную немного дальше по дороге в местечке Адахо. Мы там надеялись хорошо поесть. Между тем солнце уже опустилась за деревья негустого подлеска, что простирался на запад в сторону Саламанки, а никаких признаков жилья или гостиницы все не появлялось. Сумерки быстро сгущались. Погонщики мулов, всадники и пешеходы попадались все редко. Наступало время, когда трудно избежать неприятной дорожной встречи. Благодарение Богу, в этот вечер мы встретили лишь ту, которая с этой минуты сделалась моей первой и единственной подругой. Я верю, что она меня помнит.

Через два или три дня после нашего прибытия в Париж я однажды пела в моей спальне на первом этаже и вдруг услышала с улицы крик, в котором узнала ее голос, голос моей милой Флоры. Выглянув в окно, я увидела карету без герба с опущенными шторами; лошади как назло пустились вскачь. Возможно, я ошиблась. Но после этого случая часто подхожу к окну в наивной надежде увидеть ее стройную гибкую фигуру, ее черные сверкающие под ажурной вуалью глаза. Наверное, я веду себя глупо. Каким образом Флора могла бы отказаться в Париже?

Однако, возвращаюсь к горной дороге.

Наш путь пролегал над пропастью. Вдруг у самого ее края мы обнаружили спящего ребенка. Я первой ее заметила и, попросив Анри остановить мула, соскочила на землю, подбежала и опустилась перед спящей на колени. Это была юная гитана такого же примерно возраста как я, – необыкновенно милая. До этого мне никогда не приходилось встречать такой красивой девочки. Каждая ее черта воплощала грацию, нежность и какое-то на редкость милое озорство. (Сейчас Флора должно быть, очаровательная взрослая девушка). Мне неудержимо захотелось ее обнять. От моего поцелуя она проснулась и улыбнулась.

– Не бойся, – успокоила ее я. – Это мой близкий друг, мой дорогой отец. Он тебя полюбит так же, как уже успела полюбить я. Как тебя зовут?

– Флора. А тебя?

– Аврора.

Она опять улыбнулась.

– У одного старого поэта, чьи песни мы поем, – пролепетала она, еще не до конца освободившись от сна, – есть такие строки:

„Аврора, что жемчугом плачет

Над утренней флорой“.

Но ты, наверное, никогда не плачешь, верно? А я то и дело плачу.

Я не поняла, почему Флора вспомнила о старом поэте. Анри меня окликнул. В это время девочка, прижав руки к груди, вдруг простонала:

– О! Как хочется есть!

Заметив, как бедняжка бледна, я стиснула ее в объятиях. Анри тоже слез с мула. Флора сказала, что со вчерашнего утра у нее во рту не было ни крошки. В сумке у Анри нашлось немного хлеба. Он протянул ей кусок и дал выпить из фляги несколько глотков хереса. Она с жадностью вцепилась в хлеб. Немного утолив голод, Флора посмотрела на Анри, потом на меня и лукаво заметила:

– Вы друг на друга не похожи. Боже, почему нет на свете никого, кто заботился бы обо мне!

Поцеловав руку Анри, она прибавила:

– Благодарю вас, синьор кабальеро. Вы очень добрый и красивый! Умоляю не оставляйте меня одну на ночной дороге.

Анри задумался. Гитаны бывают очень коварны. Покинутый ребенок мог быть ловушкой. Но я так просила, так умоляла, что Анри согласился взять с нами девочку. Мы обе были вне себя от радости, чего нельзя сказать о бедном старом муле. Ведь теперь ему пришлось тащить на спине троих ездоков.

По дороге Флора поведала свою историю. Она принадлежала к общине гитанов, кочевавших из Леона в Мадрид. Прошлым утром, неизвестно по каким причинам, их табор атаковала бригада Сент-Эрмандада. Флора укрылась под кустами в придорожной канаве, а ее друзья успели убежать. Когда тревога миновала, Флора пыталась найти своих, но сколько не шла, сколько ни бежала, ей не удавалось набрести на их следы. Прохожие, к которым она обращалась с вопросами, либо молчали, либо (случалось и такое), бросали в нее камнями. „Добропорядочные христиане“ под предлогом того, что она, де, некрещеная ее ограбили: сняли с нее посеребренные сережки и ожерелье из фальшивого жемчуга. Настала ночь. Флора ее провела в придорожной канаве, укрывшись травой. С восходом солнца она встала и отправилась в путь. Она брела весь день, ни крошки не проглотив. Ее облаивали собаки фермеров, а ребятишки дразнили и вслед улюлюкали. Время от времени ей встречался на дороге след египетской сандалии, и это ее ободряло. Каждая община гитанов имеет на испанских дорогах свои места, на которых они во время кочевья всегда разбивают стоянки. Флора знала, где могли находиться ее соплеменники. Но это место было далеко, лишь у самой горловины горы Баладрон напротив Эскуриала в семи – восьми лье от Мадрида. Это как раз было по нашей дороге, и я упросила Анри сопроводить Флору до лагеря гитанов.

Вскоре мы добрались до настоящей гостиницы. Она отличалась от других постоялых дворов тем, что здесь предлагали ужин. Желая сэкономить, Анри заказал всего два соломенных матраца, – мы с Флорой согласились спать на одном. Вслед за матрацами хозяин доставил в нашу комнату котелок с ужином, рассчитанным на троих. Находившееся в нем горячее, еще шипевшее с огня блюдо вряд ли можно встретить где-нибудь в другом месте Европы. Называлось оно на кастильском наречии Ollas Podridas. Не знаю как его перевести на французский. Могу лишь рассказать, из чего состоит. Итак: свиная голяшка, бычья кожа, рожок дохлой козы, капустные кочерыжки, очистки репы, листья сельдерея, лишенная головы тушка мыши полевки и огромное количество чесночных долек. Все перечисленные компоненты тушились в воде, а потом поджаривались на оливковом масле. Таким было фирменное блюдо, предложенное нам в гостинице местечка Сент-Лукар, что лежит между Пескуэрой и Сеговьей. С момента, когда к нам примкнула юная гитана, дорога стала не такой скучной. Флора была веселой и озорной. Но при этом, если требовалось, она умела, как взрослая, быть серьезной и осторожной. Она прекрасно пела, плясала и без конца рассказывала всякие невероятные истории из жизни своих соплеменников. Когда мы у нее спросили, какому богу они поклоняются, она ответила: – „Глиняному кувшину“. Но в местечке Замуро, что в окрестностях Леона она как то повстречалась с одним добрым братом из общества Милосердия, который поведал ей о величии Господа Иисуса Христа, после чего она приняла католическое крещение. Флора путешествовала с нами целую неделю, – время, что у нас отняла дорога от Сент-Лукара де Кастилья до горы Баладрон. Когда на горизонте замаячила ее мрачная каменная громада, (здесь наши пути с Флорой должны были разойтись), мне сделалось очень грустно. Ведь я так к ней привыкла. Все эти восемь дней мы просидели на одном муле, друг дружку поддерживая и без умолку болтая. Мы очень сдружились. Для меня Флора стала, как сестра.

День, когда мы заметили громаду Баладрона, был душным. С утра сильно парило, небо было затянуто тучами. Ближе к вечеру упали первые тяжелые капли, и вскоре пошел густой дождь с грозой и градом. Анри отдал нам двоим свой плащ, и мы продолжали путь, невзирая на ливень. Флора пообещала, что в таборе нас встретят дружелюбно, так как мы выручили их соплеменницу. Не смотря на дождь настроение у всех было приподнятое. Анри просто не обращал на ненастье внимания, а нас укрытых его широким плащом небесные потоки лишь веселили. Усилившийся ветер гнал тучи, нагромождая их одна на другую, куда-то на северо восток. Через минут тридцать между тучами появились прогалины, обнажившие глубокое, темно синее небо. Дождь быстро утихал, но солнце уже опустилось за отроги, и весь видимый горизонт на западе засверкал очищенным грозой багрянцем. От него все предметы казались красноватыми. Дождь, наконец, прекратился совершенно, но порывы ветра то и дело понуждали нашего героического мула останавливаться. Дорога спирально вилась вокруг массивного почти отвесного кряжа.

– Как интересно! – воскликнула я. – В закатных лучах все выглядит так удивительно. Например, сейчас вон на той вершине мне показались две неподвижные, словно высеченные из красноватого камня человеческие фигуры!

Анри резко повернул голову в указанном мной направлении.

– Я ничего не вижу, – произнес он.

– Их уже там нет, – сказала Флора.

– Значит там действительно только что находились два человека? – спросил Анри.

Я тоже не на шутку встревожилась, а последовавший ответ Флоры лишь подлил масла в огонь.

– Не два, – сказала она. – Самое малое, человек десять.

– С ружьями?

– С ружьями.

– Может быть – твои собратья?

– Нет. Не они. Это точно.

– И давно ты их заметила?

– Первый раз еще вчера утром.

Анри посмотрел на Флору с недоверием. Не скрою, что даже я в тот момент почувствовала к подруге неприятное подозрение. Почему она сразу нас не предупредила о том, что заметила неизвестных?

– Я решила, что это такие же путники, как мы, – словно отвечая на наши мысли пояснила Флора. – Они движутся по старой дороге. Там можно встретить много пеших и конных идальго. Это хорошо известный старый путь на запад. Мы же едем по-новому более трудному пути, огибающему Баладрон с юга. С той дороги не возможно попасть на нашу. Правда есть одно место, где оба пути сходятся. Это de los paso Rapadores, но оно находится далеко, – в нескольких лье дальше того места, где сейчас должны стоять табором мои собратья гитаны.

Эти слова Флоры произнесла настолько уверенно и спокойно, что наша подозрительность на ее счет рассеялась, как тучи недавно пронесшейся грозы.

И, действительно, сколько мы не продвигались дальше, встревожившие нас человеческие силуэты больше не попадались. Насколько хватало глаз, простирались пустынные скалы. Было тихо, лишь под ветром шелестели кроны старых буков».