Текст книги "Заговор богов"

Пол Клеменс
Заговор богов

Пролог

7 июля, 2010 г., 23:45

Перегон был длинным и муторным. Поезд «Euronight» плавно бежал по рельсам. За окном проносились мглистые строения, пустые остановочные платформы, озаренные фонарями. Анджей Раковский – 35-летний темно-русый мужчина с подтянутой фигурой – украдкой посматривал на часы. Скоро полночь. Полтора часа назад прошли Познань, Вжесню. Уже без малого пятьдесят минут экспресс «Берлин – Варшава» несся по просторам центральной Польши, не делая остановок. Нервы натянулись до предела. Вагон шел полупустым. Изредка мимо купе проходил стюард, пару минут назад промелькнули двое мужчин, переговариваясь утробными голосами. Расписание было чертовски неудобным – поезд прибывал на станцию «Варшава Центральная» в два часа ночи. Но выбирать не приходилось – учитывая безумные события, приключившиеся в Берлине…

Он опять машинально уставился на стрелки циферблата. Они и не думали шевелиться! Минут через двадцать будет Кутно, там остановка на четверть часа, и прямой пролет до Варшавы – сто двадцать километровых столбов… Анджей сидел на сравнительно мягкой полке. Сумка с загадочным предметом покоилась рядом – между ним и окном. От сумки исходили отрицательные вибрации, именно она служила причиной изматывающего страха. Всякий раз, когда он прикасался к ней, волосы на затылке вставали торчком и по коже пробегала противная дрожь. Чертовщина какая-то. Он сегодня точно не герой. Угораздило же влезть в такую скверную историю…

Анджей перехватил заинтересованный взгляд соседа по двухместному купе. Пассажир сел в Познани, взамен выбывшей матроны Магды Саповски, всю дорогу развлекавшей Анджея рассказами о том, как она отдыхала на Люцернском озере и сколько килограммов при этом сбросила. Тип, ее сменивший, тоже не отличался молчаливостью. Грузный, представительный. Хитровато поблескивали масленые глазки. Он утирал платком потеющие залысины и неумолчно ворковал. Представился паном Кажимежом Замойским, директором варшавского турагентства «Раффлезия». В Познань ездил по делам, торопится домой. Этому типу было невдомек, что у мрачного парня, сидящего напротив, отсутствует желание общаться. Ах, вы возвращаетесь из Берлина, пан Анджей? Какая прелесть, а в нашем агентстве как раз имеется содержательный тур по германской столице, включающий посещение Бранденбургских ворот и обломков той самой стены, что когда-то отделила Германию от Германии… А кем вы работаете? Вы художник? Не может быть, неужели в наше время существует такая профессия? Надо будет обязательно посмотреть про вас в Интернете… Ах, вы в свободные от хобби часы преподаете станковую живопись в Варшавской академии художеств, а сейчас находитесь в отпуске? А какой факультет, если не секрет? Замечательно, факультет живописи, как это мило. Ну, конечно, вы же сказали про станковую живопись. Она не имеет какого-то отношения к станковому пулемету, ха-ха?.. Кстати, примите поздравления, для человека, поднимающего только кисти, вы неплохо сложены… Замойский смеялся, давая понять, что он всего лишь шутит, но у Анджея абсолютно не было желания ему поддакивать. Вот уже несколько минут сосед молчал – видно, сообразил, что он тут лишний. Но все равно подозрительно, с хитринкой поглядывал на соседа, а когда тот убедился, что сумка по-прежнему при нем, отметил это, удивленно приподняв брови.

Да плевать, что этот тип о нем думает! Какое ему дело, что везет сосед? Наркотики, злато-серебро, оружие, стопку контрабандных гравюр Дюрера. Замойский – обычный пассажир, не подсадная утка. Он должен успокоиться, излишне он сегодня перегружен эмоциями… Но спокойствие не приходило. Поезд размеренно катил по едва заселенной местности (неужели трудно ехать быстрее?), страх не унимался, да еще этот любопытствующий взгляд… Анджей должен был пройтись. В коридор, в туалет, куда угодно. Он начал выбираться из-за столика. Машинально зацепил лямку сумки, повесил ее на плечо и под удивленным взглядом Замойского вывалился в проход.

Пару минут он стоял, прислонившись к поручню, смотрел на мелькающие фонари. От сумки исходило невнятное ЗЛО – он чувствовал его каждой клеточкой. В картонной коробке от французского коньяка притаился изощренный черт. Он, злобно хихикая, наматывал его нервы на кулак… Хлопнула дверь в конце вагона. Он вздрогнул. Раздались приглушенные голоса, но из тамбура, где отсутствовало освещение, никто не выходил. Он ненавидел себя за эту слабость! Что случилось? Почему этот страх сильнее его? Он оторвался от поручня и зашагал в противоположном направлении. Санузел был пуст – слава Иисусу! Анджей облегченно вздохнул, заперся, взгромоздил сумку на рукомойник и с ненавистью на нее воззрился. От багажа продолжало исходить невнятное, но ощутимое ЗЛО. Нормальный мужчина под его воздействием превращался в половую тряпку. Да пошло оно! Он стащил сумку с рукомойника, бросил под ноги и затолкал ногой глубоко под раковину. Страх стал пропадать. Он приложил ухо к двери. В коридоре и в тамбуре было тихо. Угнетающая какая-то тишина. Пся крев! И что теперь, сидеть в туалете до Варшавы? А как насчет самоуважения?

Эта скверная история началась девять часов назад. Варшавский живописец Анджей Раковский действительно находился в отпуске. Весь июль был в его распоряжении. Девятого числа позвонил приятель Матеуш Рикс из Берлина – тоже увлекался рисунком, преподавал в Берлинском университете искусств – приглашал на камерную выставку современной живописи, проходящую в Берлинской академии художеств на Парижской площади. Мол, событие только для избранных. Обещал добыть билет – и вообще, почему бы не встретиться двум приятелям, разделенным хоть условной, но границей? К современному искусству Анджей относился со скепсисом, но почему бы не съездить в Берлин на пару дней? Выставку «живописи» он с трудом вынес, но в остальном все было на уровне. «Отлично провели время, приятель, – икая с похмелья, поведал Матеуш. – Носились, понимаешь, от бара к бару, как Гарри Поттер на метле», – и помчался в Шпандау к своей жене, имеющей касательно мужа резонные подозрения. Перед отбытием на родину Анджей не удержался от соблазна еще раз посетить Парижскую площадь, пройтись по залам, сохранившимся еще со времен Прусской академии, ознакомился с пассажем резиденции богемы, поглазел на собрание бесспорной гениальной классики. Именно здесь, во дворце Арнима, принадлежавшем когда-то графу Арнима-Бойценбургу, он и испытал первые признаки беспокойства. Такое ощущение, что за ним украдкой наблюдали. Ощущение назойливое, на грани паранойи. Поезд с вокзала Остбанхоф уходил в 17:55 (прибытие в Варшаву – в полночь), он заторопился на вокзал. Но не успел удалиться с перегруженной туристами Парижской площади, как в кармане зазвонил телефон. Хотелось надеяться, что приятель Матеуш к этому безобразию не имел никакого отношения. А если имел, то когда-нибудь он поплатится!

– Пан Раковский? – пожилой незнакомый мужчина неплохо владел польским языком. Голос звучал размеренно, тихо и настойчиво. – Нам очень жаль, что вас побеспокоили, но рекомендую выслушать. Выйдите, пожалуйста, из толпы, ее гомон мешает нам понимать друг друга…

Его определенно с кем-то спутали. Или нет? Анджей Раковский, житель города Варшавы, адрес такой-то, прибыл в Берлин, гм, по делам по приглашению некоего Матеуша Рикса… Озадаченному живописцу предлагалось немедленно сесть в такси и навестить в восточном районе Марцан микрорайон Каулсдорф, дом по адресу Остенштрассе, 19. Номер квартиры прилагался. Инструкции простейшие – забрать то, что ему передадут, положить к себе в сумку – да, именно в эту, темно-синюю, с кожаной нашивкой под молнией – и привезти в Варшаву. В Варшаве груз заберут…

– Вы издеваетесь, милейший? – проворчал Анджей и отключил связь. Что за сумасшедший? Абонент перезвонил через шесть секунд и мягко пожурил:

– Больше так не делайте, пан Раковский. Вам же не нужны неприятности? Вы хорошо запомнили адрес? – абонент еще раз повторил координаты. – Положите груз в сумку и доставьте в Варшаву. К вам подойдет человек, осведомится, не вы ли привезли ему бутылочку доброго французского «Готье», – и вы ему смело передадите груз. Вам нечего переживать, – собеседник усмехнулся, давая понять, что не обделен чувством юмора. – Это всего лишь французский коньяк, а не французский поцелуй, пан Раковский. Вес посылки не больше двух килограммов. Это не оружие, не наркотики, не другая запрещенная к перевозке вещь. Таможенники во Франкфурте-на-Одере ваш багаж осматривать не будут – совершенно точно. Удачи, пан Раковский. Да, забыл сказать. Первое: ваши безопасность и покой гарантируются. Вы проживете долгую и счастливую жизнь. На вашем счету в банке «Миллениум» завтра или послезавтра с удобством разместятся двадцать тысяч евро. Они же не лишние в вашем создавшемся положении?

В данный исторический период деньги Анджею Раковскому были не лишние. За последние полгода он не продал ни одной картины. А зарплаты в академии не хватало даже на поддержку штанов. Поездка в Берлин была чистой благотворительностью со стороны Матеуша. Но не любил Анджей сомнительные авантюры. И в глубине души считал себя законопослушным гражданином.

– Уважаемый, я не успею на поезд, – проворчал он.

– Успеете, – усмехнулся абонент. – До вашего поезда три часа. Вам нужно сделать лишь небольшой крюк. Поспешите, пока улицы Берлина не встали в пробках.

Страха еще не было. Но ощущение дискомфорта нарастало. Бред какой-то. Он медленно прошелся мимо остановки такси, воровато поглядел через плечо и припустил к маршрутному автобусу, отходящему в район Тиргартен. В автобус шла посадка пассажиров. Он пристроился в конец очереди. Но не успел шагнуть в общей массе, как снова зазвонил телефон. Его толкали, он не замечал, угрюмо таращился на экран, по которому ползли крупные цифры. Анджей выбрался из очереди и побрел на стоянку такси. Телефон перестал звонить – как по волшебству…

Указанный район оказался памятником эпохи соцреализма. Типовые многоэтажные блоки, практически гетто, соединенные узкими проходами, арочными подворотнями. В квартиру на четвертом этаже его пустили сразу. Высунулся взъерошенный субъект с воспаленными глазами. Мужчину трясло, хотя он и силился казаться невозмутимым. Самое странное, что этот тип был трезв. По-видимому, ему описали внешность посетителя. Он стащил с антресоли коробку от благородного коньяка «Готье», сунул Анджею и без разговоров выставил за порог – вместе с коробкой. На физиономии хозяина квартиры отразилось невыразимое облегчение.

Коробка перекочевала в сумку. Возникло опасение, что в ней не коньяк. Довольно тяжелое угловатое изделие, обложенное бумагой или поролоном. Верхняя крышка коробки была туго обмотана скотчем. Раковский почувствовал сухость в горле, по коже поползли мурашки. Эта штука жгла руки! Он передернул плечами, помотал головой, но состояние растущего страха только усугубилось. Заглянуть в коробку, не нарушая целостности упаковки, было невозможно.

Проклиная свою мягкотелость, Анджей выбирался из перехлестов подворотен, практически не встречая местных жителей. Откуда взялись эти двое? Вывернули навстречу – невзрачные, серые. Какая-то местная шелупонь – небритые, в бейсболках. Один, похоже, турок, другой белобрысый. Чернявый глянул исподтишка, когда до них осталось несколько метров; второй буркнул: «Это он» («первичных» знаний немецкого хватило понять элементарную фразу). Блеснул нож. Ну, всё, здравствуй, грусть! Нервы были напряжены, Анджей ударил первым, не дожидаясь разворота событий. Ногой по коленному суставу, а второму, когда приятель согнулся, – сорванной с плеча сумой! Схватил за лямку и, особо не раскручивая, дал. Угловатый предмет, облаченный в нарядную упаковку, вписался точно в висок. Белобрысый рухнул на колени. Турок не выронил холодное оружие, бросился вперед на одной ноге, коряво выгибая пострадавшую. Но Анджей уже прыжками уносился прочь. Они помчались за ним, возмущенно сопя. Один обливался кровью, другой хромал, как убогий калека, что, впрочем, не сказывалось на темпе бега. Анджей юркнул в ближайшую подворотню и с колотящимся сердцем прижался к стене. Первым вылетел турок с искаженной рожей, запнулся о выставленную ногу, покатился. Второй лишь выпучил глаза – в него опять летела сумка! По тому же месту! Продолжать преследование они, естественно, не смогли.

Художник несся быстрее ветра, выбежал в широкий проход между бетонными многоэтажками… и удрученно констатировал, что «хулиганов» было не двое. За спиной топали – явно здоровыми ногами. И навстречу выскочили двое. Чертыхаясь, Раковский метнулся в первую щель, завершившуюся тупиком! Оптимизм внушала пожарная лестница, вмурованная в бетон. Он забросил сумку за спину, запрыгал через ступени. Огнестрельного оружия у врага не было. Видно, установка была такая – работать под шпану с восточных окраин. Они хрипели, лезли за ним, а он выкатился на ровную площадку. Перегиб в стене здания, лестница дальше – еще на этаж. Но что-то щелкнуло в голове, он метнулся вправо – за выступ с зарешеченным промышленным вентилятором. Спрятался за ним. Трое или четверо взгромоздились на площадку. Пока они лезли, Анджей бы успел подняться выше. Эти олухи тоже так решили. Полезли дальше, подталкивая друг дружку. А едва они скрылись за перегибом козырька, Анджей пустился обратно, свалился с лестницы, шмыгнул в ближайшую арку. Нет уж, увольте, подобные приключения не по его части. Он должен жить, как морской еж – двести лет!

Больше приключений не было. За мусорными баками он отдышался, вышел на Остенштрассе, поймал такси. Груз, болтающийся за спиной, продолжал посылать в тело электрические импульсы… До поезда оставалось двадцать минут. Раковский уединился в сквере за вокзальной гостиницей, лихорадочно размышляя о случившемся. Потом разозлился, схватил телефон и, не вслушиваясь в доводы разума, набрал последний входящий номер. Сердце забилось, когда он услышал знакомый голос.

– Говорите, безопасно, мистер? – злобно зашипел он. – Вы уверены, что я проживу долгую и счастливую жизнь, не так ли?

– Пан Раковский? – неуверенно сказал абонент.

– О, как вы догадливы…

– Что-то случилось? – собеседник встревожился. – Вы уже покинули район Марцан? Груз при вас?

– Да… – Злость внезапно прошла, сменилась растерянностью и страхом. – Не знаю, как ваше имя, уважаемый…

– Зовите меня господином Альбрехтом.

– Это фамилия?

– Это имя. Постарайтесь успокоиться и внятно доложить.

Он слушал, не прерывая. Несколько раз крякнул, а когда заговорил, голос заметно сел.

– Нам жаль, пан Раковский, что так случилось. Это не было запланировано. Приносим извинения. Мы вам не враги. Если вас это утешит, то сумма, которую переведут на ваш счет, немного возрастет. Скажем, до 30 тысяч.

– Премного благодарен, господин Альбрехт, – усмехнулся Анджей. – Этого должно хватить и на похороны, и…

– Перестаньте, пан Раковский, – раздраженно сказал собеседник. – Рецидива не будет, обещаю. Дальше все пойдет по плану. Вас будут опекать. Вам нечего бояться.

– Неужели? И я спокойно могу идти на поезд?

– Можете… – пожилой мужчина помедлил. – Лучше переоформите билет на следующий рейс. Он будет через два часа. На всякий, как говорится, случай…

– Что я везу, мистер Альбрехт?

– Вам хочется посмотреть? – в голосе абонента зазвучали иронические нотки. Анджей смутился.

– Да, знаете, не очень…

– Уверен, что так и есть. Всего вам доброго.

Опекать они будут… Опекуны, чтоб их… И где они? Матрона из Познани, любительница швейцарских озер? Лоснящийся и потный Кажимеж Замойский? Не смешите мои тапочки. Впрочем, хоть в чем-то «господин Альбрехт» не подвел: во Франкфурте-на-Одере в вагон заглянул молодой служащий таможни, грустно посмотрел на матрону, на польского художника – и убрался, даже не глянув на документы. Шенген – какой-никакой…

Анджей вздрогнул – сработали тормозные колодки, и поезд начал неспешно притормаживать. А это еще зачем? И снова спина стала покрываться липким холодом. Поезд плавно замедлял ход – на перегоне, где должен нестись как угорелый. Находиться в туалете становилось как-то нелогично. Зачем он сюда приперся? Раковский вытащил сумку из-под рукомойника, взвалил за спину, чтобы руки оставались не заняты. И вышел в вагон.

И чуть не треснул по макушке худосочному малому, уже тянущемуся к ручке! Мужчина отшатнулся от неожиданности, Анджей тоже опешил. Надо же, сосед через купе… Оба сглотнули, нервно улыбнулись.

– Пшепрашем, пан… – пробормотали практически хором. Сосед посторонился, удивленно глянул на сумку, свисающую со спины пассажира. Разошлись, втянув животы. Анджей дождался, когда захлопнется дверь и сработает задвижка, медленно двинулся по пустому проходу. В вагоне было тихо. Моргали лампы в тусклых плафонах. Поблескивали панели, хромированное покрытие решеток обогревателей. Поезд замедлял ход. Фонари за окном едва тащились. Кончилась граница станции, за пределами поезда воцарилась тьма. Какие-то демоны выползали из щелей, струились, обтекали… Раковский разозлился – сколько можно ходить на поводу у страха? Он оттянул ручку своего купе, сунулся внутрь.

Директора турагентства Замойского на месте не было. В бистро ушел – через вагон? Он заперся, осмотрелся. Тощая сумка соседа висела на крючке. И снова он испытывал страх… Он приподнял обе полки, убедился, что внутри нет расчлененного трупа. Привстал на цыпочки, заглянул в багажное отделение. Удостоверился, что вагонное окно заперто изнутри. Паранойя, пан хороший, сущая паранойя… Анджей сел на полку, насупился. Поезд практически остановился, глухо скрипели тормоза. Он вскочил, раздвинул шторы. Ничего не видно, только собственный испуганный нос. Раковский прикрутил светильник на стене, и купе погрузилось в полумрак. Оптимистичнее картина не стала. Мглистый лунный свет озарял кусок пейзажа.

За насыпью смутно выделялся травянистый косогор. Еще дальше – разреженный перелесок. За ним, по-видимому, дорога. Цивилизация в эту местность пока не приходила. Анджей заскрипел зубами. Когда же изведут в родной стране эти «целинные» уголки?.. Поезд окончательно остановился – мягко так, вкрадчиво. Глухой отдаленный звук – словно раскрылась вагонная дверь. Шаги, скрипы, мороз по коже… Паранойя в самом запущенном виде! Кто-то подходил к его купе, брался за ручку – а он уже оттягивал рычаги запора, поднимал окно. Благо что конструкция «классическая», не то что в этих современных поездах, где окно можно выставить только стальной болванкой… Дверь уже дергалась, снаружи вставили специальный ключ. А варшавский художник после удачного приземления уже съезжал по насыпи, тормозя пятками. К Дьяволу железнодорожные поездки! Рядом дорога, он придумает, как преодолеть оставшееся расстояние до Варшавы. А утром – в полицию и только в полицию!

Он скатился с насыпи, перебежал ложбину и бросился на косогор, еще мокрый от дождя. Препятствие покорилось тренированному телу. На косогоре он обернулся. Призрачная каракатица «Берлин – Варшава» все еще пребывала на старом месте. Что-то отделилось от вагона, свалилось с хрустом на насыпь. Прыгнул второй человек. И немного в стороне, через пару вагонов – еще скатились двое или трое. А также впереди, от дороги, местность озарили фары, рычал мотор сильного внедорожника! Все несчастья разом – потекла глина под ногами, поплыл склон – Анджей стал проваливаться в очередную ложбину, о существовании которой даже не подозревал! Такое ощущение, что ноги и руки менялись местами, а голова катилась отдельно. Лопнула лямка, сорвало сумку со спины.

Кто-то спрыгнул за ним вдогонку, ловко съехал на своих двоих – и он не оплошал: помог себе сдавленным рыком, бросился под ноги, повалил. Незнакомец ахнул от боли – голова не железная. Скатился второй, хрустнул взводимый курок. Но и это не проняло загнанного художника – от отчаяния он готов был горы свернуть! Бросился, пригнувшись, локтем ударил в бок, вывернул запястье. Сзади кто-то подбегал, луч света шарил по сгусткам темени. Осветилось лицо, искаженное от боли. Старый знакомый! Рвался в туалет, беспокоился, чем же там занят этот парень с сумкой? Перехватить пистолет он уже не успевал. Кинулся по ниточке ложбинки, но с фланга что-то грузно навалилось! Ударил тяжелый бюст, зазвучал грудной женский смех. Он катился по камням, не в силах скрыть изумление. Какая бойцовская девчонка! Пани Магда Саповска, так убедительно повествовавшая о швейцарских красотах! Не вышла, значит, в Познани, только место дислокации поменяла…

Он ударился затылком – не сильно, но голова поплыла, конечности потеряли чувствительность. Пленнику заломили руки. Мерцали фонари, но лица злодеев в их свете не читались, оставались белесыми пятнами. Хрустела крошка – со стороны дороги спускалась еще одна группа лиц.

– Мистер Ангерлинк, с грузом все в порядке, – глухо проинформировал кто-то, разрывая упаковку коньячной коробки. – Довез-таки… Это именно то, о боже…

– А этот парень не промах, босс, – сообщил другой, кряхтя от боли. – У человечка развиты интуиция и чувство опасности, присмотритесь к нему. Еще и дерется больно…

Возникла пауза, слышалось одобрительное урчание. Над Анджеем склонилась монументальная скала. Рослый мужчина критически его разглядывал, потом опустился на колени и продолжал это делать. Из полумрака проявлялось лицо – пожилого человека, мясистое, с тяжелым носом, увенчанное седой шевелюрой. «Какой харизматичный и фактурный персонаж, – мелькнула мысль. – Сразу в морду даст?»

Господин удовлетворенно похмыкал, махнул куда-то в сторону.

– Все в порядке, Лео, отправляйте поезд. Он не должен выбиться из графика. Не волнуйтесь, пан Раковский, – вкрадчиво сообщил он голосом пресловутого собеседника в телефонной трубке. – Вам не навредят, вы справились с работой. Все договоренности остаются в силе – в том числе касательно денежного перевода. Вы молодец. Впечатлили. Не особо виртуозно, но зрелищно.

– Ну, слава богу, все остались живы… – прокряхтел Анджей, пытаясь оторваться от земли. Но его держали – не сильно, однако настойчиво. Видимо, побаивались, что он полезет в драку. – А то я уж начал беспокоиться, господин Ангерлинк, или как вас там… Объясните, что это было?

Собеседник поморщился – видно, не любил, как звучит его фамилия. Он помешкал – вероятно, задумался, не прикончить ли этого дерзкого живописца. Но гуманизм (или что это было) возобладал.

– Все в порядке, пан Раковский, это не белая горячка. Вы везли… скажем так, ценный музейный экспонат. Спешу развеять ваши черные мысли – это не контрабанда и не что-то другое из мира криминала. Груз планировали забрать на вокзале, но передумали – решили это сделать на перегоне в местечке Глядно… во избежание нежелательных эксцессов в Варшаве. Добрые люди помогли остановить поезда, кхм…

– Видимо, ценный груз… – продолжал нарываться на неприятности Анджей, – раз вы сами за ним явились, господин Ангерлинк… Вы же не рядовой боец загадочного войска? Может, просветите, какую организацию имеете честь представлять?

– Тайную, – усмехнулся собеседник. – Зловещую и влиятельную, – и было непонятно, шутит он или говорит серьезно. – Увы, пан Раковский, если я открою вам сей секрет, мне придется вас либо убить, либо рекрутировать в ряды, как вы выразились, войска. Вас устроит такой ответ? – Мы изживаем все, что, по нашему мнению, является богомерзким. И всячески продвигаем то, что, по нашему же мнению, является богоугодным. То, что вы почувствовали, перевозя груз… а вы непременно что-то почувствовали, верно? – относится именно к данной области, хотя это долго объяснять.

– Тогда вам не ко мне, – прошептал Анджей. – Вы нарвались не на боголюбивого человека…

– Но отчасти на богобоязненного, – тонко улыбнулся Ангерлинк. – Мы наводили справки о вас. Вашей фигурой кое-кто заинтересовался. Да, вы оказались в нужном месте в нужное время – стали идеальной находкой для стремительной пересылки груза. В Берлине произошла осечка, нам жаль, приносим извинения. Почему, спросите, именно вы? А чтобы никто не догадался, пан Раковский. Вы хороший художник, хотя и работаете только в реалистической манере. Вы неглупы, обладаете воображением, массой недостатков и достоинств. Среди последних – регулярные походы в спортзал и периодическое избиение боксерской груши. Однако не будем вас больше задерживать… – Ангерлинк поднялся, скрипя коленными суставами. – Поезд ушел без вас, увы. Но не все потеряно. Вас отвезут домой. Постарайтесь не докучать шоферу вопросами и не подглядывать через занавеску. С вами свяжутся… если не возражаете, – и пожилой господин, прежде чем исчезнуть во мраке, снова смерил художника пугающе пытливым взглядом.