Текст книги "Сорвиголова: Человек без страха"

Обителью надежды.

Он прислушивается. Чувствует воздух, сопоставляет звуки с уже известным ему набором.

Натяжение тетивы.

Скрип изгибающегося дерева.

– У вас лук, – говорит Мэтт. – Зачем двум слепым лук?

– Вот зачем.

Мэтт слышит, как натягивается тетива. Следует свист и гулкий удар. Мэтт выжидает.

– Ну? – подгоняет его Стик.

– Что «ну»? Вы выстрелили из лука. В потолок, не иначе.

– Не смешно. Ты прекрасно знаешь, куда попала стрела.

Мэтт идет к стене и ощупывает зону, куда, по его мнению, попала стрела. Он находит там мишень с небольшим углублением в самом центре. Стрела торчит оттуда. Он вынимает ее и трогает наконечник. Тот теплый, а значит, Стик не воткнул ее туда заранее. Не то чтобы Мэтт имел основания заподозрить Стика в обмане, но проверить на всякий случай стоило.

– Твоя очередь, – говорит Стик.

Мэтт принимает от него лук и стрелу. Лук легче, чем он ожидал, но управляться с ним труднее, чем Мэтт мог бы подумать. Он натягивает тетиву и чувствует, как дрожат мышцы.

– Еще тяни. – Стик похлопывает его по плечу.

Мэтт пытается натянуть тетиву сильнее, что очень не нравится его плечу.

– Держи и не отпускай.

– Зачем? – шипит Мэтт сквозь сжатые зубы.

– Сперва ты должен научиться контролировать лук. Чем бы ты ни занимался, контроль превыше всего. Запомни это, пацан.

Мэтт держится. Его мышцы гудят, на лбу выступает испарина.

– Сколько еще?

Ответа нет.

Он раздается спустя минуту.

– Хватит.

Мэтт с облегчением отпускает тетиву, и та задевает предплечье, сдирая кожу. Стрела рикошетом от стены улетает в окно.

– Плохо. Давай еще раз.

– У меня кровь идет!

– Ну и что? Давай.

Борясь с болью, Мэтт берет новую стрелу и повторяет те же действия, дожидаясь команды Стика. В этот раз стрела вонзается в стену, но слишком далеко от цели.

– Не годится. Заново!

Испытание повторяется снова и снова, и Мэтт уже еле поднимает руки. Его мышцы будто раскисли. Он весь взмок, и соленый пот обжигает раненое предплечье.

Он раз за разом промахивается, и с каждой попыткой все сильнее и сильнее.

– Не надо бороться, – говорит Стик.

– С кем?

Капли пота стекают на глаза, и Мэтт моргает.

– С луком и стрелой. Ты пытаешься управлять ими.

– А что мне еще делать?

– Ты должен стать с ними единым целым.

Мэтт отпускает тетиву и опускает лук.

– Не понимаю…

Он слышит свист и отшатывается, но недостаточно расторопно. Палка бьет его по плечу.

– Я что, дал команду остановиться?

– Но…

– Дал или нет?

Вздохнув, Мэтт снова поднимает лук и натягивает тетиву.

– Всегда найдется кто-нибудь, кто будет быстрее и точнее тебя. Стрела должна стать продолжением тебя. Ты должен быть един со своими кулаками, ногами, мечом, нунчаками, чем угодно. Не сможешь – умрешь.

Умру? Что он несет?

– Вы что, хотите сделать из меня какого-то супербандита?

Стик похлопывает его по плечу.

– Нет, пацан.

– Это радует.

– Если бы мне понадобился супербандит, я бы выбрал кого-нибудь поумнее. Хватит болтать, стреляй.

Мэтт натягивает тетиву до упора, делает несколько глубоких вдохов и возвращается в свой «кабинет». На этот раз он отгораживается от всего, оставляя лишь себя, лук и мишень. На этих вещах он полностью концентрируется, выравнивая дыхание, пока остальные предметы не перестают для него существовать. Мэтт ощущает, как напряжение передается от его бицепсов вниз к ноющим запястьям и далее к дрожащим пальцам. Он чувствует стрелу от оперения до наконечника, сливается с ней, пока та не становится частью его тела. Затем он перемещает сознание к мишени, притягивает ее к себе, ощупывая невидимую линию полета стрелы к цели.

И спускает тетиву.

Тук.

– Получилось! – Мэтт опускает лук, забыв о жгучей боли в плече и шее. – Я попал! В яблочко?

– Нет.

Мэтт разочарованно опускает голову. Он рассчитывал, что его усилия не пройдут даром и он попадет точно в центр.

– Ты попал в мишень, что уже неплохо. Давай еще раз.

– Но…

– Никаких «но»!

Времена года сменяют друг друга. Все это время Мэтт находится в тумане изнеможения и эйфории. Он чувствует себя волшебником. Его чувства – его сила; сила, способная сделать его другим. Сделать его лучше. Особенно хорошо он чувствует себя по ночам, когда просыпается задолго до рассвета и сбегает из дома по пожарной лестнице к Стику.

Они путешествуют по городу, перебираясь с крыши на крышу, вдали от мирской суеты. Тьма прячет их от посторонних глаз. Высота не имеет значения, а пропасти между зданиями – всего лишь новый вызов. Этими ночами для Мэтта важен лишь ветер, бьющий в лицо и создающий серые, складывающиеся в объемные фигуры, силуэты.

Это настоящая жизнь.

Глава 5

Восемь лет назад

Ларкс считает, что большинство людей вполне устраивает просто плыть по течению. Каждый день он видит вокруг их лица, проникнутые грустью и безнадегой. Они никто. Они впустую тратят дарованную им Господом жизнь. Не смотрят по сторонам. Не живут по-настоящему. Они просто считают дни, не замечая окружающего их мира. Каждый день у них проходит по одному и тому же плану: проснуться, пойти на постылую работу, вернуться домой. Принять таблетки, чтобы заглушить боль. И так день ото дня, с небольшими вариациями в зависимости от индивидуальных особенностей. Иногда они могут пропустить вечерком пару стаканчиков или пообедать с секретаршей. Какая разница, все равно результат один – они ворочаются в кровати, страдая от бессонницы и осознания того, что завтра повторится та же история. Такая у них жизнь.

Хуже всего то, что они не протестуют. Понимая, что их жизнь утекает, как вода в унитаз, они все равно отказываются что-то менять. Они трусят. Терпят.

Привыкают.

Ларкса от этого тошнит.

Но есть один человек, с чьим видением мира не сравнится никто. Человек, который видит новые горизонты и открытые ему возможности.

Уилсон Фиск.

С их первой встречи Ларкс знал, что пойдет за ним хоть на край света. С этим человеком Ларкс мог добиться многого. Он верил в это столь же истово, как домохозяйка из Луизианы верит, что телепроповедники-целители могут вылечить ее от астмы.

Ларксу кажется, что из Фиска вышел бы неплохой телепроповедник. У него есть обаяние. Харизма. Местами он похож на библейского персонажа – такого, что мог бы сказать: «Не связывайся со мной, сынок, а то гореть тебе в адском пламени».

Ларкс щурится от вечернего солнца, оранжево-красный круг которого подернут грозовыми тучами. Ларкс подозревает, что сегодня самый жаркий день в году, но его это не беспокоит. Жара ему не докучает, ведь они с Фиском идут собирать дань для Ала Спилотро, правой руки Риголетто.

Спилотро родился и вырос в Адской Кухне и потому ревностно охраняет свою территорию. То, что он отправил за деньгами Фиска, говорит о том, что он видит в нем то же, что и Ларкс.

Они с Фиском сворачивают на Западную Тридцать первую. Тут лишь одна точка – семейная мясная лавка. Владеют ей мистер и миссис Бреннан. Вообще-то лавка находится за границами Адской Кухни, фактически на территории, подконтрольной Триаде, но покровительство Триады супругам Бреннан не по душе – в немалой степени потому, что Фиск с Ларксом последние несколько месяцев крушили окрестные магазины. Тогда Бреннаны попросили о защите Спилотро, и их неприятности чудесным образом прекратились. Теперь Бреннаны разболтают об этом соседям, и Западная Тридцать первая примкнет к владениям Риголетто.

Как говорит Фиск, тише едешь – дальше будешь. Расширять сферу влияния и зарабатывать репутацию необходимо так, чтобы не вступать в прямой конфликт с Триадой.

В этот погожий летний денек народ высыпал на улицу. Старики играют в домино, дети гоняются друг за другом по проезжей части, не обращая внимания на гудки машин. Фиск и Ларкс минуют бар с летними столиками, за которыми клиенты потягивают пиво и виски.

Хозяин бара, лысый крепыш по имени Джо Филдинг, прерывает сбор грязных стаканов.

– Добрый вечер, мистер Фиск, – учтиво говорит он.

Местные всегда вежливы с Фиском, даже те, кто не платит дань мафии. Они все равно знают, на кого он работает.

Фиск останавливается. Ларкс в нескольких шагах позади внимательно наблюдает за окрестностями.

– Как дела, Джо? – спрашивает Фиск.

Джо оглядывается вокруг, желая убедиться, что никто не подслушивает.

– Неважно. Пару дней назад меня опять обнесли.

Фиск изображает искреннее удивление.

– Жаль слышать.

Джо кивает.

– До последнего цента обчистили, – грустно говорит он.

– А куда твои друзья смотрят?

Твои друзья. Триада.

– А никуда. От них ни слуху ни духу.

Фиск качает головой.

– Джо, вот я бы это так не оставил. Я сам здешний, вы все мне как родные.

Вот поэтому Спилотро и выбрал Фиска. Ему нужен был человек из местных, у которого дух Кухни в крови.

– Вы к Бреннанам? – спрашивает Джо.

– Точно, – обезоруживающе улыбается Фиск. – Время для еженедельного визита.

– В таком случае не смею вас задерживать. – Чуть помявшись, Джо подходит к Фиску поближе. – Может, и ко мне будете иногда заглядывать? Пропустить стаканчик за счет заведения?

– Сочту это за честь, – говорит Фиск. – Заодно и ограбления обсудим.

Джо облегченно улыбается.

– Здорово. До встречи, мистер Фиск. Берегите себя.

– И ты, Джо, и ты.

Фиск продолжает путь, Ларкс шагает за ним. Что ж, у Риголетто еще один клиент. Скоро вся улица будет принадлежать им. А тогда… можно будет и в доки заглянуть. Без боя Триада доки не сдаст, и Риголетто не захочет рисковать и злить врагов, а вот Фиск…

Ему плевать. Ларксу известно, что у него грандиозные, далеко идущие планы.

И Ларкс будет рядом до конца.

Глава 6

Семь лет назад

У надежды есть свои минусы, главный из которых – как ни удивительно, сама надежда. Так думает Джек. Надежда – дама коварная. Она ждет, пока ты расслабишься и решишь, что все хорошо, и тогда наносит удар. И чем дольше у тебя все хорошо, тем сильнее страх, ведь ты знаешь – черт побери, ты уверен, – что случится что-нибудь плохое. Ужасное.

Вот, например, сейчас Джек чувствует себя отлично, и его это беспокоит, ведь прежде, с учетом всех обстоятельств, он никогда не был по-настоящему счастливым. Он с трудом сводил концы с концами. Выживал.

Но теперь… у Мэтта все хорошо, гораздо лучше, чем можно было себе представить. Сын не перестает его удивлять. Если бы сам Джек ослеп – а не проходит и дня, чтобы Джек не желал этого, – он бы не знал, что делать. Но Мэтт стал сильнее после происшествия. Порой Джеку кажется, что сын видит даже лучше него.

Мэтт без устали учится, и Джек не может без улыбки смотреть, как он водит пальцем по страницам дорогущих учебников, написанных шрифтом Брайля. О тратах Джек не жалеет. Мэтт – способный парнишка, и Джек верит, что он когда-нибудь прославит имя Мёрдоков. Сам-то Джек не оставит после себя заметного следа в истории.

Джек Мёрдок? Кто это? Боксер? Он выигрывал что-нибудь? Что? Он еще рестлингом занимался? В красном костюме с рогами и хвостом? Да, припоминаю такого. Прозвище Сорвиголова помню, а вот настоящее имя – нет.

Хочется надеяться, что с рестлингом покончено. Риголетто не устраивал ему костюмированных схваток уже несколько месяцев, а вот настоящие бои пошли чередой. Тяжелые бои, с молодыми противниками (да, малыш Джеки, сейчас вообще сложно встретить на ринге кого-то старше тебя), но он пока не потерпел ни одного поражения. Шесть побед подряд. Следующий бой – главный в его карьере. Его ждет арена Мэдисон-сквер-гарден. Нужно показать, что у него еще есть порох в пороховницах.

Сбором подати для Риголетто он тоже теперь не занимается. Наверное, тот нашел нового громилу, которому такая работа больше по душе.

В Джеке проснулись новые силы. Вернулась былая гордость.

И надежда.

Ранним утром Джек совершает пробежку по Центральному парку. Вокруг него люди выгуливают собак, прохаживаются пожилые парочки, мамаши катят по лужам коляски. Джек любит это время суток, когда уже светло, но никто еще не успел получить порцию дневного стресса и раздражения. В этот час все могут притвориться, что они счастливы и что вся жизнь впереди.

Раньше Джек тоже был из таких. Теперь, впрочем, он способен оставаться в таком настроении целый день, забыв о всех привычных для жителя Адской Кухни невзгодах.

Он бежит трусцой по дорожке. Легкие горят, но это естественное ощущение. Он чувствует себя хорошо. Ночью прошел дождь, и вокруг мокро и серо. В воздухе пахнет свежей травой – редкий для города запах, и Джеку он нравится. В такое время цвета особенно яркие и насыщенные. Кора деревьев, трава, цементная дорожка, земля. Черная и сырая. Чистая.

В день Джек пробегает не менее пятнадцати километров – для боксера это норма. По телевизору часто показывают, как боксеры тягают штанги в зале, но это глупость – от поднятия тяжестей ты становишься неповоротливым. Боксеру нужна сила и скорость. Тебе нужно бегать, прыгать через скакалку, таскать за собой шины. Это бюджетный, но эффективный метод тренировок.

Он останавливается у фонтанчика на окраине парка, чтобы попить. Закончив, он оборачивается и видит подъезжающую машину. Хорошего настроения как не бывало.

Риголетто.

Боковое стекло опускается.

– Мёрдок, не перетрудись. Ты уже не пацан.

Джек старается держать себя в руках – может, пронесет.

– Надо держать себя в форме, мистер Риголетто, чтобы не прервать победную серию.

Сперва на лице Риголетто появляется недоумение, а затем ухмылка.

– Мёрдок, ты что, думаешь, что сам выиграл все эти бои?

Джек удивленно прищуривается. Теперь его черед недоумевать.

– Тебе совсем мозги отбили? Все бои были договорными. Я подстроил так, чтобы ты одержал эти шесть побед.

Джек мотает головой.

– Не верю. Я побил их в честной борьбе.

– Мёрдок, мне нужно было, чтобы о тебе начали говорить. Теперь ты фаворит боя в Гардене, все ставят на тебя.

– Я выиграю.

– Нет, ты проиграешь, – холодно отвечает Риголетто.

Тут до Джека доходит.

– Мистер Риголетто, я не…

– Мёрдок, прежние условия остаются в силе, – ухмыляется Риголетто. – Как там твой сынишка? Справляется?

Они молча смотрят друг на друга.

– Упадешь в четвертом раунде, да поубедительнее. Обещаю хорошую премию.

Окно закрывается, и автомобиль отъезжает. Джек провожает его взглядом.

Джек не сводит с машины глаз, пока та не исчезает вдали, и вдруг понимает, что весь трясется от ярости. Он с трудом сдержался, чтобы не сунуть руки в окно и не свернуть Риголетто шею.

Перед встречей с Риголетто он уже собирался домой, но теперь возвращается в парк и бегает еще пару часов, чтобы успокоиться.

Успокоиться не получается.

Когда усталый и промокший до нитки от пота Джек возвращается, Мэтт уже дома, сидит за кухонным столиком и читает книгу.

– Привет, – говорит Мэтт.

– И тебе привет. Я в душ.

Мэтт прерывает чтение и поворачивается к отцу.

– Все хорошо?

Джек медлит с ответом. Врать не имеет смысла. Одному Богу известно как, но в последнее время сын хорошо научился чувствовать ложь.

– Волнуюсь. Завтра важный бой.

Мэтт улыбается.

– Пап, ты в отличной форме. Обязательно победишь.

Джек молчит. Он идет в ванную, запирает дверь и прислоняется к обшарпанной стене. Включив горячую воду, он напускает побольше пару, забирается в ванну и стоит по душем, пока его кожа не краснеет.

Вечером за ужином Джек наблюдает за сыном. После несчастного случая прошло три года. Три года назад он думал, что потерял Мэтта. Он и сейчас как наяву помнит, каким беспомощным чувствовал себя тогда. Как злился на себя и на весь мир.

Джек помнит, как кричал Мэтт спустя недели, успокаиваясь только когда его накачивали таблетками – но и тогда он все равно ворочался и бормотал что-то во сне, жалуясь, что вокруг слишком шумно и требуя от отца, чтобы тот попросил всех замолчать.

– Куда уставился? – спрашивает Мэтт.

Еле заметно улыбнувшись. Джек качает головой.

– Да так, в окно смотрю.

– Опять обманываешь.

Это не вопрос, а утверждение. Джеку доводилось слышать, что после потери одного из чувств у некоторых людей другие становились острее, но не до такой же степени? Это что-то из области фантастики.

– Ты правда думаешь, что я могу выиграть?

– А то! Я тебя никогда в такой хорошей форме не видел. Ты его по рингу размажешь!

Упадешь в четвертом раунде, да поубедительнее.

– Ты в чем-то сомневаешься? – спрашивает Мэтт.

Джек притворно улыбается.

– Я? Да нет. Разделаюсь с ним в два счета, – он допивает воду из стакана и наливает из крана еще. – А ты как? Готов к поступлению в юридический колледж?

Самое время сменить тему, чтобы Мэтт ни о чем не догадался.

– Еще как готов.

– Молодец. У тебя все получится, сынок. Ты у меня послушный, кому как не тебе следить, чтобы другие не нарушали закон. Пора тебе покинуть родные пенаты, или как там говорят.

– Да, так и говорят.

Теперь уже Джек чувствует, что что-то не так. Для него это редкость. Особой проницательностью он никогда не обладал, да и род деятельности этому не способствовал. Сложно быть проницательным, когда тебя постоянно колотят по голове. Джек возвращается за стол.

– В чем дело?

– Все в порядке.

– Мэтт…

Мэтт вздыхает.

– Когда я уеду, кто будет о тебе заботиться?

– Кто? – Джек удивленно смотрит на сына и начинает смеяться.

Мэтт сердится.

– Что тут смешного?

Джек поднимает руки, показывая, что сдается.

– Ничего. Хороший у меня сын, вот что. Не волнуйся, я справлюсь.

Джек говорит это, а сам вспоминает вечера, когда он накачивался виски под «Роллинг Стоунз» и часами разглядывал фотокарточку Мэри. Мэтту приходилось на себе таскать его до спальни. Вспоминает, как Мэтт зашивал ему рассечения, заматывал ребра. Как ходил за продуктами, когда Джек с похмелья не мог и шагу ступить.

«Господи, – думает он, – какой я ужасный отец».

Джек тянется через стол, и, поколебавшись, берет сына за руку. От удивления Мэтт едва ее не отдергивает. Объятия и прочие нежности никогда не были по части Джека, и об этом он тоже жалеет.

– Мэтт, думай о своем будущем, хорошо? Я справлюсь. Ты всегда обо мне заботился, но теперь пора заботиться о себе. Начать нормальную жизнь, подальше от этой… адской дыры.

Джек крепко жмет руку сына и отпускает.

Мэтт не произносит ни слова в ответ.

МЭДИСОН-СКВЕР-ГАРДЕН

Толпа – как наркотик. Она всегда оживляет Джека, дает ему силы.

Сегодня они ему понадобятся.

Противник хорош, быстр. Быстрее Джека.

Но Джек умеет держать удар. Его секрет в том, чтобы позволять парню себя доставать. Один раз, другой, третий. Затем отвечать. Хуком, джебом, апперкотом – не важно, главное, чтобы это было неожиданно.

По глазам парня Джек видит, что тот не ожидал такого боя. Он практически может прочитать его мысли. Да что этот старик о себе возомнил? Сколько ему – под полтинник? Он всерьез считает, что справится со мной?

Спустя два раунда выражение лица парня меняется. Он получает рассечение и начинает боксировать более… уважительно? Или опасливо? В то же время надменная улыбочка с лица парня не слезает. Будто он что-то знает.

Может, и так. Может, он в курсе, что Джек должен упасть. Может, Риголетто нашел в нем замену Джеку. После сегодняшнего боя карьера Джека в любом случае окончена. Слейд, Ларкс и Фиск начнут распространять по району слухи, что Джек сдал бой. Его перестанут уважать, ведь если и был чем-то известен Джек Мёрдок, так это своей честностью. Он будет биться до последнего. Никогда не сдаст бой. Он честный боец.

Поэтому Риголетто его и подставил.

Джек старается сосредоточиться на поединке. На сочных ударах перчаток по коже. На ободряющем гуле толпы. На ярких ослепительных вспышках – фотографии делать запрещено, но чертовы журналисты все равно снимают. Во рту привкус железа, глаза щиплет от пота. На брови сечка, от крови глаз слипается. Джек пытается держать его широко открытым, чтобы кровь не скапливалась, но безуспешно.

Удар. Уклонение. Блок.

У парня капа ярко-розового цвета. Глупость какая. Джека она раздражает, и он старается на нее не смотреть.

Джеб. Удар под дых. Парень постоянно уходит в сторону, чтобы рефери не видел, и изо всех сил бьет Джека локтем в бок. Джек уверен, что слышит хруст, и отчетливо чувствует вспышку острой боли. Лишь бы легкое не проколоть.

Парень пользуется кратковременным замешательством Джека и против всех правил бьет его по затылку.

Джек даже впечатлен. В глазах искры, и в следующее мгновение он осознает, что лежит лицом вниз на испачканном потом и кровью настиле ринга. Как это вышло? Ведь идет всего лишь третий раунд.

Надо вставать.

Рефери ведет отсчет.

Четыре…

Пять…

Джек поднимается на колени. Вставай, старый пень, тебя никто не должен видеть в таком жалком состоянии.

Шесть…

Джек опирается на руку, чтобы обрести равновесие.

Семь…

Он на ногах. Толпа ликует, а парень удивлен. Не ожидал, что Джек поднимется после такого удара.

Рефери держит Джека за руки.

– Готов продолжать?

Джек кивает.

– Готов продолжать? – повторяет рефери.

– Готов! – отвечает Джек.

Рефери кивает и отпускает его руки. Не долго думая, Джек бросается в бой, мощно прикладывая парня в скулу. Надо преподать ему урок, чтобы в будущем лишний раз подумал, прежде чем пихаться локтями. Парень спотыкается и прижимается к канатам. Джек наседает, напрочь забыв о том, что должен проиграть. Он инстинктивно реагирует на страх в глазах противника и атакует.

Но тут гонг сигнализирует об окончании раунда.

Джек вынужден остановиться, и парень воспринимает это с облегчением.

Джек возвращается в свой угол, садится на табурет.

Пока над ним колдует тренер, вытирая кровь и щедро намазывая бровь вазелином, подходит Слейд и опирается на канаты.

– Мистер Риголетто просил напомнить, что в следующем раунде ты должен упасть.

Джек не отвечает.

– Мёрдок.

Джек оборачивается и видит, что Слейд ухмыляется.

– Помни о сыне. Он здесь, на трибуне. Ты же не хочешь, чтобы с ним что-нибудь случилось?

Джек удивляется.

– Мэтт здесь?

Слейд кивает в сторону. Джек встает и сразу замечает сына – тот будто островок спокойствия посреди пьяной и кровожадной толпы.

Как он сюда попал? Он же и бой видеть не может.

– Наверное, решил поддержать своего старика, – во все зубы улыбается Слейд. – По крайней мере, он не увидит, как ты будешь падать. Во всем есть положительные стороны.

Звучит гонг.

Джек встает. Зрители тоже на ногах, орут, словно дикари – все, кроме Мэтта. Тот сидит, зажав между колен белую трость. В стеклах темных очков отражается свет прожекторов.

Он ждет.

Слушает.

– Мэтт, это для тебя.

Ему показалось, или Мэтт слегка дернул головой, будто услышал его слова? Нет, это невозможно. Сквозь такой рев ничего не разобрать.

Но сын медленно встает и поворачивается лицом прямо к отцу. Джек смотрит на него и чувствует умиротворение. Сын – его гордость, важнее его в жизни ничего нет. Мэтт идет прямо к нему, улыбаясь, и Джек понимает, что он все знает. Знает, что в этом раунде отец победит.

Джек улыбается в ответ.

Он вкладывает в удар всю свою мощь. Всю накопившуюся за многие годы ярость. Всю ненависть к Риголетто. Всю боль от потери Мэри. Все. Все его эмоции питают один-единственный удар.

От его апперкота парня аж подбрасывает в воздух.

Джек отходит назад, опуская руки.

Парень шлепается на ринг, будто тряпичная кукла. Приземляясь, он прикусывает язык, и кровь хлещет изо рта. Его голова болтается туда-сюда.

Рефери бросается к нему и начинает отсчет.

Один…

Два…

Три…

Четыре…

Пять…

Шесть…

Семь…

Восемь… Девять… Десять…

Нокаут. Рефери подходит к Джеку и вздергивает вверх его руку. Он победил.

Толпа безумствует. Джек пытается найти Мэтта, но того со всех сторон обступили беснующиеся болельщики.

Джек оглядывается на свой угол и видит, что Слейд смотрит на него с… сожалением? Гангстер скрывается в толпе. Пошел искать Риголетто.

Джек не боится. Он поступил так, как должен был. Доказал и себе, и Мэтту, что способен на последний подвиг. Пусть он неудачник, но он не обманщик.

Он отворачивается и не торопясь пролезает между канатами. За ним наверняка наблюдают, так пусть знают, что ему не страшно. Все вокруг кажется нереальным: цвета чересчур яркие, звуки непривычно громкие и отчетливые. Джек чувствует запах попкорна, пива, хот-догов и пота.

Он уходит с ринга под одобрительные похлопывания по спине. Кто-то хочет пожать ему руку, кто-то, наоборот, осыпает его ругательствами. Джек ни на кого не обращает внимания. У него осталось мало времени.

Прятаться от Риголетто Джек не собирается. Если бы собирался, то придумал бы план побега. Собрал бы вещи, купил бы билеты на самолет или взял напрокат машину. Уехал бы подальше, предварительно отослав куда-нибудь Мэтта.

Или попросту не явился бы на бой. Они с Мэттом могли бы уехать из Нью-Йорка, своего родного города. Но куда бы они отправились? Он совершенно не знает страну. Да и как представить Мэтта в бегах?

Нет, он собирался выполнить указания, как обычно. Быть хорошим мальчиком и слушаться доброго главаря мафии. Сделать что велено. Но увидев среди зрителей Мэтта, он изменил решение.

Он не мог так поступить. Не мог подвести сына. Сын верил в отца, и ни один отец в мире не мог бы закрыть на это глаза.

Пусть ему и придется за это заплатить.

Джек покидает арену с черного хода и оказывается в подворотне. Капает дождик, капли мерцают в свете уличных фонарей. В маслянистых лужах на асфальте отражаются огни проезжающих машин.

Раздаются шаги и плеск воды.

Джек останавливается. Вздохнув, он сует руки в карманы. Риголетто легок на помине.

Он даже не оборачивается.

– Валяйте, – говорит он.

Слейд, Макхейл, Гиллиан. Анджело и Марчелло налетают на него с кулаками и железными трубами. Он не сопротивляется, в этом нет никакого смысла. Джек понимает, что выкрутиться не удастся. На ринге он подписал себе смертный приговор.

Сыплются удары; кто-то ломает ему запястье трубой. Джек кряхтит от боли, но не молит о пощаде. Нет, такого удовольствия он им не доставит. Новый удар трубой, теперь по лодыжке. Кажется, это Гиллиан его бьет. Снова хруст ломающихся костей. Это уже здоровяк Слейд приложился кулаком.

Нос сломан, глаза опухли и ничего не видят. Джек лежит у мусорного контейнера, но избиение не прекращается. Он уже не чувствует боли – его разум свил некий защитный кокон и воспарил над ней. Он лишь слышит сочные звуки ударов и чувствует их на себе.

Но Джек по-прежнему не жалеет о том, что сделал.

Он жалеет лишь о том, что оставляет Мэтта одного. Одновременно он рад, что вчера они смогли поговорить. Мэтт справится. Его сын справится.

Удары прекращаются. С трудом приоткрыв один глаз, Джек видит, что его обидчики отступили. Теперь их не видно. Смертные тени убрались обратно в ад.

К нему подходит другой человек. По мокрому асфальту клацают каблуки.

Прежде Джек не обращал внимания на то, как старомодно одевается Риголетто. Этот костюм, плащ и шляпа – он будто вылез из пятидесятых. Пережиток прошлого, последний в своем роду.

И настоящий болван.

Джек смеется сдавленным, хриплым смехом, брызжа кровью сквозь сломанные зубы и порванные губы.

Риголетто в недоумении останавливается в паре метров от него, но вскоре подходит ближе, пока Джек не в состоянии разглядеть его лицо в свете фонаря.

Он хмур.

– Чего ржешь, Мёрдок? Совсем спятил?

Джек не прекращает смеяться, пока смех не переходит в кровавый кашель. Он давится и кашляет, пока не выплевывает кровяной сгусток. Вот теперь ему в любом случае конец.

Что ж, зато он выдал впечатляющую победную серию. Не каждый может такой похвастаться.

Больше не чувствуя боли, он улыбается Риголетто задорной юношеской улыбкой. Тем не менее боль на мгновение возвращается, когда Джек из последних сил заставляет сломанные кости руки сложиться в кулак, выставляет два пальца и изображает, будто стреляет в Риголетто.

Гневно взглянув на него, Риголетто достает из-под плаща револьвер – такой же старомодный, как и он сам.

– Мёрдок, какой же ты тупой сукин сын.

Риголетто сует дуло револьвера Джеку в рот. Тот чувствует на языке холод стали и привкус масла.

Конец Джек встречает с облегчением.