Текст книги "Призрак Рембрандта"

– Да.

– Похоже, вы с ним хорошо знакомы.

– Сначала он играл в футбол, а потом повредил колено и нашел себе новое занятие: возвращал владельцам похищенные ценности и заодно спасал красавиц из рук злодеев. Этакий Робин Гуд и детектив Майк Хаммер в одном лице. Можно сказать, прототип всех неотразимых проходимцев в американской литературе. Мечта журнала «Плейбой». Человек, на которого всякий истинный американец в глубине души мечтает быть похожим.

– И которого терпеть не может всякая истинная американка, – подхватила Финн.

– Может, и так, – вздохнул Пилгрим. – Но он – герой своего времени и когда-то был, что называется, культовым персонажем. Представьте себе Дэниела Буна,<sup>[3]3
  Бун Дэниел – легендарный американский первопроходец XVIII века, один из первых героев Дикого Запада.


[Закрыть]</sup> Дэви Крокетта,<sup>[4]4
  Крокетт Дэви – американский народный герой, путешественник, офицер и политик.


[Закрыть]</sup> Джона Уэйна, Гекльберри Финна и Тома Сойера в одном флаконе. Последний американский авантюрист и первый антигерой.

Пилгрим вдруг запнулся и опять покраснел.

– Я, кажется, прочитал вам целую лекцию, – виновато сказал он.

– Может, вам все-таки стоило пойти в учителя?

– Боже, какое ужасное предложение! Дети с вечно сопливыми носами и игровыми приставками в ранцах. Я бы свихнулся через неделю! – Он встал со стула. – Боюсь, что отнял у вас слишком много времени, мисс Райан. Извините.

– Нет, мистер Пилгрим, я с удовольствием с вами поболтала. Честно говоря, это было самое приятное занятие за день.

Она тоже встала, вручила ему упакованную картину и протянула руку. Его пожатие было теплым и сильным, но в то же время бережным. Финн почувствовала даже мозоли на его ладони. Этими руками он зарабатывает себе на жизнь. Ей это нравилось. И Билли Пилгрим ей нравился. Интересно, он очень испугается, если пригласить его куда-нибудь выпить кофе? Опыта в таких вещах у Финн было маловато.

– Спасибо за помощь, мисс Райан. Вы были очень добры.

Он переступил с ноги на ногу, как застенчивый подросток.

– Не за что. И зовите меня просто Финн. Когда меня называют мисс Райан, я чувствую себя воспитательницей в детском саду.

– Вы могли бы рассказывать малышам сказки о минхере Яне Стене.

– И вытирать их сопливые носы.

– Фу! – ужаснулся Билли Пилгрим и засмеялся.

– Так вы сейчас на «Дутый флеш»? – не без тайной надежды поинтересовалась Финн.

– Нет пока. У меня есть квартира в городе. Завтра надо кое с кем встретиться в Сити. Поверенные и все такое. Хочу продать небольшую недвижимость в Корнуолле.

Сначала картина, теперь недвижимость. Похоже, он собирается куда-то уехать.

– Коттедж?

– Да, типа того, – кивнул Билли.

– Собираетесь устроить себе каникулы?

– Угу, хочу поплавать по морям.

– Подальше от дождей?

– Надеюсь.

– А уже решили, куда поплывете?

– Об этом я еще особенно не задумывался.

– А что бы сделал в такой ситуации Тревис Макги?

– Смешал бы себе мартини с джином и посоветовался бы с Мейером.

– С Мейером?

– Это его друг, философ по призванию. Жил через пару причалов от Макги. Его лодка называлась «Джон Мейнард Кейнс».<sup>[5]5
  Кейнс Джон Мейнард – известный английский экономист.


[Закрыть]</sup>

– Наверное, он был экономистом?

– Что-то вроде того. В тексте это не уточняется.

– Делец с Уолл-стрит?

– Да, но на пенсии.

Вот теперь они действительно совершенно исчерпали тему.

– Ну что ж… – сказал Билли.

– Ну что ж, – откликнулась Финн. – Было очень приятно познакомиться с вами. Может, еще когда-нибудь встретимся.

Последний шанс. Если уж он не среагирует на этот намек, значит, всему конец.

– Надеюсь, что так.

Немного застенчивая улыбка, вежливый кивок – и все. Ушел. Финн плюхнулась на стул. Английский Тревис Макги скрылся в лондонском тумане. В довершение несчастий через десять минут на пороге ее кабинета возник Ронни. Выглядел он примерно так же, как одноклассник Финн, «ботаник» Артур Биндокер во время очередного приступа астмы. Лицо над узлом дорогого галстука налилось малиновым цветом, глаза вылезали из орбит, а на висках надулись вены.

– Здесь был его светлость, а мне никто не потрудился сообщить! – полузадушенным голосом возвестил он.

– Кто? – вытаращилась на него Финн.

– Его светлость герцог, разумеется!

Финн никак не могла понять, чего он от нее хочет.

– Здесь не было никакого герцога.

– Дорис присылала к вам человека по имени Уильям Пилгрим, так?

– Билли. Любитель лодок.

Ронни передернуло.

– Этот Билли, как вы его называете, – лорд Уильям Уилмот Пилгрим, барон Нитский, граф Пенденнис, герцог Керноуский.

– Он сказал, что его зовут Билли. А всего остального даже не упомянул.

– Зачем он приходил?

– Приносил картину на оценку.

– И что вы ему сказали?

– Он считал, что это Ян Стен. На самом деле это была просто недурная подделка.

– У вас не та квалификация, чтобы отличить подлинного Яна Стена от подделки, мисс Райан. Для таких заключений мы держим целый штат экспертов.

– Холст был прикреплен к подрамнику проволочными скобами, Рон.

– Это еще ничего не значит! Подрамник могли поменять во время реставрации!

– Но его не меняли, – спокойно возразила Финн, в душе проклиная себя за болтливость. – И холст был оригинальным. Вы же сами понимаете, что настоящему холсту Стена исполнилось бы уже триста лет и он давно сгнил бы, если его не продублировать. Нет никаких сомнений – это подделка. И подпись неправильная. Возможно, это не слишком удачный Том Китинг, но и только.

– И вы все это сообщили ему?

– Конечно. С какой стати мне врать?

– Это вообще не ваше дело – разговаривать с ним. Надо было немедленно сообщить мне. Его светлость потенциально очень ценный клиент, и его не должна принимать всякая мелкая сошка.

– Мелкая сошка? – прищурилась Финн.

– Его светлость заслуживает самого почтительного отношения, которого вы, боюсь, просто не в состоянии ему обеспечить, – ледяным тоном отрезал Ронни.

Финн с трудом подавила желание треснуть этого напыщенного идиота чем-нибудь тяжелым. Вместо этого она вышла из-за стола и торопливо натянула плащ.

– Я иду домой, – заявила она, вынимая зонтик, – в свою мелкую квартирку в Крауч-Энде.

– Ничего подобного вы не сделаете! – захлебнулся возмущением Ронни.

Сделав шаг в сторону, он преградил ей дорогу и демонстративно посмотрел на свои золотые, тонкие, как монета, «Патек Филипп»:

– Еще нет пяти часов.

– Я иду домой, – повторила Финн, – а если вы немедленно не отойдете, я поступлю так, как меня учил инструктор по самообороне.

Ронни побагровел еще больше, но поспешно отошел.

– Я вас уволю! – прошипел он ей вслед.

– Увольняй на здоровье, – буркнула Финн себе под нос, быстро спускаясь по лестнице.

Она была сыта по горло Рональдом Де Паней-Коттреллом, Мейсоном, Годвином и всей этой чертовой Англией.

Ронни не обманул, и, когда Финн добралась домой, на автоответчике ее ждало сообщение о том, что она уволена из аукционного дома «Мейсон – Годвин». Чек ей вышлют по почте, а Министерство внутренних дел будет извещено о том, что отныне она безработная и посему не имеет права на рабочую визу. В голосе Дорис звучало ледяное удовлетворение. Кроме того, в почтовом ящике оказалось письмо от какого-то лондонского адвоката. Прекрасный конец прекрасного дня. Чтобы утешиться, Финн спустилась вниз в ресторан «Пальчики оближешь» и там заказала себе чизбургер, капустный салат, порцию картошки-фри с чили и к ней мисочку мексиканского соуса. К черту диету и к черту Англию!

3

«Сэр Джеймс Р. Талкинхорн,

королевский адвокат,

кавалер ордена Британской Империи,

адвокат и поверенный

47 Грейт-Рассел-стрит, № 12, Лондон,

Западно-Центральный почтовый округ 1

Телефон: 020 7347 1000

Уважаемая мисс Райан!

Настоящим прошу Вас посетить мою контору, находящуюся по указанному выше адресу, завтра в четырнадцать часов. Заверяю Вас, что присутствие на назначенной на это время встрече послужит Вашим собственным интересам. В случае если Вы решите присутствовать, прошу Вас захватить с собой какой-либо документ, удостоверяющий личность, – предпочтительно паспорт.

Искренне Ваш

Джеймс Талкинхорн, эск.».

Рядом с именем стоял неразборчивый росчерк и вчерашняя дата. По-видимому, письмо было доставлено посыльным, так как марки и почтовые штампы на конверте отсутствовали. Подпись выглядела так, будто ее ставили гусиным пером: вокруг на дорогой кремовой бумаге остались маленькие чернильные брызги. Все это – имя адвоката, письмо и сама контора – явилось в ее жизнь как будто прямо из романа Диккенса. Сейчас Финн сидела в трех домах от конторы, за столиком кофейни «Старбакс». Она уже обнаружила, что офис Талкинхорна располагается на втором этаже, над магазином старой книги, полутемным с маленькой пыльной витриной, тоже вполне диккенсовским. Табличка на стене дома сообщала, что во времена королевы Виктории в нем проживал известный иллюстратор детских книжек Рэндолф Кальдекот.

Финн засунула письмо обратно в конверт, конверт положила в сумку рядом с паспортом и уже не в первый раз задумалась о том, что могло понадобиться от нее королевскому адвокату Талкинхорну. Никогда раньше она не слышала этого имени и представления не имела о том, каким образом встреча с ним может послужить ее интересам. С другой стороны, после внезапного увольнения из «Мейсона – Годвина» дел у нее было не слишком много, а в ближайших планах значилась только покупка билета на родину.

Дождь, похоже, решил дать Лондону маленькую передышку. Было тепло и солнечно, а потому Финн сидела за уличным столиком. Она потягивала свой «американо», грызла печенье и глазела по сторонам. Чуть дальше по улице, в большом открытом дворе Британского музея, толпились туристы. Сам музей походил на греческий храм, каким-то непонятным образом перенесенный в самый центр Лондона.

С наружной стороны чугунной ограды останавливались черные и блестящие, как жуки, туристические автобусы с темными стеклами, и из них, будто бледные личинки, вылезали немецкие туристы. Возбужденно переговариваясь, они пересекали залитый солнцем двор и исчезали в густой тени за рядом гигантских колонн. На сегодня у них была намечена «культурная программа»: знакомство с прославленным Розеттским камнем, мумифицированными останками знаменитого «Болотного Пита» и с коллекцией античных статуй, вывезенных из Греции лордом Элджином. И кстати, ведь именно в этих декорациях снималась «Мумия» и ее продолжение! Если уж здесь побывал Брендан Фрейзер, то непременно должна побывать и Hausfrau<sup>[6]6
  Домохозяйка (нем.).


[Закрыть]</sup> из Штутгарта с мужем. Финн отхлебнула кофе и сокрушенно вздохнула. Похоже, чересчур долгое общение с Леди Рон превратило ее в законченного циника.

– Привет.

Голос показался ей знакомым. Она подняла глаза, приставила ко лбу ладонь, чтобы заслониться от непривычно яркого солнца, и обнаружила, что перед ней стоит не кто иной, как Билли Пилгрим, вернее, его светлость герцог и так далее. На этот раз вместо гарвардской футболки на нем был отлично сшитый костюм, светло-голубая рубашка и дорогой галстук. Туфли сверкали, волосы были причесаны, а щеки гладко выбриты.

– Вы прямо преобразились, милорд.

– Так вы уже знаете?

– Да, мне очень доходчиво все объяснили. Более того, меня даже уволили за незнание вашей родословной, – довольно холодно сообщила ему Финн.

– О черт! – Блондин был явно расстроен. – Хотите, я поговорю с ними? Я все им объясню. Они поймут, не сомневайтесь.

Последние слова прозвучали весьма твердо. Родословная, о которой упомянула Финн, имела немалый вес, и он об этом хорошо знал.

– Не стоит, – легкомысленно отмахнулась она. – Рано или поздно что-нибудь подобное все равно бы случилось. Это заведение мне и так осточертело.

– Но все-таки я в самом деле могу…

– Не стоит.

Финн вдруг замолчала и озадаченно уставилась на него. На другой стороне улицы женский голос громко говорил что-то по-немецки. Казалось, это сержант командует на плацу, а не мать разговаривает с детьми.

– Это ведь не случайное совпадение – то, что мы сейчас встретились? – подозрительно спросила она.

Пилгрим моментально покраснел. Ему это очень шло. Финн вспомнилось название его лодки. С таким «говорящим» лицом ему точно не стоит играть в карты.

– Да, боюсь, не случайно, – признался Билли.

– Вы знали, что я буду здесь?

– Ну, не именно здесь, но я знал, что сегодня днем вы придете на Грейт-Рассел-стрит. Во всяком случае, надеялся.

– Откуда вы знали? – Финн по-прежнему ничего не понимала. – От Талкинхорна? – сделала она единственно возможное предположение.

Пилгрим кивнул:

– Сэр Джеймс – поверенный нашей семьи. Ну, то есть один из них.

– И в аукционный дом вы тоже пришли не случайно?

– Да. Дело в том, что вы объявлены наследницей по завещанию одного моего родственника. Обстоятельства этого дела довольно странные, и мне захотелось заранее взглянуть на вас.

– И вы знали, что картина – подделка?

– Нет, – качнул головой Билли. – Я всегда считал, что это Ян Стен. Хотя мог бы и догадаться. Половина драгоценностей моей матери оказались фальшивыми. – Он смущенно улыбнулся. – Знаете, наши титулы – это один пустой звук. Не то что в двенадцатом веке, когда мои предки разбойничали вместе с Ричардом Львиное Сердце, побивали полчища сарацинов и все такое.

Он засмеялся.

– Да, тогда жизнь была повеселее, – согласилась Финн. – Так вы правда хотели ее продать? В смысле, картину?

– Хотел. Яхту надо ремонтировать, и корпус не мешало бы почистить, а еще этот особняк в Корнуолле разваливается прямо на глазах. О нем даже Национальный совет по охране памятников не желает слышать, и к тому же он по уши в долгах. Meur ras a'gas godrik dhe'n wiasva ma!

Древний музыкальный ритм, прозвучавший в последней фразе, почему-то напомнил Финн о «Властелине колец».

– Что это за язык? – спросила она, не скрывая восхищения.

– Язык короля бриттов Пендрагона и рыцарей Круглого стола, короля Артура, Тристана и Изольды.

– Корнуоллский?

– Да, корнуоллский, как и я сам, – подтвердил герцог и протянул Финн руку. – Будем считать, что мой маленький обман прощен?

– Да, ваша светлость, – откликнулась Финн, отвечая на рукопожатие.

– Просто Билли, пожалуйста. Вашей светлостью меня величает только Талкинхорн и моя двоюродная бабка Елизавета.

– Двоюродная бабка Елизавета? – недоверчиво переспросила Финн.

– Королева, – пояснил Билли.

– Шутите?

– Нет, к сожалению. Я – один из отпрысков многочисленного выводка Виктории и Альберта. И постоянный источник разочарования для родни. Они все считают, что мне следовало добиться большего. А я даже в поло не играю.

– Какой ужас!

Герцог помахал левой рукой:

– Я, видите ли, левша. А левшам не разрешают играть в поло, за исключением, конечно, кузена Чарльза.

– Принца?

– Его самого, – хихикнул Билли. – Кстати, управлять пассажирскими самолетами нам тоже нельзя.

– Надо же. Никогда об этом не задумывалась.

– Мы самое большое меньшинство в мире. И самое угнетаемое, если не считать Билла Гейтса. Он тоже левша.

– И Билл Клинтон.

– Точно. И Джордж Буш-старший.

– И Микеланджело, – подсказала Финн.

– И Леонардо да Винчи.

– И Курт Кобейн.

– Кто?

– Музыкант, – объяснила Финн. – Он уже умер.

– И бабушка Елизавета.

– Правда? А я и не знала.

– И королева Виктория тоже. И кузен Уильям. Это передается с генами.

– Ну хватит, – засмеялась Финн. – А то мы никогда не остановимся.

– Хватит, – согласился Билли и взглянул на часы, стальные и массивные, как у водолазов, совсем не похожие на золотую финтифлюшку Ронни. – Уже два часа. Сэр Джеймс, наверное, ждет нас. Вы допили кофе?

Финн кивнула и встала. Они прошли по улице десяток метров и остановились перед узкой дверью дома номер сорок семь.

– А что за странные обстоятельства вы упомянули? – поинтересовалась Финн, поднимаясь по узкой лестнице.

– Я и сам толком не знаю. Талкинхорн говорил со мной довольно уклончиво.

Они добрались до второго этажа и свернули в коридор. В офис Талкинхорна вела первая дверь справа. Билли распахнул ее и пропустил Финн вперед. Если письмо адвоката напомнило Финн о временах Диккенса, то его контора оказалась идеально сохранившимся образцом интерьера Эдвардианской эпохи.<sup>[7]7
  Время правления короля Эдуарда VII – первое десятилетие XX века.


[Закрыть]</sup>

Она состояла из трех комнат: слева – библиотека с книжными полками вдоль стен, справа – комната для заседаний, а посредине – кабинет. Приемной с секретаршей здесь не имелось. Между двумя выходящими на Грейт-Рассел-стрит окнами стоял большой дубовый стол с верхом, затянутым бордовой кожей. На стенах висели раскрашенные от руки гравюры со сценами лисьей охоты.

Широкие доски пола прикрывал старый, тонкий ковер. В кирпичном камине дрожало холодное электрическое пламя. Стены были наполовину скрыты темными панелями из какого-то экзотического дерева: то ли черного ореха, то ли бразильской вишни. У стола стоял старомодный стул, обитый той же темно-красной кожей, что и столешница. На самом столе располагались антикварный письменный прибор на массивной плите из оникса, старая лампа с зеленым абажуром, подставка для трубок и голубая фаянсовая банка для табака с медной крышкой, на которой были изображены индеец в головном уборе из перьев и какой-то герб с переплетенными буквами.

Сидящий за столом человек в темном костюме и рубашке с высоким воротничком походил на персонажа из фильма о старинной жизни. Его лицо идеально соответствовало обстановке и тоже было эдвардианским: глубокие морщины и мешки под темно-серыми глазами, гладко выбритые, слегка обвислые щеки, тонкие бескровные губы и седеющие редкие волосы, откинутые с высокого, прорезанного морщинами лба, на котором привычно устроились очки в тяжелой роговой оправе.

– Сэр Джеймс, – поздоровался Билли.

Хозяин кабинета медленно поднялся со стула и слегка поклонился:

– Ваша светлость.

Он протянул худую, как у скелета, искривленную артритом руку, которую Билли очень бережно пожал. На вид сэру Джеймсу было никак не меньше семидесяти лет.

– Это мисс Фиона Райан, – представил герцог свою спутницу.

– Просто Финн.

Она улыбнулась и осторожно пожала протянутую руку. Старик тяжело опустился на стул и жестом предложил им занять два кожаных кресла для посетителей. Сэр Джеймс, судя по всему, не любил тратить время на светские беседы. Он мельком взглянул на пачку документов на столе, опустил на глаза очки и поджал тонкие, скорбные губы. Финн подумала, что этот человек наверняка очень редко улыбается и никогда не смеется.

– Дело, ради которого я пригласил вас, касается вашего кузена с материнской стороны, ваша светлость, – некоего мистера Питера Богарта, проживающего, помимо прочих мест, – он опустил глаза и перелистал пару бумажек, – по адресу: Мейфэр, Саус-стрит, дом пятьдесят один, квартира девять.

– Он вроде бы исчез, если я не ошибаюсь? – вставил Билли.

– Совершенно верно, – кивнул Талкинхорн. – Ровно двенадцать месяцев назад. По-видимому, в Юго-Восточной Азии: Саравак,<sup>[8]8
  Саравак – штат Малайзии, расположенный на северо-западе о. Калимантан (Борнео). Граничит с Индонезией и Брунеем.


[Закрыть]</sup> Бруней – где-то в тех местах.

Адвокат выдвинул ящик стола и достал оттуда цветную карточку девять на двенадцать, похожую на увеличенную фотографию из паспорта. На ней был изображен похожий на викинга мужчина средних лет с худым, узким лицом, редеющими рыжими волосами и густой бородой.

– По-моему, он был порядочным авантюристом, – припомнил Билли.

– Наверное, можно выразиться и так, – буркнул сэр Джеймс, явно намекая, что сам бы он выразился иначе. – Но в любом случае мистер Богарт оставил мне инструкции, которые я обязан выполнить, в случае если он не вернется в Лондон в течение года, или не свяжется со мной каким-либо иным способом, или погибнет насильственным способом. Год истек в эту среду.

– А сколько ему было… Сколько лет этому Богарту? – осведомилась Финн.

– Третьего числа сего месяца мистеру Богарту исполнилось пятьдесят восемь лет.

– А какое отношение все это имеет ко мне?

Старик тщательно подровнял лежащую перед ним стопку бумаг. Казалось, его морщины стали еще глубже, а губы – еще тоньше. Он потянулся к подставке, выбрал изогнутую трубку из корня эрики и аккуратно набил ее табаком из голубой банки. Потом все так же неспешно вытащил из кармана пиджака простую кухонную спичку, чиркнул ею по желтому ногтю на большом пальце и закурил. По комнате поплыл ароматный дым.

Только после этого адвокат вынул изо рта трубку, откашлялся и ответил:

– Насколько я понимаю, в течение нескольких лет мистер Богарт состоял в близких отношениях с вашей матерью. Точнее сказать, был ее любовником. – Он еще раз неловко откашлялся. – Более того, у мистера Богарта имелись основания полагать, что он приходится вам отцом.

Договорив, Талкинхорн откинулся на спинку стула.

– Что?! – не поверила своим ушам Финн.

– Ну и ну! – ахнул Билли.

– У-гум, – буркнул адвокат.

– Я ничего не понимаю, – опять заговорила немного пришедшая в себя Финн. – То есть, я хочу сказать, это какой-то бред. Моего отца звали Лайман Эндрю Райан, он был профессором археологии и преподавал в Университете Огайо.

Талкинхорн пролистал несколько бумажек из лежащей перед ним пачки, пробормотал что-то себе под нос, покивал и опять поднял глаза на Финн:

– Да, так и есть. Но, по имеющейся у меня информации, ваш отец некоторое время работал приглашенным преподавателем в Модлин-колледже в Кембридже, то есть в своей альма-матер.

– Верно, он учился там во время Второй мировой войны. А потом его пригласили преподавать где-то в шестидесятых годах.

– В тысяча девятьсот шестьдесят девятом, если быть точным, – подтвердил Талкинхорн. – И он преподавал там десять лет в перерывах между раскопками. Летом семьдесят девятого года он вернулся в Огайо и возглавил кафедру археологии в университете.

Финн кивнула:

– Да, моя мать хотела, чтобы я родилась в Соединенных Штатах.

– А Питер Богарт, – продолжал адвокат, – изучал археологию в Модлин-колледже с тысяча девятьсот семидесятого по семьдесят третий год. Лайман Райан был его куратором и научным руководителем. С семьдесят третьего по семьдесят девятый год Богарт работал ассистентом вашего отца и принимал участие в его экспедициях в Центральную Америку.

– И что с того? Он знал моего отца, но это еще не значит, что он был любовником моей матери.

– Не значит, – согласился Талкинхорн.

Он отложил трубку, открыл средний ящик стола и извлек оттуда небольшую пачку старых писем, перевязанную резинкой. Конверты были бледно-зелеными – любимый цвет матери Финн.

– Зато вот это неопровержимо доказывает, что Питер Богарт был любовником вашей матери.

Костлявым пальцем он подтолкнул стопку писем к Финн.

– Что это?

– Любовные письма. Billet doux, как выражаются французы. От вашей матери к Питеру Богарту. На всех имеются даты, а содержание, боюсь, не оставляет никаких сомнений относительно характера взаимоотношений корреспондентов.

– Значит, вы их читали?

– На этом настоял мистер Богарт, после того как я выразил озабоченность по поводу его завещания.

– А почему вы выразили озабоченность? – осведомилась Финн, не в силах отвести глаз от лежащей перед ней стопки писем.

– Мисс Райан, Питер Богарт является главным наследником одной из крупнейших судоходных компаний мира. Собственно говоря, «Нидерланд-Богарт-лайнс» и есть самая крупная корпорация контейнерных перевозчиков. Речь идет об огромном состоянии, а установление отцовства – это серьезная и очень запутанная юридическая процедура. Посему ваше появление в качестве наследницы может превратиться в серьезную обструкцию нормальному течению бизнеса, если можно так выразиться.

– Во что? – удивилась Финн.

– В геморрой, – перевел ей на ухо Билли.

– А, в проблему, – поняла она.

– Вот именно, – подтвердил адвокат, бросив на Пилгрима взгляд поверх очков.

– А почему Богарт решил, что я его дочь?

– Потому что совпали сроки, – объяснил старик. – По утверждению мистера Богарта, его связь с вашей матерью закончилась в августе семьдесят девятого, незадолго до ее отъезда в Америку. Вы родились в мае восьмидесятого, то есть через девять месяцев. По всей видимости, вы были, гм, зачаты в Англии, предположительно в Кембридже.

– Но это еще не значит, что он мой отец.

– В письмах имеются свидетельства того, что Лайман Райан не мог зачать ребенка по причинам физиологического характера.

– Вы хотите сказать, что мой отец был бесплоден?

– Нет, – покачал головой Талкинхорн, не решаясь взглянуть Финн в глаза. – Судя по письмам, он не мог… – Юрист помолчал и зачем-то поправил узел галстука. – Он был не способен к соитию.

Слово было до того архаичным, что Финн, наверное, рассмеялась бы, если бы все это не было так нелепо и так ужасно.

– Как явствует из писем, – продолжал старик, – ваш отец знал о романе жены с мистером Богартом и, похоже, смирился с ним. Насколько я понимаю, он был намного старше вашей матери?

– На двадцать лет, – глухо подтвердила Финн.

Когда ее родители познакомились, отцу было уже за сорок, а матери едва исполнился двадцать один год. Учитель и ученица, май и декабрь, так сказать. А десять лет спустя, похоже, пришла очередь матери. Ей был тридцать один год, когда она встретила юного двадцатилетнего студента Богарта.

Финн недоверчиво разглядывала лежащую перед ней фотографию. У отца никогда не было ни веснушек, ни рыжины в волосах, но у матери волосы были каштановыми с красноватым отливом, а летом на переносице проступала бледная россыпь веснушек. Возможно, вполне возможно. Во всем этом была какая-то жестокая ирония. За несколько минут Финн узнала об отце и матери гораздо больше, чем хотела знать. Больше, чем следует знать о своих родителях ребенку.

– Зачем вы мне все это рассказали? – сердито спросила она.

– Мне очень жаль, что пришлось это сделать, – сокрушенно покачал головой Талкинхорн. – Я не хотел ни оскорбить, ни огорчить вас. Та часть завещания, которая касается вас, никоим образом не связана с предполагаемым отцовством мистера Богарта. Но если вы станете претендовать на остальную часть состояния семьи Богартов, большая часть которого находится в трастовом управлении, это приведет к массе осложнений. От вас потребуются неопровержимые доказательства родства – в частности, анализ ДНК. Потому я и счел своим долгом предостеречь вас. Сведения об этом неизбежно попадут в прессу, и последствия могут оказаться довольно неприятными.

– Да ни на что я не претендую! – возмутилась Финн.

Сэр Джеймс удовлетворенно кивнул.

– Как бы то ни было, – продолжал он, – мистер Богарт оставил для вас двоих совершенно четкие инструкции.

– Для нас двоих? – изумился Билли.

– Да, наследство оставлено вам в совместное пользование. Оно состоит из трех частей.

– Каких? – нетерпеливо спросила Финн.

– Из картины, которая находится в соседней комнате, из дома, который находится в Амстердаме, и из судна «Королева Батавии», которое, согласно имеющимся у меня сведениям, находится где-то у западного побережья Саравака.