Текст книги "Бруклинские глупости"

Папа пришел. В этой ситуации меня больше всего впечатлил жужжащий моторчик, который как ни в чем не бывало взбивал вокруг себя пену. Этот неумолкающий мерзкий звук служил фантастическим аккомпанементом к и без того невероятному происшествию. Все это было дико до смешного. Я не удержался от смеха, и, когда Рэйчел поняла, что я не над ней смеюсь, она составила мне компанию. Если бы мне надо было выбрать один-единственный миг из всех, какие я пережил вместе с дочерью за двадцать девять лет ее жизни, я бы, пожалуй, выбрал именно этот.

Если Рэйчел своими тонкими пальчиками не смогла выцарапать эту чертову бритву, мне там делать было нечего, и все же я решил попробовать, скорее для проформы. Я снял пиджак, закатал рукав повыше, закинул галстук за спину и сунул руку в толчок. Зудящая машинка застряла намертво, без шансов.

Гибкий трос, каким прочищают засор водопроводчики, был бы, наверно, нелишним, но такового у меня под рукой не было, тогда я взял вешалку, разогнул металлический крючок и попробовал поддеть им адскую машину. Нет, крючок оказался слишком толстым.

Тут зазвонил дверной звонок, пришли первые гости. Рэйчел в махровом халате, сидя на полу, наблюдала за моей бесцельной возней, и я посоветовал ей пойти переодеться. «А я пока отсоединю унитаз, – бодро сказал я, – и попробую протолкнуть эту фиговину с другой стороны». Рэйчел с улыбкой похлопала меня по плечу, как человека, слегка повредившегося в уме, и направилась к выходу. «Передай маме, что я спущусь через несколько минут, – бросил я ей вдогонку. – Если она спросит, чем я здесь занимаюсь, скажи, неважно. А если будет настаивать, скажи, что отец ведет отчаянную борьбу за мир».

В чулане при спальне я достал из ящичка с инструментами пассатижи, перекрыл воду, отвинтил стульчак. Поднять-то я эту махину поднял, но, боясь уронить в этой тесноте, решил вынести ее на задний двор.

С каждым шагом стульчак делался тяжелее и тяжелее. Я кое-как спустился с лестницы, и к тому моменту мне казалось, что я несу на руках если не слона, то маленького белого слоненка. На мое счастье, в дом как раз вошел один из братьев Эдит и вовремя подставил руки.

– Натан, что происходит?

– Помоги мне с этой дурой.

Гости, пришедшие праздновать День благодарения, с изумлением взирали на двух мужчин в белоснежных рубашках и галстуках, с жужжащим унитазом, который они осторожно тащили на задний двор. В воздухе витали ароматы индейки. Эдит подавала напитки. Фрэнк Синатра пел, если не ошибаюсь, «Я сделаю по-своему». А моя любимая, уже зацикленная на себе дочь испуганно смотрела мне вслед, отлично понимая, что испортила праздник, в который ее мать вложила столько сил.

Мы положили «слона» на жухлую осеннюю траву и перевернули раструбом вниз. Уже не вспомню, сколько разных инструментов я перепробовал, и все без толку. Черенок грабель, большая отвертка, шило, молоток – ничего не помогало. А моторчик продолжал зудеть на высокой ноте, как ошалелый комар. Нас обступили любопытные гости, но голод, холод и скука брали свое, и они один за другим ретировались в дом. Только не упрямец Натан Гласс, настроенный довести дело до конца. Когда я, в конце концов, осознал тщетность своих усилий, я взял кувалду и раздербанил это фаянсовое чудо к такой-то матери. Неистребимая электробритва упала в траву. Я выключил жужжалку и сунул в карман, чтобы через несколько минут вернуть ее своей смущенной дочери. Насколько мне известно, этот психопат-агрегат работает по сей день.

Записав эту историю, я бросил листки в коробку с пометкой «Опрометчивые действия», прикончил бутылку вина и забрался в постель. Если уж говорить всю правду (а иначе как мне написать эту книгу?), чтобы уснуть, пришлось сначала заняться рукоблудием. Я себе представил Марину Гонсалес обнаженной. Она вошла в комнату и, юркнув под одеяло, с нетерпением прижалась ко мне своим гладким теплым телом.

Сюрприз, связанный с банком спермы

Между прочим, тему мастурбации мы с Томом затронули на следующий день за ланчем в японском ресторанчике (в тот день Марина была выходная). Я начал с вопроса, были ли у него какие-то контакты со своей сестрой. Насколько я знал, последний раз ее видели незадолго до смерти Джун, когда она ненадолго заехала домой, чтобы забрать малышку Люси, и было это в девяносто втором, почти восемь лет назад. Поскольку накануне Том о ней ни словом не обмолвился, я решил, что моя племянница исчезла с концами, и больше о ней ничего не было слышно.

Оказалось, нет. В конце девяносто третьего Том и его друзья-студенты нашли способ, как срубить бабки. В пригороде Энн Арбора была клиника искусственного оплодотворения, и ребята подумали, отчего бы им не пополнить банк спермы. Сказано – сделано. По словам Тома, о последствиях никто не думал: их семя получат женщины, которых они никогда не увидят, никогда не обнимут и которые родят от них детей, чьи имена и судьбы навсегда останутся для них неизвестными.

Всех их проводили в отдельные комнаты и, чтобы настроить на нужную волну, снабдили порножурналами – обнаженные девушки в соблазнительных позах. Природа мужского зверя такова, что на подобные картинки он безотказно делает стойку. Том, серьезный во всех начинаниях, уселся на койку и принялся добросовестно листать журналы. Не прошло и двух минут, как он спустил брюки и трусы и, продолжая переворачивать страницы левой рукой, взял в правую напрягшегося парня. До результата оставалось ждать недолго. И тут в журнальчике под названием «Полночная синь» он увидел собственную сестру. Сомневаться не приходилось, это была Аврора. Она даже не удосужилась взять псевдоним. Серия из дюжины фотографий на шести страницах, озаглавленная «Рори Великолепная», демонстрировала ее в разной степени раздетости и провокации: сначала в прозрачной комбинации, в поясе и черных чулках, в высоких сапогах из тонкой кожи; потом в костюме Евы, ласкающей свои маленькие грудки, трогающей себя между ног, выпячивающей зад, раскидывающей ноги так, чтобы уже ничего не оставалось для воображения, – улыбается, хохочет, с горящими глазами, в которых читаются отвага и восторг, ни тени сомнений или озабоченности, наслаждение жизнью во всей ее полноте.

– Меня это убило, – признался мне Том. – От моей эрекции остались одни воспоминания. Я натянул брюки и бежал оттуда без оглядки. Ну что тебе сказать, Натан, я чувствовал себя раздавленным. Моя младшая сестренка позирует в порнушном журнальчике! И где я про это узнаю? В клинике по сбору спермы, за мастурбацией! Меня чуть не вывернуло наизнанку. После двух лет неизвестности эти фотографии Рори подтвердили мои худшие опасения, впрочем, нет, в самом страшном сне я не мог себе представить такого. В двадцать два года моя сестра упала ниже некуда: торговать своим телом… Я так расстроился, хоть плачь.

Когда ты прожил такую жизнь, как я, начинаешь думать, что уже все на свете повидал и ничто не способно тебя удивить. С некоторым самодовольством считаешь себя человеком искушенным, но вдруг случается нечто такое, что вытряхивает тебя из уютного кокона превосходства, в очередной раз напоминая о том, что ты ровным счетом ничего в этой жизни не понимаешь. Бедная моя племянница. Генетическая лотерея улыбнулась ей, выдав набор счастливых номеров. В отличие от Тома, унаследовавшего свою комплекцию от Вудов, высокая и стройная Аврора пошла в Глассов. Она была копией своей матери – длинноногая, темноволосая красавица, такая же легкая и гибкая. Прямая аналогия из «Войны и мира»: хрупкая Наташа и ее крупный и неуклюжий брат Пьер [11]11
  Так у автора. Наташа Ростова и Пьер Безухов – супружеская пара.


[Закрыть]. Само собой, все хотят быть красивыми, но женская красота может стать проклятьем, особенно в случае с молоденькой девушкой вроде Авроры – мать-одиночка, недоучка, бунтарка, жаждущая «показать нос» всему миру и готовая ввязаться в любую авантюру. Если в карманах пусто, а красота – твой главный козырь, отчего бы не раздеться перед камерой для глянцевого журнала? Если ты способна удержать ситуацию под контролем, твоя жизнь может перевернуться: вчера не было куска хлеба, а сегодня стол ломится от еды.

– Может, она сделала это всего-то один раз, – постарался я утешить Тома. – Представь, ей нечем заплатить за квартиру, и тут на пороге возникает фотограф и предлагает ей работу. Одна фотосессия, приличные деньги.

Том покачал головой, и по его мрачному лицу тут же стало понятно, что я принимаю желаемое за действительное. Хоть и не зная всех фактов, Том не сомневался, что скверная история не началась этой фотосессией и ею не закончилась. Аврора танцевала топлес в «Саду земных наслаждений», стрип-баре в Квинсе, куда Том привез пьяных бизнесменов в день своего тридцатилетия, снялась в десятке с лишним порнофильмов и шесть или семь раз фотографировалась ню для различных журналов. Ее карьера в секс-бизнесе длилась добрых полтора года и, с учетом хороших денежек, продолжалась бы и дальше, если бы не случай, произошедший с ней спустя два с лишним месяца после того, как Том наткнулся на ее фотографии в «Полуночной сини».

– Надеюсь, никакого криминала, – поспешил заметить я.

– Еще какой, – отозвался Том, и на глаза у него навернулись слезы. – На съемочной площадке она подверглась групповому изнасилованию, в котором участвовали режиссер, оператор и половина съемочной группы.

– О господи.

– Натан, ты себе не представляешь, что́ они с ней сделали. Она оказалась в больнице с сильным кровотечением.

– Я бы убил этих ублюдков.

– Я тоже. По крайней мере засадил за решетку. Но она отказалась подавать на них в суд. Ее единственным желанием было поскорей убраться из Нью-Йорка. Тут-то я всё и узнал. Рори написала мне на английское отделение, и, поняв, в какую передрягу она попала, я тут же ей позвонил и сказал, чтобы она с Люси приезжала ко мне в Мичиган. Рори хорошая. Ты это знаешь. Я это знаю. Все, кто хоть немного с ней знаком, это знают. В ней нет червоточины. Малость необузданная, да, упрямая, да, но абсолютно невинная и доверчивая, без грана цинизма. В каком-то смысле то, что работа в порноиндустрии ее не смущала, говорит в ее пользу. Ей это казалось забавным. Хороша забава, да? Не понимать, что в этой сфере полно скользких типов и откровенных подонков!

Таким образом Аврора и трехлетняя Люси перебрались на Средний Запад и воцарились на верхнем этаже дома, где Том снимал квартиру. В последнее время Рори неплохо зарабатывала, но почти все деньги уходили на жилье, одежду и постоянную няню для девочки, так что приехала она практически ни с чем. Стипендия аспиранта позволяла Тому сводить концы с концами, но не более того, поэтому он еще подрабатывал в университетской библиотеке. Сначала они думали попросить в долг у отца, жившего в Калифорнии, но отказались от этой мысли. Как и от помощи отчима в Нью-Джерси. Будучи подростком, Рори успела почудить, и обращаться к человеку, откровенно презиравшему свою приемную дочь, ей не хотелось. Она еще не знала, а Том никогда ей этого не говорил, но Филипп Зорн в душе считал Рори виновной в смерти матери. После всего, что та от нее претерпела, единственной радостью для Джун стала маленькая внучка, которую нежданно-негаданно бросили на ее попечение. Но потом девочку так же неожиданно у нее забрали, и это, по мнению Зорна, его жену убило. Возможно, это излишне сентиментальная интерпретация событий, но доля правды в ней есть. Скажу прямо, когда мы хоронили Джун, эта мысль возникла и в моей голове.

Вместо того чтобы просить подачки, Рори устроилась официанткой в самый дорогой французский ресторан. Она сразу обаяла владельца своей улыбкой, хорошенькой мордашкой и длинными ногами, а при ее способности все быстро схватывать она за два-три дня освоила новую профессию. Конечно, после нью-йоркской знойной жизни градус сильно понизился, но, с другой стороны, развлечений на свою голову она теперь и не искала. Отрезвленная и напуганная, преследуемая воспоминаниями о насилии, которому ее подвергли, Аврора жаждала одного: тихой, спокойной передышки, редкой возможности восстановить силы. По словам Тома, было всё – и ночные кошмары, и внезапные истерики со слезами, и затяжные периоды угрюмого молчания. Впрочем, эти несколько месяцев он вспоминал и как счастливое время, отмеченное подлинной близостью и взаимной привязанностью. Его сестренка снова была рядом, и он испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение: он – старший брат, ее друг и покровитель, ее наставник и опора.

Постепенно обретая прежний пыл и живость, Аврора заговорила о том, чтобы все-таки получить школьный диплом и пойти в колледж. Том поддержал ее в этом устремлении и обещал помочь с наиболее трудными предметами. Начать сначала никогда не поздно, не уставал он повторять. Увы. Проходили недели, а Рори все откладывала и откладывала, и стало понятно, что ее сердце не лежит к учебе. В свободное от работы время она начала захаживать в местный клуб и петь в «свободный микрофон» в сопровождении трех музыкантов, с которыми ранее познакомилась в своем ресторане (они пришли поесть, она их обслуживала), а потом эта четверка решила объединить свои усилия. Так возникла группа «Отважный новый мир». Когда Том первый раз услышал их программу, он понял, что на образовании сестры можно поставить крест. У Рори всегда был приятный голос, а после того как она просмолила легкие сотнями пачек сигарет, в нем появилось новое качество: что-то глубокое, горловое, чувственное, щемящий надрыв исповедальности, заставлявший людей застывать на месте. Том был и рад за нее, и встревожен. Спустя месяц она уже жила с бас-гитаристом и в любой момент могла подхватить маленькую Люси и двинуть с ансамблем в какой-нибудь большой город, Чикаго или Нью-Йорк, Лос-Анджелес или Сан-Франциско, куда угодно, только бы подальше от Энн Арбора, штат Мичиган. Может, Аврора и заблуждалась на свой счет, но она видела себя звездой, и полную радость и ощущение самореализации могли ей дать только сотни устремленных на нее глаз. Понимая это, Том предпринял жалкую, скорее формальную попытку отговорить сестру от опрометчивого шага. Порнофильмы вчера, блюзы сегодня, а что завтра? Он молил бога, чтобы бас-гитарист, тоже, кстати, Том, оказался умнее, чем он выглядел.

Когда неотвратимый час пробил, «Отважный новый мир» вместе со своим маленьким талисманом погрузился в старенький «Плимут»-фургон с восьмидесятитысячным пробегом и взял курс на Беркли, Калифорния. В следующий раз Рори напомнила о себе лишь через семь месяцев: среди ночи его разбудил телефонный звонок, и хрипловатый голос как ни в чем не бывало пропел в трубку «Happy Birthday».

И снова провал. Аврора исчезла так же загадочно и с концами, как перед своим внезапным появлением в Мичигане, и этого Том понять не мог, хоть убей. Разве он не доказал ей свою преданность? Разве он не был человеком, на которого она могла положиться в любых обстоятельствах? Обида сменилась возмущением, возмущение горечью, а за год с лихвой, на который растянулось глухое молчание, горечь успела трансформироваться в глубокую озабоченность, можно даже сказать, в убежденность, что с ней случилось нечто ужасное. Осенью девяносто седьмого он окончательно бросил свою докторскую. Накануне отъезда из Энн Арбора он собрал все свои записи, все черновики своего научного краха в тринадцати главах и сжег все это, страницу за страницей, в бочке для нефтепродуктов во дворе. После того как гигантский костер прогорел, сокурсник отвез Тома на станцию, и через час автобус уже мчал его в Нью-Йорк. Вскоре, как мы знаем, он уже работал таксистом, а через полтора месяца в его квартирке вдруг раздался звонок. Это была Аврора. Никакой истерики или депрессии, никаких криков о помощи – просто захотела его увидеть.

Они встретились за ланчем на следующий день, и первые минут двадцать Том не мог отвести от нее глаз. В свои двадцать шесть она была по-прежнему хорошенькой, таких поискать, но при этом она полностью поменяла свой имидж. Перед ним сидела другая Аврора, и Том никак не мог решить, какая ему больше нравится, прежняя или эта. Прежде у нее были длинные роскошные волосы, она не жалела косметики, носила крупную бижутерию и кольца на всех пальцах, одеваться же предпочитала с выдумкой, экстравагантно: зеленые кожаные сапоги и китайские туфельки, мотоциклетные кожанки и шелковые юбчонки, кружевные перчатки и немыслимые шарфы – стиль отчасти панковый, отчасти гламурный, наилучшим образом выражавший ее бунтарский «да пошли вы все знаете куда» дух. А тут в ресторан вошла чопорная леди. Короткая стрижка, никакого макияжа, если не считать слегка подкрашенных губ, и безукоризненная консервативность в одежде: синяя плиссированная юбка, белый кашемировый свитер, невзрачные коричневые туфли на каблучке. Ни серег, ни бус и лишь одно кольцо на безымянном пальце правой руки. Том не решился спросить насчет вытатуированного на плече орла – уж не свела ли она эту большую пеструю птицу, при всей болезненности процедуры, чтобы полностью очиститься от собственного прошлого?

Безусловно, она была рада его видеть, но чувствовалось, что ни о чем, кроме сегодняшнего дня, ей говорить не хочется. Никаких извинений за свое затянувшееся молчание. Все перипетии после Энн Арбора уложились в несколько фраз. Группа «Отважный новый мир» просуществовала меньше года, потом она пела с другими музыкантами, в ее жизни было много мужчин и еще больше наркотиков. В какой-то момент она оставила Люси с лесбийской парочкой в Окленде и обратилась в клинику, где за полгода ее избавили от наркозависимости. Вся сага уложилась в две минуты, и пока несколько обескураженный Том собирался уточнить какие-то детали, Аврора уже начала рассказывать про некоего Дэвида Майнора, лидера в группе психотерапии, который на момент присоединения к ней Рори, прошедшей курс детоксикации, благополучно сумел «соскочить». Выходило, что он и он один ее спас, а без него она бы погибла. Больше того, он стал единственным мужчиной в ее жизни, который а) не считал ее дурочкой и б) не думал о сексе двадцать четыре часа в сутки. Иными словами, ему и только ему нужна была она, а не ее тело. Исключая, разумеется, Тома, но, кажется, закон запрещает жениться родным братьям и сестрам, и поэтому она выйдет замуж за Дэвида, а не за Тома. Они, кстати, уже вместе живут в Филадельфии, у его матери, и активно ищут работу. Тем временем Люси ходит в хорошую школу, и Дэвид после свадьбы собирается ее удочерить. Почему, собственно, Рори и махнула в Нью-Йорк. За благословением старшего брата. Было бы, конечно, совсем замечательно, если бы он приехал на свадебную церемонию и официально отдал ее жениху. А? Ну разумеется, закивал Том, для меня это большая честь, но как же наш отец, разве не ему положено вести дочь под венец? Может, и так, согласилась Аврора, только ему до нас дела нет, его интересуют только новая жена и новые дети, к тому же он такой скупердяй, что скорее удавится, чем полетит в Филадельфию. Нет, резюмировала Аврора, это будет Том. Том и никто больше.

Он попросил ее рассказать о Дэвиде Майноре немного подробнее, однако в ответ услышал одни общие места, из чего следовало, что о своем будущем муже она толком ничего не знала. Дэвид любит ее, уважает ее, он к ней добр и все такое прочее. Составить после этого четкий портрет было решительно невозможно. Вдруг Аврора понизила голос и буквально прошептала:

– Он очень религиозный.

– Религиозный? – переспросил Том, стараясь не выдать своей тревоги. – В каком смысле?

– В христианском. Иисус и все такое.

– Он что же, принадлежит к определенному крылу или он заново родившийся фундаменталист?

– По-моему, он заново родился.

– А ты, Рори? Сама-то ты веришь во все это?

– Я стараюсь, но у меня пока плохо получается. Дэвид говорит, надо проявить терпение, и тогда в один прекрасный день глаза у меня откроются, и я узрю свет.

– Но ты наполовину еврейка. По законам Израиля, стопроцентная еврейка.

– Знаю. По матери.

– И?

– Дэвид говорит, что это неважно. Иисус тоже был еврей, но это не помешало ему быть сыном божиим.

– Дэвид много чего говорит, как я погляжу. То, что ты коротко постриглась и перешла на другой стиль в одежде, тоже его идея?

– Он никогда не заставляет меня что-то делать. Я сама захотела.

– С его подачи.

– Женщине приличествует скромность. Дэвид говорит, что это повышает мою самооценку.

– Дэвид говорит.

– Томми, не надо, прошу тебя. Я вижу, ты этого не одобряешь, но я впервые нашла свое маленькое женское счастье, и не допущу, чтобы оно от меня уплыло. Если Дэвиду по душе такой стиль, ради бога. Раньше я одевалась как уличная шлюха. Так даже лучше. Я чувствую себя безопаснее, увереннее. После всех моих выходок надо радоваться, что я еще жива.

Том пошел на попятный, сменил тон, и они расстались лучшими друзьями, с заверениями никогда больше не терять друг друга из виду. Тому показалось, что на этот раз Аврора была искренна, но дата свадьбы приближалась, а он так и не получил от нее приглашения – ни письма, ни звонка, ничего. Когда он набрал номер телефона, который она за ланчем нацарапала для него на бумажной салфетке, механический голос ответил, что этого номера больше не существует. Тогда он попробовал разыскать ее через местную телефонистку, но все три Дэвида Майнора, с которыми ему удалось переговорить, не знали никакой Авроры Вуд. Том, всегда придававший большое значение форме, во всем винил себя. Его негативная реакция на религиозные воззрения будущего родственника задели чувства Рори, она могла рассказать жениху про своего брата-атеиста в Нью-Йорке, и тот, вероятно, запретил ей приглашать богохульника на свадьбу. Судя по ее описанию, похоже: властный фанатик, диктующий всем, как жить, отвратительный святоша.

– И после этого – от нее никаких вестей? – спросил я.

– Никаких. После того ланча прошло три года, а я до сих пор понятия не имею, где она.

– А номер, который она тебе дала? Думаешь, он был настоящий?

– У Рори есть недостатки, но ложь не входит в их число.

– Если они переехали, ты мог ее найти через его мать.

– Я пытался, ничего не получилось.

– Странно.

– Ничего странного. А если она не Майнор? Мужья умирают. Люди разводятся. Может, она снова вышла замуж и взяла фамилию второго мужа.

– Я тебе сочувствую, Том.

– Не стоит. Если бы Рори захотела позвонить, то позвонила бы. На том и стою. Конечно, скучаю по ней, но разве от меня что-нибудь зависит!

– А твой отец? Когда ты его видел в последний раз?

– Года два назад. Он прилетел в Нью-Йорк собирать материал для статьи и пригласил меня на ужин.

– Ну и?

– Ты же его знаешь. С ним не просто.

– А Зорны? С ними ты поддерживаешь отношения?

– Редко. Филип каждый год зовет меня в Нью-Джерси на День благодарения. Честно говоря, пока мама была жива, я его не слишком жаловал, но со временем я стал лучше к нему относиться. Он очень тяжело переживал ее смерть, я понял, как сильно он ее любил, и как-то сразу оттаял. Теперь у нас ровные, уважительные отношения. То же самое с его дочерью. Памела всегда производила на меня впечатление сноба, для которого важно, какой ты окончил колледж и сколько денег зарабатываешь, однако с годами она, кажется, поумнела. Сейчас ей тридцать пять – не то тридцать шесть, она живет в Вермонте с мужем-адвокатом и двумя детьми. Если хочешь, можем в этот раз вместе поехать к ним на День благодарения. Они наверняка будут рады тебя увидеть.

– Посмотрим. Вообще-то с меня хватит тебя и Рэйчел. Еще один, притом бывший родственник – это уже, пожалуй, перебор.

– А кстати, как поживает моя кузина Рэйчел?

– Ты наступил на больную мозоль, мой мальчик. С ней самой, я полагаю, все в порядке. Хорошая работа, хороший муж, хорошая квартира. Но пару месяцев назад мы с ней сильно поцапались, и царапины еще не зажили. Пока она со мной не разговаривает.

– Я тебе сочувствую, Натан.

– Не стоит. Уж позволь, я буду тебе сочувствовать.