Текст книги "Последняя тайна Храма"

– Помнишь, чем мы занимались в тот день в Джебель эль-Силсилле, – прошептала она ему на ухо. – Когда ты упал в лужу и стал мыть штаны?

Вместо ответа он бережно взял ее на руки и отнес в спальню, оставив Умм Култумм петь свою грустную песню в опустевшем холле.

Иерусалим

«Их двое, хотя может быть, что и больше. Они подходят сзади и берут меня за руки, один из них держит мою голову так, чтобы я не увидела их лица. Ведут они себя достаточно мягко и вежливо, однако по тому, как они толкают меня в машину и набрасывают одеяло на голову, становится ясно – сопротивления они не потерпят.

Мы едем часа два или дольше – через несколько минут после того, как машина тронулась, я перестала ориентироваться во времени и пространстве. Сначала мы круто поднимаемся вверх, затем снова вниз; похоже, мы движемся на юго-восток от Иерусалима, в направлении Иерихона и долины Мертвого моря. Однако вполне вероятно, что они просто крутятся вокруг города, чтобы сбить меня с толку и убедиться, что их не преследуют.

Через полчаса машина останавливается, и третий пассажир садится на переднее кресло. Я чувствую запах сигаретного дыма. Наверное, это Фарид, хотя я могу ошибаться.

Странно, но мне совершенно не страшно. За то время, что я живу в этом регионе, не раз возникали ситуации, когда инстинкт подсказывал, что вот-вот может произойти что-то недоброе. Сейчас такого ощущения нет. Они не собираются причинить мне вред, у них какая-то другая цель.

Последние двадцать минут едем по тряской дороге, затем оказываемся то ли в деревне, то ли в городке – а может быть, в лагере беженцев. Слышатся голоса и время от времени музыка. Здесь машина сходит с шоссе и начинает петлять, очевидно, двигаясь по узким проездам и улочкам.

Наконец тормозим, мотор глохнет, и меня ведут внутрь здания, не давая снять одеяло с головы. Проходим несколько проемов вверх, заходим в комнату; меня сажают на деревянное кресло. Единственное, что я успеваю разглядеть из-под краев одеяла, – сине-белый плитчатый пол. Мне тут же натягивают на голову нечто вроде плавательных очков с заклеенными изолентой стеклами. Сзади меня кто-то стоит, судя по дыханию – женщина. Изнутри дома слышны голоса. По-моему, говорят на египетском диалекте арабского, немного отличающемся от палестинского варианта; однако я настолько дезориентирована, что могу ошибаться.

Я не слышала, как он вошел и сел. Только легкий запах одеколона «Манио» – такого же, какой использовал один мой приятель, – свидетельствует о его появлении. Я его не вижу, но он представляется мне высоким, стройным и самодостаточным мужчиной. Женщина подходит ко мне из-за спины и сует блокнот и ручку в мои руки. Наступает долгая пауза, в течение которой я слышу его мягкое дыхание и чувствую на себе его взгляд.

– Начинайте интервью, – говорит он наконец медленно и сдержанно. По голосу я не могу сказать ничего определенного ни о его возрасте, ни о происхождении. – У вас тридцать минут.

– А кто именно со мной разговаривает?

– Мое настоящее имя я не хочу оглашать. Оно вам все равно ничего не скажет. Лучше называйте меня боевым именем.

– А именно?

Слышится легкое возбужденное выдыхание воздуха, как будто мужчина смеется.

– Обращайтесь ко мне аль-Мулатхам. У вас двадцать девять с половиной минут».

Лайла зевнула и, отложив журнал, прошла в свою крохотную кухоньку. Было полтретьего ночи, и, кроме приглушенного храпа Фатхи, доносившегося из недр дома, ничто не нарушало безмолвной тишины. Она сделала себе крепкий кофе и вернулась в комнату, прихлебывая из чашки.

На двоих с Нухой они распили две бутылки вина и несколько рюмок бренди в придачу. Дома Лайла приняла холодный душ, чтобы прочистить голову после посиделок, залпом выпила несколько стаканов воды и достала из мусорного ведра таинственное письмо, которое она получила несколькими часами ранее. Лайла перечитала первую пару строк, написанных от руки кроваво-красными чернилами:

«Уважаемая госпожа аль-Мадани!

Вам пишет давний поклонник Вашего незаурядного журналистского мастерства. С увлечением прочитав немалое число Ваших статей, я решил направить Вам следующее предложение.

Некоторое время назад Вы брали интервью у человека по прозвищу аль-Мулатхам…»

Она бросила короткий взгляд на прилагавшуюся к письму ксерокопию и пошла к шкафу, где хранились все ее опубликованные материалы, чтобы отыскать интервью, которое упомянул автор письма. Оно вышло в журнале «Обсервер» под названием «Завеса поднята. Эксклюзивное интервью с самым опасным человеком на Ближнем Востоке». Лайла взяла номер с собой в гостиную и начала читать.

«Его называют новым Саладином[30]30
  Саладин (Салах адДин) (1138–1193) – египетский султан, прославившийся победами над крестоносцами. В 1187 г. отвоевал у крестоносцев Иерусалим.


[Закрыть] и воплощением дьявола, говоря, что после него ХАМАС и «Исламский джихад» кажутся ближайшими друзьями Израиля. С тех пор как три года назад в Нетании «аль-Икван аль-Филистинион» («Палестинское братство») организовало первую атаку террористов-смертников, в результате которой погибло пять человек, на его счету уже свыше 400 жизней, причем большинство жертв – мирное население. Если другие палестинские экстремисты хотя бы изредка вступают в переговоры и периодически прекращают насилие, аль-Мулатхам (его имя в переводе значит «завуалированный» или «скрытый») действует с неослабевающей жестокостью.

Его цель очевидна – развеять и так еле теплящиеся надежды на мирное решение ближневосточного конфликта и втянуть израильтян и палестинцев в полномасштабную войну.

Как показывают опросы, после каждого теракта израильтяне все дальше склоняются на сторону крайне правых политиков, таких как Барух Хар-Зион. Жестокие и подчас произвольные акции возмездия Израиля приводят, в свою очередь, к росту популярности экстремистских группировок типа «Палестинского братства». Умеренный политик Са’эб Марсуди, посвятивший большую часть жизни – за исключением пяти лет тюрьмы, которые он получил за контрабанду оружия в Газе, – активной деятельности в палестинском национальном движении, просматривает подспудную связь между агрессией террористов и карательными мерами израильского правительства: «По-моему, это порочный круг. Экстремисты обеих сторон фактически подстрекают друг друга. Аль-Мулатхам убивает пятерых израильтян, израильтяне отвечают десятью убитыми палестинцами, аль-Мулатхам убивает еще пятнадцать человек, и так до бесконечности. Мы тонем в море крови».

Отличительной особенностью «Братства» является не только систематичность и свирепость терактов, но и абсолютная неуловимость. Несмотря на усилия служб безопасности Израиля и десятка других стран, включая и Палестинскую автономию, до сих пор фактически ничего неизвестно ни о самой террористической организации, ни о ее главе. Полным мраком окутаны самые главные вопросы – где находится «гнездо» «Братства», кто в него входит, как ищут «мучеников», кто его финансирует. За все время активности группировки спецслужбам не только не удалось поймать ни одного ее члена, но даже завербовать надежных информаторов. Невиданный в истории палестинского экстремизма уровень секретности, который поддерживает «Братство», побудил многих специалистов к предположению, что за приписываемыми этой группировке терактами стоит хорошо налаженная государственная спецслужба. В числе возможных спонсоров назывались Иран, Ливия, Сирия, а также «Аль-Каида».

«Обычные палестинские группировки не бывают настолько организованными, – отмечает один израильский эксперт по вопросам безопасности, пожелавший остаться неизвестным. – К ним всегда можно «подвести» своего человека или найти информатора. Здесь все намного сложнее. Я думаю, тут налицо внешний фактор».

Даже если отбросить домыслы, справедливо одно – никому так и не удалось выйти на след аль-Мулатхама. И вот я сижу перед ним, перед самой зловещей личностью на Ближнем Востоке, новым Саладином, воплощением дьявола. Он очень любезен и предлагает мне чай и печенье».

С улицы раздался шум от хлопнувшей крышки мусорного бака. Лайла протерла глаза, встала с дивана и подошла к окну. Двое мужчин грузили свежеиспеченный хлеб в багажник микроавтобуса. Вдалеке за ними, у дверей управления внутренних дел Израиля, уже собиралась очередь из палестинцев, отчаявшихся получить продление вида на жительство. Чуть позади них, при входе в Садовую гробницу, стоял побитый «БМВ» с желтыми израильскими номерами. В машине на водительском месте с трудом можно было разглядеть неподвижную фигуру. Этот автомобиль, или очень на него похожий, Лайла замечала здесь уже несколько раз. Хотя скорее всего это «шинбетовцы» следят за приходившими сюда палестинцами, Лайла не могла отделаться от мысли, что на самом деле наблюдают за ее квартирой. Взглянув еще раз на улицу, она снова легла на диван и продолжила читать статью.

Лайла пробежалась глазами по интервью, в котором аль-Мулатхам всячески оправдывал агрессию против Израиля и клялся продолжать теракты до тех пор, «пока земля Палестины не покраснеет от крови израильских детей». Но пожалуй, самыми леденящими были последние абзацы статьи – каждый раз, как Лайла читала их, мурашки бежали по коже.

«Так же внезапно, как и началось, интервью заканчивается. Мы говорим еще около минуты, затем меня заставляют встать со стула и, не снимая очков, ведут вниз. На выходе из дома я вновь слышу его голос:

– Многие будут считать, что это интервью – выдумка. Прошу вас, мисс аль-Мадани, чтобы снять все сомнения, сообщите израильским службам безопасности, что сегодня ровно в девять ноль пять вечера один из моих бойцов принесет себя в жертву во имя свободы Палестины. Желаю вам благополучно добраться домой.

Спустя два часа меня оставляют на дороге немного южнее Вифлеема. Я сообщаю израильским властям обо всем, что произошло. Той же ночью, в указанное время, на площади Хагар в Западном Иерусалиме взрывается бомба, от которой восемь человек погибают и девяносто три получают увечья. Нагляднее любого интервью демонстрирует нигилизм человека по прозвищу аль-Мулатхам тот факт, что убитые и раненые при взрыве люди пришли на митинг в защиту мира, устроенный организацией «Гуш Шалом».

«Он причинил моему народу не меньше зла, чем основание Государства Израиль, – сказал как-то Са’эб Марсуди. – Раньше нас считали жертвами; теперь, благодаря ему, – убийцами».

Подозреваю, аль-Мулатхам расценил бы это заявление как комплимент».

Лайла отложила статью и еще раз, нахмурив брови, перечитала странное письмо. В нем, безусловно, была заключена какая-то энергетика… Впрочем, сегодня она была слишком измотана. Оставив журнал и письмо лежать на рабочем столе, Лайла повалилась в кровать и заснула практически в ту секунду, как ее голова коснулась подушки. Но и во сне загадочные инициалы ГР не покидали разум журналистки, отражаясь в глубинах сознания подобно далеким раскатам грома.

Египет, Синайский полуостров, вблизи египетско-израильской границы

Это было не иначе как чудо: повсюду свет, там, где никогда света не было. Обставленный дом посреди пустыни. И главное, столько людей! Прожив здесь семьдесят лет, старый пастух не мог вспомнить ничего подобного. Настоящее чудо.

Год назад в поисках отбившейся от стада козы он ходил по мелким извилистым канавам, тянущимся по границе с Израилем. Наступила ночь, и он уже собирался ни с чем вернуться домой, когда, взойдя на засыпанный гравием холм, заметил слабый свет в заброшенном пограничном посту. В этой глухой бесплодной части пустыни десятилетиями не появлялось ни души, кроме редких бедуинов, таких, как он сам. И вдруг – свет и передвигающиеся в его лучах фигуры живых людей.

Забыв о потерявшейся козе, пастух подкрался к невысокому каменному сооружению и, встав на цыпочки, заглянул в окно. Внутри, при теплом свечении керосиновой лампы, на незнакомом ему языке разговаривали два человека: у одного в уголке рта торчала сигара, по правой щеке проходил длинный рубец, а на голове сидела маленькая белая шапочка, точь-в-точь такая, какую носят йехудеи[31]31
  Йехудеи – евреи (араб.).


[Закрыть]; другой был моложе и красивее, с густыми черными волосами и черно-белой куфией на плечах. Они согнулись над раскладным походным столиком, водя пальцами по развернутой на нем карте. Справа от них у стены располагались два удобных кресла, а на другом столе виднелись термос и несколько бутербродов на блюдце.

Старик простоял так несколько минут, затем, испугавшись, что его заметят, спрятался за большой камень и, закутавшись в хлопчатый платок, стал поджидать, что произойдет дальше. Спустя некоторое время он услышал громкую ругань, после чего молодой человек вышел из здания и помочился рядом со стеной.

Пастух простоял так всю ночь, прислушиваясь и приглядываясь к тому, что делали мужчины в заброшенном блокпосте. Незадолго перед рассветом, в самое промозглое время суток, свет погас и таинственные пришельцы покинули дом, испарившись в ночной мгле. Пастух досчитал до пятидесяти и последовал за ними, огибая раскиданные тут и там валуны, пока не увидел за выступом скалы, как большой вертолет вздымается в воздух. Провисев несколько секунд в густом облаке пыли, геликоптер устремился на восток, разрезая сереющую от первых лучей солнца даль.

С тех пор загадочные пришельцы регулярно наведывались в Богом забытый край: иногда раз или дважды в неделю, иногда раз в несколько месяцев. Прибывали они всегда в одно и то же время – посреди ночи, а улетали с первым проблеском дня, словно боясь солнечного света. Старик рассказал об этом другим бедуинам, однако они лишь подняли его на смех, сказав, что мозг его расплавился от жары и ему привиделся мираж. Впрочем, в глубине души он даже был рад, что ему не поверили. Только он стал свидетелем невиданных доселе событий.

– Однажды ты станешь участником великих дел, которые перевернут мир, – сказала ему как-то давным-давно, в глубоком детстве, бабушка, еще до того, как пришли йехудеи и началась война.

Сидя на корточках за скалой, всматриваясь в загадочное мерцание светильника и прислушиваясь к мужским голосам, старый пастух не сомневался, что она имела в виду именно эти моменты. Он был счастлив, что жизнь чудом связала его с чем-то более значимым, чем выпас костлявых коз в пустыне.

Часть вторая
Неделю спустя

Иерусалим

Они идут вместе впереди процессии, взявшись за руки, а в свободной руке держа по зажженной свечке. Народу очень много, и столь же много свечек, прыгающих мириадами огоньков посреди ночного города. Ее длинные каштановые волосы стянуты в пучок, под легким весенним платьем проступают контуры стройного юного тела. Он выше и шире ее, с грубым шершавым лицом, словно вытесанным из дерева; шагает вслед за ней, как медведь за газелью. Не отрывая взгляда от ее грациозной фигуры, он то и дело покачивает головой, сомневаясь, уж не мираж ли это. Она словно читает его мысли и смеется: «Это мне повезло, Ари-Яри. Скоро я стану самой счастливой женой на свете!»

На площади процессия останавливается, и люди выстраиваются перед наскоро сделанной сценой, где под стягом с изображением символа мира выступают ораторы. Они держатся за руки, слушают, хлопая и крича что-то одобряющее, и все время смотрят друг на друга глазами, полными любви и надежды.

Через некоторое время он уходит, сказав, что хочет купить какого-нибудь питья. На самом деле он бежит в цветочную лавку, открытую допоздна, где покупает белую лилию – ее любимый цветок. Счастливый от мысли, что сейчас преподнесет ей сюрприз, он торопится назад и, не дойдя до площади, слышит взрыв. Сначала он не может разобрать, где произошел теракт, но вот впереди виден дым, и ему все ясно. Он ускоряет шаг, затем начинает бежать, а через несколько секунд уже мчится к сцене.

На площади валяются десятки тел и оторванных конечностей, люди кричат от боли и ужаса. Стоя по щиколотку в крови, он, спотыкаясь, мечется вокруг, с замиранием сердца выкрикивая ее имя, еще больше боясь. Она лежит под покореженным кипарисом, почти нагая. Подле – ее оторванные ноги.

– Любимая моя, – шепчет он дрожащими губами, беря ее окровавленное тело на руки. – Моя любимая прекрасная Галя.

Ему удается поднять ее руку и перекинуть себе за шею, а затем наклонить голову к ее лицу. Она целует его и говорит на ухо, так тихо, что только он может услышать эти последние слова, которые останутся с ним навсегда. И, откинув назад голову, умирает у него на руках.

Обезумев от налетевшего внезапно чувства полной потерянности и беспросветного одиночества, он глядит на ее изорванное тело, сжимая в руке лилию с побагровевшими лепестками. Воздух дрожит от воя сирен выныривающих из ночного хаоса машин.

– Арие!

Повсюду вопль сирен.

– Арие!

Ослепительные вспышки мигалок, крики, топот.

– Бен-Рой, ты что там делаешь, идиот?!

Арие Бен-Рой вздрогнул, ударившись головой о стекло машины и разлив остатки водки из фляжки на джинсы. Вокруг неистово ревели сирены, а в наушниках кто-то вопил надрывающимся голосом:

– Давай же, твою мать, вылезай!

Секунду он приходил в себя, стараясь быстрее вернуться из прошлого в суровое настоящее. Протрезвев, Арие распахнул «бардачок», схватил пистолет и, озираясь, выбрался на улицу, где, пронзительно визжа шинами на повороте, пытался улизнуть от преследования черный «мерседес».

Засаду готовили больше месяца, даже приблизительно не зная даты – информатор только намекнул, что товар доставят ночью в район Львиных ворот. Прикидываясь бродягами, мусорщиками, туристами, любовниками, полицейские терпеливо караулили по ночам, как охотники, поджидающие жертву. Три ночи подряд сидел Бен-Рой в припаркованной на дороге к воротам машине, кося под арабского таксиста и прихлебывая спиртное из фляжки. И вот, когда жертва была готова прыгнуть в капкан, он заснул.

– Проклятие! – костерил себя Бен-Рой, взбираясь вверх по холму вслед за мечущейся в агонии машиной, запертой со всех сторон полицейскими автомобилями со сверкающими огнями. Он сбросил с головы куфию и рванулся что было сил вперед.

– Стреляй по шинам! – хрипло скомандовал голос в наушниках.

Бен-Рой уперся локтями в колени и навел пистолет. Руки дрожали от водки, и, пока он смог совладать с ними, прозвучали три выстрела – один со стены над воротами и два – со стороны кладбища, где прятался наряд полицейских. «Мерседес» беспомощно ударился передом о стену. Спустя мгновение из дверей машины высунулись трое палестинцев, поднимая вверх руки.

– Удрубу ааль ард! Сакро айюнк! [32]32
  На землю! Глаза не открывать! (араб.)


[Закрыть] – приказал по-арабски голос в громкоговорителе.

Вылезшие из машины люди послушно опустились сначала на колени, а затем на живот. Из кустов выскочили десятка два полицейских и, скрутив арабам руки за спиной и нацепив наручники, стали их обыскивать.

– Отлично, мы их взяли, – зашипело в наушниках. – Молодцы, ребята.

Отдышавшись, Бен-Рой сунул пистолет в кобуру и побрел к подстреленному «мерседесу», теребя пальцами миниатюрную серебряную менору, висевшую на шее.

– Спасибо, что не ушел, – бросил ему жилистый мужчина, державший мертвой хваткой одного из задержанных.

– Связь ни к черту, – проворчал Бен-Рой, вытаскивая наушник. – Ничего не слышно.

– Да, да, – сказал жилистый, окинув его скептическим взглядом.

Бен-Рой посмотрел вслед напарнику, уводящему задержанного палестинца к полицейскому микроавтобусу. Он хотел было пойти за ним, но затем, не желая мешать, остался стоять один, растерянный, без дела, среди суетящихся полицейских. Его грызла неуверенность в собственных действиях, в необходимости присутствия здесь. Впрочем, по большому счету скоро Арие стало на это наплевать. Он хорошо знал подобное стыдливое чувство никчемности и ненужности. В первый раз так было в школе, когда он намочил штаны и его при всех заставили выйти из класса. Он говорил себе тогда, что лучше бы не родиться, чем жить такой жизнью, чувствуя себя лишним на земле. То же самое он говорил себе и в ту ночь, стоя с лилией в руках над ее телом.

Бен-Рой сел в машину и, бросив на прощание растерянный взгляд на копошащихся вокруг «мерседеса» людей, завел мотор и поехал вниз по склону холма, свернув на Офельскую дорогу. По левую сторону от него уходил вниз колодец Кедроновой долины, тенистой и заросшей деревьями; справа, за огибавшей дорогу трехметровой насыпью, устремлялся вверх холм с мусульманским кладбищем, за которым виднелись купающиеся в лучах прожекторов стены Старого города. Арие надавил на педаль газа и переключил коробку передач на третью скорость. Проехав метров сто, он снова сбавил обороты и, удерживая руль одной рукой, потянулся за фляжкой. Несмотря на то что большая часть ее содержимого растеклась по брюкам и кабине, на самом донышке еще поблескивали капли жидкости, которые, разумеется, нельзя было оставить. Он еще сбросил скорость и вылил в себя остаток водки, кривясь от жгучего привкуса.

– Ненавидишь меня, ты, жалкая тварь, – пробормотал Арие злобно.

Убедившись, что из вертикально склоненной надо ртом фляжки больше ничего не капает, он кинул ее на заднее сиденье и выжал до предела газ, резко крутанув при этом руль, чтобы выровнять траекторию чуть было не заехавшей на встречную полосу машины. В ответ на его истеричные маневры встречный грузовик начал бешено сигналить.

– Урод! – огрызнулся Бен-Рой, нажав в отместку на свой гудок. – Все вы уроды!

Грузовик, сверкая габаритами, исчез так же быстро, как и появился. В тот же момент с примыкавшей к дороге насыпи сорвалось нечто, показавшееся Бен-Рою поначалу зверьком. Притормозив, он взглянул в зеркало заднего вида и проехал еще метров пятьдесят, прежде чем опознал в скорчившейся фигурке человека. Затуманенная алкоголем и разрозненными мыслями голова соображала чертовски медленно, и Бен-Рой потратил не меньше полминуты, чтобы догадаться, что держащийся за ушибленную при прыжке ногу человек – скорее всего скрывающийся от полиции наркоделец.

– Эй, на связи! Здесь еще один, бежит к Кедрону, – прокричал Бен-Рой в микрофон и, не услышав в ответ ничего, кроме треска, добавил: – Повторяю: еще один уходит в сторону Кедрона. Требую подмогу.

Наушник потрещал несколько секунд, пока сиплый голос не дал подтверждения запроса. Бен-Рой положил наушник с микрофоном в карман, вытащил пистолет и выпрыгнул из машины. К тому времени палестинец, поняв, что его обнаружили, пересек проезжую часть и рванулся по узкой тропинке в Кедронскую долину. Полицейский побежал вдогонку, еле-еле проскочив между набитым баклажанами грузовиком и двумя такси. Еще год назад, пришпоренный порцией адреналина, Бен-Рой мчался бы вперед, как ягуар. Сейчас, потолстевший и одрябший, неуклюже перебирая ногами, он лишь проклинал себя как безумный и с каждым метром все больше задыхался.

Оказавшись на тропинке, он увидал вдалеке хромающую фигурку палестинца. Между ними было не меньше сорока метров. Будь он в хорошей форме, Бен-Рой вмиг нагнал бы травмированного наркодилера, но сейчас полицейский сам выбивался из сил. Для стрельбы же было слишком далеко. Оставалось лишь стараться не упустить беглеца среди раскинувшихся по склону Масличной горы древних гробниц.

Впереди вспыхнули синие огни, и беглец, блокированный с этого направления, перелез через стену и попытался замести следы, плутая в нижней части долины. Заметив его справа под собой, Бен-Рой прыгнул на крутой, поросший травой склон и понесся навстречу. Беглец ринулся влево, цепляясь за каменистый спуск рядом с пирамидальной гробницей Захарии и взбираясь все выше. Полицейский продолжил преследование, стараясь найти опору в рыхлой песчаной почве, жестоко карябая руки о булыжники и колючки. На полпути силы окончательно покинули Бен-Роя, и он, будто машина с опустевшим баком, замер, беспомощно наблюдая, как палестинец скрывается на верху холма.

– Черт! – прорычал Арие. – Черт, черт, черт!

Задыхаясь в чудовищном приступе удушья, он попытался проползти несколько метров на четвереньках, однако вскоре рухнул навзничь под сросшимися стволами акаций.

– Ха-ха, Бен-Рой! – раздался над ним в ту же минуту презрительный хохот. – Ей-богу, моя бабка и та бегает быстрее!

Открыв глаза, Арие увидел над собой жилистого следователя, с которым говорил несколько минут назад. С ним были еще четверо полицейских в форме, двое из них держали за руки беглого палестинца. Жилистый детектив протянул ему руку, но Бен-Рой лишь гневно отмахнулся:

– Да пошел ты, Фельдман!

Он с усилием приподнялся и сделал шаг в сторону ускользнувшего от него палестинца. Парень оказался моложе, чем он думал. Его левый глаз начал раздуваться и чернеть, губа была рассечена. Фельдман кивнул полицейским, и они крепче стиснули локти арестованного.

– Ну что, врежь ему, как ты умеешь, – подмигнул детектив Бен-Рою. – Мы ничего не видели.

Бен-Рой посмотрел на Фельдмана, затем на палестинца. О, как же он любил мочить их! Показывать этим ублюдкам, кто они такие на самом деле. Ничтожные твари. Он сделал еще полшага вперед, сжимая кулаки, и тут тихий голос прозвучал у него в ушах и перед глазами предстал мимолетный образ прекрасной сероглазой женщины. Доля секунды – и голос пропал, образ растворился.

Бен-Рой остановился, взглянул на палестинца и, тяжело дыша, побрел вниз по склону, теребя менору на шее.

– Бедный Арие, – со вздохом сказал ему вслед Фельдман. – Совсем рехнулся.