Текст книги "Герой туманной долины"

Глава 4

Герда появилась совершенно внезапно.

Она вошла в офис в полдень, перекинув светлые волосы на одно плечо, слегка поправила лиловый берет и опустила руку в карман таких же лиловых вельветовых брюк.

На мгновение все взгляды обратились к ней, шумиха в офисе редакции смолкла, но все почти тут же вернулось на круги своя – сотрудники издательства отвернулись к мониторам, скользя взглядами по текстам и щелкая мышками. Только Шеннон продолжал смотреть на нее, отвлекаясь на желтую дымку, окружающую ее силуэт.

– Привет! Я Делла Хармон, из театра, – тихо проговорила Герда администратору при входе. Она улыбнулась и склонила голову набок, поправив лямку сумки на плече. – Мой руководитель звонил вам в начале недели по поводу обзорной статьи новых декораций.

«Делла Хармон, из театра!» – кричал рой голосов внутри, пока Шеннон тряс головой, пытаясь прогнать наваждение. Он протер глаза и вновь взглянул на то место, где должна была стоять Герда, в полной уверенности, что девушка испарилась.

– Да, вы есть в списке. Сотрудник, который будет заниматься вашим вопросом, только что вернулся из отпуска, мы не успели передать ему запрос, поэтому… – Администратор махнула рукой в сторону широкого стола под окном. – Объясните ему ситуацию еще раз. Его зовут Шеннон Паркс.

Герда обернулась, вглядываясь в него, а глаза юноши тем временем расширились от ужаса.

«Нет, только не сейчас!»

Судьба посмеялась над ним вновь, и Шеннону казалось, что, будь она человеком, сейчас бы встала перед ним, сложив руки на груди, склонила голову набок и самодовольно скривила лицо, проговорив что-то вроде «Ты же сам просил спасти тебя накануне, так чем ты недоволен, парень?».

– Шеннон Паркс, хорошо, – кивнула Герда.

Она снова улыбнулась. Кажется, она улыбалась всегда.

А он смотрел, как девушка неуверенной поступью приближается к его столу, озираясь по сторонам, обводя заинтересованным взглядом кирпичную кладку стен, выкрашенные в черный трубы под потолком и столы из темного дерева.

Он наблюдал, как Герда идет к нему и как переливается ее яркая желто-оранжевая аура, которую он выхватил взглядом еще полгода назад, продираясь через поток людей к любимой кофейне Реверипорта – в ней почти всегда было пусто, и бармен точно знал, какой латте любит Шеннон.

В тот день она шла ему навстречу, покачивая головой в такт льющейся из наушников музыке, тихо подпевая, не замечая окружающих заинтересованных взглядов. Тогда ее ауру цвета охры оттеняла изумрудная блузка и бежевые брюки, вельветовые, конечно, такие же, как и сумка на плече. Ее образ отпечатался в сознании, решил, что ему там самое место, и никак не хотел убираться прочь, снова и снова возрождая в памяти то оранжевое чистое свечение, которое Шеннон за годы встретил впервые.

На Герду словно кто-то поставил метку. Метку человека, которого парень, способный видеть чужие мечты, обязан был узнать, которому должен был раскрыться, у которого мог попросить помощи.

Девушка помахала ему, подойдя к столу, и опустилась на стул напротив, положив сумку на колени.

– Шеннон Паркс?

Тот в растерянности оглядел заваленный бумагами стол и постарался как можно незаметнее поправить очки на переносице и смахнуть упавшую на глаза кудрявую челку.

– Да, добрый день, – хрипло отозвался он, заставив себя заглянуть в серые глаза Герды, ничем не примечательные, кроме пляшущих там ярких заинтересованных огоньков.

– Меня зовут Делла Хармон, я, кхм… – она на мгновение замялась, хмыкнув и коротко усмехнувшись, – представитель Драматического театра Реверипорта. Мой руководитель связывалась с вашим издательством по поводу написания обзорной статьи новых декораций для предстоящей постановки. Мы планируем поставить ее ближе к концу года, так что…

– Угу, – промычал Шеннон. Взгляд девушки пробежал по лежащим на его столе стопкам журналов.

– У вас завал? – напрямую спросила она и тут же виновато поморщилась. – Извините, просто… Нам вас рекомендовали, а Челси такая, – девушка многозначительно повела бровями, – будет выбирать тщательно, пока глаза не выпадут. Но, знаете, стоит у нее поучиться – она вообще никогда не ошибется!

– Кто такая Челси?

– Ой, – Герда рассмеялась, – Челси Оллфорд, директор театра и по совместительству его главный режиссер и ведущий художественный руководитель. Вообще, театр в ее собственности, но… – она резко замолкла, – я много болтаю, прошу прощения.

Герда-Делла виновато улыбнулась и поправила лиловый берет. Волнение, кольцами опутавшее Шеннона, постепенно растворялось.

– Я попрошу у секретаря направленный вами запрос, ознакомлюсь с ним, и… – Он сделал задумчивый вид, стараясь не замечать, как сильно потеют ладони. – Думаю, можно назначить встречу для согласования основных деталей статьи. Ведь проект ведете вы, не Челси?

– Боюсь, у Челси нет на это времени, – улыбнулась девушка. – Я, можно сказать, – она вскинула подбородок, словно пыталась рассмотреть ответ на потолке, – вроде как ее правая рука.

– Тогда в следующую нашу встречу… – Шеннон запнулся на полуслове и кашлянул, сделав вид, что прочищает горло. С трудом верилось, что новая встреча может состояться. – …и расскажете, на чем хотите сделать акцент в статье.

– Могу сейчас, – резво перебила его Герда-Делла. – На правду. Акцент на правду.

Губы Шеннона против воли растянулись в легкой улыбке, сердце застучало быстрее, чем следовало, когда ручка, которую он крутил, выскользнула из пальцев.

– Журналистика и правда – вещи редко совместимые, – тихо проговорил он, глядя на озадаченную девушку исподлобья, поднимая ручку осторожно и делая вид, что совсем не взволнован. – А еще важно уточнять, о какой правде вы говорите – о «правде факта» или «правде жизни», потому что между ними часто пролегает огромная пропасть. Я действительно видел то, о чем написал, и слышал то, что процитировал, или я, к примеру, лишь претендую на то, что ваши декорации именно такие, какими описал их? Разве я могу быть уверенным в правильности своих слов?

«Не умничай! – кричал внутренний голос. – Выглядишь как настоящий идиот!»

– Вы меня запутали, – смущенно проговорила Герда-Делла, несколько раз медленно моргнув.

– Я тоже много болтаю, – еще тише добавил Шеннон, не поднимая глаз. Ему хотелось добавить «когда все вокруг слишком быстро меняется или когда волнуюсь так сильно, как сейчас», но в последнюю секунду сдержался. Сердце вновь ускорило темп. – Моя задача – рассказать историю, а те, кто прочитают ее, будут решать сами, верить моим словам или нет. Если вы согласны…

– Мы согласны, мистер Паркс, – просияла девушка. – Это то, что нам нужно: чистое искусство и огонь, история, которую увидят люди сначала на страницах вашего журнала, а после и на сцене.

– Просто Шеннон, пожалуйста, – отозвался парень, собирая силы в кулак и поднимая взгляд. Герда-Делла улыбалась, блеск в ее глазах усилился – словно в них отражались все когда-либо увиденные ею звезды. Оранжевое сияние вокруг ее силуэта не дремало – оно расползлось в стороны так, словно пыталось поглотить весь офис.

Шеннон трясущейся рукой положил перед девушкой ручку и протянул визитку – лишь имя, несколько цифр и логотип издательства – и листок бумаги.

– Здесь мой рабочий номер, – махнул он в сторону карточки. – Можете звонить по любым интересующим вопросам. И напишите, пожалуйста, свой телефон – вдруг при изучении темы у меня появятся вопросы.

Герда-Делла схватилась за ручку.

– Вы не похожи на остальных журналистов, с которыми я общалась, – щебетала она, выводя цифры. – Знаете, вы… – она остановилась и вновь запрокинула голову, подбирая нужное слово, – более творческий, что ли. Словно журналистика для вас не тяжелое бремя, а возможность посмотреть на людей через какую-то особую призму и передать свое виденье миру.

Она протянула Шеннону ручку и листок с номером, а встретив его недоуменный взор, смутилась.

– Я ваши статьи читала, – с легкой улыбкой произнесла она. – Очень захватывающие, даже поэтичные. Вы, случайно, не поэт? Или, может, прозаик?

– Был когда-то, – сдавленно отозвался Шеннон заставляя себя улыбнуться в ответ так, словно шутит и нисколько вопросом не взволнован. – Я позвоню, когда ознакомлюсь с запросом, – добавил он, завершая разговор.

Герда-Делла поняла намек, стремительно вскочила со стула, ловким движением накинула ремешок сумки на плечо, отбросив назад волосы, и протянула поднявшемуся вслед за ней Шеннону руку на прощание.

Дыхание стало прерывистым и стальные кольца вновь стиснули горло. Он знал – его зрачки расширились от ужаса в момент, когда девушка протянула ему ладонь, надеясь на рукопожатие. Он часто заморгал, пытаясь придумать отговорку, но Герда-Делла сделала все за него, отрывисто пожав плечами и натянуто улыбнувшись напоследок.

– Все прозаики немного того, – вдруг сипло кинул Шеннон вдогонку начавшей удаляться девушке словно бы в свое оправдание. Та замерла и обернулась, уголки ее губ поползли вверх.

– Я так и думала, – проговорила она, кивая. – Есть в этом что-то…

– Поэтичное? – усмехнулся парень.

– Сумбурная мысль, но мне она почему-то понравилась, – снисходительно откликнулась девушка, напоследок махнув рукой.

Через минуту аура цвета охры скрылась из виду, увлекая свою обладательницу прочь из офиса, где журналист, на которого она надеялась, повел себя как настоящий идиот.

Шеннон упал в рабочее кресло, сполз пониже и спрятал лицо в ладонях.

– Ты дурак, Паркс, – зло прошипел он себе. – Сказочный дурак!

Застрявший в горле ком растворился в легком ознобе, сотрясшем тело. Сердце продолжало отплясывать дьявольский танец в клетке из ребер, пока его хозяин думал, что жизнь впервые преподнесла ему стоящий подарок. Подарок, который не принять, упустить или потерять было бы настоящим свинством.

* * *

Он заставил себя замедлить шаг, еще чуть-чуть – и сорвется с места, а прогулка превратится в очередную попытку убежать от мыслей.

Однажды он уже убегал от мыслей и из дома, пока Катарин спала, прощался со спящим Камероном, заглядывая в темные окна его комнаты: он не собирался возвращаться обратно и думал, что дорога вперед – совсем не важно куда – заглушит боль и беснующиеся в сознании думы. Шеннон не думал, что вернется через трое суток, разревется, уткнувшись носом в плечо тети, которая поймет, погладит его по спине и напоит горячим чаем с молоком, прежде чем шутливо отвесить подзатыльник и отправить в кровать.

Точно так же однажды в полночь он покупал билеты на ближайший рейс в Стамбул, намереваясь спрятаться среди тесных улочек и возвратить городу всю причиненную за много лет боль.

Шеннону казалось, что в городе, где на него опустилось проклятье, все обязательно должно закончиться в итоге, но Стамбул его боль отверг так же, как отвергали другие.

Все, кроме Камерона, который поднимал его с пола и поил ледяным пивом в три часа ночи. Все, кроме Лейлы Эллингтон и Кайла, которые звали его на вечерний чай и устраивали мозговой штурм, помогая вытащить на поверхность ответы, спрятанные в глубине его сознания. Все, кроме Катарин, с которой мысленно говорил до сих пор, понимая, что та не отзовется.

Шеннон шел быстро, тянул тлеющую сигарету, которая не хотела догорать, стряхивал под ноги пепел, вслушиваясь в крутящуюся на повторе песню в наушниках, слова которой давно перестал понимать. Смятая, кажущаяся бесконечной пачка сигарет и зажигалка, колесиком которой он играл, пытаясь задушить тревогу, – только они и тишина были его постоянными ночными спутниками, прячущимися в карманах днем.

Он не мог избавиться от этой привычки так же, как не мог перестать летать по городу, когда темнота прибирала людей к рукам и дарила им сны.

Шеннон одернул себя, сбавил темп и пошел размеренно, вспоминая образ Герды-Деллы, словно прибитый гвоздями к черепу изнутри. Ему казалось, что кто-то наверху, попивающий пунш в небесных покоях, поиздевался над ним: подарил ему маленькое чудо – ту самую Герду-Деллу – которое в одночасье стало еще большим проклятьем.

Он уже рассказывал о своей «болезни», и не раз. Камерон его не понял, Катарин высмеяла, а мать… Она просто не поверила, чем опустошила его окончательно. Станет ли девушка с желто-оранжевой аурой исключением? Вряд ли.

И вновь, по привычке обращаясь к Катарин, он говорил сам с собой, поглядывая на темно-синее полотно неба над головой и зная, что тетя, которая, несмотря ни на что, поняла бы его, уже никогда его не услышит.

«Я снова на перепутье. И знаешь, так же как в день, когда сбежал, чувствую себя сухой, раскаленной пустыней. Во мне больше ничего не найти, песок и только. Тот самый, в котором утонули грезы девятилетнего мальчика, что верил, будто мечтать хорошо.

Я продолжаю лишь думать, как найти выход, не пытаясь этот самый выход искать. Я стал героем собственного романа, героем, который ждет помощи, но, скорее всего, никогда не отважится ее попросить.

Кажется, мне тут комфортно. Комфортно в этих зыбучих песках, которые поглотили чувства.

Почему я превратился в того, в кого превращаться никогда не хотел, Катарин?..»

Никто не ответил так же, как и всегда, но Шеннон и не ждал ответа – он лишь надеялся, что его слова дойдут до той, с кем ему наконец удалось поговорить днем в шумном офисе.

Его жажда спасения приобрела лик худшей версии его самого – поникшего юнца, который молчаливо наблюдал за жизнью, оценивающе вглядывался в лица снующих мимо людей и ждал, что кто-то откликнется на его мольбу, которую он никогда не произнесет.

Он хотел сойти со своего пьедестала, убежав туда, где чужие прикосновения до него не дотянутся, и в то же время жаждал остаться там, все еще надеясь отыскать человека, который поведает правду о спущенном на него предназначении.

– И что мы будем делать, если предназначения нет? – спросил Шеннон себя вслух, грустно усмехаясь. – Что мы будем делать, если это все – чужие мечты, жуткие видения, кошмары, от которых не спится – просто так?

Внутренние парадоксы-мысли монотонно шумели в глубине черепной коробки, пока Шеннон консультировал клиентов перед написанием новой статьи, пока болтал с Лейлой по телефону, слушая заливистый лай Шона на фоне, или бездумно пил свой латте в полупустом кафе. И все это время, где бы он ни был, Шеннон занимал самый дальний столик и вжимался в стену – подальше от случайных прикосновений проходящих мимо посетителей.

Все это было похоже на пучину, на вязкое болото – тягостная стабильность засасывала Шеннона. А сил хоть что-нибудь вокруг себя изменить он не находил.

Шеннон ускорил шаг вновь, потряхивая головой, на лету закидывая в ближайшую урну прогоревший до фильтра окурок.

Закрытый, погруженный во мрак книжный магазин, мимо которого он чуть не пролетел, заставил его остановиться. Парень замер, всматриваясь в обложки разложенных на ближних полках новинок, на которые падали отблески слабой, тусклой витринной подсветки, включенной даже в такой поздний час. Он вгляделся в недра темного магазина, пробежался взором по еле различимым корешкам книг, расставленных на таких же еле различимых полках, и поджал губы.

Не стоило ему останавливаться здесь, не стоило бередить старую рану.

Шеннон резко сорвался с места, шагая быстрее, чем следовало бы, и уже не спрашивая себя, что гонит его по улице.

Он все обещал себе, что однажды его книга будет стоять здесь, на подсвеченной стеклянной витрине, заставляя прохожих остановиться перед пестрой обложкой с интригующим названием… Но на деле сесть за работу так и не решился – годы текли стремительно, а он не продвинулся ни на шаг. Его персонажи больше не обрастали подробностями, замирали смазанными образами на недописанных страницах, задавая немой вопрос, кто они такие на самом деле. А потом с упреком глядели на Шеннона, прячась в строчках.

«Вы – моя надежда», – отвечал он им, не веря самому себе.

Смятые, как черновики, обрывки мыслей возвышались горкой в спрятанной в сознании урне – их уже невозможно было расправить, невозможно было переписать.

Шеннон дернулся и замер, почувствовав, как резко закололо под ребрами. Поток мыслей оборвался, умные часы на руке завибрировали, предлагая сменить программу тренировки на «бег», пока его дрожащие от напряжения пальцы сжимали бок. На нем под футболкой прятался наколотый годы назад черный глаз, который огибал полумесяц с расходящимися в стороны блеклыми сполохами.

Мастер, которому Шеннон предложил эскиз, тогда задумчиво взглянул на него и выдал нечто очень остроумное про символизм, а закончив работу, усмехнулся и подмигнул, сказав, что теперь парень видит истину. В ответ Шеннон лишь удрученно промолчал.

Он стоял посреди темной улицы, согнувшись, опершись ладонями о колени и пытаясь отдышаться. Под закрытыми веками нарисовалась картинка, которую Шеннон упорно пытался прогнать: пришедший из театра почти неделю назад запрос Челси Оллфорд о написании обзорной статьи декораций. Именно его вложили юноше в руку утром и именно этот сложенный вдвое маленький листок теперь занимал все мысли.

Шеннон выпустил воздух через сложенные трубочкой губы и разогнулся.

– Да к черту! – воскликнул он, разворачиваясь на пятках и устремляясь обратно, больше не наворачивая круги по району в попытке растянуть мгновение одиночества.

Листок с запросом Челси Оллфорд, сейчас покоящийся на его кухонном столе, будь он человеком, вероятно похлопал бы ему и широко улыбнулся.

Пришла пора браться за работу.

Камерон был прав – Шеннон заблудился в сумрачном лесу, погряз в его смоге и стал главным героем туманной долины, из которой теперь принял решение выбраться.

Желто-оранжевая аура стала видением, мелькая в окнах домов, прячась за деревьями, следуя за каждым его шагом, и напоминала о мысли, которая не могла полностью оформиться: в той девушке была истина о его проклятье, в ней был ключ к свободе и покою.

Он хотел, чтобы обладательница яркого желтого свечения его спасла.

Сейчас единственной дорогой к ней была обзорная статья театральных декораций, и Шеннон знал: чем скорее он примется за нее, тем скорее станет ближе к девушке.

– Кажется, я иду к тебе, Герда, – прошептал он в ночи, спеша сесть за работу.

Глава 5

В момент, когда девушка подняла трубку после трех коротких гудков, в дом Шеннона ввалился Камерон, на ходу что-то бормоча и подгибая штанину испачканного краской старого джинсового комбинезона.

– Алло? – Мягкий голос зазвучал с той стороны невидимого провода, обрывая Камерона, который открыл рот, чтобы поздороваться. Его глаза округлились, уголки губ поползли вверх.

– Делла Хармон? – хрипло уточнил Шеннон, прячась от настойчивого взора друга, который тут же подошел ближе, пытаясь расслышать как можно больше.

– Мне не показалось? – горячо зашептал Камерон почти в самую трубку. – Это что, девчонка?

Шеннон оттолкнул его, выпутываясь из цепких пальцев, которые хватали его за футболку, игнорируя липнущее к нему пурпурное свечение, исходящее от силуэта друга. Голова привычно закружилась, но чужая мечта сегодня не стала так уж сильно давить на него своим весом.

– Да-да, верно, – щебетала девушка. – Это вы, мистер Паркс?

– Просто Шеннон, пожалуйста, – поправил он, морщась и усмехаясь одновременно. – Я ознакомился с запросом. Мне стоит обсудить с вами больше деталей. Я понял, что мне не хватает материала. Вернее, хватает, но… – он замолчал, зло посмотрев на крутящегося вокруг Камерона, – но для нужной вам правдивой статьи изложенного Челси Оллфорд будет недостаточно.

– О, вы хотите, чтобы я организовала встречу с Челси? – с нотками разочарования уточнила Герда-Делла.

Шеннон тяжело сглотнул.

– Нет, я хочу, чтобы вы организовали нашу с вами встречу, – поправил он, надеясь, что его слова не прозвучат неоднозначно.

Молчание Герды-Деллы затянулось. Камерон присел на край стола, ногой отбивая ритм и выжидающе глядя на друга.

– Завтра будет репетиция в театре, – коротко отозвалась она наконец. – В полдень я должна закончить.

– Я подойду, – так же лаконично ответил Шеннон, улыбаясь носкам своих ботинок.

– Спасибо, что согласились, мистер Паркс. – Голос Герды-Деллы потеплел, и парню показалось, что он вновь увидел ее улыбку. – Для меня, честно говоря, ваш ответ куда важнее, чем для Челси.

– Вы предвзяты?

– Это театр, – звонко рассмеялась девушка. – Я всегда буду предвзята.

Она попрощалась быстрым «до встречи», Шеннон сбросил звонок и поджал губы, зная, что его довольное выражение лица Камерон истолкует на свой манер.

– Человек живет страстями… – пафосно пропел тот, подтвердив догадку друга, который с плохо наигранным раздражением сложил руки на груди.

Камерон же только расхохотался, схватил из вазы яблоко и кинул Шеннону, который, поймав его, зажал в поднятой руке.

– Свидание?

– Деловая встреча, – парировал юноша, бросая яблоко другу. Камерон схватил его и недоверчиво прищурился.

– Все мы так говорим.

Яблоко полетело обратно к Шеннону, тот вновь его перехватил.

– Не суди по себе.

Старая детская игра, которая не забылась и сейчас.

– Когда вернешься, расскажешь мне, как прошло, понял?

– И не подумаю, – отмахнулся Шеннон, возвращаясь к столу и собирая с него бумаги. – Чего нагрянул?

– Чтобы стать твоей совестью. Ты помнишь, что обещал написать статью о моей мазне?

– Не напишу, пока не перестанешь называть ее мазней, – покачал он головой. – У тебя краска на щеке.

– Мазня не заслуживает называться искусством, дорогой мой, – невесело рассмеялся Камерон, кончиками пальцев выуживая из кармана потертого комбинезона электронную сигарету, такую же ярко-желтую, как уже забрызганная разноцветными каплями футболка.

– Эй, – Шеннон отложил бумаги и развернулся к другу, который выпускал клубы дыма, игнорируя его недовольный взгляд, – если бы ты и вправду считал свои картины мазней, то давно перестал бы рисовать и не просил меня рассказать о них людям.

– Так же, как ты однажды перестал писать? – Камерон вскинул светлую бровь, не подавая вида, что смутился, когда Шеннон еле заметно вздрогнул. – Когда мы были совсем зелеными, ты обещал, что я стану твоим литературным агентом, – продолжал он с наигранной обидой, пытаясь сгладить угол, на который сам же натолкнул Шеннона – прозаика, в один день переставшего писать.

– Вспомни обложку.

– Обложка была хороша, да… – мечтательно протянул Камерон. – Вот бы еще одну нарисовать.

– Я выбил тебе место в недельном выпуске, – похолодевшим тоном проговорил Шеннон. – Показал твои картины девчонкам из отдела, им понравились. Говорят, чувствуется стремление к воскрешению значимости женской проблематики.

– Ты показал мою мазню девицам, которые возомнили себя феминистками, потому что почитали на досуге «Рассказ служанки»?

– Во-первых, они не феминистки. Во-вторых, ты сам-то его читал? – Шеннон скривился и отвернулся, вернувшись к бумагам.

– Сериал смотрел, – отмахнулся Камерон. – Суть ведь одна!

– Парень! – от негодования всплеснул руками Шеннон. – Недельный выпуск!

– Да понял я, понял! Спасибо. Нет, правда спасибо, – уже мягче отозвался Камерон в ответ на тихое хмыканье друга. – Если не подаю виду, не значит, что для меня это не важно.

Шеннон не ответил, зная, что эта рыжеволосая бестия с пурпурной аурой – присущей властной и импульсивной мечте – уйдет через минуту, когда дешевый мобильник в его кармане начнет сотрясаться от будильника, возвещая об окончании перерыва. Тогда его хозяин вернется к залитому маслом холсту.

Шеннон солгал. Картины Камерона не произвели фурор, а место на семнадцатой странице, до которой редко кто добирался, он вымаливал почти полтора месяца, уверяя, что журналу стоит больше внимания уделять искусству и самоопределению, к которому то подталкивает. Он солгал, потому что считал себя хорошим другом и верил: однажды они с этим заляпанным краской парнем смогут найти тех, кто взглянет на их «мазню» как на нечто, что отзывается в сердце и метко бьет в самую душу.

Запрос Челси Оллфорд дрожал в трясущихся руках Шеннона, пока он мысленно просил у Камерона прощения – с его статьей придется подождать, потому что впервые в жизни окруживший его туман разбивали ярко-оранжевые лучи, исходившие от девушки, которая носила вельвет и звонко смеялась.

Он улыбнулся. Завтра в полдень.

* * *

Шеннон опустился в обитое бордовым велюром кресло, откидываясь на показавшуюся слишком прямой спинку. Он пришел раньше, чем нужно, ступил в полутьму зала, где стал единственным зрителем, и поднялся наверх, туда, где тень скроет его наполнившийся надеждой взгляд, – его не покидали искорки нелепого детского волнения.

Актер, сжимавший в руках меч, читал отрывок текста, уверенной поступью расхаживая по сцене, то возводя руки к небу, то обращаясь к пустому зрительному залу, изредка срываясь на воодушевляющий крик, сменяющийся хриплым, тихим шепотом, от которого по коже бежали мурашки.

Шеннон улыбнулся и подался вперед. Актер читал «Улисса» Теннисона, но вовсе не так, как читают в поэтических кружках – так, как можно читать только на сцене, только в мелькающей за спиной алой мантии. Такая же алая аура его мечты – аура страсти и полярностей, жаркой любви и внутреннего опаляющего огня – огибала волевой подбородок и проникала наружу через поры кожи.

– Пожалуйста, Гай, давай еще раз. Мне не хватает, я не верю, – всплеснула руками девушка, выскочившая на сцену из тени закулисья. – Постарайся не играть – проживать. Больше настоящего духа! Позволь ему тебя вести! Хотя кто я такая, чтобы тебя судить, – словно бы опомнилась она.

– Нет проблем, мисс Хармон, – засмеялся актер, прокрутив в руке меч, откинув с лица длинную темную прямую челку. – Еще раз – так еще раз.

Шеннон улыбнулся шире.

Повязанный на ее шее шелковый шарф – того же цвета, что и вельветовые брюки, – развевался, когда девушка бегала между декорациями, поправляя их; когда вскидывала руку с поднятым вверх большим пальцем и ободряюще улыбалась актеру в алом плаще; когда ныряла за театральный занавес, стискивая в пальцах блокнот, по страницам которого вела ручкой.

– Я знаю, ты отмечаешь правки, Герда-Делла, – прошептал Шеннон, наблюдая, как скрывается за кулисами желто-оранжевое свечение.

Он вдруг спросил того, спрятавшегося глубоко внутри парня, почему чувствует себя таким окрыленным сейчас, сидя в темном зале, а пришедший в голову ответ смутил и напугал, сдавив ребра.

Начавшее подниматься волнение заглушил тот самый актер, что спрятал меч в кожаные ножны на поясе и вдруг заговорил совсем иначе, по-настоящему, живо.

Шеннон сел на край сиденья, всматриваясь в озаренное силой и верой лицо.

 
Быть может, пропасть моря нас проглотит,
Быть может, к Островам дойдем Счастливым,
Увидим там великого Ахилла,
Которого мы знали. Многих нет,
Но многие доныне пребывают.
И нет в нас прежней силы давних дней,
Что колебала над землей и небо,
Но мы есть мы. Закал сердец бесстрашных,
Ослабленных и временем, и роком,
Но сильных неослабленною волей
Искать, найти, дерзать, не уступать![3]3
   Альфред Теннисон «Улисс».


[Закрыть]
 

Герда-Делла выскочила из-за занавеса, вышедшая вслед за ней группа актеров ободряюще захлопала.

– Да! Это оно! – рассмеялась девушка, откидывая волосы с лица.

– Чуть меньше пыла? – спросил Гай, отстегивая алый плащ.

– В прошлый раз немного переиграл, – кивнула Делла. – Справился отлично! Горжусь!

Актер довольно покачал головой и поманил за собой наблюдающих из-за кулис коллег.

– Перерыв заслужил?

– Иди уже, нетерпеливый!

«Искать, найти, дерзать, не уступать!» – повторил Шеннон мысленно, наблюдая за Гердой-Деллой, которая тем временем позвала на сцену хрупкую девушку. «Искать» и «найти» ему уже удалось, дело оставалось за малым.

Он дернулся, придя в себя, и сел глубже в кресло, когда краем глаза заметил чей-то силуэт справа. Пришлось поспешно обернуться.

– Не дай бог я ошиблась, но мне кажется, что вы очарованы совсем не «Улиссом», а ею, – разрушая его скупую идиллию, проговорила женщина, окруженная бледной мерцающей аурой. Она подошла совсем неслышно и одним своим образом поселила догадки о том, кем является.

– Почему вы так решили? – приняв оборону, спросил Шеннон, но тут же смягчился, быстро сдаваясь. С ней бой вести было бесполезно – расколет быстро. – Вернее, как вы догадались?

В коротко стриженных черных волосах в свете прожектора, под который женщина на мгновение попала, блеснула седина. Красный бейдж на ее груди наклонился вперед, когда она решила опуститься на соседнее место, и Шеннон пробежался взглядом по имени, оказавшемуся совсем близко к его носу.

– Я живу театром, мистер Паркс, – уголками губ улыбнулась Челси Оллфорд, не поворачивая головы. – Я научилась различать невидимые блики в глазах людей.

Она закинула ногу на ногу, положила руки на подлокотники слишком просторного для небольшого театра кресла и, прищурившись, всмотрелась в происходящее на сцене, звуки которой вдруг оградил невидимый барьер.

Шеннон чувствовал исходивший от ее сине-серого свечения, оттенявшего яркие голубые глаза, холод – тот лизал его кожу, обволакивал запястья.

Он читал об этой женщине в Сети, найдя тексты, внимательно всматривался в строчки, которые годы назад писали его коллеги, но не думал, что с ледяной проницательностью придется столкнуться так скоро.

Рассказывающие о Челси Оллфорд не советовали ей лгать, просили от нее не прятаться – она обладала редкой способностью извлекать на поверхность все, что от нее пытались скрыть.

– Вы хотели поговорить о статье? – предположил Шеннон, стараясь не разглядывать бледную ауру, в которой изредка мелькали прожилки лазури.

– Я хотела помолчать о Делле Хармон, – многозначительно заметила Челси, чуть дернув плечом, словно сказанное было очевидным. – Если вы не против.

Шеннон кивнул и обернулся к стоящей на краю сцены девушке. Герда-Делла остановила дочитавшую свой отрывок актрису и активно жестикулировала, указывая на корабельный штурвал за ее спиной.

– Странно, да? – Челси выгнула бровь, не отрывая взгляда от Деллы. – Сейчас она помощник режиссера, чуть позже шепнет что-нибудь интересное художнику-постановщику, а потом в бок толкнет художника по костюмам и расскажет, что взбрело ей в голову. И ведь каждую ее идею вся творческая группа примет с ликованием. Не знаю, почему позволяю ей что-то решать. – Челси еле заметно усмехнулась. – Но знаю, что театр и все его «жители» приняли ее с распростертыми объятиями.

Шеннону показалось, что Делла Хармон была ее единственной слабостью.

– Она кажется очень легкой, – внезапно для самого себя вслух проговорил парень, всматриваясь в играющие оранжевые сполохи, которые задевали лицо стоящей рядом с Гердой-Деллой девушки, передавая той ее запал.

– Она легка, – медленно кивнула Челси, прищурившись. – Согласны ли вы, что за каждой легкой душой прячется своя трагичная история?

– Она не стала исключением? – с сожалением спросил Шеннон женщину, которая так и не повернула к нему головы.