Текст книги "Золотой песок"

Глава 27

По заключению экспертов смерть Астаховой Зои Анатольевны наступила в результате отравления большой дозой барбитала натрия в сочетании с алкоголем. Никакой записки покойная не оставила, но для прибывшей по вызову соседей «скорой» факт суицида был очевиден. Подтвердила это и оперативная группа, прибывшая вслед за врачами.

Никаких следов борьбы или присутствия в квартире другого человека. Никаких отпечатков, кроме тех, что принадлежали хозяйке и соседке, которая обнаружила труп.

Покойная лежала на тахте, в халате. Рядом на журнальном столике стояла пустая баночка из-под барбитала натрия, бутылка, на дне которой осталось немного водки, пепельница с окурками.

– Я стала беспокоиться потому, что на кухне вторые сутки горел свет. Только на кухне, нигде больше, – рассказала соседка. – И даже днем он горел. Зоя Анатольевна очень аккуратный человек, она не забывает гасить свет. Это во-первых. Во-вторых, я знаю, что она живет совершенно одна, а в последний раз, когда мы с ней встретились в подъезде, она выглядела очень плохо. Сказала, что приболела немного. Знаете, она ведь никогда не болела, очень следила за своим здоровьем. И никогда так плохо не выглядела. Ну, в общем, утром я решила зайти к ней. Сначала позвонила по телефону, никто не брал трубку. Вышла с собакой, смотрю – свет все горит, а на улице-то совсем светло. Я вернулась, стала опять звонить в дверь. Никто не открыл, из квартиры ни звука. Мне стало не по себе. Знаете, какое-то предчувствие, что ли. Я позвонила «03», изложила ситуацию.

«Скорая» явилась только через два часа. Но если бы они приехали сразу, все равно ничего не сумели бы сделать. Зоя Анатольевна умерла еще ночью.

* * *

– Ты допрыгался со своим частным сыском! – кричал на капитана Леонтьева подполковник Саидов. – Не видел, что ли, с кем имеешь дело? Как ты ее допрашивал? Как?

– Нормально, – пожал плечами Леонтьев, – между прочим, кремень-баба. И вообще, это была беседа, в порядке сбора оперативной информации, а вовсе не допрос.

– В том-то и дело! Если бы велся протокол или магнитофонная запись… А теперь эти суки из издательства говорят, будто именно после беседы с тобой Астахова почувствовала себя плохо. Если учесть, что уже после первой вашей встречи она на тебя нажаловалась, то картина у нас получается мерзкая.

– У нее пропал племянник. Если она нервничала, то исключительно из-за него, а не из-за меня, – мрачно заметил капитан и добавил, пробормотал, как бы размышляя вслух: – Могу спорить, ее тело сейчас в морге двадцать второй больницы, и там тоже будет преждевременная кремация по ошибке. Тем более родственников у нее никаких.

Саидов смерил его долгим неприятным взглядом из-под пышных смоляных бровей, закурил, откинулся на спинку кресла, выдержал бесконечную многозначительную паузу и наконец произнес:

– Спорить я с тобой не собираюсь. Труп в Институте судебной медицины. Вскрытие будет проводить Лукьянов Петр Евгеньевич, отличный специалист. Или уже проводит. С результатами можешь ознакомиться, только в порядке любопытства. От дела по оружию и наркотикам ты отстранен. Да, собственно, и дела никакого нет. Достаточно того, что этот твой Сливко объявлен в розыск. По подозрению в хранении задержана Кудиярова, хозяйка квартиры. Она признала, что все принадлежит ей. Доволен?

– Вполне, – кивнул капитан, – я могу идти, товарищ подполковник?

– Иди. Выговор тебе. Пока в устной форме. Иди, Андрей, и занимайся своими прямыми служебными обязанностями.

Прямо из управления капитан поехал в Институт судебной медицины. Доктор Лукьянов, высокий, плотный, в дымчатых очках, с красивой седеющей бородкой, встретил незнакомого опера довольно мрачно, попросил предъявить удостоверение.

– Заключение еще не готово. Я жду результатов гистологии и химии.

– Можно посмотреть, что есть по этому трупу?

– Пожалуйста.

Капитан сел за стол, углубился в чтение документов. В маленькой ординаторской, кроме них двоих, никого не было. Забулькал и выключился электрический чайник, доктор достал чашки и сахарницу из тумбочки.

– Кофе хотите?

– Да, спасибо.

Лукьянов поставил перед ним чашку с растворимым кофе, уселся напротив, закурил.

– Значит, никаких внешних повреждений? – тихо спросил капитан.

– Ни малейших. А вы, собственно, почему интересуетесь? Насколько мне известно, там другой округ, другая бригада.

– Астахова проходила свидетельницей по делу, с которым я работал. Теперь меня отстранили, потому что якобы она покончила с собой именно после нашей беседы.

– Вот оно что… Бывает, – равнодушно пожал плечами Лукьянов, – но только там действительно суицид. Чистый суицид, уверяю вас.

– Значит, алкоголь был в крови? – быстро спросил капитан, не поднимая глаз от документов.

– В огромном количестве, – кивнул доктор.

– Интересно… А вы знаете, что Астахова Зоя Анатольевна, до того как стать главным редактором издательства «Каскад», написала две книги о здоровом образе жизни, вообще занималась всякой нетрадиционной медициной, разработала оригинальные методики по борьбе с алкоголизмом и табакокурением.

– Действительно, интересно, – Лукьянов отхлебнул кофе, – перед смертью выглушила не меньше пол-литра водки. И курила довольно много. Хотя женщина была вполне здоровая. А можно спросить, по какому делу вы ее допрашивали? Если не секрет, конечно.

– Уже не секрет. Я разыскивал ее племянника по подозрению в незаконном хранении оружия и наркотиков.

– И всего-то? – вскинул брови доктор.

Капитан глотнул кофе, помолчал немного, закурил, потом тихо произнес:

– Вы слышали о писателе Викторе Годунове?

– Это который погиб недавно? – уточнил доктор.

– Да. Сгорел. Можно сказать, дважды. Сначала в чужой квартире, потом в крематории, по ошибке. Не было ни дополнительных экспертиз, ни вскрытия.

– Там, кажется, несчастный случай?

– Именно так, – кивнул капитан, – вот в связи с этим несчастным случаем я и разыскивал племянника Астаховой Зои Анатольевны.

– Любопытно… – тонкие длинные пальцы Лукьянова отбили быструю дробь по краю стола, – судя по документам, бригада в квартире Астаховой поработала вполне добросовестно. Суицид.

– Ну да, конечно, – кивнул капитан, – я не сомневаюсь.

Несколько минут оба молчали. Капитан продолжал внимательно читать документы, Петя Лукьянов курил, смотрел в никуда, как бы отгородившись от мира дымчатыми стеклами своих очков, и наконец спросил:

– А у вас что, действительно серьезные неприятности из-за этой Астаховой?

– Да так, ничего особенного. Отстранение от дела, которого все равно нет. Устный выговор. У меня начальник хороший человек.

– Ну что ж, рад за вас. А по Виктору Годунову вообще ведь не было никакого предварительного расследования?

– Ну, практически не было.

– Практически или теоретически? – Лукьянов снял очки. Светло-серые глаза были припухшими, усталыми. Как у большинства очкариков, взгляд казался мягким и немного растерянным.

– Хороший вопрос, – улыбнулся капитан, – я вам, пожалуй, отвечу. Да, я подозревал, что Годунова убили.

– А теперь согласились с официальной версией?

– Нет. Не согласился. Простите, Петр Евгеньевич, можно вас попросить провести ультразвуковое исследование сонной артерии Астаховой?

– Можно. – Лукьянов грустно улыбнулся. – Знаете, при отравлении снотворными веществами каких-либо характерных морфологических изменений не наблюдается. Иногда можно в желудке между складками слизистой обнаружить остатки таблеток. Но я не обнаружил. Впрочем, судя по баночке, там были желатиновые капсулы. Они растворяются довольно медленно, тем более в таком количестве. Но их нет. Химический анализ еще не готов, но вполне возможно, следов препарата там не обнаружится.

– Почему вы так думаете?

– Знаете, есть много способов убить пьяного человека. Сонная артерия – это примитив. Можно, например, усадить, сильно пригнув голову к коленям, продержать так несколько минут, потом резко встряхнуть определенным образом. В общем, вариантов масса. И все они, как правило, не оставляют никаких внешних повреждений.

– Совершенно верно, – кивнул капитан, – но это по силам только профессионалу.

– Серьезному профессионалу, – добавил доктор, – их, кажется, называют натуралистами. Они дорого стоят. Только очень богатые и влиятельные люди могут позволить себе такую роскошь для решения своих проблем.

– Петр Евгеньевич, я вам оставлю свой телефон. Будьте добры, позвоните мне, когда будут результаты химии и гистологии. Я бы сам вам позвонил, но не хочется тревожить лишний раз.

– Это домашний или служебный? – быстро спросил доктор, взглянув на блокнотный листок.

– Домашний.

* * *

Костику и Стасику совсем не понравилась идея сначала подбросить Зинулю, куда ей нужно, и только потом ехать в аэропорт.

– Вероника Сергеевна, может, ей просто дать денег на такси? – тактично зашептал Костик на ухо Нике, когда они втроем спускались в лифте.

– Деньги у меня есть, – весело сообщила ему Зинуля, которая все прекрасно слышала, – но мне приятней проехаться в вашем сером красивом «мерсе».

В ответ Костик только мрачно сверкнул на нее глазами.

Когда подошли к машине, он стал открывать багажник.

– Зачем? – спросила Ника.

– Сумку вашу положить.

– Не надо. Она маленькая.

– Как скажете. – Он вернул ей сумку, аккуратно застегнув «молнию» наружного кармана.

– Сначала на Кропоткинскую, – сказала Ника, усаживаясь вместе с Зинулей на заднее сиденье.

– Так ведь пробки какие, Вероника Сергеевна, – запротестовал Стасик, который, как всегда, сидел за рулем, – мы сейчас по центру часа два будем двигаться. На самолет опоздаем.

– Ничего. Как-нибудь, – ободрила его Ника.

– А знаешь, – задумчиво, еле слышно, произнесла Зинуля, – я действительно глупый человек. Глупый, доверчивый до неприличия. Я верю всем. Никита убедил меня, будто у него творческий кризис, будто он устал от своей квартиры и жаждет сменить обстановку. Мне бы подумать, раскинуть мозгами. О нем подумать, а не о себе. Ведь у него что-то произошло, какие-то неприятности. Может, ему помощь была нужна? Однако у меня, как всегда, собственных проблем по горло, к тому же бурный роман с музыкантом из Питера. Мне удобней было поверить, будто у него такой вот странный творческий сдвиг. Тем более у меня ведь тоже бывает, хочется удрать куда-нибудь, сменить обстановку. Конечно, Никита вряд ли сказал бы мне правду, но поинтересоваться всерьез я могла бы. Просто не хотела нагружать себя чужими трудностями. А потом этот глухонемой бомж с деньгами и анонимками. Я решила – все равно кто-то должен сообщить тебе о том, что Никита погиб, и лучше не по телефону. На это у меня ума хватило. Но больше ни на что. А ведь у глухонемого с родимым пятном действительно мог быть грим на лице. Мне бы присмотреться внимательней. Но Арбат кишит всякими странненькими, как и мой дом, и пельменная, в которой я работаю. Я к ним привыкла, к странненьким. Я живу среди них и уже ничему не удивляюсь.

– Ну хорошо, заметила бы ты грим, и что? Не полетела бы ко мне? – слабо улыбнулась Ника.

– Не знаю, все равно, наверное, полетела бы. Раз уж дали мне на это денег… Но дело не в этом. Мне нельзя было уезжать, бросать Никиту одного в моей конуре. Соседи – бомжи, пьяницы, каждый второй – псих. И свет вырубают. И еще «Вятка» эта…

– Какая «Вятка»?

– Стиральная машина. Она не заземлена, бьет током, может насмерть, если схватиться мокрой рукой, стоя на мокром полу. Наверное, так все и произошло. Дикость какая-то… Стоило прятаться от каких-то глупых проблем в моей конуре, чтобы погибнуть так нелепо. Ну правда, какие у писателя могут быть проблемы? Он ведь не бизнесмен, не новый русский, наркотики не употреблял, денег никогда ни у кого в долг не брал…

Двигались через центр действительно медленно. Пробки были страшные. И постоянно в зеркале Ника видела одну и ту же машину, темно-лиловый неприметный «жигуль». Это постоянство ей не нравилось. Ей вдруг стало казаться, что она уже где-то встречала раньше именно эту машину, она пыталась разглядеть номер, но никак не могла.

Водитель был виден довольно смутно. Ника заметила только, что он один в салоне, и на голове у него какая-то мятая темная кепочка. Пару раз Ника оборачивалась, но переднее стекло «жигуля» бликовало. Лицо водителя оставалось темным пятном.

– Я могу понять твоего Гришку, – продолжала шептать Зинуля Нике на ухо, – даже его хамский тон по телефону могу понять. Вдруг действительно это маньяк? Вдруг он напал бы на тебя во время похорон?

Очередная пробка рассосалась, уже подъезжали к Кропоткинской. Лилового «жигуленка» поблизости не было.

– Дальше куда? – обернувшись, спросил Стасик.

– Второй переулок налево, – ответила Ника, – потом во двор.

– Вероника Сергеевна, мы потом не развернемся. Придется крюк огромный делать, а там опять пробки.

– Ладно. Я сама дойду. Здесь два шага. Да, вот прямо тут остановите, я выскочу, – сказала Зинуля, – будь здорова, госпожа губернаторша. Будь здорова и счастлива. – Она поцеловала Нику, потом, чуть отстранившись, посмотрела ей в глаза и еле слышно произнесла: – Это похоже на правду. Я имею в виду маньяка. Все очень логично и достоверно…

– Простите, можно быстрее? Здесь стоять нельзя, – раздраженно проворчал Стасик.

– Не исчезай, – тихо ответила Ника. – звони мне иногда. У тебя ведь есть телефон в Синедольске, а связь у нас односторонняя.

– Хорошо, не исчезну, позвоню как-нибудь, – улыбнулась Зинуля. – А твой муж действительно молодец. Любит тебя и бережет. Сумел издалека, из Синедольска, вычислить, что тебе грозит серьезная опасность. Молодец, Гришаня. Все логично, достоверно, как ворованные строчки из черновиков твоего отца… – Она накинула на плечо лямку своего потертого рюкзачка, открыла дверь, выбежала прямо на проезжую часть.

«Мерседес» тут же тронулся. Ника оглянулась и увидела, как Зинуля быстро пересекает запруженную машинами площадь. Ей надо было пройти два десятка метров до пешеходного перехода, но она рванула, как обычно, не глядя по сторонам. «Мерседес» уже свернул в переулок, когда послышался отчаянный визг тормозов, трель свистка, вой милицейской сирены.

– Остановите! – закричала Ника. – Сию секунду остановите машину! – Она стала дрожащими руками расстегивать «молнию» куртки, нащупала баллончик в кармане. Слезы заволокли глаза радужной слепой пеленой.

Стасик резко затормозил. Но не из-за ее криков, а потому, что впереди просигналила машина ГАИ.

Плохо соображая, почти ничего не видя из-за слез, Ника выпрыгнула из машины, бросилась назад, к площади. Там было перекрыто движение. Несколько гаишников пытались навести порядок, разогнать любопытных, которые успели сбиться к кромке тротуара.

– Вот они, сволочи, на иномарках, им человека сбить что муху прихлопнуть! – кричала какая-то женщина с пакетами.

– Номер запомнил кто-нибудь? – вертел головой кавказец в спортивном костюме. – Я видел его, гада. Я отлично его разглядел. Черный «Форд», старая модель… Вот только номер…

– Не черный, темно-синий!

– И не «Форд», а «Мерседес»!

– Ну конечно! Можно подумать, я «Форд» от «мерса» не отличу! – кипятился кавказец.

– Точно, черный! Первая цифра «шесть», МК или МВ…

– Ага, найдут его теперь, как же!

– Иномарка? Вы точно видели, что это была иномарка? – спросила Ника неизвестно кого, втискиваясь в толпу.

– Да уж, конечно, не «жигуленок»! – язвительно выкрикнул кто-то в ответ. Ника продралась сквозь строй любопытных, и тут же ее схватил за локоть милиционер.

– Женщина, вы куда?

– Пропустите. Я врач!

Зинуля лежала на спине, раскинув руки. Рядом валялся рюкзачок. Ника опустилась на колени, прижала пальцы к шейной артерии. Пульса не было. Дыхание рот в рот, непрямой массаж сердца, все это Ника делала автоматически, ни о чем не думая, повинуясь многолетнему профессиональному инстинкту. Она не знала, сколько прошло времени. Кто-то принялся ей помогать, ловко, грамотно, и только чуть позже, когда приехала «скорая», она заметила, что это был громила Костик.

* * *

Виктюк дождался звонка уже в аэропорту. Сотовый в его кармане затренькал в самый неподходящий момент, именно тогда, когда он положил билет и паспорт на стойку регистрации.

– Все нормалек, – произнес в трубке низкий голос.

– Ну и славно, – улыбнулся Феликс Михайлович.

– А деньги?

– Ну мы же договорились, я вернусь через три дня, и ты все получишь.

– Надо бы пораньше.

– Ну вот, опять ты, – досадливо поморщился Виктюк. – Не беспокойся. В понедельник встречаемся где всегда…

– Бабки нужны мне раньше, – упрямо повторила трубка.

– Багаж будете сдавать? – спросила девушка за стойкой.

– Багажа нет, я налегке, – улыбнулся Виктюк девушке и произнес в трубку, вполголоса: – Ну подожди, потерпи, неужели тебе не хватит аванса на три дня?

– Аванс ты мне дал за один заказ, а их было два.

– Ну, второй не считается. Тебе это ничего не стоило, – Виктюк забрал документы и отошел от стойки, – шучу, не беспокойся, шучу. Все получишь сполна. Ради такой суммы можно потерпеть несколько дней.

– А если кинешь?

– Как тебе не стыдно? Хоть раз было такое?

– Не было, – согласилась трубка, – и не будет. Ты ведь жить хочешь…

«Как же они мне надоели», – думал Феликс Михайлович, сидя в ресторане аэропорта. Рейс задерживали, деться было некуда, и Феликс Михайлович со скуки съел большую порцию свиного шашлыка, вроде бы неплохого, свежего, но слишком уж много перцу. Опять стала мучить изжога и неприятные мысли о лишних килограммах. Вообще настроение было скверное. Надоели, надоели Феликсу Михайловичу эти жалкие, жадные людишки. Сколько в них гадости, сколько напрасных амбиций! Каждый уверен, будто нет никого лучше и ценней в этом мире, каждый хочет цапнуть, хапнуть побольше, раскрывает пасть и норовит схватить не только сочный свежий кусок, но и руку, которая этот кусок протягивает.

«Воспитывать надо, – размышлял Феликс Михайлович, – дрессировать. Учить уму-разуму…»

Глава 28

Капитан Леонтьев в который раз набирал номер Елагиной, но трубку никто не брал. Он решил, что к вечеру Вероника Сергеевна все-таки должна появиться дома, а сейчас самое время пообщаться с родителями Ракитина.

– Да, конечно, приходите. Можно прямо сейчас, – услышал он в трубке очень тихий, хриплый мужской голос. – Надежда Семеновна говорила о вас, и Машенька рассказывала. Мы вас ждем.

– Юрий Петрович, вы случайно не знаете, где я могу найти Резникову Зинаиду Романовну? – спросил капитан просто так, на всякий случай. Исчезновение Резниковой нравилось ему все меньше, он уже знал, что в Петербург она не возвращалась, ни у матери своей, ни на работе не появлялась.

– Она должна прийти к нам сегодня, – ответил Ракитин-старший, – мы как раз ее ждем.

– Правда? – обрадовался капитан. – Вот и отлично. Я давно ее разыскиваю. Знаете, если вдруг я задержусь или она сегодня не появится у вас, в общем, если мы с ней разминемся, вы попросите ее обязательно позвонить мне. – Он продиктовал свой служебный номер.

– Да, конечно, не беспокойтесь. Обещаю, она вас дождется. Знаете, я вообще хочу сказать вам большое спасибо. Вы – единственный, кто пытается что-то сделать для нашей семьи.

– Работа у меня такая, – усмехнулся капитан, – служба.

Когда он выходил из кабинета, на его столе зазвонил телефон. Он замер на секунду. У него было не больше двух часов, чтобы съездить к Ракитиным. Время слишком дорого. Он ведь не прямыми служебными обязанностями занимался, и если сейчас придется отменить этот визит, то потом неизвестно, когда опять удастся выкроить время.

И все-таки трубку взял.

– Андрей Михайлович, здравствуйте. Это Лукьянов из Института судебной медицины. Я звонил вам домой вчера вечером, но вас не было. Заключение по Астаховой готово. Если хотите, можете подъехать прямо сейчас.

– Спасибо… – капитан растерялся, – спасибо, Петр Евгеньевич. А вечером нельзя?

– Вечером я улетаю. Отпуск у меня.

– Ну хорошо. Я буду у вас через двадцать минут.

«Ладно, – решил капитан, – это действительно важно, если он разыскивал меня, если сам позвонил. Придется опоздать к Ракитиным».

Лукьянов выглядел еще более усталым и мрачным, чем в первый раз. Он молча пожал капитану руку, молча протянул бумагу – заключение эксперта, в котором говорилось, что по его, доктора Лукьянова, мнению, смерть Астаховой З. А. была насильственной.

– При детальном осмотре я обнаружил в ротовой полости перо от подушки, – произнес он усталым, тусклым голосом. – Всего лишь перышко. Стало быть, у нас получается большая вероятность механической асфиксии. Есть и другие признаки быстро наступившей смерти, такие, как мелкие кровоизлияния в соединительной оболочке глаз, темная жидкая кровь, полнокровие внутренних органов, подплевральные и подэпикардиальные мелкие кровоизлияния. В общем, никаких таблеток ваша свидетельница не пила. Придушили ее, тихо и аккуратно. Учитывая количество алкоголя в крови, сделать это было не так уж сложно. И между прочим, в протоколе осмотра не упомянут стакан, в котором была вода.

– То есть? – не понял капитан.

– Хотя бы остатки чистой воды. Она что, такое количество желатиновых капсул водкой запивала? Вряд ли, решившись покончить с собой, заглотнув горсть снотворного, пьяная в дым женщина станет мыть посуду. Почему это сразу не пришло в голову вашим трассологам?

– Спасибо вам, Петр Евгеньевич, – капитан пожал жесткую холодную руку доктора. – Вы очень мне помогли. Спасибо.

– Да не за что. – Лукьянов тяжело опустился на стул, закурил и тихо, сердито пробормотал себе под нос: – «Натуралисты»… Подумаешь, пожилой пьяной женщине вжали лицо в подушку, оставили на журнальном столике пустую баночку из-под таблеток, тиснули на ней пальчики покойной. За что им только деньжищи такие платят, этим пресловутым киллерам-"натуралистам"? Не понимаю…

* * *

– Я прошу вас, возьмите трубку, – в десятый раз повторял Костик, пытаясь сунуть Нике радиотелефон. Минуту назад он сам набрал код Синедольска и номер спецсвязи, сообщил Григорию Петровичу, что произошло.

– Девочка моя, послушай, почему ты не веришь в простую случайность? Если она тебе сказала, будто я угрожал по телефону, то это неправда, то есть, возможно, я наболтал что-то сгоряча… – Гриша кричал так громко, что она отлично слышала каждое слово. Аппарат захлебывался у Костика в руке. Второй, свободной рукой он крепко держал Нику за плечо. Стасик уже успел подъехать к ним, «Мерседес» стоял рядом, дверца была распахнута.

– Ну хорошо, ты можешь мне не верить. Но подумай, разве стал бы я это делать таким образом, прямо у тебя на глазах? Опомнись, Ника…

Она уже опомнилась. Она знала, что сейчас главное – не сесть в машину. Конечно, они могут затолкать ее силой, но пока не заталкивают. Народу вокруг много.

– Да, Гриша. Я тебе верю, – спокойно произнесла она, взяв наконец телефон в руку, – не нервничай. Но только очень тебя прошу, объясни ты им, что сейчас мне надо побыть одной. Совсем немного. Об этом я могу тебя попросить?

– Ника, я понимаю, но и ты пойми меня. Это опасно. К тому же ты опаздываешь на самолет.

– Я должна зайти к родителям Никиты, хотя бы на несколько минут. Я в двух шагах от их дома. Они ждут Зинулю. Я должна сказать им, и вообще, мне надо увидеться с ними, раз уж не смогу быть на похоронах.

– Нет, Ника. Это невозможно. У тебя самолет через полтора часа.

– Гриша, ты понимаешь, что я потеряла двух очень близких людей? – спросила она совершенно спокойно.

– Конечно, девочка, конечно, я знаю, как тебе больно сейчас, но это пройдет. Надо жить дальше. Ты вернешься, и я сразу отправлю тебя в Швейцарию, к Митюше. Он скучает по тебе. Он звонил сегодня утром. Сдал первый экзамен на «отлично». Он спрашивал, где мама, но видишь, я даже не сумел ему ничего объяснить.

– Зачем что-то объяснять ребенку? – спросила Ника хрипло. – Он мог бы позвонить мне на сотовый, и московский наш номер ему известен. Какой был первый экзамен?

– Математика. А на сотовый он тебе пытался дозвониться, но…

– Гриша, давай мы с тобой позже это обсудим. Сейчас мне надо побыть одной.

– Я уже сказал, это невозможно.

– Но я ведь не арестована. Я не могу тебе верить, когда за мной постоянно следят, не оставляют ни на секунду, шага не дают ступить. Это оскорбительно, в конце концов, и для меня, и для тебя тоже.

Он молчал довольно долго, потом откашлялся и произнес:

– Тебя охраняют, а не следят. Хорошо. Передай трубку Костику.

– Да… Я понял, Григорий Петрович. Да, конечно, – кивнул Костик, выслушав короткий монолог своего шефа, и вернул телефон Нике.

– Ты можешь зайти к родителям Никиты. Но только на несколько минут. Иначе опоздаешь на самолет. Ребята подождут тебя в машине у подъезда.

– Спасибо, Гришенька. – Она нажала кнопку отбоя и бросила телефон в открытую дверь, на заднее сиденье «Мерседеса».

Площадь продолжала жить своей обычной жизнью, небольшая толпа зевак рассосалась, «скорая» увезла Зинулю, движение возобновилось.

– Мы подвезем вас к подъезду, – любезно предложил Костик, но Ника уже рванула в переулок, не оглядываясь. Сумка тяжело болталась на плече. Вбежав во двор дома Ракитиных, она прошмыгнула между ракушками, пересекла открытую спортивную площадку, поднырнула под рваную сетку, выбежала в параллельный переулок, подняла руку. Остановилась бежевая «Волга».

– Савеловский вокзал. Сорок, – произнесла Ника, усаживаясь на заднее сиденье и пытаясь отдышаться.

– Очень спешим? – спросил, обернувшись, пожилой благообразный водитель.

– Да. Очень.

– Тогда пятьдесят.

– Хорошо, только побыстрее, пожалуйста.

«Волга» тронулась, Ника откинулась на мягкую спинку сиденья, закрыла глаза. Слезы текли сами собой, она ничего не могла поделать. Супергерои в таких случаях стискивают зубы, двигают желваками, сжимают кулаки, кусают губы и костяшки пальцев. Ника просто плакала, безутешно, совершенно беззвучно. И не видела, как выруливает сзади, из-за поворота, темно-лиловый «жигуленок».

* * *

– Простите, я опоздал, – сказал капитан Леонтьев, переступая порог квартиры Ракитиных, – к сожалению, у меня совсем мало времени. Зинаида Романовна уже пришла?

– Вы знаете, до сих пор нет. Честно говоря, мы уже начали беспокоиться.

Ольга Всеволодовна Ракитина, царственная высокая дама с тяжелым серебристо-седым узлом на затылке, проводила капитана в гостиную.

– Она звонила часа три назад, – добавил Юрий Петрович.

Капитан машинально отметил про себя, что Никита был больше похож на мать, чем на отца. У отца лицо круглей, тяжелей, темные глаза, черные с проседью волосы.

– Не знаете, откуда она звонила? – спросил капитан, усаживаясь в кресло. – Дело в том, что я ее потерял. Она важная свидетельница.

– Звонила она от своей подруги. Вы ее вряд ли знаете. Чай? Кофе?

– Спасибо, кофе, если можно.

Ольга Всеволодовна кивнула и ушла на кухню. Капитан остался наедине с Ракитиным-старшим. Несколько секунд оба молчали. Наконец, откашлявшись, Ракитин спросил хрипло:

– Простите, Андрей Михайлович, прежде всего мне бы хотелось узнать, все-таки ведется какое-то расследование или нет? В прокуратуре сказали совершенно однозначно, что произошел несчастный случай и никакого следствия не будет.

– Да, все так, – кивнул капитан.

– Но вы, если я правильно понял, не согласны с официальной версией?

– Не согласен.

– То есть вы пытаетесь вести расследование самостоятельно?

– Ну, не совсем. Я все-таки должностное лицо, не частный сыщик. Я собираю оперативную информацию. Думаю, дело будет возбуждено по вновь открывшимся обстоятельствам.

– Но как же? Ведь никаких следов уже не осталось. Нельзя даже идентифицировать, опознать труп… это безобразие с кремацией… Знаете, мы привыкли в нашей стране ко всему, нас ничем не удивишь, однако чтобы такое варварство…

Если бы у капитана было больше времени, он, возможно, и поговорил бы с Юрием Петровичем подробней об этом варварстве. Но Леонтьев спешил. У него осталось минут сорок, не больше.

– Юрий Петрович, простите, мне бы хотелось осмотреть кабинет Никиты Юрьевича и проверить его компьютер.

– В каком смысле – проверить?

– Я должен знать, над чем он работал в последнее время.

– Никита никому не разрешает подходить к своему компьютеру, – сообщила Ольга Всеволодовна, поставив на журнальный стол поднос с кофейником и чашками.

– Оля, перестань. Ты же понимаешь, это необходимо, – быстро произнес Ракитин.

– Не знаю, не знаю, – Ольга Всеволодовна покачала головой, – я никому уже не могу верить. Вот сахар, пожалуйста. – Она любезно улыбнулась капитану.

– Оля! – сверкнул на нее глазами Юрий Петрович.

– Простите, Ольга Всеволодовна, а почему? – мягко поинтересовался капитан. – Почему вы никому не можете верить?

– Знаете, я раньше не любила всех этих досужих разговоров о том, какая у нас ужасная, коррумпированная милиция, но сейчас, после того, что произошло с моим сыном…

– Оля! – простонал Юрий Петрович.

– Юра, у меня нет оснований верить в чье-либо бескорыстное участие, – произнесла она тихо и одарила капитана холодной любезной улыбкой, – прошу меня извинить.

– Вы, Андрей Михайлович, простите ее, – развел руками Ракитин, когда она вышла, – Ольга Всеволодовна пережила тяжелейший шок. Вам действительно надо заглянуть в кабинет, посмотреть, что там у Никиты творится в компьютере. Мы ведь ничего не понимаем в этой машине, Никита приучил нас, что нельзя близко подходить. На самом деле для вас здесь будет много интересного, я не сомневаюсь.

– Юра, можно тебя на минуточку? – Ольга Всеволодовна опять холодно, любезно улыбнулась капитану. – Извините еще раз.

– Откуда ты знаешь, что этому человеку можно верить? – услышал Леонтьев ее быстрый, громкий шепот. – Ты его впервые видишь и считаешь возможным подпускать к компьютеру! Ты что, думаешь, он вот так, по собственной инициативе, пытается докопаться до правды? Это только у Никиты в романах попадаются добрые благородные милиционеры. В жизни таких давно нет. Они выродились, как мамонты. Я, например, не настолько наивна…

– Прекрати, – жестко оборвал ее Юрий Петрович, – нельзя всех подозревать в подонстве.

– Я обязана подозревать, когда дело касается моего сына…

– Оля, остановись. Тебя заносит…

Капитан между тем, не теряя времени, включил компьютер. Юрий Петрович вернулся в комнату, закрыл за собой дверь, некоторое время молча стоял за спиной капитана, наблюдая, как меняются непонятные надписи на экране, и наконец произнес:

– Мы обнаружили следы крови на клавиатуре и на мыши. Такие же следы в ванной, на раковине.

– И вы их стерли? – быстро спросил Леонтьев, не отрываясь от экрана.

– Они были совсем сухие, и как-то сами сколупнулись. Мы решили, что вряд ли кто-то теперь сочтет нужным проводить здесь, в квартире, какой-нибудь криминалистический осмотр, или как это у вас называют? Слишком много времени прошло, к тому же уверен, чужие отпечатки пальцев все равно стерты.