Текст книги "Вечная ночь"

Профессор выглядел отлично. Широкие плечи, темно-русые густые волосы с красивой проседью, зачесанные вбок и назад, гладкий покатый лоб, небольшие, без блеска, серые глаза. Крупный, слегка вздернутый нос, тонкий подвижный рот. Надежный, спокойный, уверенный в себе мужчина. Интеллектуал, плейбой. Женщины от таких запросто теряют голову. Когда-то Соловьев даже слегка ревновал к нему Олю, даром что профессор – холостяк.

– Не надо спешить с выводами, – сказал Гущенко, оторвавшись от своего блокнота, – это может оказаться подражатель. А что касается профилей, то их действительно у нас было слишком много. Думаю, не стоит повторять прошлых ошибок. Некоторые члены моей команды попали в плен своих фантазий. – Профессор улыбнулся и опять принялся водить ручкой по бумаге.

– Да уж, особенно доктор Филиппова любила пофантазировать, – проворчал начальник Соловьева генерал Шаталов.

– Все эти ее изыскания в области детского порно, – поморщился руководитель опергруппы майор Завидов, – сколько времени и сил потратили зря!

– Ничего не зря, – сказал Соловьев, – именно благодаря этим, как вы выразились, «изысканиям» была раскрыта сеть «Вербена».

Тут повисла тишина. Историю с «Вербеной» никому не хотелось вспоминать.

Сеть сайтов, производство и продажа видеопродукции, торговля живыми детьми. Прибыльный, отлично организованный бизнес существовал практически легально, безнаказанно и существует до сих пор, под другими названиями. Ежемесячный доход детского порносайта от пятнадцати до тридцати тысяч долларов. Часть денег идет на финансирование экстремистских движений, в том числе чеченских боевиков. «Вербена» – лишь верхушка айсберга. Из пятнадцати производителей и продавцов, имена которых стали известны, арестовать удалось только троих. А вспоминать не хотели потому, что эти трое сдали нескольких своих постоянных клиентов, среди которых были два иностранных дипломата, четыре депутата Госдумы, генерал МВД и полковник ФСБ.

Скандал едва не просочился в прессу. Замять дело, скрыть информацию от вездесущих журналистов стоило огромных усилий. Полетели чиновничьи головы, два силовых министра подали в отставку, на закрытых экстренных совещаниях высокие чины матерились и брызгали слюной.

Депутатский корпус и силовые ведомства готовы к любым разоблачениям, говорить можно о чем угодно – о взятках, о сфабрикованных уголовных делах, о связях с мафией, только не о педофилии и детском порно. Пусть в этом обвиняют никому не известных частных лиц, но не высокопоставленных государственных чиновников, не милицию, не ФСБ.

Новый министр подписал приказ о прекращении работы группы профессора Гущенко.

– Прямых доказательств того, что убитые подростки имели отношение к «Вербене», до сих пор нет, – подал голос заместитель министра, – и вообще, не будем отвлекаться. Версию старшего следователя Соловьева принимаем как одну из рабочих. Я бы пока не спешил говорить о продолжении серии Молоха. Да, Кирилл Петрович, вы что-то хотите сказать?

Гущенко опять оторвался от своего блокнота и обвел собравшихся задумчивым взглядом.

– Конечно, совпадает многое, – произнес он и нахмурился, – но я вижу очень значительные различия. Прежде всего, личность жертвы. В первых трех случаях это были беспризорные подростки, возможно, сироты. Их никто не искал. Они до сих пор остаются неопознанными и невостребованными. Сейчас у нас дочь известного певца. Не исключаются мотивы мести, шантажа, сведения каких-то личных счетов с отцом девочки. Мир шоу-бизнеса, этим все сказано. Еще раз повторяю, тут может присутствовать элемент инсценировки, подделка почерка. Я имею в виду масло. Мы все отлично помним, как пресса раззвонила подробности тех трех убийств.

– Да, – заместитель министра тяжело вздохнул, – тогда мы намеренно пошли на это, пытались через средства массовой информации найти родственников убитых детей. Сейчас совсем другие дело.

– Американцы тоже, между прочим, не дураки, – встрял Шаталов, – в ФБР специальные исследования проводили об информационных эпидемиях среди серийников. Как только появляются в прессе подробности убийств, так сразу жди плагиата. Чужая слава покоя не дает.

– Порно в Интернете тоже многих вдохновляет, – тихо проворчал Соловьев, – те же американцы постоянно пишут, что восемьдесят процентов серийников начинают с просмотра порнофильмов, а потом разыгрывают все это в реальности.

– Не будем отвлекаться, – заместитель министра постучал карандашом по графину, – я думаю, здесь никто не считает, что порнография – это хорошо и полезно. Мы все благодарны доктору Филипповой, у нас у всех есть дети, внуки. Обилие грязи в Сети, и не только в Сети, пагубно влияет на нравственный климат в обществе. Но давайте все-таки вернемся к убийству Жени Качаловой. На мой взгляд, в тех трех случаях версия доктора Филипповой о том, что Молох – убийца-«миссионер», который специализируется на детях, вовлеченных в порноиндустрию и в проституцию, имела определенный логический смысл. Но сейчас она совсем не работает. Дочь певца Качалова вряд ли можно назвать беспризорницей. Между тем мы знаем, что дельцы этого бизнеса используют исключительно сирот, беспризорников, детей беженцев.

– А деньги? – тихо спросил Соловьев. – Откуда у пятнадцатилетней девочки двадцать тысяч евро? А итальянец лет шестидесяти, с которым ее видели в ночном клубе? Наконец, беременность.

– При чем здесь беременность? – сердито спросил майор Завидов.

Гущенко качнул ногой, и его блокнот упал на пол. Молодой капитан оперативник, сидевший рядом, наклонился, поднял. Соловьев заметил, как по лицу капитана пробежала усмешка, когда он взглянул на страницу. Обычно на совещаниях Гущенко ничего не записывал, а с важным видом калякал, рисовал какие-то завитушки, зигзаги.

– Деньги, тем более такая крупная сумма, это, конечно, очень серьезно, и на самом деле только подтверждает версию шантажа, – сказал заместитель министра. – А что касается пожилого профессора итальянца, тут, на мой взгляд, все чисто. Женя действительно дважды ездила в Англию, в международную языковую школу. Там она вполне могла подружиться с девочкой из Италии. Отец девочки, профессор, прилетел в Москву, и Женя пригласила его в клуб. Ладно, попробуем найти этого профессора через Интерпол, хотя я не вижу тут ничего интересного, и данных о нем слишком мало.

«Все-таки кое-что есть, – подумал Дима, – одна тоненькая, совсем ненадежная ниточка. Но я вам, ребята, ее пока не отдам. Я попробую сам потянуть за нее, осторожно и незаметно».

При повторном обыске в квартире Жени он обратил внимание на флакон духов, спрятанный в рваном школьном ранце. Ранец валялся в глубине платяного шкафа в комнате девочки. Внутри старые тетради, ручки, фломастеры, сломанные заколки, всякое барахло, и этот флакон, маленький, граненый, наполовину пустой. Этикетка какая-то кустарная или старинная. На ней написано латинскими буквами готическим шрифтом «Матерозони», дальше мелко «Рим», адрес и телефон. Еще имелся кодовый номер, состоящий из цифр и букв. Физкультурница Майя сказала, что Женя купила эти духи в Англии, в какой-то маленькой парфюмерной лавке, и добавила, что запах, на ее взгляд, слишком взрослый.

Тогда Дима еще ничего не знал об итальянском профессоре, но флакон прихватил с собой и отдал старому знакомому, эксперту-криминалисту.

Дальше стали докладывать оперативники. Информации набралось много, но вся она касалась только личности убитой. Никаких сведений о преступнике получить пока не удалось. Вероятно, на место преступления он привез девочку на автомобиле, из Москвы. Не исключено, что девочка была с ним знакома, доверяла ему и в машину села добровольно. Но что это за машина, определить пока невозможно. Были опрошены дежурные на ближайших постах ГИБДД, жители окрестных поселков, водители рейсовых автобусов. Оперативники всем показывали фотографии Жени Качаловой. Кто-то даже узнал ее, вспомнил клип. Но в машине, или не в машине, рядом с каким-нибудь мужчиной, никто не видел ее вечером накануне убийства.

Заместитель министра хмуро молчал, вертел карандаш и наконец произнес, обращаясь к малахитовой пепельнице:

– Кирилл Петрович, вы на этот раз будете работать с нами один или, может, хотите привлечь кого-нибудь из вашей прежней группы?

– Только не Филиппову, – громко прошептал майор Завидов.

– А что вы имеете против доктора Филипповой? – спросил профессор с холодной вежливой улыбкой. – Ольга Юрьевна отличный специалист, возможно, из всей моей группы, которую разогнали с треском, она самая талантливая.

– Может быть, я не знаю, вам видней. – Завидов покраснел и отвернулся.

Профессор посмотрел на Соловьева и вдруг весело подмигнул ему. А потом, с серьезным лицом, обратился к заместителю министра:

– Валерий Иванович, вы же знаете, я всегда рад помочь.

«До сих пор обижен, – подумал Соловьев, – еще бы, пять лет напряженной работы псу под хвост. Он – мировое светило, только у нас к его исследованиям относятся слегка иронично, будто он шаман какой-то. Спасибо, что за Олю заступился. Молодец».

Глава одиннадцатая

В пятьдесят восемь лет Зоя Зацепа выглядела воинственно сексуально. Высокая, рыжая, с большой грудью, крутыми бедрами и рюмочно-тонкой талией, полученной в результате операции по удалению нижних ребер.

Чем старше становилась Зоя, тем рискованней углублялся вырез ее кофточек. Юбки она всегда предпочитала короткие. Ноги у нее, правда, были хороши от природы. Лицо тоже изначально было красивым, но возраст делал свое черное дело. После нескольких подтяжек рот стал широким, как у Буратино, губы она накачала силиконом, и получилась карикатурная, какая-то мультяшная пасть, наполненная крупным сверкающим фарфором. Уголки глаз подтянулись к вискам, эта удлиненность оттенялась черным контурным карандашом, и глаза казались огромными. Ни морщинки, ни пятнышка на лице. Идеально гладкая чистая кожа. Только кисти рук усыпаны едва заметной старческой пигментацией.

– Значит, смотри, Коленька. Есть несколько вариантов. Душевая при гостевой комнате будет выдержана в холодных бирюзовых тонах. Для большой ванной надо подобрать что-то теплое, какао с молоком, мягкий беж либо вообще глубокий коралловый.

Продавцы в салоне услужливо выкладывали перед ними на столе разноцветную плитку, как детали детской мозаики. Зацепа кивал, улыбался, глубокомысленно сдвигал брови, надувал щеки. Ноздри его трепетали, он вдыхал запах духов Зои, и голова его слегка кружилась.

Лет десять назад, в Риме, в старинной парфюмерной лавке «Матерозони» для богатой русской синьоры Зацепы придумали индивидуальный аромат, и с тех пор никаким другими духами она не пользовалась. Маленькие граненые флаконы стоили баснословно дорого, Зоя перед каждой поездкой в Италию заранее звонила в «Матерозони», и к ее приезду была готова очередная порция плюс подарки от фирмы – мыльце, крем для рук с тем же сильным, неповторимым ароматом.

– Чем от тебя пахнет? – однажды спросила Женя. – Потрясающий запах. Только духи, кажется, женские.

Через месяц после их знакомства Зацепа снял квартиру в новом доме у метро «Профсоюзная», неподалеку от дорогого оздоровительного центра, который посещал несколько лет подряд, раз в неделю. Девочке он наплел, будто бы некий частный коммерческий университет в Москве заключил с ним долгосрочный контракт на чтение лекций по древней истории, теперь он будет прилетать часто и надолго. Женя никогда не задавала ему вопросов о его работе, легенды он сочинял больше для самого себя, чем для нее. Ему нужна была иллюзия нормальности, объяснимости происходящего.

Их отношения развивались в особой электрической атмосфере взаимной лжи. Постоянно вокруг них воздух искрился. Естественное дневное освещение казалось искусственным, солнце было лампой. Вечерами люстра под потолком притворялась солнцем. Потолок был небом. Настоящее небо валилось вбок и превращалось в грубый задник любительской сцены. На улице живые деревья шуршали бумажными листьями. В комнате птички, нарисованные на обоях, щебетали и били крыльями. Зацепа то и дело подмалевывал декорации, ибо краски не то чтобы тускнели – разлагались, как мертвая плоть.

В тот день он впервые привез ее в квартиру, с люстрой-солнцем и живыми птичками на обоях. До этого они могли уединиться только в салоне машины, за тонированными стеклами. «Пежо» Зацепы профессор Кастрони взял напрокат, впрочем, происхождение автомобиля крошку также не интересовало. Она мимоходом заметила, что машина «cool», то есть классная, что надо.

Застенчивый синьор Кастрони впервые попробовал прикоснуться к маленькой синьорине по рецепту Гумберта. Девочка часто моргала, разглядывала себя в зеркальце. Синьор Кастрони взял в ладони ее лицо, провел языком по глазному яблоку. В отличие от Гумберта, он не ограничился вторым облизанным глазом. Он мог сразу продолжить. Он стал целовать ее лицо, шею, тонкие ключицы, умирая от счастья и ужаса, под внутренний аккомпанемент заученных цитат.

«Лолита» и еще кое-что, возвышенное, то ли из Ветхого Завета, из «Песни Песней», то ли из «Суламифи» Александра Куприна. Строчки скакали и крутились у него в голове, свивались клубками, энергично ползали по мозговым извилинам.

Спинки передних сидений легко откидывались.

Она не испугалась и не удивилась, наоборот, ласкалась к нему, как котенок, но ниже пояса не пустила. Нет – и все. Осторожный мудрый Зацепа объяснял нетерпеливому Кастрони, что в машине это опасно, неудобно, а больше пока негде.

И вот наконец они оказались вдвоем в пустой квартире. Кастрони трясло от нетерпения. Синьорина была мрачна и капризна, но все-таки позволила себя раздеть, взять на руки и, припав губами к его уху, прошептала:

– Только, пожалуйста, осторожней, ты первый…

Умная детка подгадала так, чтобы на простыне была кровь. Но одуревшему Зацепе это пришло в голову значительно позже. Она очень натурально сжалась и вскрикнула, потом всплакнула у него на плече и вдруг сказала:

– Чем от тебя пахнет? Потрясающие духи. Они женские. Ты что, пользуешься женскими духами?

Рубашка, которую он надел в то утро, долго провисела в шкафу, рядом с вещами жены. Он привык к этому аромату, не замечал его, а Женин тонкий нос учуял. Пришлось тут же импровизировать.

– Сегодня утром я ехал в лифте с француженкой. Она открыла сумочку, выронила флакон, крышка отлетела, на меня попало несколько капель.

– Да? Надо же! Ты заметил, какие это духи? Как они называются? Я хочу такие. Ник, милый, пожалуйста, вспомни, как выглядел флакон. Или, вот, ты можешь найти ту француженку и спросить? Где, кстати, это было? В твоем университете? Ник, я хочу такие духи!

Он пытался возражать, приводил множество разумных доводов. Бесполезно. Если малышка чего-то сильно хотела, это было стихийное бедствие. Цунами.

– Найди ее, спроси, достань!

– Но это запах взрослой женщины, а ты ребенок.

– Ребенок? Ха! Теперь уже нет. С твоей помощью.

– Женя, в любом парфюмерном магазине сотни чудесных ароматов. Я куплю тебе любые духи, можешь хоть ванну принимать из духов.

– Нет! Мне не надо любые! И не смей меня трогать! Видеть тебя не желаю! – Она вырвалась из его рук и голышом побежала в душ.

Кто из них двоих был сумасшедшим? Зацепа встал, прошлепал босиком в прихожую, достал бумажник из кармана пиджака. Когда она вернулась, он протянул ей пятьсот евро с жалкой улыбкой:

– Не сердись, деточка. Помнишь, тебе понравились джинсы в бутике на Патриарших?

Она мрачно цапнула деньги и, подняв на него сухие сверкающие глаза, сказала:

– Ты достанешь для меня эти духи, Ник. Если нет, ты больше никогда ко мне не прикоснешься. И не пытайся подсунуть какой-нибудь другой парфюм, из обычного магазина. Учти, у меня собачий нюх.

…– Коля, ты меня слышишь? Где ты там витаешь? О чем задумался? – Рука Зои Федоровны качалась у него перед носом, красные длинные ногти сверкали, как язычки пламени.

Его всегда раздражал этот ее дурацкий жест, настойчивый призыв не задумываться, не витать, внимательно слушать только ее и смотреть, куда она хочет.

– Да, Заинька. – Он послушно уставился на плитку.

– Пожалуй, коралл – это слишком насыщено, как тебя кажется? Хотя, если взять фурнитуру в стиле модерн конца девятнадцатого века, под бронзу, и разбавить общий фон декоративными штучками с водяными лилиями…

Зацепа одобрил фурнитуру, лилии, коралловый цвет, расплатился по кредитке и получил сочный поцелуй в висок, след от коего был мгновенно удален бумажным платком.

– Я понимаю, ты устал, но тут совсем рядом в итальянском бутике я приглядела замшевую курточку, это «Леонардо», стоит безумных денег, но сейчас распродажа, и я уже договорилась. Мне сделают большую скидку.

На двух машинах они проехали по проспекту к центру и через десять минут остановились у красивой стеклянной витрины. Охранник открыл для них дверь, вежливо поздоровался. Зацепу качнуло. Надежная рука Зои поддержала, не дала упасть.

– Что с тобой, Коля? Голова кружится?

– Да, Заинька. Устал. Давление.

– Ну ничего, посиди, мой хороший, отдохни. Я быстро.

Она усадила его в кресло в торговом зале и тут же исчезла в примерочной. Он схватил какой-то глянцевый журнал, принялся листать и почувствовал, что на него смотрят. Через минуту высокий мужской голос произнес по-английски:

– Добрый вечер. Как поживаете? А где ваша очаровательная дочка?

* * *

По официальному запросу ГУВД информацию по телефонным номерам, сохранившимся в мобильнике Жени, можно было получить не раньше, чем через десять рабочих дней. Гриф «срочно», добытый у генерального прокурора, сокращал процесс в два раза. Только по запросам из администрации президента и через каналы ФСБ сроки сжимались до двух суток.

Еще до совещания у заместителя министра Соловьев узнал, что генеральный прокурор ему не поможет. Убийство Жени Качаловой, конечно, событие серьезное, но не государственного масштаба. Никаких личных связей в администрации президента у следователя Соловьева не было. Имелись, конечно, знакомые в ФСБ, но не такие влиятельные и щедрые, чтобы к ним обращаться с подобной просьбой. Зато у Димы был знакомый из службы безопасности телефонной компании, Павлик Дымов.

– Хорошо, – сказал Дымов, – я попробую. Но сейчас, ты знаешь, такая куча запросов на расшифровку абонентов, и все срочные. И тебе терроризм, и финансовые махинации мирового масштаба. Наши девочки зашиваются.

Через оперативника Соловьев передал Павлику распечатку списка номеров и времени звонков плюс бутылку хорошего коньяка для самого Павлика и флакон туалетной воды для девочки оператора, которая займется расшифровкой.

Оперативник, вернувшись, сказал, что Дымов принял подарки с довольно кислой миной и обещал позвонить, когда станет что-то известно.

Дима Соловьев сидел в столовой прокуратуры, ел рассольник и с раздражением вспоминал все, что говорилось на совещании у заместителя министра. Тут как раз позвонил Дымов.

– Знаешь, тебе ужасно не повезло. Именно сейчас у нас идет проверка по левым заказам.

– Не понял, – сказал Дима.

– Кое-кто из наших иногда приторговывает информацией об абонентах, – стал объяснять Павлик, – ну допустим, тебе звонят и молчат или угрожают по телефону. Ты хочешь знать – кто. Есть официальный путь, через милицию, но это дико долго и практически безнадежно. Есть другой путь. Прийти к девочке оператору, договориться в частном порядке. Ну ты понимаешь, о чем я. Вот, по этому поводу проверки и происходят. Они бывают редко, раз в квартал, и обычно мы о них знаем заранее. А сейчас – прямо как гром среди ясного неба. Так что извини, брат, пока ничего не получится.

– Но подожди, проверка касается левых заказов, а у меня все-таки официальный запрос из ГУВД.

– Официальный, но не срочный. Понимаешь, после того как на черном рынке стали появляться диски с информацией о наших абонентах, у нас все всего боятся. К тому же было уже несколько случаев, когда приходил официальный запрос из прокуратуры, из милиции, на бланке, с печатью, с подписью, а потом выяснялось, что на самом деле информацию запрашивали бандиты. – Павлик говорил нервным шепотом, в трубке отчетливо слышался шум, голоса.

– Да что за бред, в самом деле! – сказал Соловьев. – Ты же знаешь, что я не бандит!

– Дима, не обижайся, тут так получилось, девчонку оператора поймали именно на твоей расшифровке. Я же говорю, тебе жутко не повезло. Я показал им официальный запрос на твоего абонента, так они стали говорить, что нет пометки «срочно» и почему надо именно сейчас этим заниматься, если запрос пришел только сегодня? Поинтересовались, не получил ли я за это бабки. В общем, твой запрос будет выполнен обычным порядком, не раньше чем через десять рабочих дней. Еще раз извини, брат.

– Погоди, Павлик, кто – они? Кто именно проводит эти проверки?

Голоса в трубке стали громче, Дима услышал, как кто-то крикнул: «Павел Евгеньевич, вас ждут!»

– Все, Дима, прости, больше не могу разговаривать, – сказал Дымов и добавил шепотом: – Тебе нужен кто-нибудь из ФАПСИ[2]2
  ФАПСИ – Федеральное агентство правительственной связи и информации.


[Закрыть], они все сделают за сутки, да еще поставят на прослушку, кого скажешь.

Дима несколько секунд сидел, слушая короткие гудки в трубке.

«Бред. Я, старший следователь, не могу добыть необходимую информацию по делу об убийстве. Я должен что-то придумывать, дарить подарки, клянчить, и все равно ничего не получается. Ну нет у меня знакомых в ФАПСИ. Не повезло. Такая серьезная организация убийством Жени Качаловой по моей просьбе заниматься не станет… Интересно, почему проверка именно сейчас, почему мой официальный запрос вызвал такую странную реакцию? Что вообще происходит?»

Он вдруг вспомнил, как у Оли, в ее домашнем компьютере, исчез доступ в Интернет. Это произошло, когда она впервые озвучила на оперативном совещании свою версию о детском порно. В тот же день Оля пришла домой, включила компьютер. Доступа не было. Специалист из фирмы провайдера разводил руками и ничего не мог понять. «Кто-то вас отключил. Не мы. Кто-то другой».

Связь все-таки наладили. А потом опять доступ исчез. И так продолжалось до тех пор, пока не развалилась группа Гущенко.

– Но я же могу воспользоваться любым другим компьютером, на работе или вот у тебя в конторе, – говорила Оля, – я могу просто пойти в интернет-кафе. Зачем это нужно, не понимаю!

– Может, это случайно? – успокаивал ее Дима. – Паутина – вещь тонкая, сложная. Мы с тобой не специалисты.

– Так именно специалист и говорит, что меня кто-то постоянно вырубает!

– Кто, Оленька? Кому это нужно?

– Не знаю.

Он тоже не знал. Он не хотел об этом думать. Где граница между случайностью и злым умыслом? Если во всем видеть теорию заговора, можно стать психом. Вот и сейчас так. Почему необходимая информация вдруг недоступна? Сколько можно найти объяснений? Бюрократический маразм. Фатальное невезение. Случайное совпадение. Что еще?

«Международный заговор педофилов на самом высоком уровне».

Так, кажется, выразилась одна дама политик, глава думской фракции, на популярном ток-шоу? Ох, как весело над ней смеялись! Ведущий тут же принял снисходительно издевательский тон, а оппонент, тоже «думовец», предложил сходить к врачу, проверить, нет ли паранойи. Речь шла, кажется, о цензуре и свободе слова, о разнице между порнографией и эротикой. В самом деле, очень удачная тема для ток-шоу. Занимательно, злободневно, остро. Болтать и упражняться в остроумии можно бесконечно.

«Дмитрий Владимирович, скажите вы своей школьной подруге, чтобы она прекратила эти идиотские изыскания в области детского порно!» – так выразился зам генерального прокурора. Кстати, после раскрытия сети «Вербена» он ушел в отставку.

Почти то же самое повторил сегодня на совещании майор Завидов. «Все эти ее изыскания в области детского порно…»

Серый вид из окна, мелкий дождь, голые ветки тополей, жирная мокрая ворона на карнизе – все добавляло тоски и безнадеги. Суп был невкусный. Настроение – хуже некуда. Дима думал, что Молоха не поймают никогда. Убийство Жени Качаловой – это, безусловно, продолжение серии. Какие, к черту, подражатели? Прошло полтора года. Подражатели могли появиться тогда, но не сейчас. И шантаж – это тоже чушь полная. Спрашивается, зачем высасывать из пальца идиотские версии, когда есть одна – реальная и единственная. Серийный убийца Молох вышел из спячки, которая длилась полтора года, и начал действовать на новом витке.

Конечно, никому неохота затеваться с серией. Серия требует огромных усилий, денег, времени, ответственности. Она, как воронка, втягивает массу людей. Организуется штаб, поднимаются гигантские информационные пласты, создаются специальные дополнительные картотеки. Работают десятки оперативников, экспертов, следователей, прокуроров-криминалистов. Передвижные оперативно-поисковые бригады допрашивают свидетелей, дежурят непосредственно на месте преступления (а вдруг его туда потянет?).

Когда жертвы – молодые женщины, сотрудницы МВД играют роль живых приманок, маячат в местах, где зверь может искать очередную добычу. Но если жертвы дети? Если география охоты не определена? Если на месте преступления зверь не появляется?

Проходит неделя, месяц, год. Свидетели все уже опрошены, и ясно, что никакой новой информации больше не будет. Дорогостоящая, энергоемкая машина некоторое время работает на холостых оборотах и наконец замирает в ожидании следующего убийства. А когда оно происходит, никто не хочет верить, что это продолжение старой серии.

Соловьев держал в руках свой мобильный и машинально просматривал записную книжку в аппарате. Как-то сам собой выделился и набрался номер оперативника Антона Горбунова, самого надежного и толкового из всех, с кем ему приходилось работать.

– Антоша, ты знаешь, где можно достать пиратские диски с информацией об абонентах телефонных компаний? – Соловьев говорил очень тихо, прикрыв трубку ладонью.

– Знаю, Дмитрий Владимирович. Практически на любом развале.

– Как ты думаешь, насколько часто там обновляются версии?

– Раньше – почти каждый месяц. Сейчас значительно реже.

– У тебя есть распечатка входящих и исходящих с телефона Жени?

– Конечно, есть. Я все понял, Дмитрий Владимирович. Попробую сделать.

Соловьев успел съесть еще пару ложек супа, телефон опять зазвонил.

– Дима, у меня к тебе только один вопрос. Если я не вовремя, извини.

Звонил Вячеслав Сергеевич Лобов, бывший преподаватель Димы в университете, старый эксперт-криминалист. Он давно был на пенсии, растил внука и внучку, писал мемуары. Именно ему Дима передал флакон духов, обнаруженный в шкафу, в старом ранце Жени.

– Что вы, очень даже вовремя.

– Ты где сейчас?

– В столовой.

– Ну вот, а говоришь – вовремя. Давай я позже перезвоню, поешь спокойно.

– Да ладно, суп все равно невкусный. Второе, кажется, тоже. Я вас слушаю, Вячеслав Сергеевич.

– Слушает он! Ну, ты ва-ажный стал, Соловьев, прямо куда деваться! И еда ему столовская не нравится, и подчиненные у него все дрессированные. Мальчик, который мне флакон завез, молчал, как партизан. Уж я его пытал, зачем, для чего, и чаем поил, и лапшу на уши вешал. Не проговорился. Ты, Соловьев, можешь мне ответить по-человечески, что там у вас с Молохом?

– С Молохом? Ничего. По-прежнему глухо.

– Ой врешь, Дима! Как же глухо, когда появился новый труп! Я ведь все криминальные новости смотрю. Он девочку убил. Дело ты ведешь?

– Я. Но руководство считает, что это убийство к той прошлой серии отношения не имеет.

– То есть как – не имеет? Ежу понятно, это опять он! Надо действовать по полной программе, на государственном уровне, тем более что на этот раз личность установили. Флакончик, часом, не по этому делу идет? Ну давай, колись, Димка! Ты же не просто так отправил его мне, по-тихому?

– Да, Вячеслав Сергеевич, не просто так. Вам я доверяю больше, чем кому-либо другому, к тому же знаю, что вы все сделаете быстро. Я нашел флакон при обыске, в квартире убитой девочки, среди ее вещей.

Лобов помолчал, посопел, наконец сказал:

– В общем, так, Дима. Вечером жду тебя в гости, ты мне все спокойно, подробно расскажешь. И я тебе тоже кое-что расскажу про твой флакон. Ладно?

– Вы что-то уже выяснили?

– Вот приедешь ко мне, тогда узнаешь. По телефону ничего не скажу.

– Вячеслав Сергеевич, но я могу очень поздно сегодня освободиться.

– Не важно. Буду ждать звонка.

* * *

Продавец, демонстративно голубой юноша, улыбался Зацепе и спрашивал по-английски, где его прелестная дочь, как она поживает. Зацепа делал вид, что не слышит, не понимает, продолжал листать журнал и готов был провалиться сквозь землю. Из примерочной донесся громкий властный голос Зои Федоровны.

– Сейчас я покажусь мужу, и мы вместе решим.

Зацепа взглянул наконец на юношу.

– Послушайте, молодой человек, вы, кажется, меня с кем-то перепутали, – холодно произнес он.

– Да? – продавец перешел на русский. – Странно. У меня отличная память на лица.

– Коля! Посмотри, как тебе?

Зоя Федоровна медленно плыла к нему, крутилась, изгибалась, разглядывала себя в зеркалах. На розовых губах юноши вспыхнула и погасла наглая усмешка.

«У меня мало наличных, придется расплачиваться кредиткой, здесь будут знать мое имя. Если этот тип, этот мерзкий голубой слизень скажет еще хоть слово, я убью его».

Всего лишь пару недель назад он был здесь с Женей, и они, как всегда, играли иностранцев, папу с дочкой. Щедрый синьор Кастрони купил синьорине платье и пару маечек из новой, весенней коллекции. Это был один из редких московских бутиков, где предлагалась эксклюзивная взрослая одежда самых маленьких размеров.

То, что он тогда купил Жене, стоило значительно дороже, чем Зоина куртка от «Леонардо». Голубой юноша крутился вокруг девочки, таскал ворохи одежды в примерочную. Женя о чем-то с ним шепталась и хихикала. Не мудрено, что продавец их запомнил. Зацепа расплачивался купюрами евро, их приняли по грабительскому курсу и очень живо благодарили, приглашали заходить еще.

– Ну, Коля, что ты молчишь? Нравится тебе? – спросила Зоя, нависая над ним. – Потрогай, какая нежная замша, какое качество. Сразу видно, что это настоящий «Леонардо».

– У нас не бывает подделок, – подал голос голубой продавец, – у нас прямые поставки из Милана.

«Каким же я был идиотом, – думал Зацепа, покорно доставая из бумажника кредитку, чтобы расплатиться за куртку, – сколько мест в Москве, где я засветился со своей малышкой? Этот бутик, еще несколько таких же дорогих, с прямыми поставками. Рестораны. Наконец, отвратительный ночной клуб. Поход в клуб был просто верхом глупости».

– Не волнуйся, там темно и шумно, – говорила Женя, – если встретится кто-нибудь из знакомых, я скажу, что ты папа моей подружки итальянки, с которой я жила вместе в Англии.

– Зачем тебе это нужно, детка? Я уже не в том возрасте, чтобы посещать такие места.