Текст книги "Грешница"

– Это как так?

– Очень просто: госпожа Роше, считая меня своим другом, почти братом, нисколько не боится меня, и ей никогда и в голову не приходит, что я могу любить ее.

– Как! Вы еще не признавались ей в своей любви?!

– Нет!

Баронет выразил сильное неудовольствие.

– Граф, – заметил он довольно резко. – вы настолько дурно исполняете свои обязательства, что я не вижу причины и мне исполнять свои.

Эти слова произвели на молодою графа совсем другое действие, чем этого ожидал сэр Вильямс. Он вдруг приподнялся со стула, и, взглянув прямо на своего собеседника, гордо сказал:

– Милостивый государь, мне кажется, что Бог мне простил бы, если бы я нарушил свою клятву и не исполнил того отвратительного обязательства, которое я принял на себя так необдуманно.

Сэр Артур до крови закусил губу.

– Нечего вмешивать бога, – пробормотал он, принужденно засмеявшись.

– Ошибаетесь.

– Но вы шутите?

– Нисколько, – ответил граф и презрительно посмотрел на своего собеседника.

– Вот что, – добавил он твердо, – обдумав все, я не желаю добывать себе состояние моего дяди ценою женщины.

– Право! – пробормотал сэр Артур, едва скрывая свое бешенство. – Можно подумать, что вы действительно любите госпожу Роше…

– По крайней мере, настолько, что уважаю ее. Сэр Артур привскочил на своем месте.

– Сколько мне кажется, – заметил он с досадой, – вы предлагаете мне уничтожение наших обязательств?

– Очень может быть.

– А я подтверждаю противное, вы дали мне слово, и я вам дал тоже свое.

– Милостивый государь, – сказал твердо граф де Шато-Мальи, – я возвращаю вам ваше слово. По-моему, моя совесть говорит мне, что презрение людей лучше угрызений совести и воспоминаний о подлости.

Сэр Артур понял, что проиграл. Он увидел, что одно из орудий его мрачной мести вдруг сломалось, и Эрмина уходила от него.

– Граф! – воскликнул он, чуть не задыхаясь от бешенства. – Если завтра днем мы где-нибудь встретимся и я подойду к вам со словами: вы не дворянин и вы нарушили вашу клятву… Что вы тогда скажете?

– Я промолчу, – возразил ему спокойно граф, – но в душе подумаю: «Не дворяне те, которые добывают себе состояние ценою подлости».

– Ну, а если я потребую у вас удовлетворения.

– Я, конечно, буду драться, – ответил граф твердо.

– Заметьте, граф, что если герцог женится на госпоже Маласси. то вы разорены навсегда.

– Я сумею перенести это несчастье. – ответил граф и добавил, указывая на дверь: – Довольно, милостивый государь, я хочу уважать госпожу Роше и надеюсь, что мы встретимся с вами только с оружием в руках.

Слова эти были произнесены таким холодным тоном, что сэру Артуру оставалось только взять шляпу и выйти.

– Мы увидимся, граф, – проговорил он.

– Когда вам будет угодно, – ответил граф.

Когда сэр Артур вышел, то граф де Шато-Мальи вздохнул гораздо свободнее.

– Я чувствую, – прошептал он, – что я становлюсь опять честным человеком.

После этого он взял перо и написал следующее письмо:

«Милостивая государыня!

Я вас буду просить назначить мне завтра свидание у себя дома, а не у меня, как это предполагалось раньше».

Это письмо было отослано Эрмине Роше.

– Черт возьми! – прошептал сэр Вильямс, уходя от графа, – неужели судьба помешает мне накануне самой победы… Нет! Я должен отомстить.

Вернемся теперь опять в Леону Роллану.

Выбежав от Тюркуазы, он как сумасшедший побежал домой… он не мог дать себе отчета, что происходило с ним… он был в каком-то опьянении…

Тюркуаза так и вертелась перед глазами бедного работника и своим чарующим видом лишала его всякой способности мышления.

Его уже ждали с нетерпением.

Леон сел нарочно около своего ребенка и старался всеми силами заглушить то ужасное видение, которое преследовало его… но все было напрасно… Тюркуаза так и мелькала перед его глазами.

Ночью он наконец не выдержал и хотел привести в исполнение требование Тюркуазы относительно своего ребенка…

Но Вишня внезапно проснулась и вскрикнула…

Этого крика, вырвавшегося из сердца матери, было вполне довольно, чтобы Леон на минуту пришел в себя… он положил ребенка в люльку и, сказав с отчаянием: «Я негодяй… прощай… прости меня!» – выбежал из комнаты.

Утром Вишня нашла в мастерской письмо Тюркуазы… она прочла его, поняла, зачем Леон хотел взять с собой ребенка, и упала без чувств.

Но в это время само провидение заступилось за несчастную мать и послало ей утешительницу и покровительницу в лице Баккара.

Баккара прочла это письмо и, поцеловав Вишню, сказала решительным тоном:

– Тюркуаза умрет от моей собственной руки!..

Она встала, как амазонка, приготовляющаяся к битве.

Теперь, прежде чем продолжать дальше, мы вернемся к сэру Артуру, когда он вышел от графа де Шато-Мальи.

Выйдя от графа, сэр Вильямс сел в карету и велел кучеру везти себя к своему другу виконту де Камбольху.

Ученик, по всей вероятности, ждал своего учителя и был дома.

– Черт возьми, дядя, – проговорил он при виде сэра Артура, – вы очень аккуратны.

– О, yes! – ответил англичанин, затворяя собственноручно за собой двери… – Ты видел Шерубена?

– Да.

– Ну, что?

– Она выслушала его признание.

– Ну?

– Ну, и ничего.

И Рокамболь рассказал подробно сцену, случившуюся накануне у Маласси.

– Вы видите, – добавил он, глубоко вздохнув, – мы ни на шаг не подвинулись вперед.

– Ты находишь?

– Да.

– Ты ошибаешься, пустейший человек. Рокамболь привскочил на своем месте.

– Друг мой, – проговорил сэр Вильямс, разваливаясь в своем кресле, – ты положительно обманываешь все мои лучшие надежды и ожидания.

– В чем это, дядя?

– Да хоть бы в том, что ты глуп.

– Очень вам благодарен за ваш комплимент.

– Мне сегодня некогда упрекать тебя, мой милый друг, а потому перейдем прямо к делу. В какой день Дай Натха приняла яд?

– Третьего дня.

– Так, он действует только на седьмой день, следовательно, у нас еще целых пять дней?

– Но, дядюшка, – проговорил Рокамболь, – Шерубен в две недели не мог ничего сделать с маркизой, что же он сделает в эти пять дней.

Сэр Вильямс только пожал плечами.

– Странно, – сказал он, – ты до сих пор смотришь на всех женщин, как будто все это одни лоретки.

– Я согласен, дядя, что я еще глуп, а вы – гениальный человек.

– Перейдем к другому, – перебил его сэр Вильямс.

– Позвольте, – возразил Рокамболь, – я хочу поговорить еще с вами о Шерубене.

– Что такое?

– Он видел Баккара.

– Когда?

– Вчера вечером… ее, кажется, невозможно склонить.

– Тем лучше! Она мне мешает.

Тогда Рокамболь рассказал про свидание Баккара с Шерубеном.

Сэр Вильямс слушал серьезно и задумчиво.

– Да, – прошептал он наконец, – мне бы очень хотелось узнать, что у нее на сердце.

– Шерубен будет это знать.

– Сомневаюсь.

– Это все, дядя.

Неутомимый гений зла приподнял голову.

– Нет, мне надо поговорить с тобой еще о Фернане и Леоне.

– Что мы сделаем, если Леон возьмет ребенка? – спросил Рокамболь.

Адская улыбка осветила на мгновение лицо сэра Вильямса.

– Я давно уже сердит на Вишню, – проговорил он, – и с удовольствием отдам ребенка в воспитательный дом.

– А отца?

– Это будет другое дело… я ведь тебе говорил уже давно, что мечтаю о небольшой трагикомедии между Леоном и Фернаном, Леон силен как черт, дать ему в руки нож – и он будет готов зарезать быка… Мне понравилась1 бы встреча между ними у Тюркуазы.

– Недурно!..

– Ночью, без огня, они оба, ослепленные ревностью, встретились бы в комнате женщины, которую оба любят до безумия… но, – вдруг резко прервал себя сэр Артур, – дело еще не в этом.

– Так в чем же?

– Тюркуаза поедет завтра утром.

– Да.

– Разве только Леон не явится к ней… тогда мы подстроим другую комбинацию.

– Куда же она едет?

– Сейчас узнаешь… ты будешь ее почтарем.

– Я?

– Ну конечно.

– Но Леон узнает меня.

– Нет… я тебе помогу переодеться и замаскировать хорошенько себя.

– Хорошо… куда я повезу голубков?

– Сейчас узнаешь, – ответил ему сэр Вильямс и принялся развивать перед ним план своих действий.

Когда Леон Роллан выбежал из дому, то он побежал прямо на набережную с той целью, чтобы броситься в воду. Но его удержал от этого ливрейный лакей Тюркуазы, следивший все время за его действиями.

– Вас ждут, – сказал он, удерживая Роллана за руку, – что вы делаете?

Лакей, не выпуская его руки из своей, шел с ним рядом. Леон не думал уже более о жене и забыл окончательно, что произошло сейчас у него дома. Во мраке его сердца и ума горела только одна блестящая звездочка – Тюркуаза.

Лакей нанял фиакр, посадил в него Леона и крикнул кучеру, чтобы он вез как можно скорее в улицу Виль л'Евэк.

Не прошло и четверти часа, как они подъехали к отелю Тюркуазы, ворота которого были отворены настежь.

Выходя из фиакра, Леон не мог не заметить во дворе дорожную карету, запряженную четверкой лошадей, с двумя почтарями на козлах. При стуке въехавшего во двор фиакра в окнах отеля замелькали огни.

– Готова барыня? – спросил лакей, сопровождавший Леона, у другого.

Леон, шатаясь, следовал за ним.

В это самое время Тюркуаза. закутавшись в шубу, торопливо спускалась с лестницы.

Лакей быстро подбежал к ней и шепнул ей что-то на ухо.

– Один?

– Да.

– А ребенок?

– Его нет с ним… он хотел утопиться… я едва спас его… он просто в отчаянии.

– Хорошо, – проговорила она и, подбежав к Леону, нежно взяла его за руку.

– Наконец-то! Ну едем же! – прибавила она, подвигаясь к карете.

– Дитя мое! – прошептал он.

Тюркуаза поняла, что все погибнет, если она будет медлить и не примет решительных мер.

– Прощайте! – проговорила она. – Навсегда!.. И она села в карету.

Эти слова окончательно помутили рассудок несчастного Роллана.

Он вскрикнул и бросился к ней.

Лошади тронулись крупною рысью и увезли с собой преступного отца и его обольстительницу.

Но Леон скоро опомнился, ночная прохлада освежила его больную голову, oн начал обдумывать свое положение, то, что бросает своего ребенка и жену, и вдруг вскрикнул:

– Нет, я не могу ехать, я негодяй, пустите меня, я не хочу бросать своего сына.

Молодая женщина спокойно отворила дверцу кареты.

– Остановитесь, почтарь, – приказала она. Карета остановилась.

– Я не могу оставить вас одного среди этой пустой местности. – сказала она, – мы уже отъехали пять лье от Парижа.

– Я ворочусь пешком, – повторил еще раз Леон Роллан.

– Нет, я довезу вас… почтарь, назад, – крикнула она.

– Сударыня, – ответил почтарь в рыжем парике, – мы проехали больше пяти лье и уже близко от станции… а мои лошади не довезут обратно.

– В таком случае везите до станции… мы возьмем там свежих.

Леон молчал.

Через четверть часа они остановились влево от дороги, у уединенного домика, с виду очень похожего на провинциальную харчевню.

– Эй!, лошадей!.. – закричал почтарь в рыжем парике.

Дверь домика отворилась, и из нее вышел человек, в котором можно было сейчас же узнать Вантюра – управляющего госпожи Маласси.

Он был одет трактирщиком и держал в руке фонарь.

– Лошадей? – ответил он. – Теперь нет, а часа через два будут… Все в разгоне… Сейчас только что проехал англичанин и заплатил за двойные прогоны лошадей… Понимаешь?

– Судьба, – прошептал чуть слышно Роллан.

– Два часа вместе, – радостно вскричала Тюркуаза и бросилась на шею Леону.

Тюркуаза живо выскочила из кареты и побежала к харчевне. Леон шел за нею.

Кучер в парике переглянулся с молодою женщиной и как-то таинственно подмигнул глазом, а мнимый хозяин харчевни нагнулся к Тюркуазе и шепнул ей:

– Я здесь по приказанию, что бы я ни сказал – должно быть сделано.

Леон, конечно, ничего не услышал из этих слов и прошел вслед за молодой женщиной сперва в кухню, а потом в столовую харчевни.

Воспоминание о ребенке не давало ему в настоящую минуту покоя.

Молодая женщина села у пылавшего камина и, протянув к нему руку, сказала ему:

– Да, друг мой, я только мечтала, что мы можем быть соединены навеки… и вот в действительности нам нужно расстаться?

– Да, я точно предчувствовала это несчастье, – продолжала сна, – когда увидела вас в первый раз… – И при этом она рассказала ему, что увидела его в первый раз в Бельвиле, где он был со своей женой…

– О! – продолжала она. – Я была так счастлива тогда… а теперь я так страдаю.

Леон увидел, как из ее глаз выкатилась слеза и тихо покатилась по ее хорошенькой щеке.

– Но зачем же вы уезжаете? – спросил он.

– Зачем?.. Но ведь я люблю вас.

– В таком случае оставайтесь. – прошептал Роллан.

– Это немыслимо… я ревнива и не хочу делить вас. или все… или ничего!

– Боже! – прошептал опять Леон. – Я не хочу и не могу бросить своего ребенка.

Тюркуаза только что было собралась ответить ему, как в комнату, где они сидели, вошли почтарь и хозяин харчевни.

– Досадно, – заметила вполголоса Тюркуаза, – эти господа лишают нас возможности поговорить в последние часы.

Вантюр, разыгрывавший роль хозяина харчевни, как будто понял ее и поторопился сказать:

– Лошадей раньше двух часов не будет, а потому, сударыня, не будет ли вам угодно подняться во второй этаж… я затопил там для вас камин.

Тюркуаза встала и молча кивнула головой.

– Не угодно ли вам будет чего-нибудь покушать? – предложил импровизированный трактирщик.

– Да, – ответила она.

– Сейчас все будет готово, – ответил он и поспешил вперед.

Комната, в которую он ввел Тюркуазу и Леона, была не очень велика, она была уставлена старою мебелью и оклеена новыми дешевыми обоями. В камине пылал яркий огонь. Молоденькая горничная торопливо накрывала на стол.

Вантюр принес две бутылки, холодную курицу и миску с супом.

Леон машинально смотрел на все эти приготовления.

– Друг мой, – сказала ему Тюркуаза, садясь к столу, – не скушаете ли вы чего-нибудь со мной? – И при этом она с трудом улыбнулась.

Вантюр вышел.

Тюркуаза взяла одну из бутылок и налила Леону стакан вина – Я не хочу ни есть, ни пить, – прошептал он.

– Ну, выпейте, если только любите меня… – И при этом она бросила на него тот очаровательный взгляд, перед которым он никогда не мог устоять.

– Мне так хочется! – проговорила она и сейчас же мило улыбнулась.

Леон взял стакан и выпил его залпом. Тюркуаза тоже хотела выпить, но потом поставила его опять на стол и сказала:

– Какая гадость! Это простое сюренское вино. – И она выплеснула его в камин и налила себе стакан холодной воды.

Молодая женщина едва только дотронулась до супа Вантюра, поглодала косточку засохшей курицы и отодвинула от себя прибор.

– Мне хочется больше плакать, чем есть, – заметила она тихо и обняла Леона.

– Мой бедный друг!

Леон чувствовал, что сердце его разрывается на части.

Тюркуаза великолепно играла свою роль и успела придать страсти самые чарующие, увлекающие оттенки, самые мягкие речи и самый грустный тон.

В продолжение целого часа Леон слушал, как слушают во сне какие-нибудь гармонические голоса, как бы снисходящие с небес, и в то время как решение его возвратиться в Париж постепенно колебалось, сознание стало мало-помалу пропадать, как бы от опьянения.

Он был убежден, что ему остается всего несколько часов, которые он может провести с любимою им женщиной, а между тем он чувствовал непреодолимое желание заснуть… взгляд его отуманился, и хотя он все слышал, что она говорила, но сам тщетно старался сказать что-нибудь.

Тюркуаза, казалось, не замечала его состояния, – она продолжала ласкать его и называть самыми нежными именами.

Леон выпил в предложенном ему вине изрядную Дозу одуряющего вещества, но такого, от которого у него была поражена только одна физическая сторона.

Он не мог более сидеть на стуле и говорить… но все слышал.

Наступила минута, когда он откинулся на спинку стула, как заснувший человек… он продолжал слышать, но не мог двигаться.

Тюркуаза вдруг перестала говорить.

Леон слышал очень хорошо, как она встала, прошла на цыпочках, открыла двери и крикнула" свою прислугу.

Он было сделал особенное усилие, чтобы прервать это странное, ужасное состояние, и ничего не мог сделать.

Затем он услышал, как вошел Вантюр в сопровождении почтаря.

– Друзья мои, – сказала она, – я не поеду сегодня дальше… мой муж…

И она сделала резкое и сильное ударение на двух последних словах.

– Мой муж спит, он провел две бессонные ночи.

– Бедняжка! – пробормотал довольно громко Вантюр.

– Приготовьте лошадей к утру.

– Слушаю, сударыня!..

– А теперь потрудитесь перенести моего мужа на кровать, и как можно осторожнее… право, было бы грешно разбудить его… он спит так хорошо и сладко…

Леон слышал все, но тщетно старался отделаться от сна, сковавшего все его члены… можно было сказать, что он умер.

Вантюр и Рокамболь, все еще переодетый почтарем, взяли Леона Роллана и перенесли его на кровать.

Леон не мог пошевелиться… Он, однако, слышал еще через двери, как Тюркуаза сказала:

– Надо дать выспаться моему бедному другу – положите дров, я просижу ночь у камина.

Приказания, данные Тюркуазой, были исполнены. Леон мог узнать это, услышав, как в камин положили дров и затопили его. Он тщетно старался выйти из своего оцепенения или, по крайней мере, понять причину его и, наконец, стал убеждаться, что действительно спит и видит все это во сне.

Так прошло около часу, и вдруг до него долетел с улицы настоящий гвалт, звон бубенчиков.

Послышались усиленное хлопанье бича, грохот колес и топот нескольких лошадей. Кто-то остановился у дверей харчевни…

В то же время в дверь харчевни постучались, и какой-то незнакомый голос закричал:

– Эй! трактирщик, эй! отворяй живей.

При звуке этого голоса Леон услышал, как Тюркуаза с ужасом вскрикнула:

– Это он!

– Кто он? – подумал Леон, все еще стараясь преодолеть свое оцепенение.

В это самое время Роллан услышал, как хозяин харчевни, то есть Вантюр, отворил дверь и громко крикнул:

– Кто меня спрашивает?

– Тут почтовая станция?

– Тут, но у меня нет лошадей, – ответил Вантюр.

– Не видели ли вы кого-нибудь из проезжавших в карете? – продолжал голос.

– Как не видать… тут проехали даже две кареты… в первой ехал какой-то англичанин…

– А во второй?

– Дама со своим мужем. Тогда раздался голос:

– Это она!..

– Давно ли она проехала? – спросил опять приехавший.

– Да она еще не проехала.

– Как!

– Она остановилась здесь. Эта дама и ее муж спят там наверху.

Леон услышал тогда энергичную брань и крик ярости.

– А! – вскрикнул голос. – Это сам ад посылает их мне.

И почти вслед за этим на лестнице послышались торопливые шаги, дверь в комнату, где была Тюркуаза, отворилась с треском, и Роллан в то же мгновение услышал, как вскрикнула Тюркуаза.

Леон отдал бы половину своей жизни; чтобы иметь теперь возможность говорить и двигаться.

– А! так вы тут! – загремел голос… – Тут!., наконец-то я догнал вас…

– Пощадите! – вскрикнула Тюркуаза.

– Нет!., нет! и нет… я убью вас обоих.

– – Пощадите! Пощадите! – молила отчаянным голосом молодая женщина, которая, как казалось Леону, упала на колени… – Поль, простите меня! – Никогда!.. – ревел неизвестный голос.

– Пощадите, Поль, хоть его, – повторяла растерявшаяся Тюркуаза.

И Леон услышал, как она поднялась со стула и встала перед дверью комнаты, где он лежал.

– А… – проворчал тогда неизвестный голос, – так это тут лежит тот человек, для которого вы изменили мне и с которым бежали… Ну… так он будет убит.

И в эту минуту до слуха Леона Роллана долетел резкий звук взводимого пистолетного курка.

– Поль! Поль!.. – повторила Тюркуаза отчаянным голосом.

– Ради бога, не убивайте его… я сделаю все, что вы только потребуете от меня.

– А!

– Я буду повиноваться вам… буду вашей рабой… буду любить вас от всего сердца…

Сердце Леона ужасно билось… он делал страшные усилия, чтобы только порвать эти невидимые узы, связывавшие все его члены.

– А! Вы будете меня любить? – проговорил между тем резко и насмешливо неизвестный голос.

– Клянусь вам!

– Вы будете мне повиноваться?

– Да.

– Вы поедете со мной?

– Куда хотите.

Леон почувствовал, что сердце его разрывается, и подумал, что он умирает.

– Нет, нет! – проговорил еще раз неизвестный. – Я не верю больше вашим обещаниям. Вот посмотрите, как я убью его.

Незнакомец подбежал к алькову, где спал Леон Роллан. Тюркуаза снова вскрикнула, и между ней и им завязалась борьба.

Но он одолел ее и, бросив Тюркуазу на пол, вошел в альков.

Леон слышал и чувствовал, как на него направлялся пистолет.

– Смотрите… – проговорил опять неизвестный голос, – я сразу убью его и не заставлю нисколько страдать… я человек вполне гуманный…

Тюркуаза глухо простонала.

– Видите, я мечу в висок, – продолжал опять тот же голос.

Леон почувствовал, что он . умирает. Он подумал о своей жене, о ребенке, и, поручив душу богу, приготовился к смерти.

Но между тем выстрела все еще не раздавалось. Прошло около двух минут.

– Впрочем, – сказал вдруг незнакомец, – ведь не он, однако, виноват, а только вы… а так как вы сказали мне, что поедете за мной, и так как вы поклялись, что никогда больше не увидитесь с ним… , ,

– Никогда! – вскричала Тюркуаза.

– В таком случае я прощаю его… едем сейчас!..

И Леон, ожидавший каждое мгновение смерти, расслышал шаги удалявшегося человека, за которым последовала Тюркуаза.

Он ясно понял, что тот, кого она называла Полем, отнял у него навсегда Тюркуазу, и попробовал опять сделать несколько тщетных усилий.

Но кто же приезжал за бежавшей?

Это мы сейчас узнаем.

Этот человек был виконт де Камбольх.

Бывший приемыш старухи Фипар выучился от своего знаменитого учителя сэра Вильямса неподражаемо менять свой голос и физиономию.

Таким образом, только что разыгранная сцена была сочинена гением сэра Вильямса.

Зачем?

Мы узнаем это несколько позже.

Когда Тюркуаза и Рокамболь вышли из комнаты, где спал Леон, и сошли вниз к Вантюру, то они все трое невольно расхохотались.

– Бедняга! – пробормотала Тюркуаза.

– Ну, милая, – заметил виконт, – ты будешь великолепною актрисою, ты отлично умеешь плакать и даже рыдать…

– Вы находите? – заметила гордо Тюркуаза.

– А этот Леон, вероятно, уверен, что ты жертвуешь собой ради любви к нему.

– Конечно, ну, а теперь вы, вероятно, сообщите мне подробности всего дела?

– О чем это?

– Да о том, что произошло здесь, так как я положительно ничего не понимаю из всего того, что произошло здесь.

– Но ведь и я тоже нахожусь в таком же полном неведении.

– Как!

– Очень просто… ты узнаешь все по приезде в Париж.

– Разве я еду в Париж?

– Да, и сейчас же.

– Вы едете со. мною?

– Нет, – ответил виконт де Камбольх и, подав руку молодой женщине, вывел из харчевни и провел под навес, : где стояла дорожная карета, запряженная четвериком свежих лошадей.

Тюркуаза села в нее.

– Эй! Почтарь! Гони во всю мочь до Парижа! Два золотых на водку! – крикнул во все горло Рокамболь и добавил шепотом: – На улицу Виль л'Евэк.

Карета тронулась, бич захлопал, бубенчики зазвенели, и Тюркуаза быстро понеслась в Париж.

Вантюр и виконт де Камбольх молча проводили ее и вернулись обратно в гостиницу, где им предстояло исполнить еще несколько поручений сэра Вильямса. В то время как Тюркуаза выехала из харчевни, на дворе стало уже светать. Она приехала в Париж в девять часов утра и, въехав во двор своего отеля, узнала от своего лакея, доверенного сэра Вильямса, что Фернан Роше только что вышел от нее.

Фернан, уже привыкший приезжать рано утром к своей возлюбленной Женни, по обыкновению, явился и в этот день и, ничего не подозревая об отъезде Тюркуазы, прошел прямо в ее комнаты.

Наверху он встретил только одну горничную Тюркуазы, которая и подала ему записку, продиктованную накануне сэром Вильямсом.

Записка эта произвела на Фернана почти такое же действие, как внезапный выстрел над ухом пугливой, лошади.

Он прочел вторично письмо, затем еще раз и, наконец, . мало-помалу успокоился…

Он подумал и ушел, сказав, что зайдет вечером узнать; не приехала ли барыня.

Не прошло десяти минут после его ухода, как вернулась Тюркуаза.

Лакей, доверенный сэра Вильямса, передал ей запечатанное письмо.

Тюркуаза распечатала его и узнала почерк.

– Это от него, – подумала она. «Милая моя красавица, – писал он, – вы, вероятно, воротитесь к девяти часам утра, если только мой друг виконт де Камбольх понял мои желания и хорошо исполнил их. Ложитесь спать, решительно никого не принимайте, и в особенности Фернана, который должен думать, что вы еще не приехали, и ждите меня. Я разбужу вас завтра часа в четыре или в пять».

– Все это ничего не разъясняет мне, – подумала она и немедленно легла в постель.

Утром ее разбудил резкий голос сэра Артура Коллинса.

Сонная красавица открыла глаза и увидала его сидевшим у ее ног.

– Ну, крошка, – проговорил он, – надо просыпаться и вставать.

– А! – пробормотала она. – А я так славно спала…

– Нам надо поговорить об одном важном деле.

– Поговорим, – заметила Тюркуаза.

– Тебе нравится этот отель?

– Что за вопрос!

– А триста тысяч франков, кроме этого, привлекают тебя или нет?

Тюркуаза презрительно сжала губы.

– Это немного, – сказала она, – Фернан сделает для меня гораздо больше.

– Ошибаешься, моя милая…

– Что? – вскрикнула она, привскочив на месте. Сэр Артур не моргнул.

– Мое дитя, – сказал он спокойно, – у тебя очень плохая память, и ты все время забываешь, что без меня Фернан и не знал бы даже о твоем существовании.

– Это правда, но…

– Это значит, что Фернан сделает для тебя то, что мне угодно.

– Как! – проговорила Тюркуаза. – Так, по-вашему, я не могу делать того, что хочу?!

– Нет.

Это-то «нет» было произнесено так отчетливо и таким тоном, что Тюркуаза мгновенно поняла, что ей надо подчиниться своему противнику.

– Но позвольте, – попробовала возразить она, – вы ведь все-таки не опекун мне, и если Фернану будет угодно разоряться на меня…

Сэр Артур пожал плечами.

– Что это, моя красавица, – проговорил он насмешливо, – да вы совсем не такая умная женщина, как я сначала предполагал. Неужели вы воображаете, что я устраиваю только ваши дела, а не свои…

– Это правда, – прошептала она, прикусив губу, – вы хотите получить за комиссию.

– Да, ровно два миллиона!..

Тюркуаза так и привскочила на своем месте.

– Вы с ума сошли! – вскрикнула она.

– Ну нет, – ответил сэр Артур, – я обделываю дела, вот и все.

Молодая женщина встала, надела капот и спокойно села в кресло.

Она была совершенно хладнокровна.

– Кто хочет слишком много, тот не получит ничего, – проговорила она, – Фернан любит меня и, поверьте, сделает все то, что я захочу.

Но эти слова нисколько не смутили сэра Артура и не лишили его хладнокровия.

– Ты ошибаешься, – сказал он, – мне стоит сказать только одно слово, чтобы Фернан больше никогда не был у тебя. У меня в руках находится одно из писем, которые ты писала к Леону Роллану.

Она невольно побледнела.

– Ну так я сознаюсь ему во всем, и он, конечно, простит меня.

Сэр Артур опустил свою руку в карман и, вынув оттуда кинжал, спокойно вытащил его из ножен.

– А это еще лучше письма, – добавил он прехладнокровно.

Тюркуаза испуганно протянула руку к сонетке. Баронет громко расхохотался.

– Вы знаете очень хорошо, моя милая, что все ваши люди принадлежат мне, следовательно, если бы я даже убил вас, то они помогли бы мне скрыть след моего, так сказать, преступления.

Тюркуаза опустила руку и глубоко вздохнула. Она поняла, что была связана по рукам и по ногам своим ужасным благодетелем.

– Однако, – продолжал он, – вы неблагоразумны, мой ангел, вы даже забыли уже то, что месяц тому назад вы мерзли от холода… в пятом этаже в Ситэ де Мартир… Вам теперь дали отель в пятьсот тысяч франков, одной мебели на сто тысяч экю, право на пятнадцать тысяч ливров ежегодного дохода… и вы все еще жалуетесь!.. Тюркуаза прикусила себе губы.

– Хорошо, – проговорила она, – говорите скорей ваши условия, я их принимаю…

– Отлично… наконец-то вы становитесь благоразумны, – заметил сэр Артур, садясь подле нее.

– Да, но я не предвижу, откуда могут явиться так скоро два миллиона; ведь для этого нужно время.

– Положительно это вздор, они будут у нас завтра же, если вы только будете ловки.

– Завтра?! Это немыслимо…

– Я говорю серьезно… к тому же, – добавил сэр Вильямс, – нам необходимо поторопиться. ,

– Это, сколько мне кажется, совершенно напрасно… Фернан, право, богаче всякого индийского короля… а с терпением можно бы было сделать что-нибудь гораздо лучше.

– И это опять-таки все вздор, так как он получит от своей жены в приданое, по свадебному договору, ровно три миллиона… Итак, вот все, чем он может законно распоряжаться.

– А! – заметила разочарованно Тюркуаза.

– А так как он уже тронул первый миллион, – продолжал сэр Артур, – а я беру два остальных для себя, to для вас и останется триста тысяч… Все остальное принадлежит его сыну, и никто не имеет на остальное ни малейшего права.

– Это-то, положим, все верно… Но как взять эти два миллиона триста тысяч?

– Нет ничего легче.

– Как же?

– Дело в том, моя милая, что тот человек, который делает подарки вроде отеля, никогда не откажется подписать для женщины, которую он любит, обязательство в сто тысяч экю ежегодного дохода.

– Но, мой милый, сто тысяч экю – далеко не шестьдесят тысяч ливров дохода.

– Ну, я нашел возможность помочь этому цифровому недочету.

– – Мне было бы очень любопытно узнать это средство.

– Оно очень просто… когда человек находится в опьянении от некоторых вин, то его зрение замечательно слабеет.

При этом сэр Артур вынул из кармана пять вексельных бланков и положил их перед молодой женщиной,

– Смотри хорошенько, – добавил он при этом.

– Ну, что же? – спросила она. – Я здесь вижу вексель в десять тысяч франков.

– Эх, если бы ты знала химию, – милочка, то ты, вероятно, поняла бы все без объяснений.

– То есть что?

– То, что существуют чернила, которые могут быть отлично смываемы… обыкновенно в состав таких чернил не входит чернильный орех.

– А, понимаю… то есть когда Фернан подпишет эти пять векселей чернилами из моей чернильницы, то весь текст их, за исключением, конечно, подписи, будет смыт и заменен другим, более подходящим для нас.

– Вы замечательно догадливы, – сказал, улыбаясь, сэр Вильямс, – и вполне понимаете намеки… Следовательно, теперь решено, что вы устроите так, что этот болван Фернан напишет «акцептирую» и подпишет под ним свою фамилию.

– Черт возьми, – пробормотала Тюркуаза, – все это очень хорошо, но, как кажется, не совсем исполнимо.

– Это почему?

– Потому что когда наступит срок уплаты по этим векселям, то он увидит, что был игрушкою обмана, и, вероятно, откажется платить и потянет нас к суду.

– То, что ты говоришь, совершенно верно, но векселя будут представлены не ему, а его жене.

– Почему же не ему?

– Ты это сейчас же узнаешь. Она заплатит потому, что не пожелает, чтобы память ее мужа была осквернена.

– Как память?..

– Ну, да.

– Так разве он умрет?

– Мне кажется.

На этот раз Тюркуаза с ужасом посмотрела на сэра Вильямса и отшатнулась.

– Что вы хотите этим сказать? – прошептала она.

– Гм! – ответил совершенно хладнокровно сэр Вильямс. – Срок первого векселя наступит только через три недели, а кто знает, что может случиться за это время.