Текст книги "Капитан Мак"

И он хотел поцеловать Сару. Девушка опять закричала. В этот момент дверь наверху лестницы отворилась и в зал спрыгнул мужчина с обнаженной шпагой в руке.

– Ах, вы одни! Клянусь Меркурием, покровителем таких воров, как ты, твоя глотка извергла ложь, негодяй!

Стоит ли говорить о том, что этот нежданный защитник Сары Лоредан, явившийся в виде мужчины, размахивавшего рапирой длиной в четыре фута, был никто иной, как капитан Мак.

Дон Фелипе отступил на несколько шагов и положил руку на эфес шпаги.

– Ах, черт их забери, как говаривал мой командир, граф Суассон, – продолжал Мак, – я обманулся – мне эта гостиница показалась таким порядочным заведением, таким тихим под вечер, а тут настоящий адов шабаш и спать невозможно!

При виде защитника, которого ей послало Провидение, Сара, естественно, бросилась к нему, но дон Фелипе уже опомнился от замешательства, вызванного внезапным появлением Мака.

– Вот что, приятель, постараемся шуметь поменьше, – сказал он, – если вам так не нравится шум.

– Ужасно не нравится.

– Ну так и ступайте себе спать, – сказал дон Фелипе.

– О, сударь, во имя неба, – воскликнула Сара, умоляюще складывая руки, – не покидайте меня!

– Покинуть вас? – воскликнул капитан. – Да что вы!

– Друг мой, – продолжал дон Фелипе, – у нас с этой сударыней вышла небольшая ссора, которая вас ни в какой степени не касается.

– В самом деле?

– И я хочу дать вам совет.

– Послушаем, – сказал насмешливо Мак.

– Мне кажется, вы военный?

– Я капитан.

– Вы молоды…

– Мне двадцать два года.

– Ну вот, если вы хотите дожить до шестидесяти и стать маршалом Франции, возвращайтесь в свою постель и не вмешивайтесь в чужие дела.

Мак спокойно оперся на шпагу.

– Мой дорогой, – сказал он, – вы представить себе не можете, до чего у меня странный характер. Раз проснувшись, я никак не могу снова уснуть, а проснувшись внезапно, я веду себя ровно обратно тому, как ведут себя обычно люди в такой ситуации: вместо того, чтобы с трудом соображать, я становлюсь чрезвычайно проницательным, и не просто вижу, а вижу насквозь.

– Ну и что же вы видите? – спросил дон Фелипе.

– Я вижу, что вы любите эту девушку, а она вас не любит.

– Ах, сударь, да, – прошептала Сара, все еще дрожа, – это именно так.

– И, поскольку она сопротивляется, – продолжал капитан, – вы хотите ее похитить?

– А вам какое дело? – злобно спросил дон Фелипе.

– Так вот, я вам это запрещаю, – продолжал капитан, – и это столь же непреложно, как то, что меня зовут Мак.

– О, благодарю вас! – воскликнула Сара, складывая руки.

– И вы неправы, дорогой мой искатель приключений, – сказал испанец, обнажая шпагу и становясь в позицию.

– Ба! И в самом деле? – воскликнул Мак.

– Я в маске, а ваше лицо открыто; вы моего имени не знаете, а свое имя вы мне только что сказали.

– Так я сорву с тебя маску, негодяй! – воскликнул Мак, скрещивая с испанцем шпагу.

– Маска держится у меня на лице, может быть, более прочно, чем голова у тебя на плечах, – сказал дон Фелипе, – и ты еще не знаешь, с кем ты имеешь дело.

– Да будь ты хоть король Испании, для меня ты просто подлец, оскорбляющий женщину! И я тебя накажу, – воскликнул Мак, делая выпад; Сара упала на колени.

– Солдафон, – прорычал дон Фелипе, – я еще увижу твою кровь!

И он обрушился на Мака с яростью опытного дуэлянта.

– Ага! – произнес капитан, – испанская школа, недурно, недурно! Хороший выпад!.. Но и французская школа неплоха!

И он уколол дона Фелипе в плечо.

– А итальянская еще лучше! – возразил дон Фелипе; он прыгнул назад, наклонился, проскользнул под шпагой Мака и попытался нанести ему удар в нижнюю часть живота, как это делают флорентийские и миланские наемные убийцы.

Но Мак отскочил и с такой силой ударил по голове дона Фелипе головкой эфеса, что тот упал на колени и выронил шпагу. Быстрый, как молния, Мак наступил на клинок ногой. И пока дон Фелипе, оглушенный, с трудом поднимался, капитан, сунув свою шпагу под мышку, переломил о колено клинок своего противника и, обернувшись к Саре, сказал:

– Мадемуазель, отныне вы под моей защитой. Куда я должен вас проводить?

Дон Фелипе зарычал от ярости и хотел броситься к Саре, но Мак приставил острие своей шпаги к его лицу и произнес:

– Назад, негодяй!

И, открывая дверь, добавил:

– Я буду вашим защитником, мадемуазель, и буду сопровождать ваши носилки; доверьтесь мне, никто нам не помешает, даже ваши лошади будут меня слушаться.

Он подал руку взволнованной девушке, и они вышли вместе. Дон Фелипе в полном бешенстве глядел на кровь, капавшую из его раны. О донье Манче, своей сестре, он совершенно забыл, а та молча и неподвижно сидела в своей комнате, как он и приказал ей.

– Ага, его зовут Мак, – злобно прошипел дон Фелипе, подобрав обломки шпаги и бросаясь вон из гостиницы. – Это имя я буду хорошо помнить! И я еще возьму реванш!

… И только после его ухода бледная и дрожащая донья Манча вышла из своего укрытия.

– Не знаю, что здесь произошло, – прошептала она, – но я слышала женский крик и какой-то мужской голос и думаю, затея дона Фелипе наверняка провалилась… Ах, если бы я осмелилась ослушаться его!

Она подошла к двери и отворила ее. Ночь была темна и ей на лицо упали тяжелые капли дождя.

– О Боже! – произнесла она. – Дорога совершенно пустынна!.. Как мне вернуться в Блуа? Что сталось с моим братом? И какой дорогой уехали те, кто покинул гостиницу раньше него?

Испанка трижды позвала дона Фелипе. В ответ не донеслось ни звука. И только большие часы, стоявшие в углу зала, мерно пробили двенадцать раз. Донья Манча вздрогнула.

– Полночь, – сказала она, – а я одна… И сейчас должен приехать король…

И она вернулась в зал. Ее охватило лихорадочное возбуждение: женская стыдливость боролась в ней с честолюбивыми устремлениями знатной испанской дамы.

Зал был освещен одной единственной лампой, стоявшей на столе. Донья Манча затворила двери, но отворила окно, выходившее на дорогу, и, облокотившись на подоконник, стала беспокойно и напряженно вглядываться в темноту.

Она тихонько, но лихорадочно повторяла одно и то же:

– Король… сейчас придет король!

Вдалеке раздались раскаты грома. Гроза приближалась. Вскоре блеснула молния, и при ее свете донья Манча различила темную фигуру на белой дороге.

– Ах, -прошептала испанка, – это он!

Темная фигура действительно оказалась мужчиной в плаще. Он шел бодрым шагом и направлялся к гостинице.

Вся дрожа, донья Манча отошла от окна и забилась в самый темный угол зала. В эту минуту порыв ветра задул лампу на столе. Сестра дона Фелипе негромко вскрикнула. Мужчина перешагнул через подоконник, пробормотав:

– А теперь, когда эта милая девушка в безопасности, пойдем-ка спать, потому что дождь льет, как из ведра.

И, входя в зал, он громко и весело произнес:

– Ну, наконец-то я добрался!

Глава 3. Камень преткновения

В это время король и весь двор пребывали в замке Блуа; среди принцев крови там находились принц Конде и Месье, герцог Орлеанский.

Королева отсутствовала. Уже год, как она, разгневавшись на кардинала, который был истинным королем, пребывала в замке Амбуаз, где у нее был свой небольшой двор, состоявший из недовольных и честолюбцев; но никогда за весь этот год Людовик XIII не справлялся о ней так часто, как в последние дни.

То, что мы собираемся рассказать, произошло за несколько дней до событий, развернувшихся в гостинице «У Единорога», владельцем которой был мэтр Сидуан.

Замок Блуа, хотя и принадлежал короне, редко посещался королем. Людовик XIII сюда приезжал редко, еще реже здесь ночевал и долгое время выказывал отвращение при виде следов крови, оставшихся на плитах пола большого зала со времен смерти герцога Гиза, и так и не стертых временем.

Месье, брат короля, то есть Гастон Орлеанский, напротив, очень любил этот замок и проводил в нем весь охотничий сезон, охотясь то в Шамбонском, то в Шамборском лесу, а иногда в лесу Блуа.

Кроме того, этот принц, которого кардинал держал как можно дальше от политики, нашел себе прекрасное времяпровождение: он понемногу разрушал и перестраивал замок Блуа. Никогда еще, даже во времена короля Людовика XII, который в этом замке родился, здесь не видели такого количества каменщиков. Принц расхаживал по стройке, отдавал распоряжения, и так увлекся этим строительством, что, по утверждению добрых буржуа города Блуа, ужинал с архитектором и мастером-каменщиком.

Мастер-каменщик и архитектор были иностранцами, – по словам одних, итальянцами, по словам других – испанцами. Архитектора звали дон Фелипе д'Абадиос.

Говорили, что искусству своему он учился в Италии и Греции; сам он даже утверждал, что проделал путешествие на Восток, чтобы изучить секреты арабских и индийских мастеров.

Через день Месье охотился. А если он не охотился, то был целиком поглощен делами восстановления замка Блуа. Туда и сюда сновали гонцы. Они постоянно приезжали в замок, с ног до головы покрытые пылью, и уезжали во весь опор. Откуда они прибывали и куда направлялись, оставалось совершенною тайною.

Дон Фелипе д'Абадиос иногда рассказывал не в меру любопытным буржуа, что у него есть в Испании брат, не менее искусный, чем он сам, и что они обмениваются планами и чертежами.

И вот однажды утром, когда Месье собирался на охоту, во дворе замка появился всадник. Это был гвардеец кардинала, привезший послание герцогу Орлеанскому. Послание было совсем коротким.

«Монсеньор, – писал кардинал, – король оказывает вашему высочеству честь посетить вас. Благоволите в виду этого визита приготовить его покои.»

Этот нежданный визит короля очень раздосадовал Месье, а еще больше дона Фелипе д'Абадиоса. Однако оба они поспешили все подготовить к приезду короля, который и прибыл в замок на следующий день к вечеру, при свете факелов, в одних носилках с кардиналом, в окружении своих мушкетеров.

Уже много позднее того времени, как король отошел ко сну, Месье все еще был в своем рабочем кабинете. При нем был еще один человек – это был дон Фелипе д'Абадиос.

– Святая пятница! Как говаривал покойный король, мой отец, пусть я буду незаконнорожденным, если я понимаю, что за фантазия привела короля в Блуа.

– Да, действительно, – сказал, улыбаясь, дон Фелипе, – приезд его величества, и в особенности его преосвященства, несколько замедлят наши работы.

– Давай не будем шутить, Пепе, и немножко подумаем.

– О чем, монсеньор?

– О причинах, приведших кардинала в Блуа, и заставивших его привезти сюда моего брата короля.

– Мне и думать незачем, монсеньор, я давно уже это понял. Если вашему высочеству угодно выслушать меня…

– Говори, Пепе, говори, – с живостью ответил принц.

– Как вы знаете, король и королева постоянно в ссоре. Король то в Рамбуйе, то в Фонтенбло, то в Лувре, словом везде, где королевы нет, потому что королева вот уже больше года не выезжала из Амбуаза.

– Это так, – ответил Гастон. – И поскольку у короля до сих пор нет детей, я часто спрашиваю себя, не лучше ли мне предоставить событиям течь своим чередом, чем вмешиваться в дела моего кузена, короля Испании.

– О, – холодно ответил дон Фелипе, – ваше высочество сильно ошибается. Вы забываете, что принц Конде ничего не имеет против того, чтобы получить французскую корону.

Гастон сделал гневное движение.

– Принц Конде – французский король! – воскликнул он. – Ну, этого не будет! Никогда не будет!

– Нет, если у короля будет наследник!

– Наследник! – воскликнул Месье.

– Но его не будет, если ваше высочество поможет Испании скинуть кардинала.

– Хорошо, – сказал принц, – будем организовывать заговоры. А впрочем, что же еще делать принцу, родившемуся столь близко к трону, как не составлять заговоры?.. Но, – продолжал, помолчав, Гастон, – все это не объясняет мне, почему король здесь.

– Король здесь потому, что Блуа лежит на дороге в Амбуаз.

– То есть кардинал старается помирить его величество и королеву Анну Австрийскую?

– Именно так, монсеньор.

Гастон озабоченно нахмурился.

– Этому и в самом деле следовало бы во что бы то ни стало помешать.

– Это нелегко, монсеньор. Король скучает.

– Но о чем думает мадемуазель де Отфор? – пробормотал принц, намекая на любовницу короля.

– Мадемуазель де Отфор ныне в немилости.

– Да неужто? – рассеянно спросил принц.

– Кардинал устранил ее, как он устраняет всех, кто ему так или иначе мешает.

– Но, значит, – продолжал Гастон Орлеанский, – дорога в Амбуаз королю совершенна открыта?

– Конечно, в том случае, – тихо сказал, загадочно улыбаясь, дон Фелипе, – если на этой дороге королю не попадется камень преткновения.

– Что вы хотите сказать?

– Я знаю одну женщину, – продолжал дон Фелипе, – которая вполне могла бы стать камнем преткновения, о котором я имел честь упомянуть вашему высочеству.

– Ба! Король уже давно не обращает никакого внимания ни на одну из придворных дам, мой бедный Пепе.

– Это не придворная дама, и король никогда ее не видел.

– Где же она?

– Здесь, – ответил дон Фелипе.

– Как, здесь, в Блуа?

– Да, монсеньор.

– Но, значит, это какая-нибудь горожанка или, как принято говорить, простолюдинка?

– Нет, монсеньор, это знатная дама.

– Каким же образом я никогда ее не видел?

– Она приехала только вчера вечером, и если ваше высочество не боится прогуляться ночью по узким улочкам и сомнительным закоулкам доброго города Блуа…

– Ты мне ее покажешь, Пепе?

– Да, монсеньор.

– Когда?

– Нынче же вечером, ежели ваше высочество соблаговолит за мной последовать.

Гастон поднялся, взял плащ, шляпу, шпагу и сказал дону Фелипе: – Идем! Мне не терпится увидеть это чудо.

Замок Блуа сообщался с нижним городом потайным ходом.

По маленькой винтовой лестнице нужно было спуститься до потайной двери, которую впоследствии заложили камнем, я через нее можно было попасть в узенький переулок, спускавшийся к Луаре.

Этой дорогой и повел принца дон Фелипе д'Абадиос.

На самом берегу реки стоял уединенный дом, с севера, востока и запада окруженный садом.

– Здесь, – сказал испанец.

И он показал на живую изгородь сада. Из дома не доносилось ни звука, но сквозь цветные стекла одного из окон первого этажа поблескивал свет.

– Монсеньор, – сказал дон Фелипе, – я хотел бы показать вам женщину, о которой я вам рассказал, но так, чтобы она вас не видела.

– Так как это сделать? – спросил принц.

– Идемте со мной.

В просвете изгороди была сделана калитка; дон Фелипе бесшумно открыл ее и, взяв принца за руку, сказал:

– Идем, только тихо.

Они подошли к самому дому и остановились под освещенным окном. Но окно было высоковато; Гастону пришлось взобраться на кучу хвороста, сваленного у стены, и он достал до подоконника.

– Смотрите, – сказал ему дон Фелипе.

Принц приник к стеклу и стал с любопытством вглядываться. Он увидел небольшую прекрасно обставленную молельню.

– Сразу видно, что ты архитектор, – сказал он с улыбкой дону Фелипе. – Но где же женщина?

Но не успел он задать этот вопрос своему фавориту, как оборвал себя на полуслове и остался стоять с открытым ртом. В комнату вошла женщина, и лампа, стоявшая на столе, ярко осветила ее лицо.

– Как она хороша! – восхищенно прошептал принц.

– Если король не потеряет от нее голову, – шепнул ему на ухо дон Фелипе, – значит, дьявол нас покинул… Идемте отсюда, монсеньор.

И, увлекая за собой Гастона, он вышел из сада, тщательно затворив калитку.

Глава 4. В которой Месье доказывает, что он – прекрасный брат

В этот день король проснулся рано, и, что бывало редко, в хорошем настроении. В замке Блуа он занимал комнату, в которой когда-то жил Генрих III; из ее окон, расположенных выше стен, окружавших двор замка, был виден левый берег Луары и вдалеке высокие деревья Шамборского леса.

Королю в это время было тридцать семь лет, но он выглядел на все пятьдесят. Волосы его поседели на висках и поредели на макушке; щеки завалились, глаза запали, а нижняя губа отвисла, и вид у него был усталый и скучающий, причем его каждодневную скуку не удавалось развеять никакими развлечениями.

Чтобы он проснулся в хорошем настроении, должно было произойти нечто необыкновенное. И об этом король решил поведать одному из своих пажей, Габриэлю де Сабрану, который спал в одной комнате с ним.

Вчера Габриэль проделал длинный путь: он прискакал верхом из Орлеана в Блуа, поэтому, когда король открыл глаза, он еще спал.

– Эй, Габриэль, друг милый! – несколько раз позвал его Людовик.

Но Габриэль не проснулся. Видя это, Людовик, унаследовавший от своего отца, короля Генриха IV, простоту в обращении и добродушие, встал, подошел к окну и сам отворил его. Свежий воздух хлынул в окно, и в комнату проникли первые лучи солнца.

Вставала заря, небо на востоке алело, и легкий туман, обещавший хороший день, лениво стелился по илистым берегам Луары.

Людовик XIII в детстве не раз бывал в замке Блуа. Он знал Шамбонский и Шамборский лес не хуже, чем коридоры Лувра, и когда утром того дня, на который была назначена охота, ему докладывали, что там-то или там-то в глухих зарослях был поднят матерый олень, то он мог заранее сказать, какой дорогой животное будет уходить от преследования, где именно его забьют, из какого пруда он напьется, и на какой развилке его настигнет свора.

Вдали, на юго-западе, Людовик разглядел темную линию, которая как бы отделяла небо от земли. Это был его любимый Шамборский лес. При виде его король, охваченный воспоминаниями юности, вдохнул воздух полной грудью и воскликнул:

– Пресвятое чрево! Если господин кардинал и сегодня вознамерится забивать мне голову делами моего королевства, то его ждет неважный прием!

Это громкое восклицание разбудило юного пажа. Габриэль, спавший одетым, вскочил, покраснев от стыда и неловкости. Он тут же подбежал к серебряному колокольчику, чтобы позвонить и позвать слуг. Но король жестом остановил его.

– Эй, куманек, – сказал он, – крепко же ты спал сегодня утром!

– Сир, – пробормотал паж, – ваше величество соблаговолит извинить меня…

– Ну, ну, – ответил с улыбкой Людовик, – один раз – не обычай, и за такую малость я не прикажу тебя повесить! Скажи-ка лучше, мой милый, который час?

Паж взглянул на стенные часы и ответил:

– Пять часов утра, сир. Угодно ли вашему величеству, чтоб я позвал людей?

– Ни в коем случае! Эти люди дышать мне не дают. Подойди ко мне, мой милый, поглядим вместе, какая погода.

Паж подошел к окну.

– Ты думаешь, сегодня будет ясно? – продолжал король.

– Без сомнения, сир. Прекрасная погода! Туман стелется, трава будет влажной, собаки легко возьмут след, и все будет чудесно!

– Ага! – произнес в восторге король.

И, понизив голос, он подмигнул Габриэлю де Сабрану и сказал:

– Хочу сыграть с господином кардиналом хорошенькую шутку!

– Правда? – спросил в восторге мальчик.

– Господин кардинал вчера вечером сообщил мне, что в девять часов утра постучит в двери моего кабинета, потому что нам надо поработать, и он хочет рассказать мне о каком-то, Бог его знает, новом заговоре. Ты понимаешь, – добавил, как бы между прочим, король, – что в моем королевстве много людей, которым больше нечем заниматься, кроме как политикой и составлением заговоров?

Мальчик в ответ только улыбнулся.

Король продолжал:

– Итак, его преосвященство должен придти в девять часов, а сейчас только пять, и знаешь, что я сделаю? Я сейчас отправлюсь на охоту.

– Но, сир, – заметил Габриэль де Сабран, – ваше величество ведь не будет охотиться в одиночестве. Ржание лошадей, лай собак, щелканье кнутов доезжачих произведут такой шум, что его преосвященство проснется и появится в окне, как досадная помеха.

– Безусловно, – ответил король, – то, что ты говоришь, очень похоже на правду, но у меня есть хорошая мысль. Ты сейчас тихонько выйдешь из комнаты.

– Хорошо, сир.

– Ты пойдешь в левое крыло замка, в личные покои Месье.

– Прекрасно, сир, – ответил паж, внимательно слушавший господина.

– Ты обратишься к его камердинеру и скажешь: «Осторожно разбудите вашего господина, попросите его не делать никакого шума и прийти к королю, который хочет с ним переговорить совершенно тайно».

Паж вышел и совершенно точно выполнил приказ короля.

Как мы уже знаем, Гастон Орлеанский лег очень поздно, но спал он чутко. Габриэль де Сабран обратился к слуге, и тот ввел его в комнату принца, который, протерев глаза, нахмурился; казалось, он был удивлен и обеспокоен тем, что король приглашает его к себе в такую рань. Как всякий человек, совесть которого нечиста, Гастон Орлеанский говорил себе:

– Король собирается сделать мне за что-то выговор.

Но паж, догадавшись, что принц обеспокоен, добавил:

– Монсеньор, король сегодня в хорошем настроении.

– Ах вот как! – произнес Месье, и лицо его прояснилось.

– И он рассчитывает на ваше высочество, чтобы подшутить над его высокопреосвященством.

Месье поспешно оделся и последовал за Габриэлем де Сабраном.

Король сидел у окна и любовался своим любимым Шамборским лесом, вершины которого золотили первые лучи солнца. Увидев Месье, он протянул ему руку и сказал:

– Добрый день, братец! Не угодно ли вам сегодня поохотиться на оленя?

– Я весь к услугам вашего величества, – ответил Месье, целуя протянутую ему руку.

– Хорошо, – продолжал король, – где вы держите ваши своры?

– У меня их три, – скромно ответил принц: одна здесь, это так называемая большая охота.

– Хорошо, но это не то, что мне нужно.

– Вторая – в лесу Блуа, у моего первого ловчего, мэтра Жана Ла Бранша. В ней двенадцать добрых нормандских гончих, которые так же хорошо берут лань, как оленя.

– А третья?

– Третья, сир, – кабанья свора из тридцати восьми больших сентонжских собак – эти возьмут кабана меньше, чем за пять часов. Эта в Шамборе.

– Ну что же, – сказал король, поскольку я хочу поохотиться в Шамборском лесу, вместо оленя поохотимся на старого кабана-одиночку.

– К услугам вашего величества, – ответил Месье. – Когда вам угодно выехать?

– Ах, в том-то вся и загвоздка, – ответил Людовик, – я хотел бы выехать из замка без шума и гама.

– Это просто, – ответил Гастон, – здесь есть лестница и потайной ход, которые ведут в нижний город.

– Прекрасно! А лошади?

– Позволю себе доложить вашему величеству, что из-за предпринятой мной перестройки замка конюшни пришлось перенести в город. Если вам угодно, сир, вы можете выйти из замка пешком, прикрыв лицо плащом, как простой дворянин, а потом сесть на лошадь, и здесь никто ничего знать не будет.

– Ага, мы прекрасно подшутим над кардиналом! – сказал обрадованно король.

И он поспешно приказал Габриэлю де Сабрану одеть себя.

– Сир, я пошлю одного своего офицера оседлать лошадей, – сказал Месье.

– Да, конечно, – ответил король. – Не будем терять времени, братец!

Месье поспешно покинул королевские покои, но пошел не к себе, а побежал к дону Фелипе.

– Дорогой Фелипе, – сказал принц, – король сегодня охотится.

– Со двором?

– Нет, со мной, в Шамборе. Мы выезжаем через несколько минут.

– И кардинал об этом ничего не знает?

– Совершенно ничего. Тебе не кажется, что нам подворачивается прекрасный случай?

– Представить донью Манчу? Безусловно.

– Так надо бежать к ней предупредить и приказать, чтоб ей седлали коня.

– О нет, – ответил испанец, – все это нужно держать в тайне.

– А как?

– Пусть ваше высочество во всем положится на меня, я все беру на себя.

Месье знал, что его архитектор – человек изобретательный, он больше не стал ему докучать и вернулся к королю.

Король был уже готов. На нем был суконный зеленый камзол, шляпа с черным пером и вороненые шпоры на сапогах с красными отворотами.

– Ну, теперь я одет, как простой дворянин, – подумал он, – и уж никто не посмеет сказать, что я излишествами разоряю мой народ.

И король в сопровождении Месье и Габриэля де Сабрана тайком вышел из замка. Дон Фелипе успел впопыхах только предупредить четырех дворян герцога Орлеанского.

У ворот временных конюшен стояли оседланные лошади.

Месье напрасно озирался вокруг, доньи Манчи, несравненной красавицы, которая должна была вскружить голову самому королю, нигде не было видно. Он вопросительно взглянул на дона Фелипе, и тот кивнул головой с таким видом, будто хотел сказать:

– Не беспокойтесь, я все предусмотрел.

Король легко прыгнул в седло и воскликнул:

– Вперед, господа, в галоп! Мы не предупредили доезжачих, и, если мы не поспешим, нам придется охотиться врассыпную на поле, а не цепью в лесу.

И король в сопровождении семи человек пустился вперед.

А господин кардинал еще почивал.