Текст книги "Капитан Мак"

Понсон дю Террайль
Капитан Мак

Глава 1. Амулет

– Перинетта, милая Перинетта, ты ничего не видишь на дороге?

– Увы, нет, хозяин, – ответила, вздыхая, Перинетта. – Сами знаете, что дом этот проклят.

– Ах, бедная моя Перинетта, скверное дело я сделал, купив у нашего прежнего хозяина, хромого Онезима, эту гостиницу вместе с клиентурой. За гостиницу я и по сию пору не расплатился, а клиента вообще ни одного не видел с того самого дня, как Онезим положил в карман мои первые экю.

Так жаловался бедный Сидуан, хозяин гостиницы под вывеской «У Единорога» на дороге из Блуа в Божанси в лето господне 1639.

Сидуан был плотный толстощекий малый лет двадцати восьми-тридцати; волосы у него были желтые, глаза голубые и большие, губы толстые, а по ним бродила смутная улыбка, которая обнажала белые крепкие зубы.

Вид у Сидуана был такой наивный и честный, что больно было смотреть, как он огорчается.

А особа, к которой он обращался с жалобами, называя ее Перинеттой, была стройной хорошенькой девушкой лет двадцати на вид. Взгляд игривый, губы яркие и полные, большие голубые глаза при черных волосах, талия широковата, но руки и плечи очень красивые, а ножка с большим подъемом, – такова была внешность этой крепкой служанки, с которой разговаривал незадачливый Сидуан.

Темнело, но дорога была пуста как со стороны Блуа, так и со стороны Божанси.

Солнце уже давно скрылось за голубыми холмами Турени, а Сидуан все еще ждал путешественников.

– Ах, ты понимаешь, бедная моя Перинетта, – говорил несчастный трактирщик, – меня сгубило честолюбие; я был вполне счастлив, когда служил здесь простым конюхом. Мэтр Онезим платил мне жалование: каждый месяц – будьте любезны, получите полпистоля. Я сладко и беззаботно спал, и приедут посетители или нет, от этого мне было ни жарко, ни холодно.

– Да, хозяин, вы и вправду себя лучше чувствовали, – сказала, смеясь, Перинетта. – А теперь вы похудели…

– Как мой кошелек, – простонал Сидуан.

– И как та утка, что вы насаживаете на вертел каждый день, начиная с воскресенья, и которую никто не отведал, – добавила лукавая служанка.

Сидуан поднял глаза к небу.

– Все равно, – сказал он, – никогда не следует отчаиваться.

Но и дорога, и трактир были безлюдны…

– Но зачем, – снова заговорил он, – к чему понадобилось мне покупать гостиницу у мэтра Онезима?! И надо же было, чтоб мой дядя, впрочем, человек вполне порядочный, одолжил мне для этой сделки сто пистолей, которых я больше никогда не увижу!

– Хозяин, – сказала Перинетта, – я хочу вам сказать одну вещь, которая вас, может быть, утешит.

– Какую, малютка?

– А ту, что, ежели бы вы не купили гостиницу мэтра Онезима, дядюшка вам бы и не одолжил сто пистолей.

– И то правда.

– Так значит, не вы их потеряли, а он.

– Да нет, – сказал Сидуан, – я.

– Как же это, хозяин?

– Черт возьми, у дядюшки детей нет, потому что он не женат, – наивно ответил Сидуан. – Свое имущество он оставит мне, а раз я уже растратил сто пистолей, то я и получу на сто пистолей меньше…

С этими словами мэтр Сидуан перестал безнадежно глядеть на пустынную дорогу и вернулся в гостиницу.

Вдруг он нетерпеливо топнул ногой.

– А ведь у мэтра Онезима, – сказал он, – дела шли!

– Ах, Боже мой, – ответила Перинетта, – я-то знаю, почему у вас они нс идут. Вы, хозяин, слишком молоды.

– Ну и что с того?

– Вы же знаете, что гостиница жила не за счет бедняков, или виноделов, или извозчиков.

– Увы, – вздохнул Сидуан, – сюда приезжало немало прекрасных дам, особенно, когда двор находился, как сейчас, в Блуа.

– А теперь они не приезжают, ведь правда?

– Мне, наверное, судьбу завязали, – печально ответил Сидуан.

– Да не в этом дело, хозяин; дамы и господа, которых привлекала гостиница, приезжали вечером – господа, прикрыв лицо плащом, а дамы в маске, и они рассчитывали на полную скромность мэтра Онезима, ну а вас, а вас еще не знают и потому опасаются.

– Ну, если это так, – ответил незадачливый кабатчик, – в один прекрасный воскресный день я пойду в Блуа, стану у дверей церкви, и во всю глотку буду кричать, что влюбленные могут приезжать ко мне безо всяких опасений.

– Ну уж тут-то, – произнесла Перинетта, – вы можете быть уверены, что сюда никто никогда не приедет.

Вошел конюх. Этого честного деревенского парня, рядом с которым Сидуан был просто придворный щеголь, звали Гийом.

– Мой мальчик, придется нам расстаться, – сказал ему Сидуан.

– Нам расстаться, хозяин? – воскликнул Гийом. – Но почему?

– Потому что у меня больше нет для тебя работы.

– Но, хозяин, я ведь не повар, а конюх.

– Вот именно поэтому, – ответил Сидуан. – Всадники совсем перестали проезжать здесь, и вот уже две недели, как в конюшне не было ни одной лошади, так что тебе здесь делать?!

– Ах, хозяин, Бог мне свидетель, что это не из-за денег, но только тошно мне от вас уходить.

– Так нужно, бедный мой Гийом, – простонал Сидуан.

– Но куда же я, по-вашему, должен идти?

– Гостиниц в Блуа хватает, и ты, мальчик, найдешь там работу. Давай рассчитаемся.

– Как вам будет угодно, хозяин, – ответил Гийом, утирая слезы рукавом.

Но не успел Сидуан вытащить из кармана кожаный кошелек, в котором позванивало несколько серебряных монет, как слуга бросился к двери.

– Что там? – спросил Сидуан, бросившись вслед за ним.

– Путники, лошади! – воскликнул Гийом. – Едут сюда… точно! Вот и работа! Знал я, что не уйду!

И правда, в сгущавшихся сумерках можно было различить двух всадников. Они быстро приближались, и в сердце Сидуана вспыхнула надежда.

– Молись, Перинетта, – воскликнул он, – молись, чтоб они остановились!

И в самом деле, всадники замедлили аллюр и остановились в десяти шагах от трепещущего от волнения Сидуана.

Один из всадников был старик. По серому суконному кафтану в нем можно было признать буржуа, и буржуа богатого, потому что его спутник был одет как лакей.

– Послушай, приятель, – обратился старик к Сидуану, – не скажешь, далеко ли до Блуа?

– Конечно скажу, монсеньор, – ответил трактирщик, отвешивая глубокий поклон, в то время как Перинетта присела как можно ниже, – вы в двух лье от него.

– Спасибо, друг, – произнес старик и тронул лошадь.

– Как, монсеньор, – воскликнул бедный Сидуан, – вы не желаете хоть чуточку подкрепиться?

– Ах, да, и правда, ведь это гостиница, – сказал, улыбаясь и поднимая глаза на вывеску, всадник. – Нет, приятель, у нас нет времени, уже темнеет, а нам нужно как можно скорее быть в Блуа.

– О Господи! – вздохнул Сидуан.

– И потом, – продолжал путешественник, – ты зря величаешь меня монсеньором, мой мальчик. Я не дворянин, а простой буржуа по фамилии Лоредан, королевский ювелир. Доброго вечера, приятель!

И к отчаянию Сидуана, старик и его спутник тронулись в путь.

– Ах, как мне не везет, как не везет! – причитал трактирщик.

Перинетта расхохоталась, показав белые зубки.

– Ну уж это ваша вина, хозяин, – сказала она.

– Моя вина?! Я виноват, что этот путешественник не захотел остановиться?

– Да, хозяин.

– И как же это так, Перинетта? – спросил Сидуан, и снова печально уселся у огня.

– Но, черт возьми, – ответила разбитная служанка, – когда он спросил у вас, далеко ли отсюда до Блуа, нужно было сказать, что шесть лье, а не два, тогда бы он остановился, поужинал и спросил комнату.

– Ну, это нет! – ответил Сидуан. – Не умею я врать.

– Ну, если так, – сказала холодно Перинетта, – не надо жаловаться. В ремесле трактирщика, если ты слишком честен…

– Так что?

– То ты разоришься, – закончила Перинетта нравоучительным тоном.

И она стала вытаскивать из огня непрогоревшие поленья и засыпать головешки золой.

– Что ты там делаешь, Перинетта?

– Огонь тушу, хозяин. Ведь уже и спать пора.

– Но… может, подождем еще? Кто знает?..

Перинетта сочувственно взглянула на Сидуана.

– Это уж чистая блажь, хозяин. Вы лучше бы расплатились с Гийомом и заперли двери.

Бедный трактирщик, ворча, встал и пошел запирать двери, как посоветовала ему Перинетта. Потом обратился к конюху:

– Я тебе должен, Гийом, три ливра и шесть денье, так?

– Да, хозяин, по моим подсчетам так.

– Вот они, мой бедный Гийом.

– Так все же, хозяин, – сказал увалень, снова вытирая слезы, – придется мне уходить?

– Придется. Ты – славный малый, честный, работящий, ты себе на жизнь заработаешь.

Перинетта убирала посуду и наводила порядок. В эту минуту со стороны дороги донесся шум, и в дверь постучали.

– На этот раз, – воскликнул Сидуан, ринувшись к двери, – это уж точно путешественник!

И он отворил дверь.

Это был крестьянин. В темноте виднелась телега, запряженная быками.

– Простите меня, – сказал крестьянин, – у меня ветер задул фонарь, а становится темненько. Не одолжите ли огонька?

– Иди ты к черту! – закричал в бешенстве Сидуан.

– Злой же вы становитесь, хозяин, – заметила Перинетта.

– И правда, – смиренно согласился трактирщик. – Возьми огня, приятель, и доброго пути.

– Ты в Блуа едешь, друг?

– Да, – ответил крестьянин.

– Хорошо, нам по пути… Я ухожу с тобой.

Гийом в последний раз пожал Сидуану руку, поцеловал Перинетту, неохотно подставившую ему щеку, взвалил на плечо палку, продетую в узелок с пожитками, и ушел с крестьянином.

– Ну теперь, хозяин, – сказала Перинетта, – сами видите, что мы можем ложиться. Больше никто не придет. А вот послушайте…

– Что еще? – спросил, прислушиваясь, Сидуан.

– Где-то гром гремит.

– И дождь начинается. Ну и вечерок будет!

Но тут в дверь снова постучали.

– Кто-то стучит! Слышишь, Перинетта?

– Ветер стучит ставней, – ответила служанка.

– Да нет, говорю тебе, в дверь стучат.

– Опять какой-нибудь крестьянин, попросить огня или узнать дорогу!

Стук продолжался.

– Ну, ступай отвори! – приказал Сидуан.

Перинетта повиновалась и отступила на шаг, очутившись лицом к лицу с красивым молодым человеком при шпаге, в плаще и шляпе с красным пером, надвинутой набекрень.

– Путешественник! – воскликнул Сидуан, и на лице его расцвела улыбка.

– Похоже, что так! – сказала ошалело Перинетта.

– Клянусь рогами дьявола! – воскликнул, входя, человек в плаще, – мне кажется, что вы путешественнику не рады, хозяева. Что, гостиница полна?

– Да не совсем, – ответила Перинетта, кусая губы, которые и так были красней пиона.

– Не желает ли ваше сиятельство подкрепиться? – спросил с сомнением Сидуан. – Дело к грозе… Может быть, вы пить хотите?

– Я хотел бы получить ужин, – сказал незнакомец.

– Наконец-то, – прошептала Перинетта, – хоть эта утка уйдет.

– Как?! – воскликнул Сидуан дрожащим от волнения голосом.

– И комнату, – добавил путешественник.

– Комнату?! Он просит комнату! – произнес Сидуан, впадая в восторг. – Ах, мой принц…

– Я не принц, – сказал путник.

– Господин герцог…

– И не герцог; я – капитан.

– Прекрасно, господин капитан, – сказал со слезами в голосе Сидуан, – вы получите лучшую комнату…

– И вам подадут лучшую утку! – сказала Перинетта.

– Нет, ни в коем случае! – воскликнул Сидуан. – Гость, который заказывает и ужин, и комнату, стоит большего. Ты пойдешь в птичник, Перинетта, и выберешь хорошую птицу.

– Да, хозяин.

– А что, друзья мои, – спросил капитан, сбрасывая плащ и подходя поближе к огню, который Сидуан поспешил снова разжечь, – кажется, путешественники на этой дороге редки?

– Да, очень редки, – вздохнул Сидуан.

– Настолько редки, – ответила лукаво Перинетта, – что, если правду вам сказать, вы первый, которого мы видим.

– Не может быть, красотка! Ты смеешься надо мной!

И капитан обнял Перинетту за талию и без церемоний поцеловал.

Капитану было самое большее года двадцать два, вид у него был воинственный, а взгляд гордый и победительный.

– Это такая же правда, капитан, как то, что вы хороши собой, – сказала Перинетта, – вы в самом деле первый путешественник, которого мы здесь видим,

– С какого же времени?

– А вот уже две недели, капитан.

– И вот уже ровно две недели, – сказал жалобно Сидуан, – как я – хозяин этого заведения.

Перинетта зажгла фонарь и пошла в птичник.

Сидуан поспешно спустился в погреб и принес оттуда бутылки своего лучшего вина.

– Я хочу пить! – сказал капитан, прищелкивая языком.

– Вы мне скажете, что вы думаете об этом вине, – ответил Сидуан.

– Ах, прошу прощения, но я один никогда не пью. Давай два стакана, дружище, и чокнемся. У меня в горле сухо, как У висельника.

– Висельник! – воскликнул Сидуан. – Наверное, мне так никогда и не посчастливится увидеть ни одного повешенного!

Капитан расхохотался.

– А зачем тебе нужно видеть повешенного? – спросил он.

– Чтобы взять веревку, конечно!

– Ах да, и верно, говорят, что она приносит счастье. Хорошо, будет тебе веревка повешенного, – сказал серьезно капитан. – Хочешь, я сейчас же повешусь?

– Ах, Господи Боже мой, – воскликнула Перинетта, вошедшая при этих словах, – это было бы и вправду очень жаль!

– В самом деле? – произнес капитан, целуя девушку второй раз. – Ну хорошо, веревку повешенного он все же получит. Да, слово капитана Мака!

– А кто такой Мак? – спросила хорошенькая служанка.

– Мак – это мое имя, красавица.

– Вас зовут Мак?

– Да, и я к твоим услугам, детка.

И капитан запечатлел на румяной щечке Перинетты третий поцелуй.

Пока Сидуан ощипывал птицу, которой Перинетта еще в птичнике свернула шею, чтобы дело шло скорее, капитан заприметил обрывок веревки, висевший у камина, и быстро потянул его к себе.

– Так вы говорите, капитан, – произнес Сидуан, который не так легко отказывался от мысли, если она однажды пришла ему в голову, – так вы говорите, что подарите мне веревку повешенного?

– Да.

– Но я надеюсь, вы не будете для этого вешаться? – спросила Перинетта.

– Не буду. У меня в кармане как раз есть кусок такой веревки.

Капитан вытащил обрывок, который он перед тем сунул в карман, и, улыбаясь, протянул его Сидуану. Тот, дрожа, взял его.

– Но это действительно правда? – наивно спросил он.

– Что это веревка повешенного?

– Нет, что она приносит счастье?

– Ученые утверждают, что да… Ты хорошо поступишь, если ее сохранишь… Ну, выпьем еще по стакану!

– Но, капитан, – спросила Перинетта, которая после трех поцелуев стала особенно развязной, – почему вас зовут Мак?

– Не знаю, – изобретательно ответил капитан.

Служанка насадила птицу на вертел, и Сидуан стал его вращать.

– Но ваш отец должен был это знать? – продолжала Перинетта, накрывая стол и ставя прибор.

– Я никогда не знал своего отца.

– А мать?

– И матери не знал тоже. Я – дитя случая, воспитан добрыми людьми и стал солдатом. Своих родителей я не знал, и у меня нет другого имени, кроме того, которое я сам себе избрал; но я, несомненно, дворянин! – с гордостью добавил он.

– О, по виду это безусловно так, – сказала Перинетта. – Ну, прошу к столу, капитан. А вы в каком полку служите? – спросила любопытная служанка.

– Я был капитаном в полку графа Суассона. Но его только что распустили, и я направляюсь в Блуа, чтоб поговорить с королем и предложить ему свою шпагу.

– И вы производите такое приятное впечатление, что король вам не откажет.

– Мне вообще везет, – заявил капитан Мак.

– Вот этого-то мне и не хватает, – вздохнул Сидуан.

– А я, – продолжал капитан Мак, – приношу счастье всему, к чему прикасаюсь.

Сидуан подошел к капитану.

– Пожалуйста, – сказал он, – дотроньтесь до меня, дорогой господин.

– Но это уже не нужно.

– Почему не нужно?

– Я же дал тебе веревку повешенного!

– Ах да, верно! Ведь она-то теперь всегда будет со мной! Значит, вы приносите счастье?

– Да. Когда я участвую в сражении, оно выиграно!

– Потрясающе! – восхищенно воскликнул Сидуан.

– И все женщины, которые меня любили, а их немало…

– Что же с ними? – обеспокоенно спросила Перинетта.

– Они все стали знатными дамами, – ответил Мак.

Роли переменились. На этот раз Перинетта во все глаза уставилась на капитана, подавая ему подрумяненную птицу с кусочками шпика; капитан тем временем принялся за вторую бутылку.

– Хотя вообще-то, – сказал Сидуан, – это неудивительно, ведь у вас есть веревка повешенного. Только теперь вы отдали ее мне, и удача уже не будет с вами.

– Ба! Моя звезда куда более могущественна, чем веревка повешенного; достаточно мне переночевать под крышей дома, и счастье не покинет его весь год.

– А вы соблаговолите переночевать здесь?

– Конечно, – ответил добродушно капитан, – и ты увидишь, что народу в твоей гостинице скоро будет, как на ярмарке.

– Да услышит вас Господь! – недоверчиво вздохнул трактирщик.

– И знатные дамы и господа, короли, принцы, – продолжал, смеясь, капитан, – так и посыплются на тебя.

– Капитан, – воскликнул Сидуан, – мне в голову пришла одна мысль.

– Говори, дружище.

– А если вы войдете в дело?

– В какое?

– Ну, станете совладельцем гостиницы.

Перинетта бросила на Сидуана жалостливый взгляд.

– Бедный мой хозяин! – сказала она. – Вы, по-моему, спятили. Вы хотите, чтобы военный стал трактирщиком?

– И правда, – сказал Сидуан. – Простите меня, монсеньор, – я просто дурень.

– Но зато добрый, честный и очень наивный, – сказал Мак. – И я не только прощаю тебя, но и желаю тебе всякого счастья. И на этом, друзья дорогие, – закончил он, осушив стакан, – поскольку я славно отужинал, проделал длинный путь и устал, пойду-ка я спать. Где моя комната, девочка?

Перинетта вынула свечку из медного подсвечника.

– Идемте, капитан, – сказала она, – и я ручаюсь, что вы будете спать лучше, чем король.

– Ну, это несложно, – ответил, смеясь, капитан, – у меня забот поменьше, чем у него.

И вслед за Перинеттой, гибкой и ловкой, он поднялся по лестнице.

– Вот сюда, – сказала она, толкая дверь. – Посмотрите, какая постель. Простыни белые и пахнут свежестью, перина набита гусиным пухом, стены только что побелены, и комнатка вся чистенькая, как спальня новобрачной.

– И ты хороша, как роза, – сказал капитан и поцеловал ее еще раз.

Перинетта сочла нужным слегка вздохнуть.

– Я знаю, что я хорошенькая, – сказала она, – но это еще не приданое.

– Как, девочка, ты хочешь выйти замуж?

– Ну, конечно, прекрасный мой господин, – ответила она, – не надо плохо думать обо мне, потому что я смеюсь и позволяю себя поцеловать такому красивому человеку, как вы. Я порядочная девушка, и…

Тут она покраснела и умолкла.

– Но у тебя хоть ухажер-то есть?

– Да, был, но его сгубило честолюбие, – вздохнула Перинетта.

– Так расскажи мне об этом, малышка, – сказал капитан, усаживаясь в изножии постели.

– Я любила доброго большого парня, на редкость работящего, – продолжала Перинетта, – но он захотел стать хозяином, – и пожалуйте вам – больше обо мне и не думает.

– Кажется мне, что ты говоришь о своем хозяине?

– Именно о нем. Сегодня утром, – опять вздохнула Перинетта, – у меня было появилась надежда, потому что невезение делает людей смиренными…

– Это ты правильно заметила.

– Но вы ему придали мужества… Вы же сказали ему, что сюда понаедет много народу… короли… принцы к нему будто приедут. И еще Бог его знает кто, и – прости прощай!

– И прости прощай, – подхватил капитан, поднимая за подбородок голову служанки, – он теперь и думать о тебе не захочет?

– Увы!

– Ну так вот, успокойся, малютка. Если я захочу, он полюбит тебя.

– Это в самом деле правда?

– И женится на тебе… я тебе обещаю.

– Ох, коли это сбудется, я от всего сердца вас расцелую!

– Эге! – ответил капитан. – Охотно тебе это разрешу! Только я засыпаю на ходу. Доброй ночи, девочка, и спи спокойно.

Но Перинетта не ушла. Она подошла к капитану поближе и сочувственно посмотрела на него.

– Ты еще что-то хочешь сказать? – спросил капитан.

– Вот я вижу вас первый раз, а мне кажется, я всегда вас знала.

– Да неужто? – произнес Мак.

– И, ей-богу, как подумаю, что у вас – ни родных, ни друзей, быть может, мне так больно становится.

– Бедная девочка!

– Так вы никогда не видели своей матери?

– Никогда.

– И у вас от нее ничего нет?

– Честное слово, ты, малышка, так трогательно говоришь со мной, – сказал взволнованно Мак, – что я буду с тобой откровенен. Я всегда носил на шее этот медальон с портретом. Откуда он у меня, я и сам не знаю, да и кто изображен на этом портрете – моя мать или нет, не знаю тоже.

И Мак расстегнул камзол и показал Перинетте маленький медальон в золотом ободке, на котором была изображена молодая красивая женщина. Он поднес портрет к губам, а потом неожиданно резко сказал девушке:

– А теперь убирайся. Не люблю об этом говорить.

Он запечатлел на портрете почтительный поцелуй и, не раздеваясь, бросился на постель.

А Перинетта тихонько вышла и затворила за собой дверь.

Глава 2. Капитан Мак первый раз обнажает шпагу

Мэтр Сидуан все это время провел на кухне. Перинетта застала его сидящим в глубокой задумчивости; он держал в руках обрывок веревки, которую ему дал капитан; он по-видимому, верил, что это и в самом деле веревка повешенного.

– Как, – смеясь, спросила служанка, – вы в это верите, хозяин?

– Конечно, верю, – ответил бедный трактирщик.

– И вы думаете, к вам придет удача?

– Безусловно придет! Разве у нас теперь не остановился один путешественник?

– Да, но нынче вечером второго, видно, уже не будет. Запирайте дверь, хозяин, и пойдем спать.

– Ба! Кто знает?! – произнес Сидуан, целуя заветную веревку.

– Покойной ночи! – сказала Перинетта. – Вольно вам не спать; разве вы мне не желаете доброй ночи, я сама себе ее пожелаю.

– Доброй ночи, Перинетта.

Служанка уже подошла к лестнице, как вдруг в дверь снова трижды постучали.

Сидуан испустил победный клич.

– Говорил же я тебе! – воскликнул он. – Еще путешественник!

– Шел бы он ко всем чертям! – проворчала Перинетта. – Я смертельно хочу спать.

Но Сидуан уже отпер дверь.

В те времена знатные господа любили ходить в масках. Итак, в гостиницу вошли двое в масках – мужчина и женщина. Мужчина был высок ростом и одет как человек знатный. Что до женщины, то хотя лицо ее было скрыто маской, а стан – широким плащом, все же было видно, что она молода, а гладкий белый лоб, подбородок с ямочкой и большие черные глаза, сверкавшие сквозь прорези бархата, ясно свидетельствовали, что к тому же она хороша собой.

– Это уже веревка повешенного действует, – подумал наивный Сидуан.

И он поклонился до земли.

– Человек, – обратился к нему дворянин высокомерным тоном, – это ведь гостиница «У Единорога»?

– Да, мой принц, – ответил Сидуан, – это она.

– Народ в гостинице есть?

– Но… но… – пробормотал трактирщик, – ваше высочество спрашивает меня об этом с какой-нибудь особой целью?

– Просто мне здесь никто не нужен, – продолжал незнакомец столь же высокомерно.

– У меня никого и нет… совершенно никого, – сказал Сидуан, делая знак Перинетте, с открытым ртом стоявшей на первой ступеньке лестницы.

– Я снимаю твою гостиницу на ночь, – продолжал незнакомец.

И он бросил на стол кошелек, сквозь петли которого просвечивала дюжина золотых.

– Это, может быть, сам король! – подумал честолюбивый трактирщик. – Ах, дорогой капитан! Это он для меня все это сделал! Поэтому-то его я и не подумаю беспокоить.

Незнакомец затворил входную дверь и оглядел нижний зал трактира. Он заметил какую-то дверь и отворил ее.

– Что это за комната? – спросил он.

– Моя, мой принц, – ответил Сидуан.

– Уступи мне ее; ты ляжешь в другом месте! Так ты мне отвечаешь, что никого нет?

– Никого нет, клянусь вам, мой принц.

– Прекрасно. Убирайся.

– Ваше высочество не желает отужинать?

– Нет.

– А вина ваше высочество не желает?

– Тоже нет.

– Но, может быть, госпоже герцогине… понадобится помощь моей служанки? – продолжал угодливо Сидуан.

– Нам ничего не нужно! Убирайся!

Перинетта ушла раньше, пожав еще раз плечами, как она делала обычно, когда ей приходилось признаваться себе, что Сидуан – все-таки дурень. Трактирщик же трижды поклонился и уже тоже собирался уйти, как вдруг кавалер в маске остановил его:

– Прошу прощения, приятель, – сказал он, – еще одно слово. Хочу дать тебе совет.

Сидуан снова поклонился.

– Если ты хочешь дожить до старости и разбогатеть, иди ложись, укройся с головой одеялом, и какой бы шум ты не услышал, спи как мертвый.

– Повинуюсь вашему высочеству, – дрожа, ответил Сидуан.

И он вслед за Перинеттой поднялся по лестнице, оставив весь первый этаж гостиницы в распоряжении человека в маске и его спутницы. Тогда кавалер, подвигая незнакомке стул, произнес:

– Садитесь, донья Манча, и давайте побеседуем.

– О, дон Фелипе, я вся дрожу; теперь я горько раскаиваюсь, что согласилась на это свидание…

– Вы с ума сошли! – сухо ответил кавалер.

– Брат мой, у меня очень дурные предчувствия.

– Предчувствия обманчивы, донья Манча.

– Да услышит вас Бог! Но мне страшно…

– Чего вы боитесь? Боитесь увидеть короля Франции у ваших ног… через час? Боитесь стать орудием планов нашего с вами государя, короля Испании?

– Но вы понимаете, – в волнении ответила она, – кем я вынуждена буду стать?

– Вы станете королевой, донья Манча. Король любит вас… Достаточно мне взглянуть на эти баснословно дорогие серьги, которые он вам сегодня подарил, чтобы убедиться в его любви.

– Но эта любовь, взаимная или нет, все равно преступна!

– Политика извиняет все. Вы – испанка, Манча, и, уступая любви короля Франции, вы служите королю Франции, королю Испании и испанской принцессе, которую кардинал Ришелье, наш смертельный враг, низвел до второстепенной роли жены без влияния и власти. Король Людовик XIII обычно пребывает в печали и скуке, и уже давно ни одна страсть не могла вытеснить из его души влияния красного сиятельства. Он увидел вас, оценил вашу красоту, он любит вас, и вы вытеснили из его сердца госпожу де Отфор, единственную его любовницу. Вас представил королю Гастон Орлеанский, его брат, и только от вас зависит, сумеете ли вы стать королевой и послужить великому делу Испании. Ну, будьте же благоразумны, сестра. Скажите себе, что небо судило вам выполнить великую задачу: свергнуть Ришелье и освободить мир от ярма.

– Пусть будет так, – ответила донья Манча, – я повинуюсь. Но до полночи еще далеко…

– И прекрасно, потому что я хочу на это время воспользоваться этим залом.

– Вы хотите сказать, что я должна уйти?

– Да… О, не удивляйтесь, – с улыбкой добавил дон Фелипе, – я прекрасно управлюсь с обеими интригами– и с вашей, и со своей.

– Что вы этим хотите сказать, брат?

– Прошу вас, пройдите в эту комнату и дождитесь там моего отъезда. А если услышите крики, не пугайтесь.

– Какое еще преступление вы задумали? – спросила донья Манча, и в голосе ее прозвучало презрение, смешанное с ужасом.

– Никакое, моя красавица; я тоже попробую заставить себя полюбить.

– Кого заставить?

– Одну девушку, прекрасную как ангел, и богатую как инфанта. Наш герб столь стар, что нужно подновить его позолоту, а меня неравный брак никогда не страшил.

– Я вас совсем перестаю понимать, дон Фелипе.

– Ну что же, послушайте дальше: вы видели ювелира, который только что приехал в Блуа и привез серьги, подаренные вам королем?

– Да, это ювелир Лоредан.

– У него есть дочь… И я ее люблю.

– Она должна сюда приехать?

– Да, благодаря одной хитрости, которую я придумал. Она едет в Блуа, чтобы встретиться там с отцом. Я подкупил погонщиков мулов, везущих ее носилки, и они остановятся здесь под каким-нибудь предлогом. Я похищу девицу, и отец ее увидит только в тот день, когда согласится отдать мне ее в жены.

– Но это омерзительно! – воскликнула донья Манча.

– Ба! Всегда-то вы находите какие-то ужасные слова, чтобы обозначить самые простые вещи. Ну ладно, давайте без этих ребячеств. Ступайте в эту комнату и не выходите оттуда, пока я не уеду.

И, поскольку донья Манча продолжала сопротивляться, дон Фелипе втолкнул ее в комнату Сидуана со словами:

– Не беспокойтесь, до прихода короля я уеду.

И он затворил за ней двери и остался один в нижнем зале гостиницы. Через несколько минут вдали раздался звон бубенцов.

– А, вот и она! – прошептал дон Фелипе и, притворив наружные двери, скользнул в самый темный угол зала.

У порога остановились носилки, и дон Фелипе услышал, как девичий голос спросил:

– Как? Разве это гостиница «У Единорога»?

– Да, мадемуазель, – ответил какой-то мужчина.

Дон Фелипе снова надел маску на лицо.

– И ты говоришь, – продолжал женский голос, – что я должна сюда войти, Гольдери?

– Да, мадемуазель.

– Но зачем?

– Ваш батюшка назначил вам здесь свидание, мадемуазель.

– Ох, у нее какой-то зловещий вид, Гольдери.

– Это угодное Богу заведение, мадемуазель.

И слуга, толкнув дверь, пропустил вперед высокую и красивую девушку. Девушка с опасением оглядела зал.

– Сейчас выйдет хозяин, – сказал слуга. – Подождите, мадемуазель, мы только поставим мулов в конюшню.

– Ох, мне страшно, – прошептала девушка.

В это мгновение дон Фелипе вышел из темного угла, где он прятался, и подошел к ней. Увидев его, девушка сделала несколько шагов назад, но дон Фелипе поклонился ей столь учтиво и остановился на столь почтительном расстоянии от нее, что она немного успокоилась и посмотрела на него скорее удивленно, нежели испуганно.

– Кто вы, сударь? – спросила она.

– Человек, который питает к вам интерес и хочет вас защитить, – ответил дон Фелипе.

– Защитить? – переспросила она. – Значит, мне грозит какая-то опасность?

– Это зависит от вас, а не от меня, Сара.

– Вы знаете мое имя? – воскликнула она.

– Конечно, знаю. Вы – дочь Лоредана, королевского ювелира.

– О, раз вы знаете моего отца, сударь, – вновь заговорила Сара, – вы, без сомнения, объясните мне…

– Почему ваши люди попросили вас остановиться здесь?

– Именно так, сударь. Вы это знаете? Может быть, вы видели сегодня моего отца в Блуа?

– Да, мадемуазель, я был у короля, когда Лоредан явился и принес заказанные ему драгоценности.

– Но, сударь, – сказала Сара, – раз вы знаете, кто я, и знаете моего отца, почему вы не разговариваете со мной с открытым лицом?

– Прежде чем снять маску, я позволю себе объяснить вам, почему вы здесь.

И дон Фелипе сделал шаг вперед и ловким маневром оказался между девушкой и входной дверью, чтобы отрезать ей все пути к отступлению.

– Так значит, отец меня здесь не ждет? – спросила Сара, вновь охваченная беспокойством.

– Нет, – ответил дон Фелипе. – Вас здесь жду я.

– Вы?

– Я, и я люблю вас, – произнес он внезапно. – И самое заветное мое желание – предложить вам мое имя и мою руку.

Сара вскрикнула.

– Ах, – сказала она, – меня заманили в ловушку!

– Да, – ответил дон Фелипе, – ваш отец, хоть он и буржуа, так тщательно оберегает свое сокровище, то есть свою дочь, что мог мне отказать, хоть я и дворянин, поэтому я это сделал.

И он направился к ней.

– Ко мне! – закричала она. – На помощь! Отец!

– Ваш отец, – сказал дон Фелипе, – преспокойненько сидит себе в Блуа.

– Так мои люди здесь… за дверью! Гольдери, на помощь! Гольдери!

– Я его подкупил, – холодно произнес дон Фелипе, – и Гольдери далеко, дорогая моя красавица!

– Но в доме же есть люди… Кто-нибудь придет мне на помощь… Ко мне, на помощь, ко мне!

– Я люблю вас… и мы одни, – сказал испанец.