Текст книги "Православие для многих. Отрывки из дневника и другие записи"

* * *

По поводу сомнений о словах X: «В своем общении с рабочими они (члены католических кружков молодежи) сначала не только не называют себя католиками, но даже не упоминают о Христе». – Спуститься до них, чтобы подниматься вместе с ними. Установить сначала братское доверие и симпатию, а потом толковать: «Возлюбим… да единомыслием исповемы». Есть ли ступени и степени посвящения? Если есть, то все ясно. – «Словесное молоко» у апостола Павла. С Иудеями был как Иудей (1 Кор. 9).

* * *

Отношение к иноверным.

1. Уважение к их вере.

2. Проявление интереса, расспросы, сообщение о своем.

3. Приглашение на наши церковные службы.

4. Не стесняться проявлять свою веру.

5. Молиться за них.

* * *

… Прошло несколько дней, и я едва могу вспомнить – и то не внутренне, а внешне – то необычайное ощущение, которое было у меня во время положения в гроб X.

Всегда это самый ужасный, безобразный даже момент: служащие похоронного бюро, для которых возня с умершим человеком – надоевшая обязанность службы, тащат его с постели – тело беспомощно обвисает, голова болтается – и впихивают его в гроб. Родных в это время высылают из комнаты и хорошо делают.

Сейчас было иначе: посторонних не было никого, священник с зажженной свечой молился про себя, а близкие подняли почившую и осторожно опустили в гроб.

На несколько секунд я испытал совершенно необычайное состояние: я определенно выступил из себя и со стороны, а вместе и как участник, переживал все как безусловно правильное, как какую-то икону, частью которой был и я. Боюсь теперь передать что-либо неверно: это было похоже на святое восприятие мира. Так дети и праведники воспринимают Церковь – храм и службу – как что-то совершающееся одновременно в двух мирах (слова одного мальчика: «Бог как будто обнял и держит в Своих руках весь храм»).

В более слабой степени – это эстетическое восприятие мира, когда видишь его райски преображенным…

* * *

Уверенность, что совершились все пророчества, что времена исполнились и люди близки к той мировой точке, которая будет ужасной катастрофой для одних и безмерной радостью для других, – кажется, эта уверенность неизбежно появляется при всякой напряженной религиозной жизни в виде ощущения вдруг открывшейся, завершенной бесконечности и присуща, может быть, всякому сильному чувству, будь то отчаяние, любовь, порыв веры или пророческий экстаз.

* * *

Рождение мистично – к нам приходит вестник из другого мира. Смерть близких еще сильнее будит в нас мистические чувства – уходя от нас, они из ткани нашей души протягивают за собой длинный провод, и мы уже не можем жить только этим миром: в наш теплый, уютный дом поставлен аппарат в бесконечность.

* * *

Мне всегда грустно от этого постепенного убывания духовной жизни после Пасхи. Сначала нарастание духовных сил по мере углубления в Великий пост. Все внутреннее делается много легче, чище и спокойнее на душе, больше любви, лучше молитва. Потом – всегда необыкновенные дни Страстной недели, потом пасхальная радость. Не знаю, как и благодарить Бога, что он допустил меня как священника максимально участвовать во всем этом. Но вот наступает суббота Светлой недели, закрываются врата алтаря, как будто запираются двери небесные, и все становится труднее, душа ослабевает, малодушествует, ленится, всякое духовное усилие становится трудным.

* * *

Я так чувствую в самолюбии, съедающем души, разрушающем семьи, губящем всякое общее дело, настоящее дыхание дьявола. Для христианина было бы достаточно слов апостольских: Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными (1 Кор. 6, 7); но хитрый человеческий ум сейчас же находит лазейку, что, мол, он горячится не о себе, а о справедливости и т. д. Вообще, как трудно Богу с людьми, как упорно они строят ад, как не хотят они света и блаженства. Чем больше живешь, тем убедительнее видишь, как силен сатана.

* * *

Кто дает волю доброму движению своего сердца, тот обогащается прежде всего сам – в его душу входит светлая целительная сила, радость, мир, врачующие все болезни и язвы нашей души. Жестокосердый наоборот – он сжимает свое сердце, он впускает в него холод, вражду, смерть.

* * *

Наше немилосердие, неумолимость, беспощадность к людям есть непроходимая завеса между нами и Богом. Это как если бы мы закрыли растение черным колпаком, а затем стали бы сетовать на то, что оно гибнет без солнечных лучей.

* * *

Зло не есть дурная привычка, неправильная установка души – оно есть точно наитие дьявольской силы. Особенно ясно это в переживании чувства злобы.

* * *

Не собирайте… не заботьтесь (Мф. 6, 19–34) – почему?

1) Земные сокровища тленны.

2) Они бесполезны – жизнь человеческая не зависит от изобилия его имения (Лк. 12, 15).

3) Они требуют забот и хлопот и потому вредны даже с мирской точки зрения.

4) Они пленяют наше сердце: где сокровище ваше, там и сердце ваше будет (Лк. 12, 34).

5) Заботы и волнения о них безбожны, т. к. предполагают отсутствие Промысла: притча о богаче (см.: Лк. 12, 16–21).

6) Они ослабляют нас – «смотрите, не отягчайте себя обьядением, пьянством и заботами житейскими» (ср.: Лк. 21, 34).

7) Они утверждают обратную перспективу – ищите же прежде всего Царства Божия и правды Его (Мф. 6, 33).

8) Они определяют нашу земную и посмертную судьбу.

* * *

Дела плоти известны… идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси… (Гал. 5,19–20). Что общего с плотью в этих грехах? – Особое состояние в теле, томления, напряжения, волнения крови. Закон Джемса Ланге многое здесь объясняет. Огромно значение также телесных процессов во всех наших душевных переживаниях – в грехе и в молитве.

* * *

«Mania grandiosa»{ Мания величия (лат.).} неизбежно вырастает из замкнутости в себе. Гаснут кругом все масштабы, и «я», распускаясь и увеличиваясь, вырастает до пределов сумасшествия.

* * *

Для мудрости необходимо приготовить свою душу к принятию «насаждаемого слова» – в молчании, кротости, собранности и чистоте.

Противное этому – распущенность языка (вместо молчания и слушания), распоясанная эмоциональность («скор на грех»), нечистота, злоба, отсутствие глубины, забывчивость.

* * *

То, что мы, существа душевно-плотские, со слаборазвитой духовностью, не можем вполне постигнуть Бога и вследствие этого часто отрицаем Его, подобно тому, как если бы слепой стал отрицать существование света, не имея возможности его видеть.

* * *

Выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный (Лк. 5, 8) – это евангельское чтение содержит, как и всякое, как бы мало оно ни было, много уроков: 1) Урок послушания, вопреки очевидности и здравому смыслу. 2) Жизнь по своей воле и по Божьей – разница результатов. 3) Страх перед проявлением благодати Божьей.

Неправильно считать, что Христос всегда всех миловал и прощал. Он бывал и грозным, и страшным, и приближение света было страшно и мучительно для лжи и греха. Страх Божий – начало премудрости, начало покаяния, начало спасения. Потому что я человек грешный – вопль покаяния.

* * *

«Нервность» в каком-то смысле есть психофизическое условие святости. Тело утонченное, трансформированное слезами, постом, болезнями, трудами, делается более способным к воздействию духовных благодатных сил. Но оно же делается болезненно-чувствительным к грубому вещественно-плотскому миру, и реакция его на мир есть нервность.

Святой минус его святость есть невропат (крылатое слово одного доктора, посетившего Афон: «Ну, они все там неврастеники»).

Святой, павший и потерявший свою святость, становится легкой добычей бесов; вот почему отцы Церкви утверждают, что возвращение обратно от духовного пути опаснее, чем состояние внерелигиозное. Вот чем опасны пост и аскетизм, не регулируемые опытным лицом и лишенные молитвенного наполнения.

* * *

Черная «благодать». У людей злобных наблюдается прилив особых сил, возрастание энергии почти беспредельное. Если правильно, что «будь только человек добр, и никто не сможет ему воспротивиться», то верно также и то, что будь человек зол, – очень трудно воспротивиться и этой силе. Если человек отдался во власть злобным настроениям, то он в своей душе отверз входы демонским силам.

Общее во всех искушениях дьявола (хлеб, чудо, власть – плоти, души, духа) – они тонки, не грубы: нет искушений обычными человеческими соблазнами, нет речи о явном, грубом грехе. Но все три отрицают свободу, т. е. веру и любовь к Истине. Грехи чувственности, тщеславия и властолюбия задевались лишь косвенно. Повторение этих грехов в истории – социализм, оккультизм и этатизм (государственность).

* * *

Почему святые часто имели весьма средние способности (до своей святости, если можно так сказать)? – Потому что наши выдающиеся, но плотские способности, может быть, мешают отчасти развитию способностей благодатных. Возьмем, например, память. Можно иметь слабую человеческую память, но в минуты вдохновения вспоминать что надо. Я часто испытываю это во время исповеди, беседы или проповеди: нужные цитаты, примеры, точные слова являются сами собой. Вот почему может быть верно то, что всякое записывание и прочее крохоборство есть проявление неверия в силу Божию: «Сила наша в немощи совершается, когда я немощен, тогда я силен» (ср.: 2 Кор. 12, 9). Но верно и другое, т. е. что все требует труда, усилия.

* * *

В тексте …возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16, 24) – по латыни «et tolle crucem suam cotidie et sequatur me» – есть слово, упущенное в русском переводе – «cotidie» (ежедневно).

Мысль о ежедневном несении креста.

* * *

Есть люди чудесного, райского типа, с душой до грехопадения, детски простые и непосредственные, чуждые всякой лжи и злобы. И это не как результат какой-нибудь борьбы с собой, усилий – такими они рождаются – людьми без греха. И странно, что постоянно эти люди стоят вне Церкви, даже иногда совсем обходятся без религии. Они слишком просты и цельны, чтобы богословствовать, и слишком стыдливы и целомудренны, чтобы выражать свои чувства какими-нибудь словами или знаками (обряд). В религии самое важное не вера, а любовь к Богу, а Бога они любят, потому что любят Красоту, Добро, Истину – а это все стихии Божества. Сколько есть людей, утверждающих, что они верующие, и не имеющих этого чувства Красоты, Добра, со злобой и грехом в душе, с полным безразличием к Истине, так как ее вполне для них заменяют полторы дюжины маленьких истин, за которые они самолюбиво держатся. А те – простые и верные души, живущие и на земле в радости, – после смерти, я уверен, прямо идут в Царствие Света и Радости, как «подобное всегда стремится к подобному», и в обществе святых – простых и блаженных душ – они чувствуют себя, как в своей родной стихии. Мы, так называемые «верующие», говорим: «пойду» и не идем, а они ведь и не говорят «не пойду», а просто исполняют волю Отца.

* * *

Гениальность X. в двух его качествах: в его искренности, умении без фальши и предвзятости, свежими глазами смотреть на мир и в его вкусе к вещам. Он любит мир: новая ли это книга, оливковое ли дерево, или встреча с человеком.

* * *

Что вы думаете о бессмертии? (Мысленный вопрос к X., близкому к праведности). «Ничего не думаю», – верно, ответил бы он.

В заповедь будьте как дети (ср.: Мф. 18, 3) и не заботьтесь о завтрашнем дне (Мф. 6,34), возможно, входит и совет – довериться и в этом вопросе Богу.

* * *

Истинная любовь переживает, как измену и грех против любимого человека, всякое наслаждение, всякое сильное впечатление, пережитое врозь, всякое общение с другими людьми – даже принятие пищи, приготовленной чужими руками.

В любви – действительное, реальное слитие воедино; отсюда и эта боль всякого разделения, всякого небытия воедино.

* * *

Трансцендентная сторона отношений между мужем и женой составляет главную сущность брака.

* * *

Прерывистая и неправильная речь, с паузами и поисками слов часто признак очень искреннего человека, который не может говорить общепринятыми фразами, а мучительно ищет своих слов и настоящих выражений. Оттого у меня всегда симпатия к некоторому косноязычию – конечно, если это не просто неумелость.

* * *

На обычное требование неверующих – немедленно, тут же «доказать» – вы не будете доказывать какую-нибудь истину научную, математическую пьяному человеку; так и здесь. Вытрезвитесь от вашего опьянения миром, суетой, заботами, тщеславием – тогда можно начать говорить и вы получите возможность понимать. «В лукавую душу не войдет премудрость».

* * *

Привычное чувство единственности этого мира есть полное неверие в «Царство Небесное». Скорбь по умершему – неверие, язычество. Надо прийти к христианскому ощущению реальности Царства Небесного.

Самоотречение, о котором столько говорится в практике христианства, понимается некоторыми как самоцель и видят в нем самом смысл жизни каждого христианина.

Нельзя также понимать его, как это делают, впадая в другую крайность, как отказ от своей личности, от своего пути, видя в нем какое-то духовное самоубийство. Как раз обратное: в самоотречении – освобождение от рабства греху (без него – плен) и свободное выявление своей истинной сущности в ее первоначальном Божьем замысле о нас.

* * *

Любовь только тогда есть любовь, когда она ко всем без исключения. Пока это любовь только к тем, кого «я» люблю, это не любовь, а эгоизм. Я говорю сейчас о любви христианской, не о любви в браке, семье.

* * *

Зрелище смерти всегда поучительно. Какая бы она ни была, она всегда – чудо и таинство. Наша мысль, а если это близкий человек – наша любовь, вместе с умирающим как будто переступает через эту грань, заглядывает в иной мир и удостоверяется в его существовании. Я испытал это впервые, когда кто-то при мне раздавил ногой и растер «в небытие» уховертку. Тогда впервые у меня стало отчетливо чувство, что ничего нельзя уничтожить, что это бессмыслица, переносимая нашим умом и духом, что даже уховертка перешла в другой мир, исчезла из нашего плана бытия, но не уничтожилась.

* * *

Определить и сформулировать свою боль часто обозначает и избавление от нее (объяснение, почему рефлектирующие особи обладают слабыми чувствами).

* * *

Современная культура создалась творчеством человечества не только не по Божьему закону, но часто и против него; она отлилась в нерастворимые, крепкие, антибожеские формы – в них заложена чужая и враждебная нам душа.

Как же разрешить этот вопрос нам, желающим жить no-Божьи, но и не уходя из мира? Индивидуальное решение более легко: идти в мир, не теряя себя, храня сердце отданным Христу, жить максимально Церковью, не слишком многое себе прощая.

Для общества решение это много труднее.

Католичество дает нам пример энергичного «взнуздания» мира, принуждения мира жить по-церковному; мир – слуга Церкви.

Но думаю, что вопрос этот не разрешим силами индивидуальными и даже церковными. Мир безоружными нам не пройти; это гордыня, мы должны пользоваться орудиями мира сего. Нам надо смиренно признать государственность, внешние методы воздействия на мир. То, что мы потеряли Россию, не только политическая ошибка, но грех против Церкви… (Неокончено.)

* * *

В нашей эмиграции есть и такая точка зрения, что в России только мрак, кровь и грязь, что искру истины спасла только эмиграция. Психология варягов, ожидающих призвания вернуться и зажечь огонь во мраке. Пока здесь есть такие настроения, мы не смеем вернуться туда, где люди кровью отвечают за свою веру и за все, что мы тут имеем даром и о чем «разговариваем», но чем мало живем.

* * *

Празднование этого великого дня (столетие со дня смерти святого Серафима Саровского – 15.01.1933) прошло бледно, и, прежде всего, по крайней слабости веры у всех нас. От центра зависело дать указания, устроить неделю говения, частыми проповедями подготовить паству. А то сегодня такой день: «Со страхом Божиим и верою приступите» – и никто не «приступил»! Весь этот год надо было объявить особым – годом поста и молитвы, великого очищения Церкви.

В этом смысле мы могли бы учиться у католиков: как они владеют своей паствой, как умело воспитывают ее.

* * *

Когда исполнятся времена и сроки, когда наступит мировая осень и Бог пошлет Ангелов на жатву, – что найдут они на бесплодных полях наших сердец? А ведь эти времена и сроки наступают для каждого из нас еще до времени общей жатвы.

Но не будем унывать. Смотрите, сеятель все-таки сеет и на камень, и в терние при дороге. Значит, есть у него какая-то надежда и на такие поля. И мы знаем из житий святых, как часто душа, которая казалась окончательно засоренной грехом, ослепленной страстями, упорной во зле, становилась почвой глубокой, полной плодотворных сил, чистой от вредных примесей и чужеродных семян.

* * *

Суть веры и религиозной жизни не в принудительной очевидности, а в усилии и выборе. Вера – путь к Богу, опыт, который всегда удается. Праведники стремились к небу, и оно приняло их. «Приблизьтесь к Богу, и Бог приблизится к вам».

Познание через любовь.

Любовь к миру, любовь к людям, любовь эротическая как лучшая возможность познания.

* * *

Не нужно думать, что есть только один вид богатства – деньги. Можно быть богатым богатством молодости, иметь сокровище таланта, дарований, обладать капиталом здоровья. Все эти богатства тоже препятствия к спасению.

Богатство материальное порабощает нас, обостряет наш эгоизм, смущает наше сердце, гнетет нас заботами, страхами, требует жертв себе, как ненасытный демон. Не оно служит нам, а мы обычно служим ему. Но не то же ли и с богатствами здоровья, силы, молодости, красоты, таланта? Не так ли и они усиливают нашу гордость, берут в плен наше сердце, отводя его от Бога.

Да, поистине блаженны нищие в смысле имущества – как легко им приобрести евангельскую легкость духа и свободу от земных пут, но блаженны и не имеющие здоровья и молодости (потому что «страдающий плотью перестает грешить»), блаженны некрасивые, неталантливые, неудачники – они не имеют в себе главного врага – гордости, так как им нечем гордиться.

Но как же быть, если Бог послал нам то или иное из земных богатств? Неужели мы не спасемся, пока не освободимся от него? Можно оставить при себе (но не для себя) свое богатство и спастись; но только надо внутренне освободиться от него, оторвать от него свое сердце, владеть своим богатством как бы не владея, обладать им, но не давать ему обладать собой, принести его к ногам Христа и послужить Ему им.

* * *

Наша любовь к Богу измеряется нашей готовностью принять посылаемые нам страдания и несчастья и видеть в них руку Божию. Поддержкой нам может быть то, что страдания эти есть также мера любви Божией к нам.

* * *

За религию у нас часто принимают неопределенную смесь из детских воспоминаний, сентиментальных чувств, испытываемых иногда в церкви, крашеных яиц и кулича на Пасху. Как дать почувствовать хотя бы крестный путь грешной нашей души к Богу… (Неокончено.)

* * *

Можно быть ангельски добрым с теми, кто относится к тебе с доверием, любовью. Но стоит натолкнуться на злобу, осуждение, враждебность – и доброта переходит в чувство обратное, это явно показывает на наше полное бессилие перед злом и прежде всего – перед злом в себе, которое поднимается в нас навстречу чужой критике. Укоры, критика – горькое лекарство нашему тщеславию, нашему довольству собой.

* * *

Всякое удовольствие, наслаждение принижает, духовно расслабляет, обезоруживает душу. Смысл страданий – участие в страданиях Христа, созидание тела Христова в мире (Церковь), несение креста, последование примеру святых, несовместимость с миром.

* * *

Молясь об умерших, мы упражняемся в ощущении нереальности этого мира (ушла его дорогая нам часть) и реальности мира потустороннего, действительность которого утверждается нашей любовью к отшедшим.

* * *

…Чем больше стареешь, тем больше приучаешься ценить прочность дружеских отношений в этом непрочном, неверном, призрачном мире…

* * *

Если мы видим грех – значит, сами причастны к нему, и именно к этому греху. Осуждает ли ребенок кого за разврат? Он его не может видеть. То, что мы видим, – мы отчасти имеем.

* * *

Иногда у стариков душа будто постепенно умирает вместе с телом. Это впечатление оскудения души происходит оттого, что тело, дряхлея, перестает быть достаточным выразителем души. Происходит то, что бывает в переводных картинках: намоченная бумажка дает слабый очерк какого-то рисунка (жизнь); потом постепенно мы эту бумажку (тело) отдираем (болезнь, старость). Рисунок исчезает по частям; потом он исчезает совсем (смерть). В руках наших чистая бумажка (мертвое тело), но, взглянув под нее, мы видим яркий рисунок (жизнь будущего века).

* * *

План (давно обдуманный) работы о памяти и беспамятстве. Значение, моральное и религиозное, памяти: благодарность, покаяние.

Слабая память, думается, один из признаков греховного состояния; в ней заключаются следующие греховные свойства: неспособность к духовному усилию, рассеянное внимание и недостаточная любовь. Представим ли «беспамятный святой»? Конечно нет, потому что у него активное отношение ко всему, сосредоточенное внимание, любовь ко всему. Слабая память – узкому сознанию. С другой стороны – огромное значение слабой памяти, беспамятства. Частичная потеря памяти часто прямая выгода для духовной жизни. Она освобождает от мирского, от груза ассоциаций, воспоминаний, знаний, дает возможность быть вполне непосредственным, значит – искренним, значит – гениальным; она дает возможность жить данной минутой, данным делом, данным человеком – быть как дети; воспринимать все как новое, светлыми глазами смотреть на мир. Беспамятство – преодоление времени, забвение обид, облегчение послушания, забвение своих заслуг, приобретение простоты. Все равно память хранит все на свете и только временно отказывается воспроизводить. Беспамятный старец похож на пассажира, сдавшего свои чемоданы в багаж и налегке ожидающего поезда. Придет время, суровые таможенники вскроют его чемоданы – и он ужаснется их содержимому.

* * *

«Множеством Славы стерл еси супостаты» – вот метод религиозной борьбы, единственный – уничтожать, «стирать» все темное в себе обилием, мощностью божественного сияния.

* * *

Плохо не иметь дурные помыслы, а поддаваться им. В них мы не вольны – такова наша природа, помраченная грехом; помыслы имели и святые. Наше вольное следование помыслам или борьба с ними – вот где наша победа или поражение.

* * *

У нас чисто православное аскетическое чувство «трезвенности», в противовес «духовному пиянству» – сладости, «приятности» – в этом одно из наших отличий от католичества. Это различие особенно явно в церковном искусстве.

* * *

Жизнь наша не идет плавно и равномерно. Она идет, как всякий живой процесс, как жизнь природы, – моментами упадка и возвышения. Пост – период духовных усилий. Если мы не можем отдать Богу всю свою жизнь, то посвятим Ему безраздельно хотя бы периоды постов – усилим молитву, умножим милостыню, укротим страсти, примиримся с врагами.

* * *

Ничто из сотворенного Богом не есть зло; мы сами извращаем, претворяем в зло и самих себя, и все кругом себя; на этот поворот ко злу есть наша свободная воля.

* * *

«Толстовство» – результат потуги среднего ума проверить все основы человеческой жизни, созданные гениями, святыми и творчеством великих народов. Бессилие среднего ума понять смысл основ, законов и учреждений приводит к их отрицанию (Церковь, брак, обряд, костюм, этикет и т. д.). Выяснил это себе в разговоре с X (толстовцем).

* * *

…В этом, может быть, есть маленькая надежда – что как бы мы ни были немощны, духовно слабы, грехолюбивы, но Христос остается для нас незыблемой, вечножеланной святыней, к которой мы всегда будем возвращаться.

* * *

Постоянное наше самооправдание – это, мол, еще грех невелик, и самоуверенная мысль – «до большего себя не допущу». Но горький опыт всем нам много раз показал, что раз начатый грех, особенно разрешенный себе, овладевает человеком, и возврат от него почти никому непосилен.

* * *

Характерно, что главные две формы сумасшествия – мания величия и мания преследования – возможны только при самолюбии и являются формами греха – гордости.

* * *

Ходят среди нас живые мертвецы, со смертью души прежде смерти телесной, не имеющие и надежды на ее воскресение, так как здесь мы подготовляем жизнь будущего века, – и есть души, уже как бы воскресшие до смерти тела, делом, опытом, любовью доступные высшей жизни духа.

* * *

В нашем сумрачном мире даже сияние всякой добродетели отбрасывает тень: смирение – малодушие и лукавство; доброта – несправедливость; правдолюбие – грубость и требовательность. Мы же, склонные видеть всегда худшее, видим прежде всего, а иногда и только – тени. Для наших грешных глаз кроткие – слабы и непросты, молитвенные – эгоистичны и сухи, щедрые и нестяжательные – бесхозяйственны и моты, созерцатели – ленивы. Способность видеть во всем, даже в хорошем, темную сторону показывает не столько наличие этой темноты там, где мы ее видим, как точно обличает нашу темноту и общую греховность.

* * *

Надо не только переносить невзгоды, но и видеть в них руку Властителя судеб.

* * *

…Скажу Вам, к чему я давно пришел из чтения святых отцов: периоды скудости вполне естественны и их надо переносить с терпением и благодушием. Эти периоды укрепляют в нас смиренную мысль о нашем бессилии и принуждают все надежды на оживление нашего сердца возлагать на Бога.

* * *

Многое облегчалось бы для нас в жизни, многое стало бы на свое место, если бы мы почаще представляли себе всю мимолетность нашей жизни, полную возможность для нас смерти хоть сегодня. Тогда сами собой ушли бы все мелкие горести и многие пустяки, нас занимающие, и большее место заняли бы вещи первостепенные.

* * *

Жизнь идет негладко, и эта «негладкость» делается уже какой-то привычной нормой; наше былое благополучие так далеко (и внутренне далеко, не только внешне), что даже не вздыхаешь о нем. Конечно, это общее место, давно всем известное, особенно нам, русским, что страдания полезны для души; но я недавно как-то по-новому пережил этот трагизм. Наши трудности и горести, если мы их несем добровольно (соглашаемся на них), питают и укрепляют душу, они непосредственно превращаются в богатства духовные – кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу (2 Кор. 4, 17); это благодатный ветер, надувающий паруса нашего духа…

* * *

Важна не «праведность» сама по себе – праведны были и фарисеи, но ложной праведностью (основанной не на том, на чем надо, т. е. на любви, вере), праведностью наружной, надменной, ложной, трижды неправильной. Все добродетели без смирения ничто.

Какова наша праведность, поскольку она у нас есть, не совмещается ли она с грехом? Не формальна ли она, не тщеславна ли?

* * *

Старушка X, которая считает себя окончательно благоустроенной религиозно, когда я ей приношу что-нибудь почитать: «Ах, вот это совсем моя мысль, это надо выписать!». Самолюбивый человек безнадежно слеп и одинок: ничего ни в мире, ни в людях он не увидит, кроме себя и своего.

* * *

Сама по себе ограниченность человека не есть глупость. Самые умные люди непременно ограничены в ряде вещей. Глупость начинается там, где появляется упрямство, самоуверенность, т. е. там, где начинается гордость.

* * *

Зло и добро не есть совокупность добрых или злых поступков; это злая или добрая сила, владеющая человеком. Безмерен этот напор зла, сила этого начала. Мало имеют значения (религиозного) поступки сами по себе. «Хорошие» по результату дела (накормить, помочь и т. д.) могут быть злыми по существу, исходя от человека, одержимого злом; и неудачные, глупые, даже вредные дела могут быть добрыми – исходя из доброго источника, имея добрые побуждения.

* * *

Часто мы не грешим не потому, что победили грех, внутренне его преодолели, а по внешним признакам – из чувства приличия, из страха наказания и прочее; но и готовность на грех – уже грех сам по себе.

Но внутренний грех, не исполненный, все-таки менее совершенного: нет укоренения в грехе, нет соблазна другим, нет вреда другим. Часто есть пожелание греха – но нет согласия на него, есть борьба.

Вот ступени, по которым грех входит в нас, – образ, внимание, интерес, влечение, страсть.

Мы делаем добрые дела, очищаем свое сердце и приближаем себя к Богу не из-за награды, а из любви к Богу. Однажды я спросил себя: «Остался ли бы я с Христом, если бы я знал наверное, что дьявол победит Бога?» – И ответил без колебания: «Конечно, остался бы». Где же тут эгоизм?

* * *

Minderwertigkeitsgefühl – есть та же «гордость», то же обращение внимания на себя, эгоцентризм, только под другим видом. Смиренному и простому не придет в голову ни мания величия, ни страдания от своего ничтожества.

В общем, я скучаю над канонами, а особенно над акафистами и читаю их только по обязанности. Выделяю отсюда только покаянные каноны Октоиха и постной Триоди. Но бывают часы большой душевной тяжести и тоски, и тогда слова некоторых канонов (Божией Матери – молебный, Иисусу Сладчайшему) произносишь как свои собственные. Значит, «нечувствительность» к канонам есть обличение – отсутствие у данного лица настроения автора данного канона.

* * *

Мораль в христианстве не то что дело второстепенное, но выводное. Иного порядка нравственность, не вытекающая естественно из полноты нашей религиозности; она есть или просто добропорядочность, или дело инстинкта, или – очень часто – нестерпимая фальшь.

* * *

Чем больше человек будет, забывая себя и свое, отдавать свое сердце Богу, делу и людям, тем легче будет ему становиться, пока он не достигнет мира, тишины и радости – удела простых и смиренных душ.

* * *

В первом послании евангелиста Иоанна (1 Ин. 4) говорится о любви Божественной, о той любви, которая покрывает множество грехов, которая отменяет закон, заменяет исполнение всех заповедей; о той любви, которая дает жизнь, потому что приводит в соприкосновение с Источником Жизни; которая дает высшее ведение: Кто не любит, тот не познал Бога (1 Ин. 4, 8), и наоборот – Всякий любящий… знает Бога (1 Ин. 4, 7). Знает Его по закону подобия.

Мы думаем о себе, что все мы причастны этой любви: каждый из нас любит что-либо, кого-либо. Если и есть редкие люди, которые ничего не любят, уже здесь пребывающие во «мраке преисподнейшем», то это редчайшее явление. Мы все любим близких, родных, друзей, людей нашего образа мыслей. Но та ли это любовь, которой ожидает от нас Христос? Относительно любви к родным всем ясно, что это та же эгоистическая любовь к своему, к себе. Но любовь к друзьям, близким – не есть ли это то же самое? Из бесконечного количества явлений и лиц мы выбираем родственные нам, включаем их в свое расширенное «я» и любим их. Но стоит им отойти немного от того, за что мы их избрали, как мы изольем на них полную меру ненависти, презрения, в лучшем случае – равнодушия. Это человеческое, плотское, природное чувство, часто очень ценное в этом мире, но теряющее свой смысл в свете жизни вечной. Оно непрочно, легко переходит в свое противоположение, принимает демонический характер.