Текст книги "Из области таинственного. Простая речь о бытии и свойствах"

Глава 3
Вещие видения в бодрственном состоянии человека

1. «Проездом из нашего малороссийского имения, – рассказывает г-жа Пассек, – остановилась я на несколько дней у родственников моего мужа в X., которые в это время были сильно огорчены утратой брата, Диомида Васильевича Пассек. 2 После первых дней свиданья, посвященных общему горю и воспоминаниям о нашем дорогом отошедшем, старшая сестра его рассказала мне следующее странное явление, сообщенное ей священником их прихода, отцом Николаем, который был очень дружен с братом Диомидом и обыкновенно каждое воскресенье, по окончании обедни, заходил к ним прямо из церкви напиться чаю и побеседовать.

В одно из летних воскресений этого года, он пришел к ним сильно возбужденный и несколько растерянный и сказал, что пришел сообщить им радостную весть, а затем замолчал, видимо, не зная с чего начать.

– Верно, – продолжал он, – с нашим Диомидом Васильевичем случилось что-нибудь очень хорошее, он опять, должно быть, отличился и получил собственную награду, так я его странно и хорошо видел сегодня за обедней.

– Как, за обедней вы видели Диомида?! – спросила его сестра. В это время семейство было уже встревожено, не получая писем с Кавказа.

– Случилось со мной что-то очень странное, небывалое, – ответил священник. – Когда я стоял у престола, совершая Тайны, вдруг престол, алтарь и все, бывшее у меня перед глазами, исчезло, я увидал себя в дремучем лесу, совершенно мне неизвестном, в такой местности, какой я никогда не видывал. Передо мной были горные скалы, спуски, подъемы, пропасти; дорога местами, как будто нарочно, завалена срубленными громадными деревьями и камнями. Среди всего этого я увидал Диомида Васильевича в длинной, белой, блистающей одежде. Лицо его было тоже сияющее и такое счастливое, что и слов у меня нет описать его. С минуту он пристально смотрел на меня, и вдруг стал отделяться от земли и, подымаясь все выше и выше, исчез в пространстве, а я опять увидал себя в алтаре перед престолом Божиим. Лицо у него было такое довольное и счастливое, что, верно, с ним случилось что-нибудь особенно хорошее. Зная, как вы о нем тревожитесь, я поспешил сообщить вам мое видение.

Матери Д.В. при этом не было, а только его три сестры, которые и передавали мне рассказ священника. Он не обрадовал сестер, а скорее еще более встревожил, они предчувствовали недоброе и просили рассказчика не говорить этого матери.

Вскоре за тем пришла грустная весть… Император Николай Павлович изъявил свое сочувствие к горю осиротевшей матери и осыпал ее милостями. Но «лавры не лечат сердце матери», – сказал один из наших талантливых писателей, тепло вспоминая Диомида Васильевича в своих записках».

2 Диомид Васильевич Пассек, очень известный своей храбростью генерал во времена императора Николая I, был убит на Кавказе в Ичкиринском лесу 11 июля 1845 года, в так называемой сухарной экспедиции, когда наши войска ходить брать Дарго.

2. Видение Императора Павла Петровича. В «Русской старине» помещена статья под заглавием «Император Павел в его деяниях и приказах», составленная по историческим данным. В ней, между прочим, находится следующий рассказ Императора о бывшем ему видении.

«Однажды вечером или, пожалуй, уже ночью, я, в сопровождении Куракина и двух слуг, шел по петербургским улицам, чтобы освежиться, совершить прогулку инкогнито при лунном освещении. Разговор наш был не о религии, и не о чем-либо серьезном, а напротив того, был веселого свойства, и Куракин постоянно шутил насчет встречных прохожих. Лунный свет был так ярок, что можно было читать и, следовательно, тени были очень густы. При повороте в одну из улиц, я вдруг увидел в глубине подъезда высокую, худую фигуру, завернутую в плащ вроде испанского, и в военной, надвинутой на глаза, шляпе. Она будто ждала кого-то. Только что я миновал ее, она вышла и пошла около меня с левой стороны, не говоря ни слова; я не мог разглядеть ни одной черты ее лица. Мне казалось, что ноги ее, ступая по плитам тротуара, производили странный звук, как будто камень ударяется о камень. Я был изумлен, и охватившее меня чувство стало еще сильнее, кода я ощутил ледяной холод в моем левом боку, со стороны незнакомца. Я вздрогнул.

Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот таинственного спутника, раздался глухой и грустный голос: «Павел!»

Я был во власти какой-то неведомой силы и машинально отвечал: «Что вам нужно?»

– Павел! – сказал опять голос, на этот раз, впрочем, как-то сочувственно, но с еще большим оттенком грусти. Я не мог сказать ни слова. Голос снова назвал меня по имени, и незнакомец остановился. Я чувствовал какую-то внутреннюю потребность сделать то же.

– Павел! Бедный Павел! Бедный князь!

Я обратился к Куракину, который тоже остановился.

– Слышишь? – спросил я его.

– Ничего не слышу, – отвечал тот, – решительно ничего.

Что касается меня, то этот голос и до сих пор еще раздается в моих ушах; я сделал отчаянное усилие над собой и спросил незнакомца, кто он и что ему нужно?

– Кто я? Бедный Павел! – Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе, и кто хочет, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты недолго останешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести: для благородной души нет более чувствительного наказания.

Фигура пошла снова, глядя на меня все тем же проницательным взором. Я шел за ней, потому что она теперь направляла меня. Это продолжалось более часа. Где мы шли, я не знал. Наконец, мы пришли к большой площади… Фигура пошла прямо к одному, как бы заранее отмеченному месту, где в то время воздвигался монумент Петру Великому, я, конечно, следовал за ней и затем остановился.

– Прощай, Павел! – сказала она. – Ты еще увидишь меня опять здесь и еще кое-где.

При этом шляпа фигуры поднялась как бы сама собой, и глаза моим представились орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда Петра Великого. Когда я пришел в себя от страха и удивления, его уже не было…»

3. Еще видение императора Павла. В начале января 1798 года, когда императрица Мария Федоровна готовилась быть матерью десятого младенца, 3 Императору Павлу представлялась в Зимнем дворце депутация петербургских старообрядцев, для выражения ему чувств признательности за оказываемое им покровительство. Купец Малов поднес императору древнюю икону Михаила Архангела в драгоценной золотокованной ризе. Государь очень милостиво принял депутацию; икона была поставлена в кабинете государя, и перед ней затеплена лампада.

3 Михаил (28 января 1798 г. – 28 августа 1849 г.).

В сумерки этого дня Павел I, возвратясь в свой кабинет с половины своей супруги, состояние здоровья которой внушало ему серьезные опасения, в глубокой задумчивости сел в кресло у стола и устремил свои прекрасные голубые глаза на икону, поднесенную ему старообрядцами. Тихий шорох пробудил его от задумчивости; он оглянулся: у дверей стоял старик в монашеской рясе, с красивым лицом, изборожденным морщинами, с длинной седой бородой, с кротким, приветливым взглядом. Как он попал в кабинет Государя, – об этом Павел Петрович никогда никого не спрашивал…

– Что скажешь, сударь? – обратился он к незнакомцу.

– Супруга твоя, – отвечал тот, – подарит тебе сына Михаила. Этим же именем святого Архангела ты наречешь дворец, который строишь на месте своего рождения. Помни слова мои: «Дому твоему подобает святыня Господня в долготу дней».

И таинственный гость исчез за дверью, как показалось Государю. 28 января императрица разрешилась от бремени сыном, по желанию Павла, ему дано было имя Михаил.

В то самое время, когда грохот пушек с бастионов Петропавловской крепости возвестил жителям столицы о приращении царской семьи, любимец государя, граф Кутайсов, доложил ему, что дежурный по внутреннему дворцовому караулу офицер желает сообщить Государю по секрету нечто важное.

В первую минуту Павел встревожился; подобно всем нервным людям, при всяком внезапном известии он ощущал неприятное, болезненное чувство. «Пошли его сюда!» – сказал он, несколько приободрившись.

– Честь имею донести вашему императорскому величеству! – отрапортовал офицер. – Что на посту, занимаемом часовым нашенбургского полка, произошел необыкновенный казус…

– Какой такой, сударь?

– Часовой, вероятно, в припадке горячки, доложил мне о каком-то бывшем ему видении… Какой-то старец, в монашеской рясе, в самый момент разрешения от бремени ее императорского величества, подойдя к часовому, сказал: «Напомните Государю, чтобы новорожденный назван был Михаилом, а вновь строящийся дворец – Михайловским».

– Прислать сюда часового! – крикнул Государь.

Часовой, дрожа от страха, из слова в слово повторил то,

что дежурный по караулу передал Императору. К удивлению солдата и офицера Государь сказал:

– Знаю, знаю… Это уже исполнено!

Часовому Государь приказал выдать щедрую награду, а офицеру пожаловал орден св. Анны.

На другой же день он потребовал к себе архитектора Бренно.

– На главном фронтоне, обращенном к Итальянской улице, – приказал ему Государь, – сделайте надпись эту самую, – он подал ему листок бумаги, на котором собственной рукой Государя было начертано:

«Дому твоему подобает святыня Господня в долготу дней».

Историк, сообщающий об этом событии, отмечает, что число букв (47) вышеприведенной надписи, и доныне сохранившейся на фронтоне Михайловского дворца, равняется числу лет, прожитых Императором Павлом (1754–1801)

Помпей Васильевич Пассек рассказывал, что много лет тому назад, живя весной с семейством в своем харьковском имении, селе Рогани, однажды, встав рано утром, он отправился в поля, чтобы распорядиться посевами. День был ясен, без единого облачка, погода теплая. Проходя по меже, разделяющей поля, и осматривая их со всех сторон, он вдруг увидал, что по дороге, ведущей от Харькова к его имению, несут на кресле его жену, больную, ослабевшую, между тем как она была совершенно здорова и в это время находилась в усадьбе. Процессия эта прошла мимо его и потом скрылась. Изумленный и встревоженный он поспешил вернуться домой и нашел там всех здоровыми.

По прошествии некоторого времени, он, сидя как-то в гостиной, увидал в другой комнате родственника своего, доктора Франковского, стоящего у рояля, облокотившись и склонив голову на руку. Помпей Васильевич подошел к нему, так ему, по крайней мере, казалось, и спросил: «Как вы ее находите?» – думая о жене, между тем как она была тогда совершенно здорова, а Франковского в Рогани не было. Франковский ответил печально, тихим голосом: «Плохо». Далее П. В. спросил: «Есть ли какая надежда на выздоровление?» Франковский покачал головой и сказал: «Сомнительно».

Зимой все семейство П. В. переехало в Харьков, там жена его родила дочь и после родов сильно заболела. Весной советовали перевезти ее в деревню, и так как она не могла переносить езду в экипаже, то от Харькова до Рогани, все 18 верст, ее несли в кресле по той же дороге и в том же болезненном виде, как она представилась ему предыдущей весной. Печальное видение повторилось в действительности.

Когда жена его лежала больная, П. В. однажды, после обеда, сидел с соседом и рассказывал ему свое странное видение отсутствовавшего Франковского. В это самое время, взглянув в дверь, они оба увидали, что доктор Франковский, бывший в то время действительно в деревне и лечивший больную, стоит у фортепьяно в той же самой позе, как П. В. видел его прошедшим летом. И в этот раз П. В. подошел к нему и также спросил: «Как вы ее находите?» Тем же тихим голосом Франковский ответил: «Плохо». На вопрос есть ли какая надежда, доктор отвечал: «Сомнительно».

Сосед так был поражен тождественностью видения и действительности, что в ужасе выбежал из комнаты. Жена же П. В. после тяжелой болезни скончалась

13. Таинственное явление. Г-жа Демьяненкова передает о необыкновенном случае, происшедшем недавно в Черниговской губ. в 6 верстах от г. Глухова, в селе Положки, принадлежащем тетке рассказчицы, Скоропадской.

«12 июня после обеда сестра моя, г-жа Скоропадская (не владеющая уже пять лет ногами) и графиня Е. Кочубей беседовали в гостиной, имевшей выходную дверь на балкон. Больная дремала в кресле. Неожиданно дверь балкона отворилась, и седой старец в сопровождении двух монахов, поддерживающих его, вошел в гостиную. Подойдя к тетушке, он остановился и протянул руки для благословения. Монах, находящийся с левой стороны, остановил его, а находящийся с правой – знаками просил благословить, что и было исполнено старцем. Вслед за тем они исчезли, а тетушка моя без посторонней помощи твердо встала на ноги и тотчас же, упав на колени перед образом, рыдая, начала молиться. Видевшие это сестра моя и графиня Кочубей, тоже не могли удержаться от слез. Весть о чудесном исцелении быстро распространилась в окрестности, и соседи съезжались, чтобы воочию убедиться в этом чуде. Старец же, видимый присутствовавшими, весьма походил на образ ев. Митрофания, который накануне подарила тетушке одна бедная женщина, в благодарность за оказанную ей помощь. Г-жа Скоропадская была не особенно религиозна, но этот знаменательный случай оставил в ней сильное и, вероятно, неизгладимое впечатление».

Следующий факт, убедительный именно по своей простоте, рассказан мне тремя сестрами X., жившими вместе в Ганновере. Как-то они все три вышли утром из дома; час спустя, одна из них, Клара X., первая возвращалась домой и, подходя к воротам, увидела входивших туда двух своих подруг, сестер Б. У Клары X. хорошее зрение, и к тому же эти две особы находились на таком близком расстоянии, что нельзя было ошибиться. Обрадованная, Клара X. спешит домой, но там, к изумлению своему, узнает, что гостьи приходили три четверти часа тому назад, вскоре после ухода хозяек из дома, и сейчас же ушли, пожалев, что не застали их. Клара X. в тот же день отправилась к ним и там узнала, во-первых, что горничная сказала правду относительно времени посещения, во-вторых, что, не застав никого дома, они прямо отправились домой и больше в дом сестер X. не приходили, и, наконец, в-третьих, что они были тогда одеты совершенно так, как описала их Клара X.

а) «Когда я был еще архимандритом (до 1865 г.), – рассказывает епископ Порфирий (Успенский), – меня в Александровской лавре посетил князь Петр Андреевич Вяземский и, между прочим, рассказал мне следующий необычайный случай с ним.

Я в молодости своей не верил ни в Бога, ни в бытие души, ни в загробную жизнь, и даже частенько насмехался над религией и над служителями ее. А теперь я верю и молюсь. Такой переворот к лучшему случился во мне по следующему случаю. Однажды, я ночью возвращался в свою квартиру на Невском проспекте, у Аничкова моста, и увидел яркий свет в окнах своего кабинета. Не зная, от чего он тут, вхожу в дом и спрашиваю своего слугу: «Кто в моем кабинете?» Слуга сказал мне: «Там нет никого», – и подал мне ключ от этой комнаты. Я отпер кабинет, вошел туда и увидел, что в глубине этой комнаты сидит задом ко мне какой-то человек и что-то пишет. Я подошел к нему и, из-за плеча его прочитав написанное, громко вскрикнул, схватился за грудь свою и упал без чувств; когда же очнулся, уже не увидел писавшего, а написанное им взял, скрыл и до сей поры таю, а перед смертью прикажу положить со мной в гроб и могилу эту тайну мою. Кажется, я видел себя самого пишущего. После этого видения я сделался верующим».

Глава 4
Способность души к разумной жизни, (по блаж. Августину)

Человек есть микрокосмос. Своей внешней стороной он уподобляется животным и растениям. Он имеет тело, имеет некую жизнь, которая одушевляет и преобразует тело; но есть в нем нечто третье, как бы глава или глаза нашей души, т. е. разум, которого не имеют животные. Итак, разумом Бог превознес нас над животными, хотя в других отношениях животные нередко превосходят нас. Но что значит их преимущества в сравнении с нашими? Некоторые из животных сильнее нас, но, несмотря на то, мы ими управляем. Некоторые отличаются искусством, но не понимают своего искусства, и потому постоянно находятся на одной ступени развития. Они поступают так, как мы, когда произносим слова. Мы не думаем тогда, как надобно открыть рот, поворотить языком, но говорим инстинктивно; и поэтому их знание есть только подобие знания.

По внешности мы не разнимся от животных, разве только фигурой тела, не наклоненной, но прямой. И потому Создавший нас заповедует нам, чтобы мы не уподоблялись скотам лучшей частью нашей, т. е. духом, чтобы мы не прилепляли духа к тому, что есть превосходного в телах: ибо искать в таковых покоя воли, значит унижать дух.

Так рассуждает блаж. Августин о способности души к разумной жизни. Но он не ограничивается этим, а ищет доказательств участия нашего разума в разуме Божественном, нашего богоподобия в идеях или понятиях метафизических.

«Нам без всякого рассуждения известно, – говорит он, – что вечное должно быть выше временного, что добродетельный достоин награды, а порочный наказания. Это такие истины, против которых не может быть возражения; это истины высшие, независимые от мира материального и чувственного, потому что чувства говорят нам о том, что приходит, а не о том, что не приходит. Когда я утверждаю, что линия может быть делима в бесконечность, то высказываю истину ясную, неизменную, потому что говорю о линиях идеальных, а не реальных, не о тех линиях, о которых дает мне знать телесное око, но о тех, которые знает каждый без всяких опытов, единственно по внутреннему представлению. Возьмите тело, какое вам угодно, вы всегда можете различить в нем сторону прямую и кривую, верхнюю и нижнюю, словом, множественность. Следовательно, тела не могут дать вам идеи о единице; а для того, чтобы узнать осуществляется ли в чувственном мире эта идея, надобно, чтобы она уже была в нас. Где же вы приобрели ее, если не в вашем разуме?

Если же эти идеи не суть произведения опыта, то откуда они? Ответ на этот вопрос был у Платона, который смотрел на идеи как на понятия, врожденные нам, и называл их «истинно сущими, вечно пребывающими, сущностью вещей, первообразами» и т. п.

Притом надобно различать понятия от идей. Понятия частны, а идеи всеобщи. Когда я утверждаю, что все люди желают быть мудрыми и счастливыми, что надобно наблюдать справедливость и воздавать каждому свое; то неужели эти истины только я имею, а вы не могли бы и знать, если бы я не сказал вам? Нет, вы их видите, вы их можете знать и без меня; они общи всем людям. Закон нравственный известен всем, и нет народа, который не знал бы его. Кто не знает, например, что надобно делать правду, что совершеннейший должен быть предпочитаем менее совершенному, что преступление достойно наказания? Это истины ясные для всех без изъятия, потому что разум открывает их всем. И нечестивые судят, и часто очень хорошо, о действиях человеческих. По каким же правилам судят они, если не по тем, по которым должен жить каждый? Где написаны эти правила, если не в книге того света, который называется истиной?.. Вот откуда всякий закон списывается и переносится в сердце человека, заботящегося о правде, не бесследно, но отпечатывается в нем, подобно тому как образ кольца отпечатывается на воске, не оставляя кольца.

Понятия составляются нами и часто изменяются, а идеи выше нашего духа и вечны. Иначе и быть не может. Если бы истина была ниже нашего духа, то мы не судили бы по ней, а судили бы о ней, как мы судим о телах, а нередко и самих душах. Истина не может быть и равна нашему духу; потому что один из нас видит более, а другой менее, и, следовательно, не одинаково; но истина неизменна, она всегда одна и та же, она будет существовать, хотя бы мир погиб.

Все это показывает, что разум есть истинный учитель жизни человеческой, что он по отношению к жизни то же, что глаз по отношению к предмету, если никакая болезнь, никакая рана не изменила его. Разум есть то, чем познаем или можем познавать Бога, которым видим небесное и вечное, знаем неизменные правила справедливости, уважаемой даже нечестивыми.

Итак, вот где источник идей, обитающих в нас! Часть души, называемая разумом, озаряется высшим светом. Этот высший свет, озаряющий человеческий разум, есть Бог. Если же душа озаряется светом Божиим, и при этом свете познает все предметы, то она не только выше всех земных существ, но есть образ и подобие Бога (проф. К. Скворцов. «Блаж. Августин как психолог», Киев, 1870 г., стр. 62–64; 66–67; 70–72).