Текст книги "Матушки. Очерки о подвижницах благочестия наших дней"

И вид кирпичного пятиэтажного здания, воздвигнутого между стеной келий и зданием собора, казалось, ничуть не удручал. И матушки, когда выходили посидеть в палисадничек, частенько замечали любопытные лица преподавателей, уважительно-удивлённо посматривающих на них из окон. О том, что они тайные монахини, в этом учебном заведении знали, вернее, догадывались все. И догадаться-то было не сложно. Во всём тёмном, с четками на левой руке, – и такие тихие, такие русские, как со старинных картин… Так рассказывал Игорь Иванович, впоследствии часто матушку посещавший, а тогда преподаватель-атеист.

За трапезой в такие дни по уставу полагалось вино, но матушки по обычаю варили компот из кураги – и вкусно и для больного сердца полезно. А сердечко у матушки Варвары побаливало давненько. Как установили врачи, не один раз она перенесла микроинфаркты. Поэтому о здоровье своём матушка заботилась. Готовила компот из кураги, употребляя и мёд, и грецкие орехи. Ну, а больше и ничего, так только, когда совсем прижмёт, корвалольчику, валидольчику, валокординчику, на худой конец примет глицерин. И об этом, кроме матушки Елены, поначалу мало кто знал. Для всех других матушка была здоровее некуда. Всегда весёлая, бодрая, приветливая, всегда рада услужить, накормить, обогреть, помочь… Вот и тянулся к ней страждущий, задавленный скорбями народ или, как любила выражаться матушка Варвара, «маленький человечек». Такой ма-аленький, такой не-эмощный, погладь его по головке, пожалей – и он уже Божий… Вот она и гладила, и жалела, и молилась. Молилась за всех, кто нуждался, просил, о ком болезновало её материнское сердце.

Компот из кураги был такой вкусный, что матушка Варвара порою, выпивала целых два бокала! и, виновато улыбаясь, говорила Иисусову образу: «Господи! Какой вкусный компотик!» И всё. Хотя для «победы» нужно было один бокал. Замечание об одном бокале не риторическое. Вопрос несколько веков на практике испытываемый во всех египетских пустынях. Бывало, отцы для «победы» этой, мучили себя жаждой. Подвесят в келье кувшин с водой – и нарочно не пьют, плоть свою изнуряют-мучают… Удивлению такое поведение достойно! И уважения, конечно, но… «Господи, какой вкусный компотик!» – и сердце само таяло…

Это ведь тогда, когда они со старшей сестрой насчёт подвигов были абсолютно единомысленны, матушка Варвара хотела спать в гробу. Теперь же только поглядывала на маленький красивый гробик, как на забаву детства – бывают же и упрямые, и строптивые дети – а ещё – как на напоминание о часе смертном, ибо не раз читала у святых угодничков, как она их называла: «Помни час смертный и ввек не согрешишь». Ох, если бы так!.. Ведь целых два бокала компотика выпила!.. Но «Господи, какой же он вкусненький-то!» И сердечко тотчас наполнялось тихой радостью, таким неизреченным покоем, таким светом!.. Если бы даже тотчас и умереть – не страшно. Господь, любящий Отец, Душе Правый – здесь, тут, в самом сердце. Как же матушка понимала в эти минуты с ног до головы покрывшегося проказой Многострадального Иова, его слова: «Как же я похулю Бога, когда дыхание Его я чую в ноздрях моих»! И ей было легко после причастия Духом Святым дышать. Ибо, как Иов, чувствовала и она его в ноздрях своих…

Прибрав со стола и помыв посуду, молились по кельям – «Леночка в своей», матушка в своей – и матушка Варвара никогда не интересовалась, как молится её послушница. Никогда ни её, никого вообще грубо не поучала, не наставляла, не совала под нос книжки святых угодничков: «На-ка, прочти-ка вот». Только молилась, только печалилась о «деточках». Не задавалась матушка и вопросом, кто хуже, кто лучше, у кого правильный подвиг, у кого нет – просто делала то, что велело сердце, просвещённое Духом Святым. И Дух Святый живил и просвещал буквально всё. И даже солнечный луч, падавший через неплотно закрытые занавески на пол, казалось, был от Него же и в Нём, как певали на Троицу, «везде Сый и вся исполняяй». Иными словами, везде присутствующий и всё Собою восполняющий…

Матушка знала, так бывает всегда, когда нисходит в сердце Дух Святый и Божья благодать. Всё обычное, всё привычное, всё знаемое тотчас становятся необыкновенной новизной, большей даже, чем долгожданное дыхание весны.

Немножко спали. Обыкновенно матушка засыпала во время самодвижной молитвы. И пока спала, молитва, как солнце в жаркий полдень, грело её сердце. И просыпалась легко, и будто бы и не спала вовсе. Но всякий раз замечала с лёгкой такой печалью, что Дух Святый отошёл. Нет, не от греха и не из-за греховности… Так надо, об этом и в «Песне Песней» сказано, где описана вовсе не плотская страсть Соломона к молоденькой Суламифи, как склонны толковать это место из Библии все сладострастники, а любовь Христа к Церкви, Духа Божия к храму человеческой души… И её, матушкиной, тоже… «Возлюбленный ушёл…» Надо ждать: возлюбленного ни силой, ни зазываниями, ни воплями не вернёшь. Возлюбленный приходит, когда захочет, сам – и тотчас радуется ему, очищенная покаянием или дошедшая до отчаяния душа. И никто Им не отринут, всех Он любит, всех живит. На то Он и «Душе Истинный».

Затем матушка снимала с этажерки свою «амбарную книгу» и читала:

«От Адама в начале ничего не требовалось для его пребывания в раю, потому что он получил всё. От нас же, действительно, требуется участие в Божьем деле нашего спасения. Христос заплатил за (тебя, деточка) весь наш долг, но Он желает, чтобы единую драхму и от себя мы внесли по любви к Нему в уплату нашего долга, ради которого Он отдал Свою жизнь за нас. Бог предлагает нам быть сотрудниками Его в деле нашего спасения. Без Божьей помощи мы, конечно, не можем спастись, но и Бог без нашей помощи не может спасти нас. В этом заключается и уважение к нашей свободе воли, и икономия спасения человека, вмещающая в себе и милость и правду Божию: милость – потому что в деле спасения нашего почти всё проистекает от Бога; правду – потому что это малое „почти“ должно быть и делом нашего собственного произволения, старания и посильного труда».

И подчеркивала для наставления «маленькому человечку», «деточке», так же и для себя самой, поскольку почитала себя меньше всех: «И сердце твоё, деточка, тоже – маленькое. Не допускай же ничего лишнего в него. Пусть в нём будет место только для Бога и для любви к нему».

* * *

Однажды приехала к отцу Алипию, наместнику Посково-Печёрского монастыря, его мать, он ей и говорит: «Мама, хочешь я тебе покажу, что такое настоящее смирение?» И повёл её в келью отца Бориса. И как только они вошли, строго сказал старцу: «Отец, Борис, ты почему мою маму обидел?» А старец её первый раз в жизни видел. И что же? Тотчас повалился старец ей в ноги и завопил: «Зинаида, прости меня, грешника!» – «Вот, мама, а скажи я то же самое любому послушнику, и ничего, кроме оправданий:

„Я? Да когда? Да я её впервые вижу!“ – не услышали».

И вот снится этому старцу Борису сон, будто он умер и восхищен на «первое небо». Глядит, большое такое поле, на поле огромная масса людей, стоят плотно, лица обращены в одну сторону, все молчат, чего-то ждут «Дай, – думает, – подойду, может и мне место достанется». Подходит – и ему сразу место уступили. «Стоим, говорит, молчим, чего-то ждём. Вдруг гляжу, архангел Михаил летит – толстенький такой, упитанный, с крылышками и на меня смотрит. Меня толкают: „Иди, мол“. Тут все без слов друг друга понимают. Я и пошёл. Подводит он меня к пропасти, глубина страшенная, а на дне чудовище с разинутой пастью, через пропасть бревно перекинуто. Архангел даёт мне знак, чтобы шёл через пропасть. Собрался я с духом, перекрестился и пошёл. Иду, а он рядышком летит – толстенький такой, упитанный, с крылышками, и на меня всё подбадривающее смотрит. Перешёл я, и очутились мы на „втором небе“. Смотрю, и тут молчащая, чего-то ожидающая толпа. Иоанн Кронштадтский, гляжу, тут, и ещё несколько подвижников благочестия из не прославленных Церковью я признал. Дай, думаю, подойду к ним. Но Михаил архангел, даёт знак идти дальше. И этак-то махнул крылом. И очутились мы с ним на „третьем небе“. И вот тут подходит ко мне Никола-Угодник, радостный такой, лицо ровно маслицем помазано, обнимает меня, целует и говорит: „Ну, здравствуй, голубчик!“ И понял я, что тут, в Царстве Небесном, всех „голубчиками“ надо звать!..»

А один юродивый к святителю Димитрию Ростовскому на иконе не иначе обращался, как: «Митюшка, милый!»

Иначе – не по иерархии, а по любви, где «святителю отче Николае», оказывается, просто «голубчик», а «святителю отче Димитрие» всего лишь «Митюшка, милый».

Где любовь, там как бы и нет никакой иерархии. Она, конечно, есть, как же без неё, но её, как бы и нет. А для чего бы тогда Господу умывать ноги своим ученикам? Кто бы на Моисеевом седалище не сидел и чтобы не говорил, главной будет любовь, и стяжавший её уже не мыслит себя начальником в иерархической лестнице, а либо «голубчиком», либо «Митюшкой, милым», а ещё неключимым слугой.

Так думала и считала матушка.

* * *

С преподобным Кукшей матушка Варвара даже переписывалась. Однако письма эти незадолго до своей кончины велела сжечь. О причине могу только догадываться, но судить не могу, ибо не напрасно сказано в Писании: «Мысли Мои – не мысли ваши, и дела Мои – не ваши дела».

После моего принятия священства матушка стала относиться ко мне с особенным почтением, как, впрочем, и ко всем, посещавшим её священникам. Она верила, что при рукоположении священнику даётся от Бога особенная благодать. И однажды, ещё до знакомства с архимандритом Германом (Чесноковым) из Троице-Сергиевой Лавры (тот, который отчитывает), заставила меня совершить чин отчитки над болящим, как она считала, Алексеем Коробовым (недавно умершем), и даже подарила старинный требник с чином отчитки – он и теперь у меня. Я уже тогда знал, что это дело опасное, особенно же, когда берёшься за него без благословения, что обыкновенно этим делом занимаются монахи, и сказал об этом матушке, но она заверила меня: «А вы и не самочинно это делаете, а по моей настоятельной просьбе». Чин отчитки происходил во второй келье, перед омывшимся образом Божией Матери. Матушка во время отчитки молилась за нас обоих в своей келье. И думается, только благодаря её молитве я смог совершить этот чин. Было очень тяжело. Дело это на самом деле очень трудное и опасное. Я знал, например, одного священника, который, занявшись этим делом, как он сам выразился, из сострадания, дословно: «Ты не представляешь, какое счастье испытываешь, когда видишь, что бес выходит». Но я и тогда уже знал, что буквально через полчаса после отчитки точно так же входит назад. Архимандрит Герман, например, прежде чем отчитывать, говорит проповедь, в которой подробно излагает смысл духовной жизни, за что Господь попускает одержимость, что нужно делать человеку, как жить, чтобы несчастье не повторилось. Всё, как в Евангелии. Злой дух, будучи изгнан, ходит по бесплодным местам, и, будучи наглым и коварным, возвращается назад. И что же? Обретает дом (душу человеческую) выметенным, прибранным, но пустым. И тогда берёт семь злейших духов и входит в этот дом. «И бывает человеку последнее горше первого». Пустой дом – прежняя мирская жизнь. А надобна жизнь по заповедям и предлежит труд насаждения добродетелей на место греха. И обо всём этом архимандрит Герман говорит в своих проповедях перед чином отчитки. И многим действительно помог встать на путь истинный, отстать от греха. Мой же знакомый священник в итоге кончил тем, что сам заболел раком. Несчастье впоследствии постигло и всю его семью – жену и единственного сына. Так что отчиткой я больше не занимался, хотя поползновений к этому было немало. В данном случае лучше идти «царским» путём, который указывают оптинские старцы. Они вообще не практиковали чин отчитки, заменяя её частой исповедью и причастием. Частая исповедь и причастие дают возможность действовать на душу посредством таинств, а не заклинательных молитв, ибо чин отчитки именно из заклинательных молитв и состоит. И даже одно только перечисление во время молитвы «разновидностей» демонической силы наводит жуть. Матушка же, очевидно, из смирения, считала, как она выразилась, «мы все в той или иной степени одержимые и нас всех нелишне поотчитывать». Для этой цели она приглашала архимандрита Германа, и он совершил чин над всеми, кого матушка могла собрать и поместить в своей маленькой обители.

А вообще надо сказать, чем тяжелей было состояние того или иного человека, попадавшего к матушке, тем большую заботу она старалась проявить о нём. И слово её было со властью. Она могла так убедительно говорить, что с ней невозможно было не согласиться. Так она изменила жизнь многих. Даже обратила в православие одного американского бизнесмена. Мало того, что он сам принял крещение, но и всю свою семью окрестил.

Добро матушка помнила всю жизнь. Когда я, время от времени посещая их монастырёк (а пострижениц у матушки было немало), привозил с прихода гостинцы (прихожанки наши собирали творог, сметану, яйца, овощи), матушка практически до самой смерти спрашивала: «А как там Александра с Пелагией поживают?» Александра и Пелагия – от своего хозяйства постоянно посылали матушке эти гостинцы. И матушка мне говорила: «Вы даже не представляете, батюшка, сколько людей питается этим подаянием».

* * *

Прежде, чем поместить матушкино письмо ко мне, для назидания считаю необходимым рассказать его предысторию. Прежде всего, надо сказать о том первом горении, которое в те смутные для России и Церкви времена охватывало сердца многих священнослужителей. Наверное, такого «образованного», вдумчивого, неординарного священства в нашей Православной церкви уже никогда не будет. И это не бахвальство, а исторический факт, о котором свидетельствовал ещё в начале пятидесятых годов и Иван Александрович Ильин. Даже там, за границей было всем известно, что с середины пятидесятых годов (после смерти Сталина) священный сан стали принимать (и просто приходить к вере) самые образованные, самые лучшие представители русской интеллигенции. Наше поколение, с начала перестройки и до конца Ельцинского периода «безначалия» или «бандоначалия», этот процесс, по всему видно, завершило. И вот этот, если так можно выразиться, чистосердечный порыв образованной части общества, как никогда, способствовал духовному подъёму и авторитету Церкви. Шли служить Церкви бескорыстно – сторожами, чтецами, псаломщиками. Одни впоследствии принимали сан, другие постригались в монашество, третьи, стяжав горнюю мудрость, понесли её с просветительской целью в мир и многим помогли свернуть с пути погибельного. А сколько в те годы было создано многодетных православных семей! Это беззаветное служение Богу и ближним, этот духовный подъём, такой жгучий интерес к практическому освоению свято-отеческого учения вряд ли когда в России повторится. Это было своего рода чудо, ибо такой церковной России во всю её историю ещё никогда не было.

Я уже упоминал о «неразумности» неофитского подвига. И, тем не менее, у меня не поднимается рука бросить в него камень, осудить, ибо не бывает поражений и побед без сражений. Не ошибается тот, кто ничего не делает.

И, как утверждают святые отцы, что лишь фарисейский подвиг молитвенного делания проходит ровно и без перемен, а кто истинно молится, у того всё время в молитвенном деле бывают перемены. И это так. И, скорее всего, права матушка Варвара, когда однажды сказала, что не всегда впадение во время подвига в «прелесть» бывает к погибели, но часто и к «обучению», для приобретения духовного опыта. И подобных опытов, во всяком случае, в моей жизни было несколько.

Первый произошёл в 1983 году в деревне во время пастушества, о чём я писал в своей книге «Русские мальчики», второй – на приходе. После расстрела Белого дома в 1993 году и развала Союза нерушимого в стране начался беспредел, о котором матушка Варвара упоминает в ниже приведённом письме. Я тогда, хотя и посещал регулярно Троице-Сергиеву Лавру, окормляясь у тогдашнего Лаврского духовника, всему церковному миру хорошо известного старца архимандрита Кирилла (Павлова), однако с наступлением Великого поста, из-за частых служб и большого стечения исповедников первые три недели выехать к духовнику не имел возможности. Тогда и произошло это событие. Началось, как всегда, с усиления телесного и молитвенного подвига.

Если кому-то покажутся странными мои дальнейшие слова, отсылаю таких к книге «Великая стража» (о современных афонцах) и книге епископа Варнавы (Беляева) «Основы искусства святости». Согласно свято-отеческому учению, не всякий дар бывает от Бога. Но бывает и так, что тот или иной дар, данный подвижнику от Бога, за неопытностью тотчас пытаются использовать в своих коварных целях бесы. В данном случае святые отцы советуют, по получении дара, молить Господа, чтобы либо отнял дар, либо приставил к нему стража, то есть ангела-хранителя. Но самым лучшим «стражем» всё же считается опытный в духовной жизни наставник. Враг в основном улавливает новоначальных через тонкое чувство тщеславия, ибо телесный подвиг в глазах такого неразумного подвижника всегда имеет некую цену. Прямо об этом не говорится, а даже наоборот, всячески стараются выказать и показать своё недостоинство, но в глубине души этот «самоцен» всегда есть. На этом как раз и пытаются играть бесы.

И получается примерно так. Кажется, что Господь наконец даровал слёзы, тепло во время сердечной молитвы. Молитвенное делание подвижнику по книжкам достаточно известно. Всё вроде бы очень похоже. И всё-таки на первых порах есть сомнение. И в это время как раз необходим совет опытного духовного наставника. А его-то и не оказывается поблизости. Приходится руководствоваться чтением свято-отеческих книг.

И тогда начинается…

Сначала начинают благоухать иконы, и этот аромат чувствуют в храме абсолютно все прихожане, потом начинает от простого крестного знамения благоухать масло, которым помазывают во время соборования. Во время богослужения слёзы обильно текут из глаз. В словах проповеди появляется такая сила убеждения, что люди начинают плакать. Затем во время исповеди приходят помыслы о скрываемых исповедниками грехах. При напоминании о них, исповедники начинают плакать, каяться. Далее появляется такое дерзновение и бесстрашие, что хоть сейчас на крест или в огонь. Ничего и никого не страшно, такой подвижник любому, даже бандиту, готов сказать правду в глаза. Отвратить краткой беседой кого бы то ни было от погибельного пути – представляется пустяшным делом. Пять минут разговора – и человек весь в слезах, расположен к покаянию.

Это обилие чудесных превращений после краткой сердечной молитвы (как правило, собственного происхождения), после непродолжительной беседы и так далее, наконец, доводит подвижника до полного подчинения «внутреннему» голосу. Помолится – и тотчас слышит в уме ответ (первое время, как правило, безошибочный). Позже бывают и несуразицы, но если подвижник доверился этому «водительству», то это уже настоящая беда.

Внутреннего мира во время такого неразумного подвига никогда не бывает. Либо тоска, либо необыкновенное блаженство. И постоянное внутреннее напряжение от «борьбы». Снисхождения такой подвижник не испытывает ни к себе, ни к окружающим. Советов со стороны не терпит и не принимает. Часто впадает в гнев, но тут же «гасит» его внутренним покаянием.

То, что описано в неизданных дневниках отца Иоанна Кронштадтского, происходит с таким подвижником ежеминутно. Это состояние очень тяжёлое. И переносится оно с исключительным мужеством только потому, что всякое отступничество понимается, как поражение, даже погибель. И в этой погибели начинает видеться уже всё человечество. Иногда даже появляется сомнение в правильности церковного устройства. Даже представляется неким тонко измышленным врагом рода человеческого препятствием на пути личного спасения. Усиливается подвиг. Любовь к ближним, которые теперь представляются обузой в деле личного спасения, отходит на второй план. Такой подвижник объясняет это себе тем, что сердечное общение с ближними, с окружающими – это вовсе не «духовное», а «душевное», то есть плотское, земное, а стало быть, погибельное.

Таким образом, из всего подвига врагом вынимается главное – любовь. Отсюда уже недалеко до сумасшествия. Но в том и заключается смысл «обучения» (если только это «обучение»), что всякий, имеющий духовника и периодически бывающий у него на исповеди, в самый критический момент, как правило, на исповедь эту всё же попадает (плохо, если нет). Вопрос тотчас разрешается. Но никогда не обходится в этом деле, как и во время любого поединка, без некоторого вреда. И как после поединка, некоторое время уходит на восстановление физических и душевных сил.

Приобретённый опыт – неоценим. Но идти сознательно на подобный эксперимент всё же не следует. Поэтому описываемое – есть всего лишь частный опыт.

Тогда этот «опыт» встревожил не только моих домашних, но и всех наших друзей. Моя супруга позвонила Щукиным, отцу Михаилу Резину, который служил в Ардатове. Они оба приехали. Я, разумеется, к советам их не прислушивался, игнорировал, ссылаясь на то, что у меня есть духовник. Тогда они предложили ехать к нему в Лавру. Я сначала не соглашался, ссылаясь на то, что будто бы через чтение Евангелия мне было открыто Господом, что до «Вербного Воскресения» никуда ехать не надо.

Они с этим не соглашались. Тогда я сказал: «Давайте так: как скажет ребёнок, так и будет». И спросил старшего малолетнего сына, ехать ли мне «завтра в Лавру». Он сразу ответил: «Да». После этого ничего не оставалось, как только ехать. В это время за меня все наши знакомые молились. Молилась и матушка Варвара.

Отец Кирилл мгновенно решил проблему, сказав: «Ты этому не верь». То есть ни запахам, ни «прозорливости», ни внутренним помыслам, ни теплу во время молитвы, ни особенностям причащения, ни видимым чудесам.

А матушка ещё определённее сказала при встрече: «Ничего не слышу, не чувствую, не вижу».

Но это я и сам прекрасно знал.

Пришедший по просьбе матушки верующий психиатр даже предлагал мне лечь в больницу, и матушка на этом настаивала, но я наотрез отказался, объяснив тем, что с помощью Божьей сам выйду из этого состояния. Ограничились таблетками, которые врач всё же советовал мне первое время принимать, и моим обещанием показаться ему через неделю. Я согласился только для того, чтобы их успокоить. Таблетки пить не стал. Для смирения и по болезни разрешил пост. Стал принимать в виде лекарства молоко, творог, дольше спать, чаще отдыхать и заниматься физической работой. Физический труд по учению святых отцов приносит спокойствие душе.

Прибывший через неделю на приход, очевидно, по матушкиной просьбе отец Михаил уговаривал меня ехать к матушке. Но я отказался. Между нами произошёл спор. Отец Михаил уехал. А вскоре пришло от матушки письмо. Оно одно многое может поведать о любвеобильной матушкиной душе.

Вот оно:

«Дорогой батюшка, отец Владимир, с большой скорбью и тревогой пишу вам.

Врагу рода человеческого дана сейчас от Господа большая свобода для испытания нашей веры и преданности заповедям.

Он ломает сейчас не только малых, но и больших.

Святые отцы, испытав все строгие и большие подвиги, оставили нам в своих наставлениях один путь к Господу – это путь средний, царский, при котором человек, помня своё ничтожество, своё бессилие, шёл бы этим средним путём, не уходя вглубь ни правой, ни левой стороны.

Они, испытав подвиги чрезмерного голода, малого сна и другие, сказали, что подвижнику следует и есть не менее двух раз в день и спать не менее 6 часов.

Но они ведь были в особых условиях и физических сил и природных. Они были совершенно удалены от мира и семьи.

А подвижники следующих веков, как св. Николай Чудотворец, Иоасаф Белгородский, Иоанн Милостивый, Иоанн Кронштадтский и многие другие, чем они прославились – добрыми делами. Они своими руками делали добро людям и тайно и явно. Они спасали людей от уныния, отчаяния, греха и гибели и этим выполняли заповедь Божию, любить ближнего как самого себя, и за это и были прославлены Господом.

Наше время тяжёлых испытаний требует от нас особого служения ближним – спасать людей, попавших в большую нужду, от отчаяния и греха.

Господь сейчас старцам повелевает выйти из затворов для служения ближним. Господу дорога каждая душа и Он хочет, чтобы ни один человек не погиб.

Враг чем начал испытывать Господа? Голодом: „претвори камни в хлеб“. Так и нас сейчас хочет погубить враг этим же – голодом.

Искусственно создали, особенно в Москве и Петербурге, чрезвычайные трудности с питанием и подняли безумные цены на всё. В этих городах большая смертность, много самоубийств, люди не могут взять своих умерших из больниц, потому что хоронить сейчас стоит 50 тысяч рублей. Покойников десятками сваливают в ямы и закапывают.

И если в этих условиях, имея от Господа большую ли, малую ли возможность поделиться продуктами и средствами для приобретения необходимого, мы будем думать, что нам достаточно молиться, а излишки наших запасов гниют, съедаются мошкарой, и мы спокойно их выбрасываем и даже осмеливаемся говорить: „Ну что же – последнее время, пусть привыкают к голодной смерти“, – то не есть ли это полное искажение заповеди Божией и не наведёт ли это на нас справедливый гнев Божий?

Батюшка, дорогой, верх совершенства – это любовь. Любить Бога как должно можно только тогда, когда мы будем любить и жалеть Его создание и не только языком, но и делами, помощью.

Сейчас один зов Господа к нам христианам – объединяться, помогать друг другу, заботиться друг о друге и ближних и дальних, спасаться и спасать от вечных мук своим участием, своей поддержкой, и это будет перед Богом выше нашей одинокой молитвы без участия в добре.

Не отступайте, дорогой батюшка, от этого зова Господа, не замыкайтесь, не отстраняйтесь от дел добра, они сейчас самые главные перед Богом, а без них мы можем оказаться перед закрытыми дверями.

Дорогой батюшка, примите этот мой вопль как вопль матери, друга, почитателя.

Если я в чём-либо вас обидела, простите меня Христа ради.

Приезжайте к нам, дорогой батюшка, о многом хочется поговорить; ваша поездка к нам, связанная с большими трудностями – это подвиг. А за такие подвиги Господь вознаграждает сторицею.

Прошу ваших молитв и благословения.

Недостойная Варвара

P. S. Батюшка, отец Михаил мне сказал, что вы спрашивали о. Кирилла, можно ли вам ездить в Москву, оставляя церковные службы.

Но ведь вам им же и не разрешено служить ежедневно, а только в установленные дни. Поэтому он и сказал вам, что оставлять такие службы не надо.

Но вам следовало бы оставлять несколько дней из недели и для добрых дел, ибо без них молитва мертва.

Простите меня. Грешная Варвара».

Но я так и не поехал. И, пожалуй, это был единственный, так сказать, наш с матушкой «инцидент». Не так уж и много времени оставалось до её исхода в вечность, года четыре. Эти последние годы жизни матушки были насыщены разными удивительными событиями. Расскажу о некоторых из них.

* * *

«Прибамбасы»

Так их между собой духовные матушкины чада звали. Во времена дикого капитализма их, двоих друзей, занявшихся бизнесом, «поставили на счётчик» за неуплату долгов. «Поставить на счётчик» – означает приговорить к смерти, если в определённое время не будет возвращён долг. Друзья-предприниматели объехали все монастыри, всех известных старцев. Везде слышали одно и то же: «Молитесь, Бог не оставит». И только матушка помогла конкретно, заставив одного из своих почитателей уплатить долг. С этого момента началось их обращение к Богу. На смерть матушки они даже написали стихи. К сожалению, стихи не сохранились. Я помню их смутно. Но смысл был в низком поклоне духовной матери.

Володя Тарасов

Эту историю я часто рассказываю на проповедях. Она относится к тем же диким перестроечным временам. У Володи Тарасова рухнуло предприятие – кооператив. Это многие пережили в те времена. Человек остался без работы. Семья без необходимого содержания. Придя к матушке, на свои скорбные излияния он услышал: «Я, деточка, буду молиться». Он не придал этим словам особенного значения. И целый год безуспешно бился как рыба об лёд, чтобы только свести концы с концами, вылезти из нужды. Ровно через год, когда он в очередной раз посетил матушку, она сказал, поразив его: «Вымолила деточка. Поезжай в Церковь Никиты-мученика, к чудотворной Богородичной иконе. Там твоя проблема решится». Володя сказал: «Хорошо, как-нибудь заеду». На что матушка возразила: «Нет, деточка, сейчас поезжай». Он в недоумении пожал плечами («к чему такая спешка и что может у иконы решиться?»), всё же из послушания поехал. Войдя в церковь, купил свечу, подошёл к иконе, которой матушка велела поставить свечку и помолиться, и вдруг в отражении стекла увидел своего давнего знакомого. С ним у них началось новое дело.

Игорь Иванович

Игорь Иванович, например, познакомился с матушкой через Францию, через своих знакомых французов (монахиню-француженку, принявшую православие и почитавшую матушку Варвару), хотя до этого видел не раз матушку из окон того самого (напротив матушкиной кельи) техникума, где преподавал экономику. Смотрел, как на чудо, как на «Русь уходящую»: тогда картины Корина экспонировались в Третьяковке и имели большой успех. И вот в одну из очередных своих поездок во Францию (в начале девяностых) Игорь Иванович, увидев свою старую знакомую в монашеском облике, кроме всего прочего узнаёт о её духовной матери, матушке Варваре и тотчас вспоминает, как наблюдал за ней неоднократно из окна. Коллеги-преподаватели, с уважением указывая на келью матушек, говорили: «А там монашенки живут».

Сон С…

Однажды С… приснился сон, что в ноябре 1999 года Ельцина не будет, и он рассказал об этом матушке. Она поправила: «Не в ноябре, деточка, а в декабре». С… лично рассказывал мне об этом.

А однажды, при мне, когда С… стал спорить с матушкой, но она властно и грозно, не глядя на «ослушника», сказала: «Пошёл вон!» И С… сразу стал улыбаться.

Самочинная поездка в Турцию

Владимир Иванович (большой начальник в УВД г. Москвы, что на Петровке, 38), муж Валентины Ивановны Гавричевой, перед поездкой в 1994 году в Болгарию по настоятельному требованию матушки Варвары вместе с женой, шестилетним сыном Ваней и дочерью Юлей первый раз в жизни исповедовались и причастились. После службы они всей семьёй зашли к матушке. Она встретила их такими словами: «Какой сильный ангел у Ванечки!» А когда благословляла на поездку, по своему обычаю несколько раз крестя и призывая «угодничков Божиих» на помощь, настоятельно сказала: «Только в Болгарию и никуда больше, ни в какую другую страну». Особого значения её словам ни Владимир Иванович, ни Валентина Ивановна, очевидно, не придали, поскольку по приезде в Болгарию, по предложению пригласивших их на отдых знакомых, поехали на туристическом автобусе в Турцию. Позже Владимир Иванович так описывал этот ужасный случай. «Автобус был ночной. Мы с сыном сидели на третьем ряду сидений справа по ходу автобуса, супруга с дочерью сзади нас. Сын сидел у окна, я возле прохода. Ночью проехали серпантин и вышли на открытую местность. Было раннее утро, примерно за десять минут до аварии сын вдруг неожиданно проснулся и стал проситься на моё место. Я говорю: „Сиди, где сидишь“. Но он вдруг так раскапризничался, что супруга наконец сказала: „Да пересади ты его, а то весь автобус подымет“. И мы поменялись местами. Я сажусь у окна, Ваня на моё место, причём, он уже не сел, а лёг, положив ноги мне на колени. Все в автобусе спали. И солнце такое яркое, воздух дрожит. Скорость километров 120. Я тоже дремал. Вдруг открываю глаза и вижу, что мы стремительно приближаемся к фуре. Я сразу понял, что водитель уснул. И надо бы крикнуть, и не могу. Видимо, водитель в последний момент проснулся, вильнул влево, но уже было поздно. Правой стороной автобус ударяется о фургон. Двумя передними сиденьями мне придавливает ноги, разбивается стекло, алюминиевая стойка, отрываясь, чиркает мне по шее, я теряю сознание. Когда прихожу в себя, слышу крик, стоны, из шеи течёт кровь, ноги придавлены. Я, пытаясь освободить ноги, давлю на спинку переднего сиденья, но слышу женский крик. Те, кто сидел на переднем сиденье, сразу погибли, кому-то оторвало ногу, почти у всех ранения, и только мы и ещё одна верующая семья с двумя детьми отделались лёгкими ушибами и испугом. Когда мы вернулись из поездки, матушка встретила нас вопросом: „Почему вы не слушаетесь?“ Потом сказала: „Запомните на всю жизнь: всегда поступайте так, как благословили“».