Книга: Житие протопопа Аввакума, им самим написанное - протопоп Аввакум

И этих букв невыполненный гул Нас гонит здесь навстречу стрел и игл Шел Аввакум от холода сутул И от мороза ноги еле двигал

По форме - вполне себе житие, с богоугодным вступлением, упоминанием чудес, смерти только нет. Впрочем, из всех подвидов ближе всего к мартирию: весь текст - фактически описание мученичества, и то, что описано оно от первого лица, только усиливает эффект. Мученичество как физическое, так и духовное - и гонят, гонят куда-то всю жизнь. Кажется, понять этот жизненный путь в полной мере способны только те, кто сам способен до конца отстаивать свои взгляды (даже безотносительно веры, хотя религиозный аспект, конечно, особо важен).

И где тела двуперстных стариков Держал в земле холодный створ - Архангельск А главы человеческих грибов Вопили гимны словно бы на праздник

Кому-то обстоятельства и предметы спора, послужившего причиной раскола, сегодня могут показаться малосущественными, однако стоит понимать, что религиозные потрясения всегда рискуют повлечь потрясения политические, а когда дело касается организованной религии, политика выходит чуть ли не на первый план. Люди, близкие к большой политике и опасавшиеся потрясений, столкнулись с людьми, для которых единственным мерилом истины была их собственная вера. За веру и погибли.

Чего тебе, прозрачный человек Отчаянный и ангельски пернатый, Какие речи в странной голове Еще звенят в котле твоем невнятно?

Но в центре всего, конечно, - жизнь. Жизнь яростная, извилистая. Жизнь, сегодня во многом уже непонятная. Жизнь, со всей откровенностью запечатленная на бумаге человеком, который все отпущенное ему время посвятил отстаиванию того, во что верил. Все они, конечно, были революционерами, хоть и представляли собой непримиримую реакцию. Делали революцию уже тем только, что противились и в своем сопротивлении дошли до конца. Революцию без революции - потому что ничего, по сути, не поменяли и изменить ничего не могли. И в центре всего - жизнь, как революция.

И воздух взвыл и взвился как костер И Аввакум сверкал согнувшись вдвое И небосвод опять над ним простер Лицо свое и тело неживое.

Откроется Сибирь - благословенная земля, где островками-острогами живут свои, а между ними бесчисленные горы, реки, леса. Там идут войны своих с инородцами, и тех между собой. Там в Сибири нужно держаться друг друга, надзиратель и преступник увлечены склоками, а всё же притираются, чтобы спастись от зимы и чужого мира. Годы приходится идти только к месту отбывания наказания. Живя там, мечтаешь вернуться на Русь, не замечая, как ежедневными трудами, молитвами и общением "там" превращается в свое. Вот новый дом и новый острог, вот и дорога пролегла, в другой раз Аввакум с иноземцами пытаются наладить дипломатию, да бабы быстрее друг друга поняли:

мы то уже знаем: как бабы бывают добры, так и все о Христе бывает добро. Спрятали мужики луки и стрелы своя, торговать со мною стали.

Откроются люди - богатыри, покалеченные и закаленные зимой, Смутой, той же Сибирью и непонятно чем еще (наверно, всей историей). Их время не место для нас, тепленьких. Те люди держат правило, тверды в вере, их слабость и грех - трагедия, а не будничная досада. Слабости и греху они предаются с порывом к жизни, а не с задорчиком дохляка. Беснуются и юродствуют так, что посторонись - разнесут всё вокруг, ещё святыми станут. Такие люди, признают власть железной руки и, что важнее, железной воли, да и то не факт, что признают. Они умиляются, жалеют, сочувствуют, совершают добро; каждый жест, слово и действие, спасающие душу, в своей значимости воспринимаются как спасение мира, не потому что все это редкость, а потому что все это знак - Христос рядом. Только он и спасет от происков бесов и дьявола. Дурной поступок - их наущение, добро - с Христовой помощью.

Старец, не станем много спать: дьявол около темниц наших бодро зело ходит, хочется ему нас гораздо! Да силен Христос и нас не покинуть. Я дьявола не боюсь, боюсь Господа, своего Творца, и Создателя, и Владыки. А дьявол – какая диковина, чего его бояться!

Вот в таком мире живет протопоп Аввакум. Выступает против никоновских реформ, стоит за веру отцов, скромно называет свою жизнь житием, местами повторяет Христа из евангелий в словах и делах. Во время чтения так и не покидает ощущение, что наступают последние времена, ведь бог попустил дьяволу испортить сокровенное. Их засилье на русской земле стало нестерпимым. Слишком часто приходится их изгонять из людей, они позволяют себе куражиться в храмах. Каждый день идет борьба против них, вездесущих, за свою душу и за души других. Симптоматично, что спасением является не просто истинное православие, попорченное Никоном-волком, а православие именно наших отцов. Отринуть латинянскую ересь, вера отеческая, вера старая - вот цель. Действительно, наступают последние времена: полки нового строя, реформа церкви по греческим образцам (а ведь можно было и по древнерусским), бритье бород, табак (!) и страшно подумать что еще - слишком много примет. Русь уходит, не вернуться.

Аввакум всеми силами души этому противится: он борется, ругается и готов страдать так, как нам и не снилось. Аввакум фанатично верит, что только старая вера спасет Русь. Разве что чудо должно ему помочь. С божьей помощью Аввакум делает и это: ради спасения Христовой веры отеческой поступился отеческой традицией, попрал каноны житийного жанра, создал новое и уникальное в своем роде произведение, ознаменовавшее для русской литературы начало нового этапа развития. Вот уж действительно, "Неисповедимы пути Господни". Поиск бога на земле, противление дьявольскому, падения и взлёты духа, неприглядные стороны жизни людей, мытарства героя, высокий лиризм и чуткий психологизм - тут не только Аввакум, тут уже и Достоевский.

То ли еще откроется.

Зачем-то все это, видно нужно было, раз происходило из века в век многими тысячелетиями и не только на Святой Руси. Искаженное понимание догматов, раскол, битвы за веру, огнем и мечом, крики, стон и скрежет зубовный. Отчего не позволить каждому отправлять религиозные обряды в соответствии с тем каноном, какой ближе ему? Я не знаю. Вернее, знаю, но как-то не хочется сводить все единственно только к экономической подоплеке, было что-то более значимое, что заставляло всех этих не-истовых в вере людей губить других и убивать себя, но не отрекаться.

Назвать протопопа Аввакума значимой для русского раскола фигурой - ничего не сказать о нем. Он архизначим, он тот столп, на котором воздвиглись помимо Русской православной старообрядческой церкви, многие секты: скопцы, хлысты, бегуны, прыгуны, бессмертники и прочие - несть им числа. Прежний сподвижник патриарха Никона, возмущенный его подходом к церковной реформе, предполагавшим исправление церковных книг с опорой на греческие рукописи, в противопоставление древнерусским православным летописям. Аввакум тогда впервые выступил с резкой критикой инициативы власти, с этого начался его крестный путь.

Дальнейшая жизнь будет идти по схеме: наказание (ссылка, острог, побои), требование раскаяться с обещанием полной реабилитации, отказ и еще более тяжкое наказание. Без колебаний и сомнений святой человек высказывал в лицо своим гонителям предерзостные вещи, не смущаясь ни высоким саном, ни многочисленностью противостоящего социума (из Юрьева-Повольского возмущенная паства изгнала сурового проповедника). Множество страданий, понесенных за веру, не смирили его пламенной натуры, да и то сказать, протопопу очень повезло с женой. В минуту терзаний и горестных сомнений он высказал ей, что свинцовыми кандалами висят на шее она и дети, забота об их благополучии не позволяет ему бороться за правое дело с полной отдачей. Матушка ответила, что ему должно забыть о семье и служить Господу.

Это невыносимо тяжело читать и не из-за архаичного слога, к которому адаптируешься довольно скоро, но из-за содержания, где почти на всякой странице описаны мытарства, муки, унижения. Грязь, кровь, нечистоты, и нет этому конца. А над всем - святой человек. Борец за чистоту веры.

Вкратце житие протопопа Аввакума можно описать так: меня бьют, а я им в ответ читаю Священное Писание. Вы скажете – так это раскол виноват. О, раскол – это отдельная тема, отдельный чудовищный кошмар, но я вас хочу разочаровать – образ жизни Аввакума до раскола мало чем отличался от послераскольного. Точно так же его били, а он в ответ молился и читал Писание. Приведу красочный отрывок-иллюстрацию:

Потом другой начальник в другое время на меня рассвирепел: прибежав ко мне в дом, бил меня и на руке, как пёс, покусал персты; когда же наполнилась гортань кровью, тогда выпустил из зубов своих мою руку и, меня оставив, пошёл в свой дом. Я же, поблагодарив Бога, обвертев руку тряпкой, пошёл к вечерне. А он по дороге наскочил на меня снова с двумя пистолями и выстрелил из пистоли. И Божиим мановением на полке порох пыхнул, а пистоль не выстрелила. Он же бросил её на землю и из другой снова выстрелил. Божия же воля так же учинила: и та пистоль не выстрелила. Я же усердно, идучи, молюсь богу; осенил его больною рукою и поклонился ему. Он меня лает, а я ему говорю: «Благодать во устах твоих, Иван Родионович, да будет». После этого дом у меня он отнял, а меня выгнал, всего ограбив, и хлеба на дорогу не дал.

Раскол еще добавил ужасов, но, возможно, хотя бы прибавил какого-то смысла – хотя бы не просто так бьют, а за богоугодное (как кажется Аввакуму сотоварищи) дело. Все ж-таки креститься тремя перстами – это грех страшный, так что за это (то есть за борьбу против этого) и умереть не страшно. Они нас истязают, так мы себя сожжем заживо – чудная жизнь! Параллельно я читаю книгу «Прощание с Московией» Масси – про Петра Первого. Так вот «Житие…» - это и есть та самая Московия, с которой прощание происходит. Жестокая бессмыслица, обильно приправленная цитатами из Библии. Время-кошмар. Ну и петровское время – тоже кошмар, конечно. Кому на Руси жить хорошо? Даже и Петру – и тому не очень. Но на петровское время хотелось бы посмотреть. Со стороны, конечно. Так для того книги и читаем – чтобы смотреть, соблюдая разумную дистанцию:)