Электронная библиотека » Пу Сунлин » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 18:56


Автор книги: Пу Сунлин


Жанр: Зарубежная старинная литература, Зарубежная литература


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

Шрифт:
- 100% +
ЛИС ВЫДАЕТ ДОЧЬ ЗАМУЖ

Министр Инь из Личэна в молодости был беден, но обладал мужеством и находчивостью. В его городе был дом, принадлежавший одной старой и знатной семье и занимавший огромную площадь в несколько десятков му, причем здания с пристройками тянулись неразрывною линией. Однако там постоянно видели непонятные странности нечистой силы, поэтому дом был заброшен, никто в нем жить не хотел. Затем прошло много времени, в течение которого лопух и бурьян закрыли все пространство, так что даже среди белого дня туда никто не решался зайти.

Как-то раз Инь устроил с товарищами попойку, на которой один из них сказал:

– Вот если кто-нибудь сумеет провести там одну ночь – тому мы устроим в складчину пир.

Инь вскочил и вскричал:

– Подумаешь, как трудно!

Взял с собой циновку и пошел к дому. Остальные проводили его до самых ворот; все шутили и говорили ему:

– Мы тебя пока тут подождем. Если что-нибудь тебе покажется, ты сейчас же закричи.

– Ладно, – сказал Инь, – если там будет бес или лиса, я захвачу вам что-нибудь в доказательство.

Сказал – и пошел в дом.

Войдя туда, он увидел высокий бурьян, закрывавший собой все тропы; лопухи и пырей выросли высотою с коноплю. В эту ночь луна была в первой четверти и светила мутно-желтым светом, но двери все-таки различить было можно. Пробираясь ощупью сквозь несколько дверей, он наконец дошел до последнего, главного здания и взобрался наверх, на лунную площадку, которая привлекательно сияла и блистала чистотой. Тут он и решил остановиться.

Сначала он стал смотреть на запад, где еще светила луна, словно полоска в пасти гор. Посидел так довольно долго: ничего, решительно ничего странного. Он посмеялся про себя над вздорными слухами, постлал циновку, положил под голову камень и стал лежа смотреть на Ткачиху и Пастуха, а когда эти звезды начали меркнуть, сознание его помутнело, и он уже отходил ко сну, как вдруг услышал в нижней части дома стук шагов, быстро подымавшихся наверх.

Инь притворился спящим, но наблюдал. Видит: пришла какая-то служанка с фонарем в виде лотоса в руках. Вдруг она его увидела и в испуге попятилась, говоря тому, кто шел за ней:

– Здесь живой человек!

Внизу спросили:

– Кто такой?

– Не знаю, – отвечала она.

Тут поднялся какой-то старик, подошел к циновке, внимательно посмотрел на спящего и сказал:

– Это министр Инь. Он сладко спит, пусть его – будем делать наше дело, Барин – человек без предрассудков, не закричит, если что странное увидит.

С этими словами старик и служанка вошли в комнаты.

Раскрылись все двери, и народу прибывало все больше и больше. Загорелись в доме огни – стало светло как Днем. Инь слегка поворочался, потом чихнул и кашлянул.

Услыша, что он проснулся, старик вышел, стал на колени и сказал:

– Барин, моя дочка сегодня ночью выходит замуж. Нежданно-негаданно мы вдруг встречаем здесь вашу милость. Позвольте надеяться, что вы не будете нас осуждать слишком сурово.

Инь поднялся, потянулся, поправился и сказал:

– Я не знал, что сегодняшней ночью будет эта радостная церемония. Ужасно сконфужен, что мне нечем одарить молодых.

– Пусть только ваша милость, – отвечал старик, – соблаговолит подарить нас своим светлым посещением, и этого будет достаточно, чтобы отогнать от нас все зловещее. Мы будем очень счастливы. Если же ваша милость даст себе труд пожаловать к нам посидеть, то мы польщены этим будем чрезвычайно.

Инь с удовольствием согласился и пошел в комнаты. Видит: обстановка и сервировка блестящи. Выходит какая-то женщина, лет за сорок, и кланяется ему.

– Это, с вашего позволения, моя жена, – представил ее старик.

Инь ответил приветствием. Сейчас же послышались оглушительные звуки флейт, по лестнице бежали люди и кричали:

– Приехали!

Старик быстро выбежал встречать, а Инь остался стоять и тоже как бы ждал. Через несколько минут толпа слуг с фонарями, обтянутыми газом, ввела жениха, которому можно было дать лет семнадцать – восемнадцать. Наружность его была очень элегантна, манеры прелестны. Старик велел ему прежде всего сделать церемонию приветствия перед знатным гостем. Юноша обратился к Иню, а тот, играя роль как бы принимающего гостей, держал себя наполовину хозяином. Затем уже обменялись поклонами старик и юноша.

После этого уселись за стол. Через некоторое время стали собираться густыми толпами разряженные и разрумяненные женщины. Подавали вино и кушанья, жирные, отменные – от них шел туман. Яшмовые кубки и золотые чаши на столах так и сверкали.

Когда вино обошло гостей уже по нескольку раз, старик позвал слугу и велел пригласить невесту. Слуга ушел и долго не появлялся. Тогда старик встал и сам открыл полог невесты, торопя ее выйти; и вот ее вывели под руки несколько старух служанок. На невесте нежно звенели драгоценности, и запах сильных духов шел от нее во все стороны. Старик велел ей обратиться к почетному месту, где сидел Инь, и поклониться. После этого она встала и уселась подле матери. Инь незаметно окинул ее взором. Нежно-синие краски головного убора сочетались с пышным нарядом феникса, в котором сияли блестящие серьги. Лицо блистало красотой, в мире не встречаемой.

Теперь стали угощать вином в золотых чашах, каждая по нескольку бутылок. Иню пришло тут на мысль, что эту-то вещь и можно взять, в виде доказательства происходящего, для предьявления приятелям, и он незаметно сунул чашу в рукав, затем притворился пьяным, склонился к столу, свалился и уснул, а все кричали: – Барин пьян!

Вслед за тем Инь слышит, как жених собирается уезжать. Вдруг заиграла музыка, и все толпой бросились по лестнице вниз. Когда они ушли, хозяин стал убирать винные сосуды. Глядь – не хватает одной чаши. Искали, шарили – так и не нашли. Кто-то намекнул на лежащего гостя, но старик сердито запретил ему говорить, боясь, как бы Инь не услыхал. Затем все стихло и в комнатах, и на дворе.

Инь встал. Было темно: ни свечи, ни фонаря. Но все было насыщено запахом духов и вина. Подождав, пока на востоке забелело, Инь не торопясь вышел, пощупывая в рукаве своем золотую чашу. Когда он пришел к воротам, то оказалось, что компания уже давно его поджидала. Ему выразили некоторое сомнение, говоря, что он, может быть, ночью вышел, а только утром снова вошел в дом, но Инь вытащил чашу и предьявил ее скептику. Зрители ахнули и стали расспрашивать. Инь рассказал, и все убедились, что такой вещи у бедного ученого не бывает, – убедились и поверили.

Впоследствии, когда Инь уже выдержал последние государственные экзамены, он был как-то назначен в Фэй-Цю. Однажды его угощали у местных богачей Чжу. Хозяин велел вынуть большие чаши. Слуги долго не приходили. Наконец подошел мальчик-слуга и, прикрыв рот, о чем-то шепнул хозяину, и тот выразил гневное раздражение. Затем гостю поднесли золотую чашу с вином, приглашая выпить. Инь посмотрел и заметил, что по форме и по отделке эта чаша не отличается от той лисьей, что у него дома, и, в крайнем смущении, спросил, откуда она и кто ее делал. Хозяин отвечал, что этих чаш всего восемь. Они были заказаны у искусного мастера его дедом, когда тот жил в столице. Как родовая драгоценность они хранились за десятью замками, и очень долгое время их не вынимали, но теперь, ввиду лестного посещения начальника области, их вынули из сундуков, но их оказалось только семь: по-видимому, кто-то из домашней прислуги одну украл. С другой стороны, и пыль и печати не тронуты. Совершенно необьяснимая вещь. Инь засмеялся:

– Ну что же, значит, чаша полетела в эмпиреи! Однако драгоценность, передававшаяся из поколения в поколение, затеряться не может. Вот у меня есть одна такая чаша, что-то уж слишком похожая на вашу. Подождите, я вам ее преподнесу.

После обеда, вернувшись к себе, Инь вынул чашу и с нарочным послал ее угощавшему. Тот рассмотрел ее внимательно и ахнул от изумления. Сейчас же явился лично благодарить и спросил, откуда она к нему попала. Инь тогда рассказал ему все подробности от начала до конца. И стало ясно, что лисица может, правда временно, достать редкостную вещь, но не смеет оставить ее у себя навсегда.

ТОВАРИЩ ПЬЯНИЦЫ

Студент Чэ был не из очень богатой семьи, но сильно пил. Бывало, если на ночь не осушит чаши три, так не может уснуть. Поэтому винный кувшин у его постели никогда не стоял пустым.

Однажды ночью он вдруг просыпается и, повернувшись на постели, слышит, как будто кто-то спит с ним рядом. Думал было, что это его же одежды свалились и накрыли его. Пощупал – нет, тут что-то такое шероховатое, словно трава, вроде кошки, но побольше. Зажег свечу – лиса! Напилась пьяной и лежит, как пес. Посмотрел в свой кувшин – пусто! И сказал, улыбаясь: – Это, значит, мой товарищ по пьянству!

Не решился будить лису, накрыл ее своей одеждой, положил на нее руку и лег с ней спать; однако оставил гореть свечу, чтобы посмотреть, как она будет менять свой вид. В полночь лиса потянулась, зевнула… Чэ засмеялся и сказал:

– Чудесно, знаете, вы спали!

Снял одежды со спящей лисы, посмотрел – оказывается, на ее месте красивый молодой ученый в парадной шапке… Поднялся и поклонился студенту, благодаря его за то, что он был так великодушен и не убил его.

– Я безумно люблю это рисовое зелье, – сказал ему Чэ, – и люди считают меня дуралеем. Вы же теперь мой Бао Шу[11]11
  Вы же теперь мой Бао Шу – Бао Шу и Гуань Чжун жили в стране Ци в VII в. до н. э. С юности были они дружны между собой. Гуань Чжун говорил, что отец и мать его родили, но понял его и знает только Бао Шу.


[Закрыть]
. Если я не внушаю вам недоверия, то будьте моим дорогим другом по винному добру.

Втащил нового друга на кровать и стал опять с ним спать, приговаривая: «Приходи почаще. Не стесняйся!» Лис согласился…

Когда Чэ проснулся, лис уже ушел. И вот он приготовил полный жбан отличного вина и затем стал ждать приятеля. Вечером тот и в самом деле пришел. Сели колени к коленям и стали весело пить. Лис пил много, сыпал отличными прибаутками, острил. Чэ выражал свое огорчение, что столь поздно обрел себе такого друга, а лис говорил ему:

– Уже столько раз я пил у тебя чудесное вино. Чем, скажи, отблагодарить тебя за радушие?

– Об удовольствии, доставленном тебе каким-нибудь кувшином вина, стоит ли давать себе труд толковать? – обрывал его студент.

– Пусть будет по-твоему, – соглашался лис. – Однако сам-то ты – бедный студент, и достать тебе этих, как говорится, «денег на посохе»[12]12
  … достать тебе этих, как говорится, «денег на посохе» – то есть денег на вино. Ученый Жуань Сю (270—311), презирая всех и вся, ходил пешком, демонстративно привязав сто монет к своему посоху, чтобы все видели, что он идет пить. Пьяные деньги поэтому часто называются в китайской литературе «деньгами на посохе».


[Закрыть]
нелегко, даже очень нелегко. Надо будет придумать тебе средства к пьянству.

На следующий вечер он пришел и говорит студенту:

– Вот что, брат, в трех верстах отсюда у дороги валяется серебро. Иди скорее и забери.

Чэ побежал туда рано утром и действительно нашел две ланы[13]13
  … нашел две ланы – Лан (или лана) – меновая единица в старом Китае.


[Закрыть]
. Сейчас же он купил отличных закусок к предстоящей ночной выпивке. Лис опять указал ему, что за его же двором в яме лежит клад, который стоит вскрыть, и, действительно, Чэ нашел там меди на сотни лан, нашел и говорит:

– «Есть здесь в мошне, есть, говорю, в самом деле! Брось горевать, будто вина не купить»[14]14
  «Есть здесь в мошне, есть, говорю, в самом деле! Брось горевать, будто вина не купить». – Перефразировка двух стихов из танского поэта Хэ Чжичжана (659—744): «Брось горевать, будто вина не купить нам://Тут, в кошельке, деньги, наверное, есть!»


[Закрыть]
.

– Неправда, – говорит лис. – Разве долго будет держаться вода в колее? Нет, надо опять что-нибудь придумать.

Через некоторое время лис опять говорит студенту:

– На рынке сейчас очень недорого можно купить подсолнухи. За этот драгоценный товар следовало бы держаться, на нем выедешь.

Чэ так и сделал: накупил подсолнухов, пудов сорок. Все смеялись над ним и ругались. Однако в скором времени наступила большая засуха. И пшеница и бобы посохли. Можно было садить только подсолнухи. Чэ продал свой запас вдесятеро дороже против своей цены и сразу же стал богатеть. Купил и засеял огромное поле тучной земли, но каждый раз спрашивал лиса, что сеять. Сеял пшеницу – был урожай пшеницы, сеял просо – удавалось просо. Спрашивал он у лиса также и о том, когда садить: раньше или позднее. Как тот решал, так он и делал.

Лис с каждым днем все более и более привязывался к семье Чэ. Называл его жену золовкой, а на сына их смотрел как на своего родного, но когда Чэ умер, лис больше уже не появлялся.

ЧАРОДЕЙКА ЛЯНЬСЯН

Студент Сан Сяо, по прозванию Цзымин, был из Ичжоу. Рано осиротев, он жил бобылем в порту Хунхуа. Это был человек тихий, степенный, всегда довольный. Два раза в день он выходил из дому, чтобы пообедать и поужинать у соседей, а все остальное время проводил, плотно усевшись дома, – только и всего.

Как-то раз сосед-студент шутя говорит ему:

– Ты живешь один. Неужели не боишься ни беса, ни лисы?

– Молодцу, – отвечает Сан, – нечего бояться беса или лисы. Если придет ко мне лис, у меня про него найдется острый меч. Если же придет лиса, то я еще сам выйду, открою дверь и приму к себе.

Студент ушел, сговорился с приятелями, и они, подставив лестницу к забору, велели одной веселой девице влезть по ней и спуститься к Сану во двор. Вот она постучала к нему в дверь. Сан посмотрел на нее, спросил, кто она. Девица сказала, что она бес. Сан страшно перепугался. Зубы от страха громко защелкали. Девица сделала несколько нерешительных шагов, потом взяла да ушла.

Студент-сосед рано утром зашел к Сану. Тот рассказал ему о том, что видел ночью, и заявил, что он собирается уехать отсюда к себе. Сосед захлопал в ладоши и крикнул:

– Ну, что же ты не открыл двери, как говорил, и не принял ее сам?

Сан сейчас же понял, что с ним сыграли шутку, и успокоился: стал жить себе по-прежнему.

Прошло с полгода. Раз ночью к нему постучала какая-то дева. Сан решил, что это опять проделка приятеля. Открыл дверь, пригласил войти. Видит – перед ним головокружительная красота, из тех, что могут опрокинуть царство[15]15
  … красота, из тех, что могут опрокинуть царство – то есть необыкновенная красота. О жене ханьского государя У-ди (II—I вв. до н. э.) брат ее Ли Яньнянь сказал государю словами песни: «На далеком севере живет такая красавица, что подобной нет в мире, она одна-единственная. Раз только взглянет – и рушится целый город. Взглянет еще раз – и опрокинет царство». Впоследствии этот образ стал встречаться в китайской поэзии, например в поэме «Вечная печаль» Бо Цзюйи.


[Закрыть]
. Изумленный, стал он расспрашивать ее, откуда она такая пришла. Дева сказала, что она гетера Ляньсян[16]16
  Ляньсян – «Аромат лотоса».


[Закрыть]
, живет по соседству с ним. Сан поверил, так как в порту было много этих «зеленых теремов»[17]17
  … много этих «зеленых теремов»… – то есть публичных домов. Название, употребляемое в литературе.


[Закрыть]
, погасил свечу, влез на кровать и слился с девушкой крепко-крепко.

С этой поры она стала приходить к нему дня через три, дней через пять.

Однажды вечером Сан сидел, погруженный в думы. Вдруг впорхнула какая-то девушка. Студент, думая, что это Ляньсян, пошел к ней навстречу и начал беседу. Всмотрелся – совсем не она! Этой деве было лет пятнадцать – шестнадцать. Свисали длинные рукава, падала на лоб челка, и вся фигура дышала живою и утонченной грацией. Она подходила нерешительно: то подойдет, то опять назад… Студент был сильно поражен и спросил ее недоверчиво, не лиса ли она.

– Нет, – отвечала дева, – я из хорошей семьи. Моя фамилия Ли. Я так уважаю вас за вашу тонкую и высокую образованность… И очень довольна, что вы снизошли до меня и выказываете свое дорогое мне расположение.

Студент пришел в восторг, схватил ее за руки – руки были холодны, как лед.

– Почему руки твои такие холодные?

– А как им не быть холодными? Я такая маленькая, такая хрупкая и зябкая, а тут еще ночью заморозки, иней… Понятно, я зябну!

Студент сейчас же разложил постель, стал расстегивать ей платье… Оказалась самой настоящей девственницей.

– Меня влечет к тебе, – сказала она, – любовь. Потеряв сегодня то, что было моим цветом, я все же не гнушаюсь своего падения. Хочу всегда служить тебе у подушки и постели… Кстати, у тебя в доме есть кто-нибудь еще?

– Нет, – отвечал студент, – посторонних нет. Разве вот есть тут одна соседская гетера; только и она посещает меня не часто.

– Мне надо, – сказала она ему на это, – изо всех сил от нее скрываться. Я, видишь, не такая, как эти девки со дворов. Ты уж, пожалуйста, помолчи, не пророни ни слова обо мне. Она придет, я уйду. Она уйдет, я приду. Вот так еще можно будет.

Когда запели петухи, она собралась уходить. Подарила студенту вышитый башмачок, имевший вид тонкого крючочка, и сказала:

– Это я надеваю себе вниз… Поиграй им иногда, и этого будет достаточно, чтобы дать мне знать, что ты думаешь обо мне и любишь. Однако, если есть кто-нибудь посторонний, остерегайся играть.

Сан взял и стал рассматривать: башмачок востренький, тоненький, словно шило для разматывания узлов… И душа его была полна любовной радости.

Через вечер, когда никого у него не было, он вытащил башмачок и стал внимательно смотреть на него, любоваться. Дева сейчас же впорхнула, как ветерок, и они тут же прильнули друг к другу. С этих пор каждый раз как он вынимал башмачок, дева, как бы отвечая его мыслям, сейчас же прилетала. Сан дивился и расспрашивал ее. А она смеялась и говорила:

– Так, как-то кстати приходится!..

Однажды ночью пришла Ляньсян и с испугом заметила:

– Послушай, какой у тебя плохой вид. Как твое здоровье? Почему это?

Студент сказал, что он сам ничего не замечает. Лянь сейчас же простилась и ушла, назначив свидание через десять дней. Как только она ушла, пришла Ли, и приходила все время, не оставляя ни одного вечера свободным.

Раз она спросила:

– Что же эта твоя любовь так долго не приходит?

Сан сказал, как у них условлено. Ли засмеялась и спросила:

– Кого из нас двоих, меня или ее, ты считаешь красивее?

– Можно сказать: обе вы прекрасны, – отвечал студент. – Только у милой Лянь кожа нежнее и мягче…

Ли изменилась в лице и сказала:

– Ты говоришь: красивы мы обе… Это ты только мне так говоришь… Та, наверное, настоящая фея из лунных чертогов. А мне, конечно, с ней не сравниться!

И надулась… Стала считать по пальцам. Сосчитала, что десять дней уже прошло. Велела не выдавать ее и решила тайком посмотреть на Ляньсян.

В следующую ночь, действительно, пришла Ляньсян. Стали очень мило шутить и смеяться… Потом пошли спать, и вдруг дева испуганным голосом говорит ему:

– Пропал ты! Всего десять дней, как я тебя не видела, а смотри, как ты высох и осунулся: куда больше прежнего! Уверишь ли ты меня, что у тебя нет еще и других встреч?

Студент спросил, почему она так думает.

– Я сужу, – сказала она, – по внутреннему состоянию: смотри – пульс-то твой еле-еле бьется, с перерывами, словно путанные нити шелка. Эта болезнь от беса!

На следующую ночь пришла Ли. Сан спросил:

– Ну как? Подсмотрела? Как тебе нравится Ляньсян?

– Прекрасна, – отвечала Ли. – Я сразу же решила, что в мире таких красавиц нет. И конечно, права: она – лиса. Как только она от тебя вышла, я за ней следом. Она прошла к южным горам и там, оказывается, живет в норе.

Сан, думая, что она просто ревнует, вяло одобрил это предположение в общих словах, а на следующий вечер шутил с Ляньсян:

– Я, конечно, не верю, но вот говорят, что ты, милая, – лиса.

Лянь быстро спросила, кто это так говорит. Но студент, смеясь, уверял ее, что он просто шутит… Лянь продолжала:

– Ну, хорошо! А какая же разница между лисой и человеком?

– Такая, говорят, что завороженные лисой сильно хворают и умирают. Вот чего боятся!

– Неправда это, – возразила Лянь, – в твои годы, милый мой, после спаленки дня в три силы восстанавливается. Пусть даже это будет лиса – какой вред для тебя? Конечно, если, как говорится, «рубить да рубить каждый день», то ведь человек-то окажется еще почище лисы! Разве ты думаешь, что умершие от сухотки люди и их призраки так-таки от лис и гибли?.. Как бы то ни было, здесь, наверное, есть кто-то, кто на меня наговаривает.

Сан самым решительным образом настаивал, что никого такого нет, но Лянь допытывалась все настойчивее и настойчивее, и студент был вынужден выдать секрет.

– Я сильно дивилась, – промолвила Лянь, – видя, как ты изможден, но почему так быстро это шло?.. Нет, она не человек, а что-то другое! Ты ей ничего не говори, а завтрашнюю ночь я тоже выслежу ее, как она меня.

В эту ночь Ли, действительно, пришла. Сказала два-три слова, как вдруг за окном послышался кашель, потом чиханье. Ли быстро убежала. Лянь вошла и сказала студенту:

– Ты погиб! Это настоящее бесовское отродье. Если ты увлекся ее красотой настолько, что не можешь сейчас же порвать с ней, то твоя дорога к могиле уже коротка!

Сан, решив, что она ревнует, сидел молча, не проронив ни слова. Лянь продолжала:

– Я отлично знаю, что ты не можешь забыть любовь, но и я не могу равнодушно смотреть, как ты умираешь. Завтра я принесу лекарство и сразу очищу тебя от могильного яда. Счастье твое, что побеги твоей болезни пока неглубоки и что в десять дней она должна пройти. Ты уж позволь мне побыть с тобой все эти дни на одной постели, чтобы я могла следить за твоим выздоровлением.

Тогда дело сладится.

На следующую ночь она действительно принесла какого-то снадобья и дала студенту принять, причем сразу две-три дозы. Студент почувствовал, как во внутренностях стало вдруг чисто и пусто и как жизненный дух сразу же воспрянул. В душе благословляя чародейку, он в то же время так и не поверил, что эта болезнь от беса.

Лянь каждую ночь спала с ним под одним одеялом и нежно ухаживала. Когда он хотел с ней слиться, она гнала его прочь. И вот через несколько дней кожа наполнилась, округлилась, и Лянь собралась уходить. На прощанье она особенно усердно настаивала, чтобы он порвал с Ли. Студент притворно обещал. Как только дверь захлопнулась, он сейчас же зажег огонь, схватил башмачок и весь погрузился в мечту. Ли сейчас же прилетела, выказывая крайнее раздражение по поводу столь долгой разлуки.

– Она все ночи тут у меня ворожила, – говорил студент, – и знахарствовала: ты уж, пожалуйста, меня за это не брани. Любовь к тебе во мне живет.

Ли чуть-чуть повеселела. Студент же шептал ей, лежа рядом на подушке:

– Я тебя, дорогая моя, люблю очень. А ведь вот говорят, что ты бес!

Ли прикусила язык и молчала довольно долго. Потом стала браниться:

– Наверное, тебя мутит эта развратная лиса, а ты слушаешь! Если ты с нею не порвешь, то я не стану к тебе больше ходить.

И начала всхлипывать, глотая слезы. Сан бросился ее утешать, обьясняться этак и так, приговаривая на сотни ладов, и наконец она успокоилась.

Через ночь опять пришла Ляньсян. Поняв, что Ли снова была, она раздраженно заметила студенту, что он, по-видимому, непременно хочет умереть.

– Милая, – смеялся студент, – ну зачем так сильно ревновать?

Лянь сердилась все больше и больше:

– Ты сам посеял в себе корень смерти. Теперь я его из тебя извлекла. Как же тогда, скажи, поступают неревнивые, если я, по-твоему, ревнива?

Сан кое-как отговорился и шутливо заметил:

– Та говорит, что эта моя болезнь от лисьего наваждения!

Лянь, вздохнув, сказала:

– Пусть будет по-твоему. Твое омрачение не проходит. Сам не заботишься о себе – чего ж мне-то тратить столько слов, чтобы себя выгораживать? Позволь, значит, на этом с тобой и проститься. Через сто дней мне придется увидеть тебя на одре болезни.

Как Сан ни удерживал ее, не осталась и быстро выпорхнула.

Теперь Ли была со студентом все время: и утром и ночью. Прошло таким образом два с чем-то месяца. Студент стал чувствовать сильное изнурение и упадок сил. Сначала он еще пытался кое-как обьяснить это, утешая себя и не придавая болезни значения, но с каждым днем он сох все больше и больше и мог теперь есть только чашку жидкой каши. Хотел было ехать домой на поправку, но все еще был охвачен страстью и не мог решиться уехать вовремя. Проведя в такой косной нерешительности еще несколько дней, он размяк, раскис и уже не мог вставать.

Сосед-студент, видя, что его изнуряет болезнь, стал каждый день посылать к нему на дом мальчика с обедом. Теперь больной впервые заподозрил Ли и сказал ей:

– Как я раскаиваюсь, что не послушался Ляньсян! Вот до чего я дошел теперь!

Проговорив эти слова, он упал в обморок. Когда же пришел в себя, открыл глаза и осмотрелся вокруг, Ли уже не было. На этом ее посещения и прекратились.

Теперь Сан лежал слабый и худой в своей пустой комнате, думая о Ляньсян, как крестьянин об урожае. Однажды, только что он весь ушел в свои думы, вдруг кто-то поднял дверной полог и входит к нему. Смотрит – Ляньсян! Подошла к постели и насмешливо сказала:

– Ну что, мужчина, вздор я говорила, да?

Студент долго задыхался от волнения, затем стал говорить, что он сознает свою вину и только просит помочь ему, спасти его.

– Нет, – сказала Лянь, – болезнь забралась уже под самое сердце. Уверяю тебя, что спасти жизнь нет возможности. Я пришла сюда нарочно, чтобы проститься с тобой и доказать тебе, что я не ревнива.

В сильном горе Сан сказал:

– Вот, возьми одну вещь, что под моей подушкой, и будь добра, потрудись уничтожить ее.

Лянь отыскала башмачок, подошла к свече, стала поворачивать его в руках, пристально разглядывая. Сейчас же ураганом ворвалась Ли, как вдруг увидела Ляньсян, повернулась и хотела убежать, но Лянь загородила собою двери. Ли в крайнем замешательстве не знала, как выбраться. Студент выговаривал ей, перечисляя все ее преступления, возражать она не могла.

– Сегодня наконец-то удалось мне устроить личную ставку с милой сестрицей, – смеялась Лянь. – Ты как-то говорила, что наш больной хворал тогда едва ли не по моему навету. Ну, а теперь как?

Ли, опустив голову, просила извинить ее проступок.

– Быть такой прекрасной, – продолжала Лянь, – и вдруг любовь превратить в злобу!

Ли пала наземь и, роняя слезы, умоляла оказать сострадание и спасти больного. Лянь подняла ее с пола и стала подробно расспрашивать о ее жизни, и та рассказала следующее:

– Я дочь судьи Ли и давно уже умерла, еще ребенком, и похоронена за стеной дома. Однако у меня, как у тутового червя, несмотря на смерть, остатняя нить еще не оборвалась. Вступить в союз и любовь с нашим больным – это, конечно, было моим желанием, но довести его до смерти – никогда не бывало у меня в мыслях.

– Верно ли, – спрашивала ее Лянь, – что я слышала, будто бесу в живом образе очень выгодна смерть человека, чтобы после его смерти он мог постоянно уже быть с этим человеком вместе?

– Нет, – отвечала Ли, – это не так. Обоим бесам встретиться нет никакого удовольствия. Ведь если б была какая-нибудь в этом радость, то разве мало молодых людей, лежащих в могиле?

Лянь стыдила ее:

– Как глупо! Каждую ночь делать это самое… Ведь даже с человеком – и то не выдержать этого, тем более с бесом.

– Послушай, – спросила в свою очередь Ли. – Ведь лиса может извести человека насмерть. Каким же чудом ты одна этого не делаешь?

– Я не из той породы, – отвечала ей Лянь, – что выбирают людей для того, чтобы за их счет поправить свои силы. Есть на свете также род лисиц, которые людям не вредят, но бесов, не вредящих людям, конечно, нет, ибо мрачный могильный дух в них слишком уж силен.

Студент, слыша такие речи, узнал наконец, что и в самом деле одна – бес, а другая – лиса. К счастью, он уже привык к ним, часто видя их, и совершенно не пугался. И все-таки, сознавая, что остаток его жизни напоминает тонкую нить, невольно закричал от сильной боли. Лянь посмотрела на Ли и спросила:

– Как же нам теперь быть с больным?

Ли, стыдясь и краснея, покорно извинялась…

– Боюсь, – продолжала Лянь, – что когда больной снова окрепнет, то «уксусница будет есть дикую сливу»[18]18
  …. «уксусница будет есть дикую сливу» – кислое на кислое: выражение крайней ревности.


[Закрыть]
.

Ли, подобрав платье и сделав поклон ей, сказала:

– Если найдется такой искусный, редкостный, исключительный врач, который дал бы мне возможность уйти от преступления перед моим господином, то я, будь уверена, зарою свою голову в землю, а то, и в самом деле, как посмею я смотреть людям в глаза?

Лянь развязала мешок, вытащила оттуда лекарство и сказала:

– Я давно уже знала то, что происходит сейчас, и после разлуки с ним я в трех горах собирала травы. Прошло целых три месяца, прежде чем весь лекарственный подбор был полон. Его дают истощенным и изнуренным насмерть людям, и не бывает случая, чтобы они не оживали. Однако эта болезнь такова, что за нее надо взяться с того же конца, с которого она пошла. Поэтому я не могу, в свою очередь, обойтись без тебя и попрошу тебя потрудиться.

– Что же от меня требуется? – спрашивала Ли.

– Требуется благоуханный плевок из твоего вишневого рта. Я введу лекарственную пилюлю, а тебя попрошу прижаться к его губам и проплюнуть ее.

У Ли закружилась голова, побледнели щеки; она опустила голову, беспокойно ворочалась и смотрела на свои башмаки.

– Ну что ж, сестрица, – ехидничала Лянь, – тебе, по-видимому, удовольствие доставляет только твой башмачок?

Ли еще более застыдилась и не знала, куда девать глаза.

– Да ведь это твое же опытное искусство, столь много тобою практиковавшееся, – продолжала Лянь, – чего же ты теперь-то скупишься на него?

Затем она взяла пилюлю, вложила студенту в губы и, обратись к Ли, стала настойчиво торопить ее. Ли ничего не оставалось делать, как исполнить, и она плюнула.

– Еще раз! – командовала Ляпь.

Ли плюнула три, четыре раза – и только тогда пилюля была проглочена. Вскоре в животе больного глухо забурчало, словно громовой раскат. Тогда Лянь вложила еще одну пилюлю и теперь уже сама прижалась к студенту губами и стала дуть, ввевая свое дыхание. Студент почувствовал, что в том месте, где пилюля, жжет, как огнем, и что жизненная сила пламенно вздымается.

– Выздоровел, – сказала Лянь.

Ли, заслыша крик петуха, заметалась, простилась и ушла.

Теперь Лянь рассудила, что ввиду только что начавшегося выздоровления нужно еще пока выхаживать больного и что поэтому неправильно было бы отпускать его по-прежнему обедать вне дома. Она закрыла ворота снаружи на замок, желая показать, что студент уехал, и таким образом избежать всяких посещений. Затем она принялась смотреть и ухаживать за больным днем и ночью. Ли тоже стала обязательно приходить каждый вечер, усердно помогала и служила Лянь как своей старшей сестре, и та ее глубоко полюбила. Так прошло три месяца. Студент совершенно окреп, до нормального состояния, и Ли вот уже несколько ночей как не приходила. Иногда лишь зайдет, взглянет и уходит. Когда оставалась с больным с глазу на глаз, становилась серьезной, невеселой. Лянь оставила ее как-то ночевать и лечь со студентом, но Ли отказалась наотрез и вышла. Студент выбежал за ней, схватил ее и принес в дом. Она была легка, как соломенное чучело. Ей, таким образом, не удалось убежать. Тогда она легла спать одетая и свернулась в клубок не длиннее аршина. Лянь еще более привязалась к ней. Потом она шепнула студенту, чтобы он обнял ее пострастнее и сделал свое дело, но, как он ни будил ее, растолкать не мог, затем и сам уснул. Когда же проснулся и стал ее искать, ее уже не было. После этого она не появлялась в течение приблизительно десяти дней. Студент усиленно мечтал о ней и думал, вынимая башмачок, и все время теребил его вместе с Лянь, которая ахала и твердила:

– Какая глубокая обворожительная красота! Я – и то влюбилась… Что ж тут говорить о мужчине?

– Да, – вторил ей студент, – в былое время стоило мне только повертеть в руках ее башмачок, как она сейчас же приходила. Я сильно подозревал, что тут что-то неладно, но, конечно, не мог ожидать, что она бес. А теперь вот держу башмачок и рисую себе ее красивое лицо… Как грустно, право!

Сказал и заплакал.

Несколько времени тому назад дочь одного богача, Чжана, по имени Яньэр, заболела прекращением потовых выделений и умерла пятнадцати лет от роду. Но вот в конце ночи она вдруг оживает, встает, озирается и хочет убежать. Чжан запер дверь и не позволил ей выходить. Девушка же говорила, что она душа дочери судьи и что она тронута любовью студента Сана: даже башмачок ее у него оставлен.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации