Текст книги "Лесной хозяин"

20

Некоторые ноты на фортепьяно звучали на полтона ниже, а отдельные клавиши западали при нажатии; очевидно, на нём долгое время никто не играл. Ленора постаралась вспомнить все те песенки, какие Рори любила наяривать на их маленьком домашнем пианино; но до Рори с её талантом Ленора явно недотягивала, да и ноты помнила не так уж хорошо. Через какое-то время она уронила руки на колени и принялась разглядывать обширную залу.

Никогда прежде ей не доводилось видеть похожего помещения. Единственное место, которое могло бы сравниться с этой залой роскошеством, был старый театр в центре Техас-Сити, но даже тот заметно уступал в великолепии. По дороге миссис Джонс объяснила, что зала располагается ближе к восточному крылу, где обитает дядя, и, чтобы добраться до неё, они прошли сквозь целую вереницу пустых комнат, возможное назначение которых Ленора представляла себе с большим трудом, они мелькали одна за другой – в таком количестве, что нечего было и надеяться найти обратную дорогу самостоятельно. Ленора живо представила, как потом будет плутать в жутких тёмных коридорах, про которые якобы есть истории с привидениями, и её сердце бешено заколотилось.

Чёрный рояль с блестящей крышкой, а это оказался именно рояль: Рори бы пришла в полный восторг, стоял напротив выхода на ещё одну лестницу, только не винтовую, а обычную, с широкими ступенями, устланными ковром тёмного бронзового цвета. Сейчас Леноре подумалось, что эта вот лестница, может, и ведёт в то самое крыло, где живёт дядя Ричард. Насчёт этой лестницы миссис Джонс ничего ей не говорила – значит, ходить туда не запрещено. Искушение росло: Ленора решила заняться лестницей, как только осмотрит бальную залу.

Помещение опоясывал длинный деревянный балкон. Потолок имел форму купола, а ближе к краям залы шли два ряда высоких тёмных колонн, образуя арочные галереи, – видела бы их мама, ей бы точно понравилось. Она просто обожала арки в городском театре. Говорила, с ними – как во дворце, и Леноре тоже так всегда казалось.

В центре залы висела сверкающая люстра и щедро осыпала пол кристалликами света. Ленора представила, как по зале проносятся танцующие пары дам и кавалеров, каменные стены усиливают раскаты музыки, и каждый уголок наполнен радостным смехом. Интересно, пока папа жил в этом доме, здесь проходили балы? Дал ли дядя Ричард хоть один?

Может, они устроят бал, когда приедут её родные. Отметят как следует, с музыкой и танцами.

Ленора встала из-за рояля, со скрипом отодвинув банкетку. Приложила ладонь к гладкой, холодной стене. Должно быть, действительно каменная – вероятно, из-за толстых каменных стен особняк и прозвали Замком. Надо будет спросить: на такой вопрос миссис Джонс, может, и ответит. Такой вопрос ничем не грозит.

Если стены каменные, то особняк простоит вечно. Устоит и при взрыве, даже при таком, который уничтожил Техас-Сити.

Здесь они бы были в безопасности.

Она бы убедила папу, чтобы он разрешил им остаться.

В зале было только одно окно, и когда в нём промелькнула тень, это сразу привлекло внимание Леноры. Она поспешно подошла к окну и выглянула наружу. Стекло покрывал толстый слой пыли, но Ленора наскоро протёрла его рукой. Там, в лесу, бродил дядя Ричард – в том самом лесу, куда он строго-настрого запретил ей ходить. В том самом лесу, где так опасно.

Зачем же он сам туда пошёл?

Ленора стала следить за ним взглядом. Дядя заметно опирался на трость. На груди, на правой руке и поперёк живота на нём были прицеплены куски странной брони из золота и меди. На голову он нахлобучил некий тёмный убор с чем-то вроде забрала – толстенные очки, у которых одна линза была полностью закрыта латунной пластиной.

В левой руке – той, что была облачена в металлический доспех, – он что-то держал, но что, Леноре со своего места разглядеть не удалось.

Вдруг дядя Ричард поднял глаза на её окно, и Ленора моментально вжалась в стену. Она и сама не знала, почему ей не хотелось, чтобы дядя Ричард заметил её в окне, но ей очень не хотелось.

Она закусила нижнюю губу и принялась выжидать. Как только первое волнение улеглось, она потихоньку выглянула снова. Дядя Ричард подошёл к чёрной кованой калитке и остановился. Калитка, наверное, вела куда-то в сад или вроде того – разглядеть было трудно, потому что в обе стороны от неё расходились стены каменного ограждения.

Дядя Ричард бросил взгляд в сторону леса и положил руку на калитку. Однако не вошёл. Голова его упала на грудь, но через мгновение он снова поднял её, резко обернулся и посмотрел прямо на окна. Ленора юркнула за стену, но мельком успела увидеть его лицо. Оно блестело от слёз.

Ленора едва дышала.

21

Она слышала, как дядя вошёл в дом – возможно, неподалёку от бальной залы была ещё одна дверь. Должна быть, иначе как же ещё входить гостям – не по коридорам же.

Ленора подумала, что дяде будет приятно услышать звуки музыки, поэтому она снова села за рояль и взяла пару аккордов, остановилась, прислушалась и начала заново. Спиной она чувствовала его присутствие, и руки дрожали всё сильнее; в конце концов она остановила игру и развернулась на банкетке.

– Фортепьяно ещё играет, я смотрю, – сказал дядя. Он отчего-то часто моргал глазами. – Как в целом, ничего?

– Фальшивит немного, – отозвалась Ленора. – И пара клавиш западает.

– Я приглашу настройщика. Всё исправим. – Кажется, он уже собрался уходить – как и всегда, когда находил, что к сказанному больше нечего добавить, или его интерес к тому, чем занята Ленора, иссяк, но на этот раз он её удивил. Он переступил порог и вошёл в залу.

– Тебе нравится играть на фортепьяно? – спросил он.

– Моя сестра умела гораздо лучше, – сказала Ленора.

– А, Рори…

Этого Ленора не ожидала: оказывается, он знает имя её сестры.

– Да, Рори, – выдавила она. Голос отчего-то совсем охрип.

– Так тебе нравится играть? – повторил дядя: она ведь так и не ответила.

Ленора задумалась. Что вообще ей нравится делать? Она вроде бы любит читать, но настоящим книгочеем слывёт в семье Джон. За музыканта у них Рори, хотя Ленора тоже умеет играть. Ещё она неплохо понимает в математике, зато вот Чарльз – тот на раз решает любые задачки.

Выходит, Ленора способна разве что возиться по мелочи, а не заниматься по-настоящему. Ни математикой, ни музыкой, ни чтением.

Раздумья прервал дядя Ричард.

– Я к тому, что можно нанять тебе учителя, например.

– Мне нравится создавать новое, – сказала наконец Ленора. – Мне нравится заниматься наукой. – Может быть, после этих слов дядя хотя бы задумается о том, чтобы когда-нибудь показать ей свою работу.

Но дядя только буркнул что-то неопределённое и развернулся. Раздался стук трости.

Вот и поговорили.

– Дядя?

Уже за порогом дядя Ричард обернулся.

– Скажите, а при Замковом особняке есть сад? – Ленора знала ответ, и ей было всё равно, что он сейчас скажет. Ей просто хотелось продлить разговор. Задержать его здесь, хотя бы на пару секундочек, на минутку. Возможно, навсегда.

А он посмотрел на неё и сказал таким, совсем папиным голосом:

– Да, есть сад. И большой. – Подумал и добавил: – Им давно никто не занимался. – Тут голос подвёл его, но всё-таки не сорвался.

– А мне можно в нём повозиться?

Дядя Ричард потянулся к дверной ручке и слегка подался вперёд корпусом; трость, на которую он хотел опереться, попала куда-то не туда, как будто он слишком поспешно поставил её, сбитый с толку.

Ленора почувствовала, что краснеет. Она же совсем не для того спросила, чтобы его расстроить…

Дядя долго ничего не отвечал, потом пробормотал: «Да, конечно», – и ушёл.

Ленора снова осталась одна.

22

В конце концов Ленора сменила ночную сорочку на платье (до комнаты её проводила миссис Джонс, так что бродить в темноте одной не пришлось; однако темнота никуда не делась: как объяснила кухарка, лампочки в коридоре на втором этаже давно выкручены), перекусила остатками вчерашнего тунца (который был так же хорош, как и в первый день), черкнула письмецо Эмме и записку доктору Спарксу (она ведь не собиралась сдаваться, по-прежнему ждала известий о родных, и ей пришло в голову, что если написать лично кому-нибудь из ответственных, то этим она напомнит о себе и покажет, что всё ещё ждёт ответа; к тому же ей хотелось услышать весточку от Эммы: как она? Жива ли?), после чего Ленора собралась прогуляться. Калитка, перед которой задержался тогда дядя Ричард, не была заперта, но когда Ленора толкнула её, заскрипела немилосердно. Звук тут же подхватила и передразнила птичка, и Ленора улыбнулась. Хорошо, подумалось ей, что здесь тоже водятся пересмешники.

На улице стоял яркий радостный день, на ровно-голубом небе ни единого облачка. Солнце жгло кожу даже сквозь ткань нового синего платьица. Ленора провела ладонью по ткани, разгладила подол и посмотрела на туфельки. Маме никогда не нравилось, если Ленора приходила домой грязная, но совсем-совсем не запачкаться было так сложно, как ни старайся. И всё-таки у Леноры получится. Ради мамы. Прямо сегодня и получится.

Ленора оглядела сад вокруг. Собственно, на сад это было мало похоже. Никакой специальной планировки не наблюдалось, всё поросло густым высоким сорняком, который мягко волновался, шелестя под дуновениями лёгкого ветерка. Ленора наклонилась и выдрала небольшой пучок. Он поддался легко, как будто почву недавно поливали, но с корней на туфельки посыпались комочки сухой земли. Ленора вздохнула. Сняв туфли, она оставила их в тени большого дерева – всего она насчитала таких четыре в саду, и под ними она решила отдыхать в перерывах между работой – и принялась выдёргивать сорняки.

Дома в Техас-Сити мама держала небольшую цветочную клумбу под окнами. Ленора села на корточки – синее платье надулось пузырём вокруг колен – и запустила руки в землю. Закрыла глаза и представила, что слышит мамин голос: мама поёт. Мама всегда пела, когда работала на клумбе.

Как же мамы не хватает! Перед мысленным взором Леноры возникла её узкая спина, мягкие изгибы родных очертаний. На шею выбились короткие завитки золотисто-русых волос. В зелени мелькает соломенная шляпа – мама носит соломенную шляпу на улице, чтобы защитить плечи и лицо от солнца. Ленора старается разглядеть мамино лицо… Но оно скрыто в тёмной дымке.

Ленора не смеет дышать.

Нет-нет, не может быть. Не может быть, чтобы она забыла их лица.

Солнце жарит нестерпимо. Ленора встала и отряхнула землю с подола; потом переместилась в тень дерева – там куда прохладней. Она прислонилась спиной к стволу и, поглаживая пальцами жемчужные бусики, которые с утра помыла и надела на шею, съехала вниз на землю. Наружу рвались рыдания, Ленора зажала себе рот ладонью.

– Мам, – пролепетала она, – вернись. Пожалуйста.

Будет ли с ней ещё когда-нибудь то ощущение безопасности и уюта, ощущение, что тебя любят, которое дарит семья?

23

Прошло несколько минут, а может, несколько часов – этого Ленора определить не могла, прежде чем она снова поднялась на ноги. В теле чувствовалась усталость то ли из-за жары, то ли из-за отчаяния, а может, из-за того и другого. Ленора повернулась к особняку и принялась рассматривать окна, выходившие в сад. Ей захотелось найти бальную залу, но окон было слишком много, и определить, где какие, оказалось сложно.

Шторы везде были опущены, кроме как в одном окне ближе к краю дома, очевидно, в восточном крыле.

Том самом, где дядя.

И дядя как раз стоял у окна. И смотрел на Ленору непроницаемым взглядом. В полумраке затемнённого окна он имел прямо-таки дьявольский вид, и у Леноры по спине побежали мурашки. Но потом выражение его лица переменилось, лучи солнца упали на окно, и Ленора увидела на дядином лице и страдание, и скорбь, и надежду, и удивление – всё то, что делает жизнь такой нестерпимой и одновременно такой яркой. Ленора чуть не вскрикнула от того, как неожиданно оказалось увидеть это в дяде.

Она машинально махнула ему рукой, но дядя Ричард не помахал в ответ. Какое-то время он ещё смотрел на Ленору, а затем отошёл от окна, после чего шторы опустились и скрыли то, что происходило в комнате.

Ленора почувствовала, как завтрак подступает обратно к горлу, и с усилием сглотнула. Она окинула взглядом сад: он всё ещё выглядел порядком заросшим, но какое-то подобие рядов уже обозначилось. Да уж, поработала она на славу. Вспомнился Чарльз: тот любил побегать в саду, а в таком просторном саду ему бы точно понравилось. Вспомнился Джон: этот припомнил бы латинское название для любого растения, включая сорняки. Вспомнилась Рори: она бы принялась подпевать маме. А папа с удовольствием наблюдал бы за всеми, и в его глазах играла бы привычная улыбка.

Ленора потёрла грудь. Куда ни глянь, везде ей видятся они. Это так больно. Они должны быть здесь. Рядом с ней.

– Пожалуйста, – бросила она ветру. – Пожалуйста, возвращайтесь.

И ветер прошелестел в ответ. Ленора наклонила голову, прислушалась. Ветер и вправду что-то хочет ей прошептать? Может, он несёт ей какие-то вести? Ленора затаила дыхание, закрыла глаза. Да нет, это просто шелест, никаких слов там нет. Ветер обдал холодком её потную спину. Ленора глубоко втянула воздух, и вместе с ним в нос пробрался сильный запах почвы и зелени, приятный запах. Запах дома.

Так она и стояла под деревом, дыша, слушая, представляя, пока голос миссис Джонс не окликнул её. Ленора обернулась. Миссис Джонс стояла у входа, прислонившись к калитке и положив подбородок на железный ободок.

– Ого, – удивилась она. – Да ты тут знатно, я смотрю, поработала, детонька.

Ленора постаралась улыбнуться ей в ответ, но щёки словно застыли и никак не растягивались.

– Этот сад можно сделать таким красивым, – проговорила она глухим голосом.

– Он и был красивым, – ответила миссис Джонс. – Раньше, когда им занимался Бобби. Бобби… – Она оборвала фразу, очевидно, сама поражённая тем, что сказала.

– Бобби занимался садом? – Может, поэтому дядя Ричард был так тронут, когда увидел её из окна?

– Пойду принесу мешок, сложим в него весь этот бурьян, – быстро проговорила миссис Джонс и заспешила прочь. Уже уходя, обернулась и бросила через плечо: – Сорняки, они ведь такие живучие. Где оставишь, там опять примутся.

* * *

Вдвоём они собрали траву, которую надрала Ленора, и запихали её в хлопчатобумажный мешок. Когда мешок наполнился, миссис Джонс потащила его за дом, где оказалось кострище, обложенное камнями. Ленора уставилась на чёрную золистую яму в центре каменного круга – чёрную бездну скорби, что зияла у неё в груди, в глазах, разрывала горло. Внезапно она почувствовала, что задыхается.

– Что такое, золотце?

Ленора не могла выдавить ни слова. Миссис Джонс внимательно посмотрела на неё, и глаза её расширились.

– О-о, – только и произнесла женщина. Точно сквозь завесу, донёсся её голос до Леноры, а потом девочка почувствовала, как мягкие руки обнимают её.

Всё вдруг возникло снова – запахи, звуки, привкус во рту. Сажа на руках. Треск проводов. Сера на языке. Люди. Мама, папа, Рори, Джон, Чарльз.

Ноги больше не слушались. Ленора рухнула наземь прямо там, где стояла.

Когда она очнулась, её нёс на руках дядя Ричард, и она билась головой о его грудь. От него пахло мятой и немного медью.

Как из-под воды, слышатся размытые голоса.

«Дайте ей какого-нибудь снотворного», – голос дяди Ричарда.

«Несу, сэр», – это миссис Джонс.

Кто-то гладит её по волосам.

«Не надо ничего бояться, дорогая моя. Я тебя защищу», – дядин голос. Или папин?

«Вот, держи, золотце», – миссис Джонс.

Паузы между голосами, фразы оборваны, ничего не понятно.

«Спи, Ленора. Я здесь, с тобой», – это дядя.

Самый чудесный сон на свете.

Но он не остался просто висеть мёртвым. В конце концов он победил.

Теперь у него был лес.

И какой чудесный.

20 апреля 1947 г.

«Впервые за долгое время провёл вечер не за работой. Но так было надо: племяннице пришлось пережить совершенно душераздирающий опыт – хотя, к счастью, и не связанный с лесом; виновато моё кострище. Вероятно, после взрыва в Техас-Сити ей пришлось увидеть очень много такого, чего ребёнку лучше не видеть. Вчера, когда за мной прибежала миссис Джонс, я нашёл Ленору еле живой, лицо бледное как полотно, а во взгляде, на щеках и на губах – мýка, слишком знакомая мне самому.

Не стоит ей знать всех ужасов катастрофы, которая отняла у неё (и у меня?) семью. Газеты я попрятал, миссис Джонс клялась на этот счёт молчать, а сам стараюсь лишний раз с племянницей не встречаться.

Потому что горе – это капкан.

Вот и она, несмотря на все мои меры предосторожности, пришла в отчаяние при виде кострища. И, пожалуй, мне это понятно. Я тоже прихожу в отчаяние от всего, что вижу в этом доме. От вида её комнаты, где должна была бы спать моя дочь. От комнаты напротив, где должен был бы спать мой сын. В своей собственной спальне, потому что матрас продавился в одной половине и остался идеально ровным в другой – в той, где должна была бы спать моя жена.

Надо идти делать работу, а я всё не могу отойти от племянницы.

Где-то около полуночи я видел мерцающую полоску, значительно толще, чем прошлой ночью, и она скользила к окну Леноры. Но окно было закрыто – я сам закрыл его на ночь, – и когда светящаяся полоска добралась до стекла, она не прошла сквозь него, а растеклась по поверхности с той стороны, превратившись в растопыренные пальцы, в ладонь кого-то невидимого, какого-то неведомого существа из недр леса. Эта призрачная рука прижалась к окну и застыла, а когда отняла пальцы от стекла, на её месте появилась надпись. Сверкающие буквы – сообщение для Леноры: „Приди в лоно семьи, дитя“.

Теперь я вижу: тёмные силы, заключённые в лесу, не похожи ни на что, с чем я сталкивался в своих изысканиях – да и вообще в жизни. В историях, которые я отыскал у нас в библиотеке и мог бы обнародовать, но которых не знает никто в округе и серьёзно никогда не примет, – так вот, в них рассказывается о человеке, приговорённом к смертной казни и повешенном в этом самом лесу несколько столетий назад. Тот мертвец, то есть не совсем мертвец, и живёт там по сей день.

Нет такой науки, которая объяснила бы его существование. Нет такой эмпирической формулы, чтобы извлечь из него эссенцию. Нет такой математической функции, чтобы предсказать его следующий облик, его силу или намерения. Это тёмная и загадочная субстанция, которая кормится горем живущих в Замке. А горя тут для неё предостаточно. Здесь всегда было много горя.

И просто укрыть горюющие сердца в стенах Замка не решение.

Решение – моя армия. Мне прямо не терпится вернуться к работе, внести уже оставшиеся поправки и увидеть воочию, как сбываются мои упования.

С первой зарёй я наконец смогу вернуться к себе в лабораторию, вернуться к самой крупной исследовательской работе за всю мою научную карьеру. Пусть среди утренних солнечных лучей, бьющих в окно с видом на лес, меня будет ждать мой луч надежды.

Лесному духу нас не одолеть».

Из «Дневника о проделанной научной работе» Ричарда Коула

Безумец

24

Когда Ленора проснулась, рядом никого не было. В комнате стояла духота, хотя и не слишком сильная. Даже не глянув в сторону окна, Ленора поняла, что оно закрыто. Однако шторы, очевидно, были раздвинуты, так как в комнату лился яркий солнечный свет. Ленора сощурилась.

В дверь постучали, и вошла миссис Джонс с подносом. На её губах играла улыбка.

– Я тут придумала устроить тебе завтрак в постели.

– А откуда вы знали, что я уже проснулась? – проговорила Ленора и тут же почувствовала жуткую сухость во рту. Пить хотелось невыносимо.

– Да ведь уже начало одиннадцатого. Дай-ка, думаю, проверю. – Миссис Джонс подошла к кровати и опустила поднос на одеяло.

– А где дядя Ричард? – Ленора испугалась: сейчас окажется, что ей только приснилось, будто он сидел с ней. Одиночество донимало её в Замке больше всего, вряд ли она когда-нибудь к нему привыкнет.

По лицу миссис Джонс пробежала тень.

– Он у себя в лаборатории. – Кухарка отошла к окну и принялась поддёргивать шторы. – Уже работает.

– Он даже не зашёл проведать меня.

Миссис Джонс резко обернулась, нахмурившись.

– Детонька, он тут всю ночь просидел.

Внутри у Леноры разлилось приятное тепло, и она опустила глаза на поднос. Мутная пелена мешала разглядеть, что на нём, но по запаху похоже было на кексик – наверное, черничный. Когда картинка прояснилась, Ленора увидела, что угадала.

Миссис Джонс снова отвернулась к окну.

– Хороший денёк, – пробормотала она. – Вообще-то мы планировали на сегодня поездку в город, но после вчерашней истории с… – О на не договорила, и Ленора заметила, что плечи миссис Джонс слегка ссутулились.

– Кострищем, – подхватила Ленора. Слова давались ей трудно, в горле стоял ком. Она сглотнула, но ком остался.

– Да-да, – обернулась миссис Джонс. – Прости меня, золотце. Я совсем не подумала, что…

– Я и сама не знаю, с чего вдруг… – залепетала Ленора; слова дрожали и как-то неловко сыпались.

Миссис Джонс в одночасье оказалась рядом.

– Ты прошла нелёгкое испытание, – ласково проговорила она, поглаживая Ленору по волосам. Девочка кивнула. – Мне нужно было хорошенько подумать, прежде чем вести тебя туда.

– Это всё сажа, – буркнула Ленора. – И копоть.

Миссис Джонс гладила и гладила её по голове.

– Я просто удивилась, когда увидела, – добавила Ленора.

– Больше ты её не увидишь, – заверила миссис Джонс. – Твой дядя решил перенести кострище за территорию особняка. Теперь сжигать всякий мусор будут в другом месте.

– Да не надо, – закачала Ленора головой. Перенести кострище? Из-за неё?

Кухарка махнула рукой.

– Твой дядя очень расстроился из-за того, что с тобой случилось.

– Простите, – машинально произнесла Ленора. – Я не хотела доставить неудобств.

– Ты ни в чём не виновата, золотце. – Миссис Джонс потрепала её по щеке, уронила руку. Подтолкнула поднос поближе к Леноре: – Я знаю, ты голодная. Попробуй перекусить. – Она встала и направилась к двери.

– А вы со мной не посидите? – спросила Ленора. – Тут так одиноко.

Миссис Джонс обернулась и ненадолго застыла с полуоткрытым ртом. Посмотрела на Ленору, обвела взглядом комнату, кровать, снова остановилась на Леноре. Затем кивнула:

– Конечно-конечно.

И она опустилась в кресло с подлокотниками, в котором, кажется, сидел ночью дядя.

Пока Ленора молча ела, миссис Джонс то и дело высказывалась насчёт погоды («В этом году весна ну очень солнечная, заметила?»), жары («У нас тут в Накодочесе иногда такое пекло, прямо как в духовке»), планов на день («Может, тебе бы отдохнуть сегодня, посидеть в библиотеке? Хорошая книжка, она чудеса творит – глядишь, и дух будет здоров, и тело…»).

На самом деле Ленора хотела одного: побывать у дяди в лаборатории. Но об этом она не решалась попросить.

Черничный кексик оказался самое то – сладкий, с влажной пропиткой. К радости Леноры, на подносе их было два.

Может, пока она здесь, стоит поучиться у миссис Джонс готовить. Правда, не очень хочется: готовка Леноре никогда не нравилась, даже когда мама звала её на кухню, чтобы она смотрела и училась. В этом году, раз Леноре исполнилось двенадцать, ей предстояло самостоятельно приготовить целый ужин на всех. Раньше она со страхом ждала наступления этого момента.

Теперь она бы что угодно дала, чтобы ей вернули этот экзамен – лишь бы с ним вернули и родных. Лишь бы они оказались дома.

Но что толку мечтать?