Текст книги "Воин Доброй Удачи"

Хриплое дыхание. Ужасные звуки, доносящиеся из пробитых легких. Слабое шарканье подошв по ободранному стволу.

И тишина.

Какой-то отвратительный туман заполонил все существо Акхеймиона, растекаясь до кончиков пальцев, холодя и опаляя одновременно. Стараясь не думать, он лег рядом с Мимарой, закрыл глаза, притворяясь спящим. Шум от движения поднимающегося обратно лорда Косотера отзывался в ушах раскатами грома. Пришлось напрячь все силы, чтобы не вскинуть рук, желая заслониться от него.

Некоторое время он просто пытался отдышаться, примиряясь со случившимся фактом, – прерванной жизнью того, кто всего лишь минуту назад плакал внизу. Он просто сидел и слушал, что происходит. А потом притворился спящим. Даже пальцем не шевельнул, когда мальчик умирал во имя его лжи… Лжи колдуна, превратившей людей в фигурки для игры в бенджуки.

Одержимость.

Сила, сказал себе Акхеймион. Вот! Вот что требует от тебя Судьба… Если сердце его еще не застыло, как кремень, то до окончания похода оно совсем закаменеет, можно не сомневаться. Нельзя после стольких убийств не очерстветь.

Так или иначе, но он перестанет быть человеком. Сделается опасным существом.

Вроде Капитана.

Утром никто не сказал ни слова об убитом. Даже Мимара не осмеливалась говорить, либо потому, что все было слишком очевидно, либо – слишком близко. Все просто молча поглощали завтрак, старательно отводя глаза от сгустков крови, коркой запекшейся на ветвях.

Даже Сарлу не хотелось нарушать молчание. Если кто-то и обменялся взглядами, гнетущее присутствие лорда Косотера не давало шанса их заметить.

Общее молчание – в том числе и о нападении Ущербов – говорило лучше всяких слов: новая вера Капитана в Закон Тропы не придавала бодрости этим людям. Отряд вновь отправился в путь, углубляясь в сумрак лесной чащи, с общим настроением опустошенности, растерянности и беззащитности после потери еще двоих спутников.

Они снова двигались под гору, что было легче, но сильнее нагружало колени. Какое-то время шли вдоль берега быстротекущего потока, но, в конце концов, перешли его по валунам на мелководье. Дубы и вязы здесь были еще больше. Люди пробирались между стволами, некоторые из них были настолько огромны и седовласы, что казались скорее скалами, чем деревьями. Все нижние сучья высохли, кора облетела, ярусы ветвей громоздились один над другим, образуя скелет кроны под кроной лиственной. На фоне освещенной солнцем зелени они казались сетью переплетающихся, ветвящихся черных вен.

На исходе дня путники стали отдаляться друг от друга, группируясь кучками. Поквас и Галиан, явно сторонясь Сомандутты, оказались рядом с Акхеймионом и Мимарой. Какое-то время шли в осторожном молчании. Поквас тихонько мурлыкал какой-то мотив, на родном зеумском, как решил Акхеймион, судя по странным переливам.

– Похоже, – осмелился наконец Галиан, – когда голые доберутся до нас, он останется совсем один, сидя на груде костей.

– Да уж, – согласился Поквас. – Наших костей.

Они не утруждали себя дальнейшими объяснениями, все было и так понятно.

Способность обходиться без слов, умышляя что-то – лучшее доказательство, что люди созданы ради интриг.

– Он сошел с ума, – проговорил Акхеймион.

Мимара рассмеялась так резко, что старый колдун вздрогнул. Она пребывала в молчании со времени отражения атаки Ущербов.

– Сошел с ума, говоришь?

– Никто не пережил бóльших ударов, – сказал Галиан.

– Да, – фыркнул Поквас. – Но ни у кого больше нет и прирученного нелюдя.

– Здесь все перевернулось с ног на голову, – отозвался Галиан. – Сам знаешь. Безумие разумно. А благоразумие неуместно.

Бывший нансурский колумнарий остановил осторожный взгляд на Акхеймионе.

– Так что будем делать? – спросил тот.

Глаза Галиана обвели сумрачную поляну, прежде чем остановиться на старике.

– Тебе лучше знать, чародей… – Тон его был сердитым и решительным, а взгляд – прямым, как у товарища по походу. – Скажи, какие шансы у столь маленького отряда завладеть твоей драгоценной Казной, а?

Тогда-то Акхеймион и понял, что он – противная сторона. При всем безумии лорд Косотер действовал без всяких колебаний. Во всяком случае, его последние действия продемонстрировали возобновленную решимость. И как бы ни отказывался Акхеймион смириться с этим, Хамерон был большой обузой…

Старый колдун гнал от себя мысли о Келлхусе и его умении жертвовать невинными.

– Мы едва дошли до Края, – воскликнул Поквас, – а уже три четверти из нас мертвы!

Краем скальперы называли границу земли шранков.

– Как я и говорил, – поддакнул Галиан. – При таком темпе…

– Как только минуем Меорнскую Глушь, – заявил Акхеймион со всей уверенностью, на какую был способен, – пойдем по следам Великого Похода. Путь для нас будет расчищен.

– А Казна? – спросил Галиан с коварным нажимом, что всегда вызывало неприятие у Чародея. – Она там, где ты говоришь?

Акхеймион ощутил изучающий взгляд Мимары сбоку. Хорошо, если не слишком обличающий.

– Вернетесь князьями.

Клирик первым услышал крики. Звуки доносились издалека, слабые, как хрип в старческой груди. Люди переглянулись, чтобы убедиться – не показалось ли. Земля дыбилась холмами и оврагами, но сколь бы крутыми ни были склоны, зеленый полог над головами оставался беспрерывным и оттуда на лесную подстилку сочился тусклый золотисто-зеленоватый свет. В таких условиях было совершенно невозможно определить ни расстояние до криков, ни направление, откуда они исходили. Затем раздался раскат грома, настолько неестественный, что мог быть только магическим. Скальперы все разом взглянули на Клирика – реакция, порожденная предыдущими походами, предположил Акхеймион.

– Космь, – произнес нечеловек, прочесывая глазами окружающий мрак. – Деревья играют со звуками… – Он прищурился. – И с нами.

– Тогда нужно освободиться от их игр, – сказал Акхеймион.

Бросив быстрый взгляд на Капитана, он начал бормотать что-то непонятное, погружая пальцы в мягкую жижу реальности.

Не обращая внимания на удивленные взгляды, Друз поднялся в воздух и двинулся вверх.

Миновав нижний ярус, он отталкивался руками от сухих ветвей, преграждавших путь его чудесному взлету. Живот скрутило. Даже после стольких лет, после стольких Заклинаний тело сопротивлялось невозможному. Руками Чародей защищал лицо от хлестких веток кроны. Он чувствовал себя втянутым в борьбу с листвой, опутанным ее сетью, но вот наконец покровы будто разлетелись…

Резкий порыв ветра. Прямые лучи солнца. Акхеймион зажмурился от яркого света, подставив солнечным ласкам изрезанные морщинами щеки.

Он едва смог выбраться поверх крон, настолько гигантскими были деревья. Побродив среди пышных куп, Друз выбрал наиболее удобную позицию для обозрения. Повсюду, насколько хватало его старческих глаз, теснились могучие кущи листвы, колышущейся на ветру то глянцем зелени, то серебристой изнанкой до самого горизонта. Если бы не повторение лиственным покровом холмов и оврагов под ним, можно было бы уподобить его морским волнам.

Крики стали яснее, но направление определить не удавалось, пока он не заметил уголком глаза магическую вспышку – на севере. Вдали виднелись голые скалы, чьи изгибы очертаниями напоминали молодую женщину, задремавшую на боку. Чародей быстро прошептал Заклинание Прозрения, и воздух перед ним заколебался, увеличивая неясные образы. И вот он различил…

Людей. Скальперов. Бегущих среди деревьев вдоль отвесного склона.

Они бежали стремительно, как дети, растянувшись цепочкой, мелькая среди могучих стволов, то и дело пропадая в тени. Роща узловатых дубов поднималась с середины отрога и походила на чудовищ, которые оседлали скалы, стиснув их корнями, пучки которых, смыкаясь, вились по камням, словно жилы. Там, среди них и сгрудились скальперы, в панике оглядываясь назад. Некоторые уже начали рискованный спуск…

На уступе вдруг появилась вторая партия скальперов, далеко позади первой, на бедре скальной девы. Акхеймион сначала подумал, что за ними кто-то гонится вдоль уступа, но потом понял, что они спасались бегством от кого-то в лесной чаще позади них – и бежали прямо на Шкуродеров. Беглецы заколебались на мгновение, потом закричали, рты их выглядели черными провалами в бородах. Добежать до товарищей в дубовую рощу они никак не успевали, понял Друз, преследователи были уже близко, чересчур близко. Оцепенев и только мигая, старик смотрел, как они принялись спрыгивать вниз… крошечные человеческие фигурки летели с кручи, исчезая в зарослях внизу. Падение каждого Друз ощущал нутром.

И вот появились из сумрака их преследователи, захлестнув своей массой тех немногих, что решили сразиться напоследок.

Шранки. Беснующаяся лавина.

Белые лица, искаженные криками. Какофония людских и нечеловеческих воплей наполнила все вокруг. Люди рубили массу белолицых, спотыкались и падали. Один скальпер со всклокоченными волосами, очевидно туньерец, размахивал двумя огромными топорами, забравшись на торчащий, как выставленный палец, каменный столб. Он порубил первую волну нападающих и даже успел проредить вторую, но тут в его ничем не защищенные ноги вонзилось несколько черных дротиков. Он пошатнулся и, оступившись с камня, покатился вниз.

У чародея от жалости перехватило дыхание. Вот так погибали скальперы. Бесславно. Выброшенные на обочину цивилизации. Жуткая смерть, не просто насильственная. Никому не ведомая. Никем не оплаканная.

Укрывшимся в дубовой роще, похоже, удастся спастись. Дюжина скальперов теперь висела, цепляясь за корни, осмелившись на почти отвесный спуск. Большая часть стояла на краю, сбрасывая вниз свое добро. Потом один из них просто сделал шаг с уступа… и двинулся дальше по воздуху, пошатываясь и раз чуть не упав. Схоласт школы «Мисунсай», догадался Акхеймион. Пафарас. Тут слишком высоко, чтобы использовать землю, и глупец пытался сыграть на отзвуке уступа, который выдавался на добрую половину высоты скалы. Даже с такого расстояния был ясно виден его Знак.

Ущербы… Друз видел тех самых людей, которые пытались разделаться с ними, – смотрел, как они умирают.

На склоне откоса шранки с алчным торжеством пожирали тела павших. Другие кинулись вслед за оставшимися скальперами к середине склона, отдельные – вдоль уступа, пока основная масса – по соседним склонам. Акхеймион, не в силах ничем помочь, мог только наблюдать, как многие в отчаянии прыгали в пропасть, а остальные вступали в безнадежную схватку.

Хотя несколько стойких членов его отряда продолжали с рыком сражаться, мисунсаец поджег уступ. Даже на таком расстоянии от его магических возгласов дрожали края невидимой защиты. Перед хрупкой фигурой мисунсайца выросла рогатая голова, настолько огромная, что солнечный свет отражался от каждой черной чешуйки, хоть и окутанной дымом: голова Дракона, страшная магическая защита анагогиков. Золотистое пламя вырвалось из его пасти, плеснув по ощетинившемуся острыми сучьями уступу, расчистив целые полосы среди лесных зарослей, превратив и шранков, и людей в горящие тени. Хор воплей заполнил все пространство до самого небосвода.

Скальперы, уцепившиеся за корни, пытались прикрыть голову хоть одной рукой от града пылающих веток. Голова Дракона наклонилась, и очередной поток пламени пронесся по устланной дымящимися трупами земле. Шранки с воем отступили, скрывшись в спасительной глубине леса. Последовала недолгая пауза. Старец из Мисунсая пытался удержать свою магическую опору, затем оступился и просто упал…

Акхеймион застыл в нерешительности. Все крики смолкли. Очаги пожара тлели повсюду, на всем протяжении уступа, от них тянулись длинные струи черного дыма. Остальные заросли на много миль вокруг колыхались под порывами ветра.

– Пора возвращаться…

Чародей едва не испачкал свою накидку из волчьей шкуры от неожиданности. Клирик завис в воздухе на расстоянии вытянутой руки позади него, но старик не заметил ничего, ничего не почувствовал.

– Кто? – выкрикнул он, придя в себя. – Кто ты?

Если то, что адепт из школы «Мисунсай» водил компанию со скальперами было странным, то что говорить о нечеловеке?

Тем более маге Куйя?

– Шранки. Огромное количество, – проговорил ишрой, его нестареющее гладкое лицо белело под лучами яркого солнца. Космь за его спиной до самого горизонта беспокойно металась. – Нужно предупредить остальных.

Пора назад в сумрак, к душным испарениям почвы и мхов.

Клирик начал описывать увиденное, но смешался, когда нахлынули воспоминания. Акхеймион подхватил нить повествования, стараясь сохранять невозмутимость, хотя сердце у него в груди все еще колотилось.

– Проклятые Ущербы! – воскликнул Поквас, сверкая глазами от воображаемой бойни. – Так им и надо. Получили по заслугам!

– Ты упускаешь самое главное, – сказал Галиан, глядя на Акхеймиона со всей серьезностью.

– Покс прав, – раздался голос Сомы. – Туда им и дорога!

Он посмотрел по сторонам, ухмыляясь.

– Я за то, чтобы их догнать, – воскликнул Поквас. – Подкосим и в тюки свяжем. – Он взглянул на Сому и рассмеялся. – Окажем такую честь! На их собственной шку…

– Глупцы! – фыркнул лорд Косотер. – Ничего делать не станем. Ничего!

Чернокожий гигант повернулся к Капитану, вытаращив глаза от возмущения. У лорда Косотера, который тоже был в ярости, напротив, они сузились до предела.

– Разве не ясно? – настаивал Галиан.

Акхеймион видел, что во взгляде, которым он пронизывал своего зеумского друга, читалась тревога, словно он хотел сказать: «Слишком быстро! Не нажимай так!» Вопрос был в том, видел ли это Капитан.

Акхеймион бросил взгляд на Мимару – стало ясно, она чувствует то же самое. Появились новые границы дозволенного, и их впервые испытывали.

– Ущербов больше, чем людей в любом отряде, – продолжил объяснять Галиан. – Вот отчего им удается одерживать верх над такими, как мы. Если голые их подсекли, то подсекут и нас…

Он дал словам дойти до сознания всех.

– Если они выйдут на наш след… – кивнул Ксонгис и спросил чародея: – Ты сказал, что голые гнали Ущербов прямо сюда.

– Да, почти по прямой.

Смысл был ясен. Рано или поздно шранки выйдут на их след. Рано или поздно начнут охоту на них. Судя по тому, что Акхеймион узнал от других, обоняние делало этих существ одновременно уязвимыми и смертельно опасными. Первым делом нужно было проложить ложный путь, чтобы заманить шранков в засаду. Но если голые нападут на след отряда раньше, чем он успеет подготовиться…

– Толстостенная крепость, – выпалил Капитан после минутного размышления. – Все, как прежде, только идти будем день и ночь. Если мы от них оторвемся – хорошо. Если нет – порубим на мелкие кусочки!

– Крепость! – захихикал Сарл, обнажив блестящие, ярко-красные десны. Все его лицо будто растворилось в этих ухмылках. – Уборная Богов!

После этого они сделали марш-бросок, двинувшись трусцой настолько бодрой, что не оставалось дыхания для разговоров. Акхеймион в очередной раз почувствовал груз лет, настолько изматывающим был переход. Годы подтачивали тело: ткань его силы казалась все еще прочной, но только до тех пор, пока на нее не давили и не растягивали. Когда над Космью поднялась завеса сумерек, этот поход превратился для Друза в череду недомоганий: он пошатывался от напряжения, в боку кололо, левое бедро свела судорога, в горло будто насыпали иголок.

Ужин дал краткую передышку. По правде говоря, единственное, что занимало старика, – раздача кирри Клириком. Мимара тяжело опустилась в выемку между корнями дерева и сидела, уперев локти в колени и уткнувшись лицом в ладони. Ксонгис, который казался совсем не уставшим, как и Клирик с Капитаном, устроился рядом, готовя скудную пищу: подтухшие полоски мяса дичи, убитой три дня назад. Остальные попадали на мягкую землю, подложив под головы валежник.

Акхеймион склонился к коленям, постаравшись откашляться, чтобы побороть тошноту, бурлившую внутри. Он всмотрелся в темноту, отыскивая Клирика с Капитаном. Те по каким-то соображениям всегда располагались поодаль от остальных. Забравшись на холм или устроившись с другой стороны толстого ствола дерева, Клирик часто сидел, склонив голову, будто в молитве, а Капитан – говоривший вообще-то редко – что-то бормотал над ним, но слова никогда нельзя было разобрать.

Еще одна из многих загадок.

Старый чародей отхаркнул остатки горячей мокроты, скопившейся в легких, и, шаркая, направился к двум темным фигурам. Клирик сидел на корточках, припав щекой к коленям, и напряженно слушал, широко раскрыв пустые, черные глаза. Последние отблески света мерцали на его обнаженной голове и руках. Кроме легинсов и церемониального килта, на нем была только кольчуга, кольца которой всегда сияли, невзирая на то, сколько бы грязи на них ни налипло. Капитан стоял над ним, продолжая что-то едва слышно бормотать. Черные волосы с проседью свисали безжизненными прядями на щитки кольчуги. Его айнонийская туника, ниспадавшая складками, изношенная еще в начале экспедиции, сильно провоняла, хотя Акхеймион с трудом улавливал какие-то запахи на фоне собственной пропахшей потом одежды.

Они оба подняли головы, уставившись на старика в четыре глаза – один с полубезумным видом, другой – не от мира сего.

Напряжение повисло в воздухе.

– Кирри… – произнес Акхеймион, испугавшись собственного надтреснутого голоса. – Я… я слишком стар для такого… такого похода.

Нелюдь молча повернулся к своей сумке – одной из немногих вещей, которую удалось вынести из Кил-Ауджаса. Покопавшись, он выудил кожаный мешочек, и Акхеймион мысленно прикинул его вес, рассчитывая щепотки на ближайшее и далекое будущее. Клирик, развязав шнурок, сунул туда два пальца.

Но лорд Косотер остановил его взмахом руки. Очередной приступ боли пронзил чародея, посеяв панику в душе.

– Сначала нужно поговорить, – сказал Капитан. – Как ветеран с ветераном.

Акхеймиону послышалась дополнительная насмешка в неизменно презрительном голосе этого человека. Новая волна паники накрыла старика. Что на этот раз? Зачем? К чему этому безумцу всегда требуется запутывать и усложнять простые вещи?

Ему ведь надо было всего лишь щепотку кирри.

– Хорошо, – коротко ответил старик.

Чего, казалось бы, проще?

Капитан смерил его пустыми глазами.

– А остальные? – наконец спросил он. – Что говорят?

Акхеймиону стоило больших трудов выдержать взгляд этого человека.

– Они волнуются, – признался он. – Боятся, что не хватит сил добраться до Казны.

Капитан ничего не ответил. Из-за хор под броней у него на месте сердца пульсировала грозная пустота.

– И что? – резко спросил Акхеймион. Ему нужна всего лишь щепоть! – Разве разговоры нарушают какое-то Правило?

– Разговоры, – повторил Капитан, сплевывая под ноги. – Мне ваши разговоры безразличны…

Его улыбка напомнила Акхеймиону мертвецов с полей сражений Первой Священной Войны. Когда кожа от солнца сжималась, на лицах павших появлялись страшные оскалы.

– Главное, чтобы не ныли.

Шранки. Двигаться на Север – значит встретиться со шранками.

Мимара спаслась от них в Кил-Ауджасе, теперь бежит от них здесь, в Косми. На Андиаминских Высотах, где все помыслы были подчинены Великому Походу и Второму Апокалипсису, редкий день проходил без упоминаний о Древнем Севере – настолько частых, что она открыто насмехалась над ними. «Ах, да, этот Север…» – говорила она, или «Сакарп? Неужели?» Было дико рассуждать о местах столь далеких, о чувствах ничтожных людишек, ковыряющихся неведомо где. Пусть умирают, думала она порой, когда слышала вести о голоде в Айноне или чуме в Нильнамеше. Что для меня эти люди? И эти земли?

Дурочка… вот кем она была. Жалкая шлюшка.

Подкрепив кирри души и свою прыть, отряд шустро движется в сгущающейся темноте, даже Акхеймион, которому было совсем худо, пока Клирик не оделил его целебной щепоткой. Нечеловек шагает впереди, над его правой бровью парит яркий Суриллический Знак. От этой подсветки их тени вытягиваются, пропадая в темноте, и то сплетаются дугой из рук и ног, то тонут в глубоких черных провалах. И если Кил-Ауджас подавлял их, запечатывая в непроницаемом камне, то здесь они, казалось, бегут сквозь пустоту, в которой нет больше ничего помимо тропки меж стволов деревьев и сплетений ветвей. Ничего. Никаких Ущербов, несущих смерть. Никаких отвратительных шранков. Никаких пророчеств, армий или народов, охваченных паникой.

Только Шкуродеры и стремительные тени.

Мимаре почему-то вспоминается прежняя жизнь на Андиаминских Высотах, образы оттуда назойливо маячат перед ее внутренним взором. Жизнь в золотой клетке. Чем дальше она уходит от матери, тем более чужой становится самой себе. От воспоминаний ее передергивает: бесконечное напряжение, чтобы не слиться с прошлым, бесконечное позирование, не для того, чтобы убедить в чем-то окружающих, – как они смогут заглянуть внутрь, подходя со своими мерками? – но чтобы убедить себя в некоем ложном моральном превосходстве…

Выживание, выходит, – особая мудрость. Мудрость скальперов.

Мимара чуть не фыркает от этой мысли. Но на бегу иной истины не остается. Все погибает. Все до отвращения слабы. И хитрости угнетенных отвратительнее всего.

– Улыбаешься? – говорит кто-то.

Она оборачивается и видит, что следом идет Сома. Аристократ. Высокий, поджарый, широкоплечий. В рваном, мятом своем облачении он похож на отрекшегося принца, которого девочки из борделя видели в своих снах – выдуманного клиента, который скорее спасет, чем надругается.

Глаза, обрамленные темными ресницами, смеются. Она понимает, что недоверие вызывает не сочетающаяся с его щегольством безжалостность Сомандутты.

– Мы все… начинаем смеяться… в какой-то момент… – произнес он между вдохами.

Мимара отворачивается, сосредоточившись на почве под ногами, которую удается разглядеть в мелькании теней. В долгом, трудном походе вывихнутая лодыжка означает смерть…

– Знать, когда остановиться… – продолжает ее спутник. – Вот… истинная мудрость… Тропы.

В отличие от товарок по борделю, Мимара презирала мужчин вроде Сомы, мужчин, которые постоянно извиняются, сопровождая это пышными жестами и фальшивыми признаниями. Мужчин, которые прячут свои преступления под шелковыми подушками раскаяния.

Она скорее предпочтет тех, кто грешит открыто.

– Мимара, – начал он.

Она намеренно не поворачивает головы. Сома для нее ничего не значит, твердила она себе. Еще один глупец, который притиснул бы ее в темноте, будь такая возможность. Только бы запустить пальцы в ее персик.

Окружающее на миг является взору, выхваченное кругом света Клирика, и тонет в небытии. Мимара не отрывает глаз от бегущей навстречу дороги, которая исчезает в тенях впереди идущих. Бегство. В нем, как выясняется, есть покой, некая уверенность, недоступная ее пониманию раньше, хотя бежит она всю свою жизнь. Побег из борделя и от матери, бросившей ее там, были преисполнены сомнений, тревогой, сожалением, душераздирающими обвинениями, ведь она бежала, чтобы покарать, а не спастись.

Но бегство от шранков…

Ее легкие бездонны. От кирри покалывает все тело. Она слабее перышка, пылинки перед силами, поселившимися в ней. Быть игрушкой неизмеримого рождало некое чувственное волнение.

У меня Око Судии!

Анасуримбор Мимара смеется от восхищения. Галиан подхватывает, затем Поквас и остальные, и это почему-то кажется правильным, верным, смех во время бегства от шранков по окаянному лесу…

Но вот Клирик останавливается, склоняет голову, прислушиваясь. Затем оборачивается. Его лицо пылает так ярко от Суриллического Знака, что он кажется ангелом – неземным ангелом.

– Что-то приближается…

И тут уже все слышат… справа, глухое шарканье и топот бегущих ног. Слышно, как все выхватывают оружие из ножен. И в руках Мимары сверкает Белка.

Словно из пустоты выскакивает незнакомец. Волосы его закручены в узел на манер галеотских воинов. Правая рука в крови. Изнурение довело его паническое состояние до обреченности– это написано на лице. И Мимара понимает, что ее настоящее бегство только начинается. Спасаться, бежать – значит отдать все силы до предела, как этот человек, когда двигаться будет заставлять одна решимость, до предела прочности, до судорог.

Бежать, как они бежали в Кил-Ауджасе.

Человек падает в руки Галиана, крича что-то нечленораздельное.

– Что он говорит? – рявкает Капитан на Сарла.

– Голые! – фыркает старый Сержант. – Голые на хвосте!

– Седжу! – кричит кто-то.

– Смотрите! – восклицает Поквас, вглядываясь во тьму, из которой появился незнакомец. – Смотрите! Там тоже свет!

Все, не исключая пришельца, поворачиваются в сторону, куда показывает Меченосец. Сначала ничего не видно. Потом появляется блуждающий белый огонек, вспыхивая и пропадая от заслоняющих деревьев. Магический свет. При его приближении становятся видны фигуры, их не меньше дюжины.

Люди – оставшиеся в живых Ущербы…

Даже с такого расстояния видно, что их лица охвачены страхом и озабоченностью спешки, но что-то замедляет их бег… Носилки. Кого-то несут на носилках. Группка проходит позади громадного черного дерева, и Мимара замечает, кого несут – мага…

Галиан и Поквас кричат. Они ставят рыдающего беглеца из Ущербов перед собой на колени, собираясь казнить его.

– Нет! – кричит Акхеймион. – Я про…

– Он один из них! – огрызается Галиан, словно казнь на месте – милость по сравнению с тем, чего такой человек заслуживает. Скальпер, убивающий своих же.

Капитан ни на что не обращает внимания, только продолжает что-то бормотать Клирику, который вглядывается во тьму позади приближающейся группы. Мимара видит, как его лысая голова поворачивается, на белом лице появляется улыбка. Пластина зубов влажно отблескивает.

– Ущербы-ы-ы! – хрипит Сарл. Его прищуренные глаза как два нарисованных полумесяца.

Беглецы, приближаясь, начинают что-то выкрикивать, в нестройном хоре слышится облегчение и отчаянная тревога. Истекая кровью, охваченные ужасом, они врываются в круг света Суриллического Знака Клирика. Роняют носилки. Кто-то падает на колени. Остальные униженно поднимают руки при виде оружия, которым потрясают Шкуродеры.

Мимара чувствует, как кто-то сжал ее руку с мечом, и, обернувшись, видит Сому, мрачно стоящего рядом. Он явно хотел приободрить, но ее это оскорбило. Она рывком высвобождается.

– Нет времени! – пронзительно вскрикивает один из Ущербов. – Сейчас не время!

Несогласие, неразбериха. В шуме возгласов и воплей не слышно стремительного приближения. Но вот, уловив топот невидимых преследователей, все замирают, уставившись в темноту и навострив уши. Трещат сучья под ногами. Хрипят глотки. Стучат ноги по земле.

Мимара мертвеет. Сомнений нет. Они с Сомой стоят в стороне, в нескольких шагах от суетящейся группки прибывших, от Акхеймиона и его заклинаний Защиты.

– Ко мне-е-е! – раздается крик старого колдуна.

Слышится невразумительное магическое бормотание, тени разбегаются по сторонам, свет озаряет темные стволы.

Шранки с воем вырываются из темноты. С грубыми, высоко поднятыми мечами. Лица перекошены алчными ухмылками. Стремительным потоком несутся они меж стволов. Босые ноги топчут землю.

Первый налетает на Мимару, как пес, сорвавшийся с цепи. Она отражает яростный удар, уклоняется, пропуская его мимо и вонзает в него лезвие. Следом за ним летят остальные. Слишком много клинков. Хищные оскалы.

И тут происходит что-то немыслимое. Сома…

Каким-то образом он оказывается впереди нее, хотя стоял сзади. Хватает каждую беснующуюся тварь. Он не сражается, подобно скальперам, противопоставляя жестокости мастерство, сбивая скорость силой. И не кружится с мечом, подобно Поквасу, полагающемуся в сражении на древние приемы. Нет. Он делает что-то неповторимое, словно исполняет роль, расписанную по мгновениям. Броски, рывки. Кружится и переступает настолько быстро, что лишь по нечеловеческим воплям и падающим телам можно уследить за ним.

И вот все кончено.

– Мимара! – зовет Акхеймион.

Он прокладывает путь к ней среди нападающих.

Крепко прижимает ее к своей отвратительно пахнущей накидке, но Мимара настолько ошеломлена, что не чувствует ни вони, ни вообще чего-либо вокруг. Непроизвольно обнимает его в ответ, не отрывая глаз от Сомы, который стоит над подергивающимся в агонии шранком и тоже смотрит на нее.

Она жива. Друз мельком видел, в какой переделке оказалась Мимара, и ожидал худшего, но она продолжала оставаться на ногах, совершенно невредимая. Сжимая ее в объятиях, старый чародей сдерживался изо всех сил, чтоб не расплакаться от облегчения. И только моргал от жжения в глазах…

Он совсем выбился из сил. Видно, это всему виной.

Они оборачиваются на раскатистый хохот Капитана, который поднял на ноги распростертого мага Ущербов. Бесславный Пафарас. Человек в летах, как и Косотер, если не старше, но совсем не ровня ему по стати. Он из кетья, хотя его непричесанная борода придает ему сходство с варваром, норсираем. Акцент наводит на мысль о кенгемийцах или северных конриянах. Он покачивается в руках Капитана, едва опираясь только на левую ногу. Правая необутая багровеет. Грязные штаны порваны до бедра, обнажая голень, обмотанную бинтами, которые все пропитались кровью. Когда Акхеймион увидел его на носилках, он решил, что старик просто ранен. Но теперь видно, что нога сломана – страшный перелом. Правая голень на треть короче левой.

– Говори! – ревет лорд Косотер.

Левой рукой он держит старика больше за волосы, чем за шиворот, а правой подносит хоры к лицу страдающего Схоласта. Тот едва глядит на них, и Акхеймион понимает, что Пафарас при смерти.

Остальные Ущербы в ужасе толпятся вокруг. Они больше похожи на нищих, чем на воинов. Большая часть в спешном бегстве растеряла оружие, оставшись лишь в потрепанных накидках и штанах. У кого-то от истощения выпирают колени и локти. Именно этих беглецов видел Акхеймион на склоне горы.

– Четыре клана… может, больше, – произносит умирающий маг. – Много… Очень агрессивны.

– Больше одного? – вмешивается Галиан. Ужас явственно слышится в его голосе. – Они сбиваются в стаю?

– Может быть… – отвечает Пафарас, чуть помедлив.

– Сбиваются в стаю? – переспрашивает Акхеймион.

– Величайший ужас скальперов, – отзывается Поквас, понизив голос. – Голые обычно враждуют кланами, но иногда объединяются. Никто не знает, почему.

– Там был утес… – выдавливает из себя Пафарас. – Кто-то из них спустился вниз за нами… те, которых вы у-убили… Но остальные… убрались восвояси… мы думаем.

– Такие, как ты, – выдыхает с отвращением Капитан, отводя голову назад, чтобы в его глазах ясно читалась угроза, – спасаются здесь от Великого Похода! Хочешь свои порядки установить?

– Н-нет! – кашляет Пафарас.

Капитан поднимает хоры, рассматривая как некую драгоценность, а потом яростно пихает их в рот магу.

Вспышка света. Свист превращения.

Акхеймион стоит, моргая, острая боль пронзает горло. Соляное подобие Пафараса падает с глухим стуком на мягкий, как губка, торф. Капитан, присев, склоняется над оцепеневшим стариком. В игре света и теней силуэт предводителя кажется чародею похожим на гигантскую обезьяну. Косотер, достав нож из-за голенища, втыкает его в едкий провал, образовавшийся на месте рта Пафараса. И действуя локтем, как рычагом, с треском выламывает белую челюсть.