Текст книги "Закат планеты Солгат. Да приидет Царствие Морфея"

4. На выставке

«Живой труп» – откуда-то из глубин сознания всплыло это забытое произведения великого классика, входившее некогда в программу обязательного школьного обучения. Впрочем, возможно, эта душещипательная драма Льва Толстого и не изучалась в Солгате. Марьям в последний раз читала ее очень давно, и припоминались поэтому лишь какие-то смутные образы.

«Князь Абрезков – 60-летний элегантный холостяк. Бритый, с усами. Старый военный с большим достоинством и грустью».

Нет, этот усатый князь совсем не походил на безусого Сафу, к тому же не он являлся главным героем пьесы и не его автор назначил на роль «живого трупа». Но как бы там ни было, г-н Сафа вполне, по мнению Марьям, соответствовал этому образу, если, конечно, отвлечься от контекста истории, случившейся в конце позапрошлого века и сосредоточиться лишь на одном ее названии. Во всяком случае, в «Саду земных наслаждений» Иеронима Босха подопечному Марьям делать было явно нечего. Жанровая живопись знаменитого художника с планеты Нидер, несмотря на загадочность мистических образов и обилие обнаженной натуры, ни капельки его не трогала. Luxuria – грех сладострастия – по всей видимости, был ему неведом.

«Живой труп он и есть, что с него взять», – почти с ненавистью думала Марьям о своем вяловатом клиенте, равнодушно прохаживающемся вдоль знаменитых полотен величайшего мастера средневекового ренессанса.

«А еще смеет утверждать, что интересуется миром искусства. В театре во время пьесы Агаты все время спал, на выставке картин Босха откровенно зевает. Зачем он вообще меня нанял! Но что-то ведь ему нужно. Знать бы еще, что?» – недоумевала Марьям про себя, а вслух сказала:

– Смотрю, вас не очень-то впечатляет эта выставка?

– Нет, почему же, любопытно, но я к импрессионизму как-то не очень, – инфантильно отозвался г-н Сафа.

Ого, он еще и умные слова знает!

– Но Босх – не импрессионист, он родоначальник сюрреализма, который зародился на четыре века ранее. Я по творчеству Босха и работам обоих Брейгелей диссертацию писала. Отслеживала, так сказать, преемственность поколений.

– А где вы учились? – наконец-то г-н Сафа проявил хоть какой-то интерес к ее жизни, забыв, что Марьям уже говорила ему об этом.

– На планете Фаранг, я выпускница факультета истории искусств университета Сорбон, – не без гордости заявила Марьям.

Если в мирное время на инопланетное образование не обращали особого внимания, некоторые им даже бравировали, то в военное – его пытались скрыть. Но Марьям была смелой хишдечкой!

– Так вы – историк? – переспросил г-н Сафа.

– Таки да. Еще и археолог. В некотором роде. Это неправильное мнение, что в Кын Батыш готовят лишь узких специалистов.

– И на раскопках бывали?

– Не довелось. В Сорбон на моем факультете изучали только доколумбийскую археологию, – констатировала Марьям и перевела тему разговора на творчество Босха: – Обратите внимание на это полотно, на центральный фрагмент триптиха, где Творец представляет изумленному Адаму восхитительные прелести Евы. В средние века на половое совокупление смотрели, как на доказательство утери человеком его ангельской сущности. Но, на мой кощунственный взгляд, художник, прикрываясь библейскими сюжетами, воспевал сладострастие.

– То есть, вы хотите сказать, что Босх был тайным эротоманом? Как и…

– Как и… кто? Продолжайте! Что же вы замолчали?

– Как и многие другие художники, работающие с обнаженными натурщицами, – спокойно окончил фразу г-н Сафа после некоторой паузы.

– На сей счет существует множество различных гипотез и догадок. Но по сути вы, наверное, правы. Тема эротики, как я думаю, была не чужда Босху.

Г-н Сафа подошел к левой створке триптиха, где некий аббат, облаченный в розоватое одеяние, держал за руку обнаженную девушку с рыжими волосами, видимо, наставляя на путь истинный падшую грешницу.

Неужели Босху удалось оживить г-на Сафу?

– Привет, Марьюша! – раздался вдруг чей-то звонкий, почти ребячий голосок.

Так – «Марьюша» – ее называли только два человека: отвергнутый Метуталь и Эсфирь, ее давняя, если так можно выразиться, деловая подруга.

Марьям обернулась и увидела – да, это была она, ослепительная и неотразимая Эсфирь. Девушка была метиской: мать – хазурка, отец – солг.

– Привет, привет! Вся столичная богема пришла на выставку Босха.

– Да уж, нужно поторопиться – завтра выставка закрывается. Вот репортаж об «отце сюрреализма» хочу написать. Кстати, ты ведь хорошо знакома с его творчеством. Почему этот триптих называется «Сад земных наслаждений»? Не могла бы ты дать мне интервью? – попросила журналистка, беззастенчиво при этом осматривая спутника Марьям.

– Извини, я чуточку занята. Видишь, экскурсию провожу.

– Ничего, ничего, – сказал г-н Сафа. – я могу пока и один тут походить, а вы побеседуйте.

– Спасибо, вы очень любезны. Я Эсфирь, редактор императорского альманаха «Жизнь искусства», – общительная журналистка первой подала маленькую изящную ручку г-ну Сафе, не дожидаясь, пока ее представят.

В ответ галантный кавалер на мгновение задержал хрупкую девичью ладонь в своей руке, пристально вглядываясь в бездну ее больших голубых глаз. А Марьям между тем быстренько подхватила подругу под локоток:

– Хорошо, г-н Сафа, вы пока прогуляйтесь. А мы пошепчемся немного вон там в углу, на том диванчике.

– Не скучайте, мы скоро вернемся, – кокетливо улыбнулась новому знакомому Эсфирь и, как бы в шутку, послала ему воздушный поцелуй.

Г-н Сафа проводил подружек долгим сосредоточенным взглядом. Устроившись на мягком кожаном диване, освещенном холодным светом серо-стального абажура, Эсфирь, забыв про интервью, сразу бросилась с места в карьер:

– А что это за «папика» ты подцепила, ну-ка, колись, подруга.

– Никакой это не «папик». Это просто клиент. Меня попросили, я его по театрам и музеям вожу, – холодно ответила Марьям.

– За деньги?

– «Естестенно».

– Богатый? – облизнула свои влажные губы представительница одной из древнейших профессий.

– Сказочно.

– Повезло тебе, подруга, – завистливо вздохнула Эсфирь.

– Тьфу, тьфу, как бы не сглазить.

– Он кто – бизнесмен, банкир?

– Мне кажется… только об этом никому, – перешла на заговорщический шепот Марьям, подвигаясь поближе к уху подруги, – Мне кажется, он мафиози.

– Да ладно! Вроде непохож, – тоже перешла на шепот Эсфирь.

– Более того, – продолжила Марьям, – я думаю, что он сейчас сидит в тюрьме, но раз в неделю его вывозят на прогулку.

– Это же невозможно! – тряхнула своими кудряшками Эсфирь.

– За большие деньги возможно всё.

– Это ты точно знаешь или это только так, твои домыслы?

– Догадываюсь. Посуди сама. На встречу всегда приходит в одной и той же голубой рубашке. Его привозят и увозят на белом «bentley» в одно и то же время. Выставки, музеи, театры – это лишь для отвода глаз, это лишь повод. Он людные места любит, мы с ним и в метро были, и в торговых центрах – везде на людей пялится, словно с другой галактики прилетел.