Текст книги "Красный Вервольф 3"

Глава 7

– Эфхаристо, – машинально ответил я и на несколько секунд завис. Мне как-то в голову даже прийти не могло, что человек утонченной и аристократичной Доминики будет выглядеть… Эээ… Вот так. И как, простите на милость, я должен приблизить этого деревенского обрыгана к графу? А кого-нибудь еще более экзотического она мне подсунуть не могла? Ну, там, хасида с пейсами, скрипочкой и типичным одесским говором… Ну, разные же есть варианты. Чернокожий амбал или, там, китайский торговец с тараканьими усами. Да, точно, в нашей компании сейчас только Фу-Манчу не хватает. «Герр граф, позвольте вам представить…»

Я бросил взгляд на усевшегося прямо на полу возле выхода из вагона Степана. Он пошарил за пазухой, извлек грязный сверток, развернул мятую газету и принялся с чавканьем жевать упакованную в нее снедь. На вид, словно бы на помойке найденную.

Фрицы перестали обращать на него внимание, потому что мы уже ехали по Царскому Селу. Точнее сказать, по развалинам Царского села. Уютный город Пушкин был изуродован воронками от взрывов, стекла в домах были или выбиты, или крест-накрест заклеены. Или забиты фанерой. Догорающий танк, вписавшийся в фонарный столб. Несколько повешенных на одном дереве. Компашка фрицев, глумящихся над раздетыми догола людьми…

Сам собой включился режим «телевизора». Все эмоции приглушились и отодвинулись на задворки сознания. Так что я не отворачивался. Смотрел. И запоминал. В Пскове я не застал самых первых дней оккупации. А вот здесь…

Поезд остановился.

От вокзала осталась пустая коробка с выжженными окнами. Здания на привокзальной площади… Мозг мой старательно пытался наложить картинку «было-стало», но получалось плохо. Отказывалось мое сознание сопоставлять «пряничный городок» Пушкин из будущего и безжалостно разрушенное Царское Село сорок первого. Я видел старые фотографии, как оно все было. В музеях Царского села эти снимки хранятся в огромных количествах. Но я никогда их не рассматривал, так мазнул взглядом и мимо прошел. Как-то не приходило в голову, что я своими глазами это увижу.

Перрон был кое-как залатан досками, но в нем все равно еще зияли дыры. Никакой толпы встречающих не было – поезд деловито разгружался силами прибывших.

– Герр граф? – к компашке искусствоведов приблизился молоденький фриц, на вид вообще почти подросток, но уже с крестом и знаками отличия обершарфюрера СС. – Мне приказано проводить вас к месту проживания.

– А этот русский тоже с нами? – недовольно зыркнул в мою сторону Пульман. Двое других «искусствоведов» ощерились в издевательских улыбках, оглядывая меня с ног до головы. Я стоял, привычным уже образом ссутулив плечи.

– Может быть, мне и правда расположиться где-нибудь… В казарме… – промямлил я, не глядя на графа.

– Не мелите чушь, герр Алекс! – отрезал граф и гордо вскинул породистый подбородок. – Если бы не вы, я дважды был бы мертв. Да, герр Пульман, Алекс Волкофф будет проживать со мной.

Я незаметно облегченно вздохнул. Граф был личностью импульсивной, хрен знает, что ему взбредет в голову в следующий момент.

А вот Пульману я не нравлюсь. Всю дорогу он подчеркнуто делал вид, что меня не замечает, зато сейчас сверлил глазами, как буравчиками. Я даже с опущенной головой его злобный взгляд ощущал.

Граф принялся отдавать распоряжения солдатам, которые тащили его багаж. Беспокоился за свой патефон очень. Ну да, конечно, как он без музыки-то своей переживет эти несколько дней…

Крытый грузовик вез нас по разбомбленному Царскому Селу. Мозг онемел, будто в него влили пару литров новокаина, так что я без лишних эмоции выхватывал из окружающей реальности сцены ожившего кошмара. Фрицы выволакивают из дома его обитателей. Таких обычных на вид. Полноватый дядечка в сером костюме, с уже оторванным с мясом рукавом, но чудом удержавшейся на голове шляпе. Дамочка в строгом платье. Вышла, пытаясь сохранить достоинство и осанку. Фриц с вывалившимся над ремнем брюхом толкнул ее прикладом в спину, она неловко растянулась на брусчатке, усыпанной кирпичной крошкой. Двое подростков, мальчик и девочка. Девочка плачет, брыкается, парень пытается ее защитить. Старушка-божий одуванчик. С нее сорвали шаль, в которую она зябко кутала плечи.

Грузовик проехал. Сзади раздались два выстрела, крик нечеловеческой боли и дружный гогот.

Три уцелевших фонарных столба. На каждом – по двое повешенных.

Стол с тумбой, за которым восседает белобрысый парень с опостылевшей мне уже форме цвета «фельдграу». К столу вдоль посеченной пулями стены дома стоит очередь. Женщины, пожилые мужчины, подростки. У каждого в руках – паспорт. Ах, ну да. Регистрация жителей. Великому Рейху требуются рабочие руки.

На следующем столбе хрипло голосит матюгальник. Жизнерадостным голосом диктора он сообщает, что Царское Село освобождено от коммунистической заразы. И каждый сознательный гражданин, которому известно, где прячутся коммунисты, комсомольцы, пионеры и евреи, должен явиться в комендатуру или и немедленно сообщить.

Обгорелые стены. Воронки от взрывов. Неубранные все еще трупы, похожие на бесформенные кучи тряпок.

Даже мой внутренний голос заткнулся и никак происходящее не комментировал.

Апартаменты нам выделили в Александровском дворце. Перед колоннадой фрицы устроили кладбище. При виде надгробий из березы с табличками на немецком, я впервые за все время, которое я здесь, почувствовал хоть что-то.

Злорадство.

Хрен вам, а не легкая победа!

Кажется, уже сейчас до фрицев начало доходить, что не видать им никакого Нового года в родных Мюнхенах и Франкфуртах. Вон, уже начали укрепления возводить…

Когда мы устроились и расположились, уже стемнело. Графа поселили в просторных апартаментах в правом крыле, мне он от щедрот выделил целую комнату, с узкой кроватью, узким окном, столиком и вычурным ночным горшком. Видать, раньше там жил слуга прежнего хозяина. Раньше там еще стоял шкаф, но его грубо выволокли, на паркете зияли глубокие царапины. Электричество еще не восстановили, но свечей имелось в избытке, целая коробка. Толстые, восковые… Из церкви какой-то что ли их притащили?

– Завтра нам предстоит много работы, Алекс, так что ложитесь спать, – сказал граф, когда я, разложив свой нехитрый скарб в своей «опочивальне», зашел в его покои. Он сидел а роскошном золоченом кресле с атласной обивкой и читал книжку. На тумбочке рядом с ним стоял канделябр на пару десятков свечей. Мельком я подумал, что картина прямо-таки, как кадр из исторического фильма. Дорожный костюм граф сменил на шелковую пижаму, свет свечей поблескивал на позолоте мебели.

– Да, герр граф, – я кивнул. – Спокойной ночи, герр граф!

Поспать, да. Поспать и выспаться – это было отличной идеей. Как там дальше сложатся дела, хрен знает. А тут у меня в кои-то веки довольно удобная кровать и – о чудо! – постельное белье!

В сон я провалился моментально и без прелюдий. Только голову до подушки донес, и вот я уже в стране Морфея. Каждый раз, засыпая, я надеялся на какие-нибудь волшебные озарения, откровения или подсказки. Даже мысленно иногда вопрос проговаривал. Ну давай, мол, мироздание, сформулируй внятно, что от меня требуется? Правильно делаю? Или неправильно? Может надо было мчать в Германию и Гитлера убивать, а я тут с этим графом ношусь, как с писаной торбой. Жизнь ему спас. Однажды. Шалтай его убивать не собирался, правда граф об этом не знает.

Ответы и озарения, ага. Как бы не так.

Как будто моргнул, и вот уже за окном акварельный сентябрьский рассвет. Где-то вдалеке кашляющий звук одиночных выстрелов. Лающая немецкая речь снаружи.

Я по-быстрому сгонял до столовой, пришлось там немного попререкаться с фрицами на раздаче, объясняя, кто я такой. Забрал порцию завтрака для графа, удалось даже кружкой кофе разжиться. По дороге я со всеми здоровался и знакомился. Нужно было примелькаться по-быстрому. Стать привычной частью этого нового интерьера. Ну и графу еще раз продемонстрировать свою полезность и преданность, не без этого.

Екатерининский дворец был в весьма печальном состоянии, бомбили его совершенно нещадно. До янтарной комнаты мы в первый день даже не добрались. До обеда граф и его подручные бродили по уцелевшим запасникам, что-то сверяли в документах, обсуждали очередность вывоза ценностей. Ближе к вечеру граф вдруг стал нервозно поглядывать на часы. Будто у него была назначена встреча, на которую он опаздывал.

В шесть часов он решительно откланялся, вручил мне ключ от своих «апартаментов», сухо сообщил, что у него дела и ушел, оставив меня в обществе Пульмана и компании.

Ах, да! У графа же где-то в Царском Селе есть весьма осведомленный в музейных делах информатор. Вряд ли у него было время завести здесь других знакомцев.

Меня задерживать никто не стал, так что я беспрепятственно покинул превращенный в руины дворец и поискал глазами графа.

Бл*ха!

Иногда он очень быстро ходит… Где теперь его искать?

Ладно, доверимся интуиции. Я направился в сторону самых уцелевших жилых районов Царского Села. Оглядывался, в надежде увидеть светло-серый костюм графа.

Под ногами хрустела бетонная крошка. В поисках я забрел в безлюдную часть города, где камня на камне не осталось от жилых построек.

Мысленно корил себя, что упустил шефа из вида. Мне непременно надо было знать, с кем он встречается. Редкие местные жители, что попадались на пути, смотрели на меня искоса затравленными глазами. Все-таки моя униформа, хоть и не военного кроя, но относительно чистая и ухоженная, сразу выдавала во мне фашистского прихвостня.

Женщины шарахались от меня, а мужики, опусти глаза, молча сжимали кулаки, но ничего не говорили. Зато про себя, наверное, проклинали.

– Свой я свой… – тихо бормотал я.

Только громко нельзя говорить, да и не поверит никто. Эх… Сам не понял, как очутился в окружении развалин. Дальше тупик. Черт! Развернулся, в поисках дороги.

– Эй, товарищ, потерял чего? – за моей спиной вырос мужик в потертой кожанке. Галифе заправлены в сапоги. Морда чуть угловатая и загорелая, как у тракториста, но глаза умные и цепкие. На военного не похож, но по повадкам сразу видно, что не простой мужичок. Может комсорг какой-нибудь.

Судя по бегающим глазкам, он все время был начеку. Боялся, что фрицы его сцапают. А ведь сцапают. Не сейчас так после. Городок маленький, подполье здесь трудно организовать. Да и кожанку на ватник поменять надо, чтобы не так в глаза фрицам бросаться. Видно, не успел еще.

– Ничего, – буркнул и я попытался пройти мимо.

Не тут-то было. Комсорг зарядил кулаком прямо мне в глаз. Вернее, он думал, что зарядил, но я был готов к такому повороту. Не вчера родился.

Уклонился в последний момент, и оттолкнул его от себя. Не бить же морду нашим.

Но «наши» оказались злыми. Неизвестно откуда вылезло еще двое, одежда у них была попроще, да и морды не слишком обременены интеллектом, но решительные и в доску советские. Вот влип, блин…

Рука машинально потянулась к заточке за голенищем. Нет… Не дело наших кромсать. Придется в чистую рукопашную работать. Хвала всем богам, у нападавших не оказалось огнестрельного оружия. Это еще раз подтвердило мои догадки, что мужики не из военных, а партийцы, до которых фрицы еще не добрались. Очевидно, ныкались в развалинах и теперь считали своим святым долгом, линчевать предателя, то есть меня.

Доказывать, что я свой – бесполезно. Любой полицай, если прижать, такую песню петь будет. Да и не привык я пощады просить…

Обступили с трех сторон. Умно.

– А ты верткий, дядя, – ухмылялся комсорг. – Но тем интереснее…

Напали разом, как стая волков. Я отступил, держась спиной к проходу, чтобы в угол не зажали. Подловил одного на выпаде, свалил его кулаком в челюсть.

– Ах, ты контра! – прошипел комсорг, наступая.

Упавший шевелился, но к продолжению боя явно не был готов. Осталось двое.

Комсорг взял в руку обломок кирпича. Понял, что кулаками со мной не сладить.

Эх, нечестно же так. Я схватился за обломок доски. Кирпич просвистел возле уха.

Хлоп! – припечатал доской по плечу коренастого напарника комсорга.

Бил не ребром, а плашмя, чтобы руку отсушить, но не сломать. Коренастый завыл и отступил на пару шагов, держась за отшибленное плечо. Комсорг снова подобрал кирпич. Вот ведь настырный какой.

Бам! – кинутый в меня кирпич впечатлялся в доску, которой я прикрылся, как щитом.

Мой черед. Махнул доской по длинной дуге. Пытаясь достать противника. Но комсорг присел, и швырнул мне в глаза горсть земли. Вот сука!

Я махал доской, пытаясь проморгаться. Краем глаза видел, что тот с «отсушенной» рукой уже тоже перешел в наступление. И по примеру командира с кирпичом. Хотелось без крови, но видно не получится. Нащупал заточку и почти вытащил ее уже из сапога, как почувствовал, что кто-то схватил меня за ноги со спины.

Бля! Это тот, что на земле валялся – очухался. Вцепился в мои сапоги, как клещ. Я замешкался на долю секунды, размышляя в какое место ему воткнуть заточку, чтобы не убить, но неожиданно получил чувствительный удар по голове. Даже не понял, чем. Поплыл, в глазах круги.

Доска выпала из рук, но я все еще стоял на ногах. «Клещ» уже переместился выше. Обхватив меня за колени, качнул. Я пошатнулся и потерял равновесие. Не устоял и завалился на спину. Вовремя – там, где только что была моя голова снова просвистел увесистый кирпич. Вот блин, чуть не зашибли, сволочи.

В голове крутилась гаденькая мысль: «Какая глупая смерть погибнуть от рук своих же…»

Но я не погиб. Воспользовавшись тем, что после прихода по голове, я немного пребывал в коматозе, на меня навалились все разом и скрутили. Связали за спиной руки моим же брючным ремнем. Умело так стянули, хрен высвободишься.

– Зря вы, мужики, – проговорил я.

– Заткни хайло, падла! – прошипел коренастый.

Он повернулся к комсоргу:

– Филат! На хрена он нам сдался! Камушком по темечку и прикопаем. А?

– Допросить его надо сначала обстоятельно, – хмурился лидер. – Явно давно на немцев работает. Не вчера переметнулся. Кое-что знает. А потом уже прикопаем. Вставай! Ну… П-шел!

Меня куда-то грубо потолкали, завязав глаза. Несколько раз наткнулся на что-то твердое. Бетонная крошка больше не хрустела под ногами, в лицо дыхнуло подвальной сыростью и могильным холодком. Ага… В убежище свое меня потащили. Теперь надо думать, как переговоры грамотно вести. Слава богу, тяму у них не хватило досконально меня обыскать. Заточка еще при мне, грела душу. Надо было сразу ей воспользоваться. Хотел, как лучше, а получилось по башке.

Повязку с моих глаз стянули. Керосинка на перевернутом ящике отбрасывала робкие отблески на бетонные стены, чуть прижав полумрак по углам подвала с низким потолком. Вверху трубы, под ногами земля. Мы, очевидно, под развалинами какого-нибудь жилого дома. Убежище подпольщиков и кто они там, хрен разберешь. После того, как коренастый предложил меня прикопать, я уже сомневался в их «партийном происхождении».

– Ну что, гнида, – комсорг ткнул меня кулаком в живот. – Рассказывай, кто ты и откуда.

Я закряхтел. Удар чувствительный, но не смертельный. Чтобы я сейчас ни сказал, все равно не поверят. Значит, надо предложить им сделку. Обменять мою жизнь, например, на…

На что обменять, придумать я не успел. В комнатку вошел батюшка. Самый настоящий. Ряса до пола, крест на груди. Густая, тронутая сединой борода аккуратно расчёсана.

– Кого это вы притащили? – он подошел поближе, а голос мне его показался до боли знакомым.

Я впился в него глазами. Отблеск керосинки осветил его лицо. Мать честная, да это же…

Глава 8

Вот так встреча! Передо мной стоял балалаечник Степан. Я аж глаза протер. Ну, точно он. Тот же прищур, борода, только ухоженная и чистая. Но он теперь не сутулится, языком не шамкает, да и зубы на месте. Что за наваждение?

– А, старый знакомый? – улыбнулся батюшка, распознав во мне связного от Доминики. – Какими судьбами?

– Да, так… Гулял, понимаешь, воздухом дышал, а тут эти, – я кивнул на комсорга с подручными.

– Ты его знаешь, Степан? – вмешался комсорг.

– Не троньте его. Свой он…

– Да какой он, к черту, свой? Ты посмотри! Форма потаскана, сапоги немецкие стерты. Сразу видно, что с начала войны фрицам прислуживает. Щас я из него выбью правду! – парень скинул кожанку и засучил рукава.

– Цыц, Мишаня! А ну развяжи молодца.

– Ты чего, Степан? Допросить его надо. Сам увидишь, как зябликом запоет, все нам поведает. Как евреев сдавал, как…

– Цыц! – гаркнул батюшка совсем не по стариковски. – Режь путы, сказал. Не трожь его. Со мной он.

– Не надо путы резать, – вмешался я. – Это ремень мой брючный, вообще-то, штаны без него спадывают. Просто развяжите и все.

Мишаня фыркнул, раскатал рукава и направился ко мне. С недовольным видом снял петлю с моих запястий.

Где-то за стеной послышались быстро приближающиеся шаги. В помещение вбежал взъерошенный парень.

– Шухер! – выдохнул он. – Немцы Рабиновичей взяли!

– Как взяли? – Миша накинул кожанку обратно, будто собирался на помощь или наоборот – дать деру.

– Я не знаю, – парень таращился на меня, увидев незнакомое лицо. – Сдал их кто-то, похоже. Они даже налысо постриглись и бороды сбрили, один черт распознали. Тетю Розу в квартире прямо пристрелили, а остальных забрали.

– Если кто-то из наших сдал, – задумчиво пробормотал Миша. – Значит, скоро и за нами придут. Степан! – повернулся он к попу. – Что делать-то?

– А я чего? – поп поглаживал бороду. – Если шухер, то каждый сам по себе. Хавайтесь, кто где сможет. Затихаритесь. Только меня не приплетайте.

– Как так? – насупился комсорг. – Ты же с нами. Ты же сам говорил, что фрицев тайно бить будем.

– Оказия вышла, бывает, – развел руками дед. – Слухайте сюда, хлопчики. Выходим по одному. Если кого возьмут – о других молчок. Усекли?

– Стоп! – вмешался я. – Никто никуда не уходит и не выходит.

Присутствующие вытаращились на меня с удивлением, будто увидели призрака, не иначе.

– Чего? – сглотнув, пробормотал Миша. – Ты что раскомандовался? Может это ты сдал Рабиновичей? А?

– Тот, кто это сделал о вашей группе не знает, – спокойно проговорил я.

– С чего ты взял? – недоверчиво спросил комсорг, но уши навострил и с любопытством и надеждой на меня уставился. – Что ты несешь? Тебе-то откуда знать?

– Заткнись, Мишаня, и послушай, – я добавил в голос железа. – Как думаете? – я обвел всех вопрошающим взглядом. – Что важнее немцам? Взять еврейскую семью или повязать недобитков комсомольцев, которые потом диверсии могут устраивать? А?

– Ну… – скреб затылок комсорг. – Нас важнее взять, конечно…

– И я про тоже. Если бы среди вас был предатель, то за вами первыми бы пришли, а уже потом за Рабиновичами. Вы в городе раствориться можете, а семья куда из квартиры денется?

– Так-то он прав, Мишаня, – чесал макушку парень, который принес нехорошую новость. – Это я, что-то не подумавши вас огорошил. Но Рабиновичей правда нахлобучили.

Комсорг помолчал, поиграл желваками.

– Ладно, – выдохнул он. – Этот тип прав. И правда нас бы в первую очередь ликвидировать пришли… Ложная тревога, товарищи. А за Рабиновичей мы отомстим. Честное комсомольское.

– Вот и договорились, – одобрительно кивнул я. – Только голыми руками не навоюешь. – Оружие вам раздобыть надо. Патрули нахлобучить и разоружить. Ходят они по трое. Нападайте со спины, пока впереди кто-нибудь отвлекает. Схрон сделать надобно. Одежку попроще раздобыть, чтобы не выделяться среди рабочего люда. Не лохмотья, но без фасону чтобы. И запасные лежки организуйте, чтобы было где схорониться если что. Все яйца в одну корзину не кладите, всегда должен быть запасной вариант…

– А ты кто будешь, дядя? – с удивлением уставился на меня комсорг.

– Учитель я, немецкого языка. Все, парни, удачи вам. Пора мне.

– Я провожу, – вызвался Степан.

Мы вышли из помещения.

– Это как же православный батюшка у комсомольцев в авторитете-то оказался? – спросил я, косо поглядывая на степенно вышагивающего рядом со мной Степана. А он хорош, зарррраза! Реально, другое лицо совсем! Не был бы глаз тренированным, хрен бы я признал в нем того забулдыгу из поезда. И не такой уж он и старый, как мне сначала показалось. Степенный такой пожилой дядька…

– Авторитет – он, знаешь ли, всем нужен, – чуть снисходительно ответил он. – Отсюда, видишь, все главные-то чуть не месяц назад сбежали, а комсомольцы эти – они сами принимать решения не обучены. Вот и подобрал их, как деток малых. Подручные в нашем деле завсегда пригодятся, так ведь?

Он хитро посмотрел на меня и подмигнул.

– А хоть поп-то ты настоящий? – хохотнув, спросил я.

– Был настоящий, теперь нет, – без улыбки ответил Степан. Он принялся рассказывать историю своей жизни. Мол, закончил семинарию еще до революции, был свой приход, а потом пришли красные, бла-бла, сложные жизненные перипетии. «Гладко брешет», – подумал я, пропуская мимо ушей животрепещущие подробности о том, как он мыкался, как жена его ушла к комиссару, как с игуменом подрался и с послушницей согрешил…

– Не веришь? – оборвав рассказ на полуслове, усмехнулся он. – И правильно делаешь. Набрехать всякий может. А за идею я уже свое отвоевал. Так что неча языком зря чесать, о деле давай побалакаем.

За полчаса нашего разговора я сделал несколько выводов. Степан (хотя, скорее всего, звали его иначе) – это человек начисто лишенный принципов и совести. Был ли он настоящим попом? Гм… Похоже, что все-таки когда-то был. Речь поставленная, баритон такой уверенный, говорок, опять же. План его был простой. Батюшки православные с немцами общались довольно активно. Сотрудничали, помогали темный народ просвещать насчет людоедской сущности коммунизма и все такое. Вот Степан и принарядился в рясу. А прежнего батюшку из Царского села может при бомбежке убило, а может и сам Степан помог ему отправиться в мир иной. Мелькало в его блеклых глазах что-то такое… Звериное. Вопрос, как именно и где он познакомился с Доминикой, он ловко обходил.

Чем дольше я с ним разговаривал, тем больше утверждался в мысли, что ни черта он здесь не жил после революции. Белоэмигрант, похоже. Только какой-то очень уж хитрожопый. Белоэмигрантов в Союз с началом войны хлынуло много, но практически все они к линии фронта как-то не стремились. Таскались по Пскову, выгуливая свои щегольские костюмы и всячески доказывали дремучим местным жителям, что немцы несут просвещение и цивилизацию в наши темные края. Идея притащить всех этих сбежавших от красной угрозы отпрысков дворянских родов и интеллигентских семей принадлежала немецкому отделу пропаганды. Правда, свою ошибку они быстро поняли. «Белую кость», прикатившую с Елисейских полей и прочих Монмартов, в Пскове наш люд всерьез не воспринял. И даже стал немножечко бить. Слушать их сладкие речи никто особо не стал, особенно крестьянская часть населения. У тех так вообще забрало упало, как только они этих лощеных барчуков увидели. «Опять в кабалу к помещикам?!» В общем, проект провалился, и отдел пропаганды принялся искать другие способы донести до населения антикоммунистические идеи и настроения. И вот тут ко двору пришлись как раз-таки батюшки. Которым коммунисты, прямо скажем, больно прищемили хвост в свое время.

Так что объективно, этот мой Степан выбрал очень верную маску и легенду. Сейчас вместе со своей рясой и крестом во все пузо – он идеальный коллаборационист, которого немцы примут… Хех. Подумал «с распростертыми объятиями». Но не принято у них обниматься. Так что примут с похлопыванием по плечу. «Зер гут, Степан, зер гут!»

Надо ухо востро с этим Степаном держать, вот что. Хрен знает, кто он такой на самом деле. И что там в его бородатой голове за план.

Мы порешили, что завтра с утра устроим нашу публичную встречу, сочинили легенду, что я с детства его знаю, всегда в тайне в церковь бегал. И разошлись. Он растворился в сгущающихся сумерках разоренного Царского Села. А я направился к своим апартаментам.

* * *

Я скромно притулился в уголке на деревянном ящике, разложил на коленях планшет и вносил в графы конторской книги буквы и цифры. Упакованные ценности, которые отправятся в Псков ближайшим поездом. Запросто можно было отложить эти все бюрократические дела на вечер, но мне нужно было занять чем-то руки, чтобы можно было беспрепятственно наблюдать за работой военных искусствоведов.

Янтарная комната… Если честно, до тех пор, пока Пульман не взял нож и не вспорол слой ватина, которым были покрыты стены, я бы даже не сразу сообразил, где мы находимся.

Бл*ха, вот так всегда! Я чуть ли не с самого начала своего пребывания в сорок первом представлял себе, как доберусь до янтарной комнаты, а когда мы сюда пришли, даже не узнал, что это она.

С другой стороны – простительно. Стены и потолок были укутаны так, что янтарное чудо света было похоже скорее на камеру для буйных. Окна в два слоя забиты досками, между ними – слой песка.

Пульман призвал приставленного им для поручений молодого фрица и отдал несколько распоряжений. Тот умчался. Искусствоведы, во главе с графом, сгрудились над грубым столом, сколоченным из досок и разложили на нем бумаги. Принялись обсуждать, тыкая то и дело пальцами в обитые ватином стены.

Явились парни в оливковой форме с инструментами. Выслушали Пульмана, покивали и принялись освобождать стены от «упаковки».

Изредка я бросал взгляды на происходящее. По мере сползания со стен ватина, комнате возвращался ее дворцовый шик. Пыль немного приглушила роскошь мозаики на стенах, но все равно это был шедевр. И военные искусствоведы со мной были согласны.

– Вот здесь панно повреждено, – отметил Пульман и внес в бумаги какую-то пометку. – Эти варвары пытались демонтировать комнату.

– Торопились, – пожал плечами один из его амбалистых подручных. – По технической документации ясно видно, что демонтаж следует начать с другого места.

– Чего ты хочешь от русских, они же читать не умеют, – ехидно бросил второй.

Фрицы радостно заржали. Граф хранил благоговейное молчание и наблюдал, как янтарная комната обнажается от ватина и досок.

– Божественно, – изрек наконец он, когда рабочие принялись вытаскивать из комнаты тюки ватина. – Скоро это произведение искусства вернется на родину…

Он прошел вдоль стен, едва касаясь кончиками пальцев янтарной мозаики.

Искусствоведы снова сгрудились возле стола и принялись вполголоса обсуждать технические вопросы. Погреть уши не получалось, тихо говорили.

Впрочем, этого и не требовалось. Самое интересное начнется чуть позже, когда появятся люди, ответственные за перевозку. Именно на этом этапе я и собирался подключиться. Кое-какие наметки плана у меня уже были, правда пока что в них имелось слишком много дыр и переменных.

К примеру, я до сих пор не знал количество заинтересованных сторон. Тот же Баба Яга, к примеру, которого так ловко вывел из-под удара Шалтай. Вряд ли он единственный «Джеймс Бонд» в наших краях. Несколько сброшенных с доски фигур никак не отменяет заинтересованности британской короны в дележке награбленного. Доминика, которая работает на какого-то греческого олигарха, предположительно Аристотеля Онассиса. И это были только те, о ком я был в курсе. А кто еще?

Я несколько раз вдохнул-выдохнул.

Надо, кровь из носа, сделать так, чтобы янтарная комната не покинула пределов России. Ни до какого Кенигсберга она доехать не должна. Как и не должна попасть всем этим жадным прилипалам, которые роем клубятся вокруг.

Мысли сами собой вернулись к Степану.

Умеет пани Радзивилл выбирать себе помощников. Что Оглобля был тот еще типус, что этот вот теперь. Оглоблю пришлось убить. Возможно, со Степаном придется поступить точно так же. Главное, момент не прошляпить, а то хрен знает, что он там прячет под своей рясой…

– Герр Алекс… – раздался над самым ухом голос графа. – Вы не против прогуляться немного по парку?

– Я готов, герр граф! – я захлопнул конторскую книгу и сложил бумаги в планшет. – А разве вам не нужно…

– Сейчас здесь начнутся подготовительные работы, а я хочу хотя бы ненадолго сохранить в памяти образ этого чуда света в целом виде, – граф говорил напевно, как будто читал стихи. Пульман за его спиной кашлянул, скрывая смешок. А я наоборот собрался и насторожился. Я успел за наше довольно плотное сотрудничество изучить графа. Когда он вдруг натягивал на себя маску неприспособленного дурачка, в голове которого играет симфонический оркестр, значит где-то внутри этого породистого черепа уже щелкает арифмометр холодного расчета.

Мы с графом вышли из дворца, перебравшись через завалы главного входа. Ступили на аллейку между стриженными кустами и деревьями. Яркие цветы на клумбах вытоптаны сапогами, кое-где валяются расколотые статуи. Чуть в стороне грузовик в попытке развернуться, завяз в цеплючих ветках живой изгороди.

– Я хотел с тобой посоветоваться, герр Алекс, – серьезным тоном сказал граф, останавливаясь рядом с вычурной скамейкой, чудом сохранившейся почти в неприкосновенности. – Так случилось, что в своем окружении я не могу доверять практически никому.

Я преданно посмотрел на графа сквозь очки.

– Рядом со мной есть предатель, – сказал граф, сверля меня взглядом.