Текст книги "Красный Вервольф 3"

Глава 9

Граф двусмысленно замолчал и неспешно направился к уцелевшей аллее. Я шел за ним. Молча. Напрягся, ясен пень. Первым делом даже подумал, что сейчас из-за кустов выскочат фрицы с винтовками наперевес, а граф повернется ко мне и сообщит, что все про меня знает. Что это я – Вервольф, что я убил его друга Алоиза, что это я стащил скифскую коллекцию Фаберже… Так что, сдохни, проклятый предатель!

– Если бы Летучий Голландец не искал преданности женщины, он обрел бы бессмертие, – вдруг ни с того ни с сего сказал граф. Я даже завис на несколько секунд, не сразу сообразив, о чем он вообще говорит. – Ведь по всему выходит, что Сента, дочь Даланда, была не более, чем сумасбродным орудием в руках судьбы, а вовсе не преданной женщиной…

А! Дошло! Граф опять заговорил об опере. На этот раз его эстетский разум поглотили раздумья о «Летучем Голландце» Вагнера. Капитан был проклят скитаться по морям, причаливая раз в семь лет, чтобы найти преданную девушку, а когда нашел – не поверил. Она сбросилась со скалы и умерла, а Летучий Голландец тут же затонул. Не заморачивался бы поисками, был бы бессмертным. Ну а с девушкой… Тоже, конечно, так себе логика. «Я тебя люблю-не могу, но если ты меня не любишь, сдохни!»

– Мне кажется, у него не было шансов уйти от своей судьбы, – осторожно произнес я. – И дело вовсе не в девушке.

– Тогда это было предсказание, а не проклятие, – граф грустно усмехнулся. – А преданность… Герр Алекс, что для вас значит преданность?

– Много вещей, – задумчиво проговорил я. Бл*ха, с одной стороны я мысленно выдохнул. Вроде граф не собирается прямо сейчас отдавать команду меня расстрелять. Да и вообще вроде бы не подозревает ни в чем. С другой – расслабляться, ну очень рано! Насколько я успел узнать графа, он довольно умен, но предсказать извилистый путь его мыслительного процесса я не смогу. – Доверие к решениям, ставить интересы другого человека выше своих…

– Это все не то! – граф резко остановился и всплеснул руками. – Не то! Окружающий меня мир звучит как совершенная симфония. А сейчас я чувствую фальшивые ноты. И чем больше я размышляю, тем больше убеждаюсь, что рядом со мной есть предатель. Человек-диссонанс…

Я молча смотрел на графа преданным взглядом. Как собака практически. Разве что хвостом не вилял. Граф не вел никаких расследований. У графа сработало чутье. Симфония мира у него диссонирует, ага. На самом деле это довольно хреновый знак. Раз граф в принципе задумался о таких вещах, значит скоро он начнет расставлять ловушки всему своему окружению. Значит надо быть очень внимательным, чтобы не влететь в одну из таких. Как Шалтай… Собственно, сам этот разговор может оказаться такой ловушкой.

– Герр Алекс, а почему ты не клянешься мне в верности и преданности? – с легкой улыбкой спросил граф.

– Потому что… – я помялся, потупил глаза, нервно пошевелил пальцами. – Потому что это как-то слишком громко для меня. Клятвы – это или про любовь или про военных. А я всего лишь учитель немецкого. Мои клятвы очень недорого стоят, это просто слова обычного служащего.

– Ты слишком скромный, герр Алекс, – граф отечески потрепал меня по плечу. По лицу было заметно, что он доволен моим ответом. – Твоя самоотверженная преданность дважды спасла мне жизнь, а ты говоришь – просто слова.

Я промолчал и еще больше потупился. Практически голову засунул в щебенку, которой дорожка между фигурными кустами была посыпана.

– Давайте вернемся домой, друг мой, – сказал граф. – Я проголодался.

Рядом с Александровским дворцом выстроился ряд машин. Несколько крытых грузовиков и парочка Опелей. Похоже, только сегодня приехали, когда мы утром уходили, их еще не было. Граф равнодушно шагал мимо колонны, изредка приветствуя встречных знакомых взмахом руки.

– Герр Алекс! – окликнул меня радостный знакомый голос. Я обернулся. Ко мне быстрым шагом приближался Яшка. Лыба до ушей, новенькая униформа, на рукаве – белая повязка. Усы под носом топорщатся. Вот ведь жук! Когда мы с ним обсуждали, что ему неплохо бы тоже добраться до Царского Села, я как-то иначе себе это представлял! Но он сказал, что справится, и вот… Да как он это делает, вообще?!

– Герр граф, мое почтение! – Яшка отвесил шутовской поклон. – И простите покорнейше за беспокойство, я так обрадовался, когда увидел этого обормота, что не подумал, что могу помешать вашей ученой беседе. Я Клим Бибирев, водитель! Честный и преданный слуга Великого Рейха, могу аусвайс показать!

– Бросьте, я не патрульный, документы ваши проверять, – граф поморщился и посмотрел на меня. – Хорошего вечера, герр Алекс. Не пропускайте ужин.

Граф величественно удалился, мы с Яшкой проводили его взглядами, я молчал, а Яшка продолжал болтать без умолку о том, как он рад меня здесь видеть, родное лицо практически, а он-то боялся, что будет тут прозябать в одиночестве, и в картишки ни с кем перекинуться не сможет. Говорил он так громко, что слышали, кажется, даже повара на кухне, которую в холле дворца оборудовали. Я разговор поддержал, и мы, как бы неспешно прогуливаясь, отошли на безопасное расстояние от болтающихся рядом с Александровским дворцом фрицев. Почти на выходе из парка, где нас уже не мог никто слышать, я сказал:

– Ну ты и жук, Яшка… – и покачал головой.

– Дык ты же сказал, что хорошо бы, чтобы я тоже приехал в Царское село, – Яшка развел руками.

– Но сказал, что необязательно, – хмыкнул я. – И чтобы ты зря не рисковал. А ты что устроил?

– А я, что? – Яшка нахохлился и стал сразу похож на воробья-переростка. – Ну не умею я тихариться, вот хоть ножом меня режь! Ежели бы я по лесам взялся один-сам пробираться, меня бы, как пить дать, сцапали! Тут же на дорогах фрицев – мама, не горюй, сколько! Я заглянул к Лазарю Иванычу, мы покалялкали немного, он выправил мне еще кое-какие бумажки… Дядя Саша, досюда от Пскова двести пятьдесят верст, не пешком же я их должен был топать!

– Да не оправдывайся ты! – я хлопнул его по плечу. – Ты герой и орел. Водилой прикинулся. Просто волновался я за тебя. А вдруг узнает кто?

– И что с того? – отозвался Яшка. – Я даже заранее подготовился, о чем врать буду, ежели спросят.

– Что, никто вообще не спросил? – удивился я.

– Ох, сейчас расскажу, с какими приключениями я добирался, – Яшка хохотнул. – Прихожу я, значит, в гараж. Привет, мол, херы многоуважаемые, вот он я такой красивый, работать хочу, сил нет! И сую свой аусвайс под нос главному. А тот, черт близорукий! Разглядывает бумажки, губами шлепает. А тут его помощник нарисовался. И говорит: «Я тебя помню! Тебя же в психушку законопатили, что ты здесь делаешь?!» А я ему, строго так: «Между прочим, я стал невинной жертвой вражеского навета! А когда разобрались, то меня немедленно отпустили!» А он такой: «Подозрительно это все как-то». И тут я ему: «Великий Рейх – справедливое и гуманное государство, лучшее в мире! Оно всегда встает горой на защиту невиновных! Или ты, ушастый хер, иначе думаешь?!» В общем, слово за слово, чуть драка не началась, но тут главный ихний вмешался и говорит… Ох… Не помню, что он точно сказал, но смысл был в том, чтобы мы немедленно прекратили балаган и занялись своим делом. А тут как раз приходит Зигфрид… Ну этот, начальник колонны, что в Царское Село отправлялась. У него один водитель ногу сломал, несчастный случай с ним приключился…

Яшка хитро так прищурился, что сразу стало понятно, что случай был не такой уж и случайный. И замолк, шельмец, явно ждет, что я его об этом спрошу.

– Так-таки и случай? – хмыкнул я. Зачем расстраивать такого орла? Пусть законно погордится, что мне, жалко что ли? Тем более, что изворотливость его и правда выше всяческих похвал.

– Это мы надысь с рыжим Степкой пошушукались, он это все и обстряпал в лучшем виде, – Яшка расплылся в улыбке. – Нет-нет, там все чисто было. Водила сам в баре начал пить, Степка ему всего-то чуть-чуть помог. Ногу неудачно поставил, с кем не бывает?

– Спелись вы, значит, с лисьей мордой, – усмехнулся я. – И ты, стало быть, подгадал подходящий момент, когда главный грел голову, откуда бы ему извлечь опытного водителя?

– Ага! – Яшка радостно покивал.

– Так у тебя же раньше документы на другое имя были… – нахмурился я.

– Ой, дядя Саша, да кто бы из них там запоминал русские имена еще! – Яшка махнул рукой. – Аусвайс по форме выписан, и порядок!

– Ну ты и жук… – я покачал головой. Рисковый парень, конечно. Понятно, что до эпохи интернета еще ползти и ползти, и в Плескау-шпиттель сейчас царит полная неразбериха. Но переть внаглую, прямо в лоб, это же… Впрочем, сам-то я, можно подумать, не рискую? Да и прав Яшка. Будет по кустам и подворотням ныкаться, его скорее сцапают, чем вот так. Особенно когда им позарез нужен опытный водитель.

Выдохнул. Обнял Яшку, похлопал по спине.

– Рад, что ты добрался, Яшка, – выдохнул я. – Здорово ты все придумал. Так действительно лучше. И скрываться нам не нужно, чтобы поговорить. Что такое?

Яшка смотрел куда-то мимо меня. Его жизнерадостное лицо перекосило гримасой ярости.

– Мне говорили, а я не верил, – прошептал он.

– О чем ты говоришь? – я посмотрел в ту же сторону, что и он. Дом. Аккуратный двухэтажный домишко, ухоженный, цветочки в ящиках под каждым подоконником. Капитально не ремонтировался давненько, но заметно, что хозяева следят, чтобы все было в порядке – подкрашивают, трещинки замазывают. Домику повезло, авиабомб в него не прилетело, пулями тоже не посечен.

– Вон же, на двери, – Яшка ткнул пальцем. – Звезда Давида мелом нарисована. Это ведь из местных какая-то гнида постаралась подать фрицам знак, что в доме евреи живут! Надо стереть его немедленно!

Яшка шагнул в сторону дома, но я поймал его за шкирку и поставил перед собой.

– Между прочим, я до сих пор считаю, что ты жульничал в той партии! – громко сказал я. – Думал, я не заметил, как ты карту в рукав нычишь?

– Да что ты… – начал возмущаться Яшка.

– Хайль, Гитлер! – браво зиганул я приближающейся троице фрицев. Яшка торопливо подобрался, оглянулся и тоже вскинул руку в нацистском приветствии. Бл*ха, до сих пор меня коробит каждый раз, когда приходится это делать! Будто я своими руками в этот момент невинных людей расстреливаю или газ в газовые камеры запускаю.

– Зиг хайль, – лениво отозвалась троица и бодрым шагом направилась к тем самым дверям, где была нарисована шестиконечная звезда.

Фрицов трое. С карабинами. Дверь распахнули с ноги и ворвались в дом, даже не сняв с плеч оружие. Полностью уверены в своей безопасности и безнаказанности.

– Сейчас выведут семью, – Яшка судорожно сглотнул, губы его задрожали. – А расстреляют прямо на улице. Чтобы комнаты не пачкать и жилье под офицеров оставить. С-суки… Ненавижу…

Я тревожно огляделся. Улочка пустынна. Воробьи дерутся возле лужи. Кое-где дымок на пепелищах. Местные попрятались по домам, ждут своей участи. Патрули шныряют, но именно в этот момент, в зоне видимости никого нет. Это гуд, можно попробовать…

– Короче, – быстро проговорил я, тряхнув Яшку за плечо. – Стоишь здесь и насвистываешь песенку.

– Какую песенку, ты чего дядь Саш? – глаза Яшки округлились.

– Похер какую, заткнись и не перебивай! Если увидишь патруль или другую холеру, свистеть прекращаешь. Понял?

– А ты куда?

– Разберусь, – кивнул я на домик, откуда уже слышались крики, звон разбитого стекла и грохот. – Я пошел! Свисти!

Яшка на удивление умело стал насвистывать «Сердце, как хорошо на свете жить». Я спешно юркнул во двор, взбежал на крыльцо и распахнул дверь. Оказался в просторной гостиной, она же кухня. Один из фрицев молотил прикладом возрастного мужичка, распластавшегося на полу. Второй за волосы волок к выходу вопящую женщину, а третий сграбастал ребенка лет пяти, держал его одной рукой, а второй рылся в шкафу. Мародерничал сука.

– Хальт! – тот что охаживал мужика вскинул на меня карабин.

Я поднял руки и пробормотал по-немецки:

– Свой, свой! Не стреляйте. Вот и аусвайс имеется, герр офицер. Вот и предписание комендатуры на право нахождения здесь. В порядке документы.

– Какого дьявола тебе здесь надо? – уже чуть расслабившись, спросил немец, но ствол карабина с меня не сводил.

Мужичок на полу чуть отполз и глянул на меня снизу просящими глазами полными слез.

– Я все объясню, герр офицер, моя фамилия Волков. Алекс Волков, я переводчик и работаю на графа Эрнст-Отто фон Сольмс-Лаубаха, у его светлости сегодня жутко разболелся зуб. Нужно срочно обезболить!

– Ты врешь! Рус швайн! – прошипел фашик и махнул рукой на пленников. – Среди них нет докторов. Это грязные юде.

– Вы не поняли, герр граф приказал принести не лекарство, а настоящее обезболивающее, – я недвусмысленно хлопнул двумя пальцами по горлу. – Лекарства не удалось раздобыть, но местные сказали, что в этом доме торгуют отличным самогоном. Ну, вы понимаете? Самогон? Водка? Шнапс! Русский самогон – это лучшее лекарство от зубной боли. Прошу, герр офицер, помогите мне его найти. Прежде чем вы расстреляете этих юде, пусть они скажут где погреб и где прячут бутыли. Можно я у них сам спрошу?

Тот, что боролся с женщиной с любопытством на меня уставился, который держал ребенка, отшвырнул его на пол, а фриц, державший, меня на мушке, опустил ствол. Никто не был против поиска выдуманного мной самогона. Видно, что после маршбросков пехота тоже жаждала разжиться немного спиртным.

– Спроси у них, где шнапс! – кивнул мне фриц.

– Спасибо, герр офицер, – голова моя качалась китайским болванчиком. – Я мигом. Я всю душу из них выну, но графа спасу, спасибо!

Я подошел к лежащему мужчине, тот тяжело дышал:

– Где самогон, сука?!

– Я… Я не понимаю… У нас нет его и не было, – он вытер рукавом кровь с лица.

Я повернулся к немцам и хохотнул:

– Эта свинья не хочет говорить.

Фашики непонимающе на меня уставились, хмурили тугие лбы. Ага. Значит по-русски не бельмеса. Проверочка удалась. Что ж…

– Шайсе! – выкрикнул я и впечатал сапог в живот лежащего старика.

Громко так впечатал, ударив каблуком в доски пола, остановив в самый последний момент ногу, но при этом успел чуть упереть носок поддых.

Получилось театрально. Бухнул пол, а старик скрючился, но больше от испуга, чем от боли. Я-то чувствовал, что слегка его задел.

– Говори, сука! – блажил я.

Эти два слова фрицы наверняка знали. Поэтому выкрикнул их с особой яростью. А потом стал вещать инструктаж для евреев, но выкрикивал его как угрозы, брызжа слюной.

Сообщил деду, чтобы «на три», схватил этого за ноги. Держал его как коршун тушкана, а женщине велел хватать ребенка и ложиться на пол.

Евреи смотрели на меня ошарашенными глазами, и было похоже, что сильно испугались моих «угроз».

– Говори, сука! – снова выкрикнул я. – Считаю до трех! Раз, два… Три!

Глава семьи ожил и вцепился в ноги фрица. Тот замахнулся на него прикладом, но я перехватил ствол. Крутнул его по часовой, вывернув из рук. Ближайший ко мне немец скинул с плеча карабин, но дернуть затвор не успел, как приклад моего трофейного вкрошил ему зубы прямо в глотку.

Третий фриц успел-таки направить на меня ствол, но прежде чем он нажал на спуск, я успел дернуть за половик под его ногами. Он грохнулся на спину, но оружие не выпустил. Я подскочил у ударил карабином как клюшкой. Бац! И череп лопнул, брызнув мозгами.

Остался последний противник. Он сумел вырваться от старика и выхватил нож. Понимал, что стрелять я не буду, мигом патрули сбегутся.

В его глазах ярость. Он перехватил холодняк, уперев большой палец в перекрестие рукояти. Сразу по хвату видно, что тычком удар наносить собрался. Ну, давай, ублюдок… Иди к Вервольфу.

Фриц сделал предсказуемый выпад, а я встретил его ударом приклада. Знатно так припечатал в грудь, аж ребра захрустели.

Сдавленный хрип, и немец скрючился на полу. Нож звякнул о пол. Я шагнул к нему, занеся над головой приклад, но добить не успел. Старик подхватил с пола нож и вонзил в горло фашиста по самую рукоять. Тот забулькал и затих…

Минус три. Потерь среди гражданского население нет. Фу-ух…

Глава 10

Немая сцена. Старик выпустил рукоять ножа и стеклянным взглядом рассматривал кровь на своих ладонях. Женщина сжимала в объятиях ребенка.

– Дамочка, вы его задушите, – сказал я. – У вас очень мало времени, вставайте и уходите.

– Но куда же мы пойдем? – пролепетала женщина. – Это наш дом… Вещи… Инструмент… Хрусталь… Наши друзья…

Она была бледной, как полотно, губы ее тоже побелели и предательски затряслись. Бл*ха, только истерики сейчас не хватает! Я по быстрому шагнул к ней и отвесил пару звонких пощечин. Единственный сейчас доступный способ походно-полевой психотерапии.

– Те самые друзья, которые на двери звезду нарисовали, чтобы фрицев на ваш дом навести? – жестко сказал я прямо ей в лицо. – Дамочка, у вас не получится откупиться или отсидеться. Эти трое вас бы расстреляли, а потом ограбили. А возможно сначала изнасиловали бы по очереди. Уходите! Прямо сейчас.

– Надо собрать вещи… – пробормотала женщина. Ну слава яйцам, вроде больше не похоже, что собирается разразиться слезами.

– Сарочка, какие еще вещи? – ожил старик. – Что ты прицепилась к этим вещам? И отпусти, наконец, мальчика.

Женщина разжала свои объятия-тиски, и ребенок повернул ко мне голову и посмотрел внимательным взглядом темных глаз. Черные кудряшки, взгляд умненький. Да уж, без шансов. Эти трое прямо-таки каноничные евреи, в толпе хрен затеряешься. Она поднялась на ноги и деревянным шагом пересекла комнату. Подошла к туалетному столику с огромным овальным зеркалом. Н-да, а дом-то у них и впрямь, довольно богатый. Понимаю в чем-то дамочкины сомнения, как это все оставить. Хрустальная люстра, лепнина на потолке, замысловатая мебель, к которой запросто может подойти определение «антикварная». Чувствуется вкус, стиль и немаленький достаток. Вот и заработали себе «друзей», которые первым же делом сдали их злорадно на растерзание фрицам. Старик тоже поднялся и проковылял к комоду. Выдвинул ящик, принялся выбрасывать из него белье. Извлек пухлый конверт.

– Надо было послушать Степана, – ворчливо проговорил он. – Еще неделю назад ведь предупреждал, что надо уходить немедленно. Говорил, что так и будет, а ты что сказала?

– Папа, ну как же мы могли уйти? – с надрывом воскликнула женщина. – Ведь Семочка еще не вернулся!

– Семочка на Урале в гораздо большей безопасности, чем мы с тобой здесь! – дед уже гораздо шустрее ломанулся к книжному шкафу и проделал с ними те же манипуляции – выкинул несколько книг с полки и достал еще один пухлый конверт.

– Что еще за Степан? – спросил я.

– Батюшка из церкви в квартале отсюда, – ответила женщина. Она тоже занималась делом. Методично перекладывала золотые украшения из шкатулки в сумочку. – Он с самого начала войны ходил по домам и убеждал, что надо уезжать.

«Хм, надо же… – подумал я. – Тот самый Степан пытался спасти евреев? Значит я в нем ошибся, мне он не показался хорошим человеком».

– Но никто ему не верил, – губы деда горько скривились. – Молодой щегол еще, бороденка едва проклюнулась…

– Молодой? – переспросил я.

– Мы же ничего не знали! – простонала женщина. Села на пуфик принялась надевать лаковые туфли на высоких каблуках. – Ни-че-го! Ровно до того момента, как мы проснулись, а по улицам маршируют фашисты! Да вы даже представить себе не можете, каково это! Живешь спокойно, ходишь на работу, а тут – бомбы! А теперь и вовсе… – она всхлипнула. А мне снова захотелось отвесить ей оплеуху. Конечно, где уж мне представить такое! И всем остальным жителям СССР и других прочих стран, которые жили-жили спокойно…

– А что с тем священником-то? – требовательно спросил я. Уже просто затем, чтобы прекратить обвинительный поток ее нытья.

– Степан ходил и говорил, что надо срочно эвакуироваться, – сказал дед. – Михельсоны, Шпиро и Иосиф Маркович уехали, а остальные не поверили. И мы вот… Тоже. Сарочка, давайте уже быстрее, видите, молодой человек нас ждет! Юноша, вы же нас проводите в безопасное укрытие?

– Прости, отец, – я медленно покачал головой. – Все, что мог, я сделал. А дальше наши дороги разойдутся.

– Да как же это?… – женщина вскочила и топнула каблуком.

– На вашем месте я выбрал бы обувь поудобнее, – сказал я. – По центральным улицам не ходите. Идите подворотнями, пробирайтесь в лес. Куда-нибудь в глухую деревню, там больше шансов, что фрицы вас не найдут.

Тут что-то меня напрягло. Будто должен быть какой-то звук, а его нет! Бл*ха, Яшка! Просто устал свистеть, или?…

Я подошел к окну, отогнул штору и выглянул наружу. Яшка стоял, подпирая стену. Смотрел куда-то в сторону, на лице – широкая фальшивая лыба.

– Так, все! – сказал я. – Мне пора. И вам пора тоже. Уходите через окно, в дверь не суйтесь. Патруль я отвлеку, но совсем ненадолго.

Я сиганул в выбитое окно с другой стороны дома. Протиснулся через узкий проем между домами, выбрался в узкий палисадник и шумно вывалился на улицу. Одергивая штаны.

– Уф, какое облегчение… – громко сказал я и только потом повернулся в ту сторону, куда смотрел Яшка.

– Хальт, – обершарфюрер как бы невзначай перекинул на грудь винтовку. – Кто вы еще такие?

– Ой, простите великодушно, – униженно залепетал я и полез в карман за документами. Намеренно выронил их, наклонился вниз, по-быстрому оценил обстановку. Да уж, очень вовремя. С шарфюрером еще четверо эсэсовцев, из-за угла вырулила машина, в которой, радостно горланя похабную песню, ехали еще пятеро. И с другой стороны тоже какое-то движение. Я поднялся, отряхнул от пыли документы и протянул эсэсовцу. – Герр шарфюрер, я переводчик графа Отто фон Сольмс-Лаубаха. Мы с приятелем просто прогуливались, а тут меня прихватило… Ну, вы понимаете? Съел что-то не то, видимо. Попросил его покараулить, пока я… Ну… Это…

Я изобразил крайнюю степень смущения и стыда. Зыркнул на Яшку. Мол, давай, подключайся тоже.

Яшка встрепенулся.

– А я тебе говорил, что надо до сортира дойти, а не лезть в кусты какие-то! – заявил он. – Мы же цивилизованные люди, а не быдло какое-то. Кстати, вот мой аусвайс, герр шарфюрер. Слава Великому Рейху!

Яшка суетливо полез в карман, вместе с документами прихватил горсть медяков, и они со звоном рассыпались по брусчатке. – Ой-ой, надо собрать!

Он сунул слегка обалдевшему шарфюреру свой аусвайс, плюхнулся на четвереньки и взялся подбирать монетки.

– Проваливайте по своему месту дислокации, – презрительно процедил шарфюрер. – Вы разве не слышали объявление про комендантский час?

– Да-да, герр шарфюрер, уже идем! – энергично закивал Яшка, что в его положении смотрелось так комично, что фрицы бодро заржали. Я незаметно бросил взгляд в сторону дома. Кажется, спасенные евреи выбрались уже с той стороны. Мелькнуло между кустов бордовое пальто. Я еще раз чертыхнулся про себя. Бл*ха, она бы еще вечернее платье нацепила, чтобы в лесу прятаться… Впрочем, тут я и правда сделал, все, что мог. Надеюсь, сумеют выбраться и остаться в живых. Очень хочется в это верить.

Яшка вскочил, подобрав последнюю монетку прямо из-под ног шарфюрера, зацепил меня под локоть и поволок в сторону Александровского дворца. Шарфюрер задумчиво проводил нас взглядом, потом махнул своим фрицам рукой, и вся четверка направилась куда-то мимо дома.

Ф-ух.

Не хватало еще, чтобы они прямо сейчас обнаружили трупы своих. Наверняка тогда бы вцепились в нас клещами, пришлось бы на ходу сочинять, как я видел, как из окна сиганул здоровенный бородатый партизан с берданкой под мышкой, а следом за ним, размахивая красными флагами, мчали трое коммунистов с красными звездами на ушанках.

На перекрестке мы свернули, чуть ускорились и остановились только рядом с небольшой церквушкой.

– Как… Там? – спросил Яшка.

– Порядок, – кивнул я. – Вроде успели уйти. Хм… Подожди-ка…

Почему-то мне не давала покоя мысль про молодого священника Степана, который душой болел за царскосельских евреев, но его почти никто не слушал. Чуйка на всякую мерзопакостность сделала стойку, как охотничья собака.

Степан. Церквушка… Другой Степан.

– Постой, Яшка, – я придержал его за рукав. – Давай-ка туда заглянем.

Мы прошли немного по прямой, и когда фрицы за нашей спиной растворились, спешно свернули в проулок, который вел к церквушке. Ее купол торчал золотистым самоваром, возвышаясь над одноэтажными домиками, как пастух среди стада.

– На кой ляд нам в церкву? Товарищ командир, – Яшка недоуменно вертел головой.

– Цыц, – одернул я. – Ты меня еще комиссаром назови.

– Так нет ж никого?

– Запомни, Яков, первое правило разведчика: будь всегда начеку, враг всегда рядом, даже если его не видно.

– А какое второе правило разведчика? – уставился на меня парень.

– Второе правило разведчика: ничему не удивляйся будь готов ко всему, потому что согласно первому правилу, враг всегда рядом.

Мы выбрались к церкви. Она на удивление уцелела. Высилась на оголённом открытом участке поодаль от прочих строений.

– Мы как на ладони, – прошипел Яшка, озираясь.

– Угу, – кивнул я. – Как телята на выпасе, блин!

Мы походили, сунув руки в карманы, попинали коровьи кизяки, полевали на репей, изображая усердную прогулку промеж «живописных» луж с кучей каких-то бикарасов и, наконец, улучив момент, когда в нашу сторону ни одна собака не смотрела, юркнули в церквушку.

Бух! – стукнула массивная обитая кованым железом дверь.

– Тихо ты! – шикнул я на напарника.

– Ой, виноват, товарищ командир, не рассчитал. А что в церкви искать-то? Золото?

– Отставить мародёрства, – я оглядел церквушку, но ее уже ощипали захватчики.

Подсвечники, украшения и прочие блестяшки напрочь отсутствовали. Уцелел лишь иконостас из блеклых икон. Может, они и есть самое ценное, старинные и Рафаэлем писанные, но только пехоте они без надобности. Нет у них тяги к прекрасному и вечному.

– Короче, – дал я вводную, – семья, которую мы только, что спасли, обмолвилась, что батюшка местный, по имени Степан, по возрасту молодой был.

– А нам какое дело?

– А такое, что комнату «Янтарку» мы вместе со Степаном собрались вывозить. С батюшкой, то есть.

– Это который от той чертовки Доминики?

– Да… Знать бы еще, на кого эта бестия работает. Но пока мы не вырвали «Янтарку» из лап фрицев, с Доминикой мы союзники. А там видно будет.

– А покойничек Оглобля? Может, она на него работала?

– Нет, тот был из польской армии Крайова. Подпольщик. Тоже притерся к теме янтарной, не знаю, где Доминика его откопала, но это он скорее на нее работал, а не она.

– Да какая разница, на кого она работает, дядь Саш, главное, чтобы помогла нам «товар» вытащить, а там заплатим ей по счету, – Яшка недвусмысленно провел большим пальцем по горлу.

– Я тоже так думаю. Главное, чтобы мы первые «платить» начали, а не она. Короче, слушай мою команду. Ищи следы присутствия здесь этого Степана. Надо понять, что с ним произошло, чую, что Степан от Доминики, вовсе и не Степан. Задача ясна?

– Так точно.

– Вперед.

Мы обшарили всю церковь, но ничего подозрительно не нашли, кроме нескольких смятых бумажек с какими-то странными молитвами, и растоптанных свечей.

– Дядь Саш! Смотри, – Яшка ползал возле алтаря за иконостасом. – Это что? Кровь?

Я подошел и присел на корточки. Засохшая субстанция красно-бурого цвета явно напоминала кровь. Она затекала под конструкцию алтаря.

– Ну-ка, помоги, – я с трудом отодвинул «престол».

Под ним оказался окровавленный нож. Кровь на клинке засохла корочкой.

– Похоже старый «Степан», убил молодого, – выдвинул я версию.

– С чего ты взял? – скептически поморщился Яшка. – Может это фрицы его прирезали?

– Не стали бы они так заморачиваться, пулю бы пустили. Да, и нож бы такой добрый бросать не стали. А преступник его оставил, чтобы не спалиться. Если обыскивать будут, такой тесак легко найти.

– А зачем ему священника убивать? А?

– Ну, например, чтобы рясу и крест забрать. Теперь он «дед Мороз». А их, как известно, немцы не трогают, для пропаганды используют, для наставлений правильных и просветлений дремучих душ, что блуждают в потемках коммунизма.

Я взял нож аккуратно двумя пальцами за клинок и рассмотрел на свет. Рукоять из глянцевой белой кости, перекрестие из бронзы, клинок с выраженным скосом обуха, широченный, как сабля. Оттянутые поля заточки делали нож острым, как бритва.

– Спички есть? – спросил я.

– Конечно, – кивнул Яшка. – И курево имеется. Будешь?

– Не-а, просто спички давай.

Я вандально отщепил от деревянного пола лучину и поджег. Огонек заплясал и пополз вверх, вытягиваясь и пожирая крашенную щепу.

– П-пху-у-у, – задул я лучину и обугленный конец воткнул в пол, раскрошил и растер. Получилась горстка пепла. Вернее, сажи.

– Это ты че? – уставился на меня Яшка круглыми, как у лемура глазами. – Колдовать собрался?

– Ага, духов вызывать. В помощь. Только волосы твои нужны. Клок.

– Не дам! – отстранился Яшка, увидев, как я потянулся к его скальпу с ножичком.

– Да, не ссы, мне много не надо!

– Место святое, сакральное, а ты духов тревожить задумал?

– Разберемся, – изловил я Яшку и откромсал у него клочок шелковистых, как беличья шёрстка волос. Связал их в метелочку, вернее в кисточку и обмакнул в сажу.

Яшка смотрел на мои действия с изумлением, чуть челюстью ноги себе не отдавил.

После сажи я провел «кисточкой» по глянцу рукояти ножа. Та бережно прошла по поверхности оставляя след сажи, который, словно мороз на окне, вычерчивал папиллярные узоры.

– Это чего? – выдохнул ошарашенный Яшка. – Колдовство? Как ты отпечатки проявил?

– Это называется, Яков, криминалистика, наука такая есть. Тут ни колдовства, ни шарлатанства. Частицы сажи налипают на потожировые линии папиллярных узоров и проявляют след.

– Каких, каких узоров? Папи… Каких?

– Не важно, узоров отпечатков пальцев, они индивидуальны у каждого человека. Нет людей с одинаковыми отпечатками.

– А близнецы?

– И у них отпечатки разные, – заверил я, – вспомнив базовый курс криминалистики из академии.

– Таки шо? Мы теперь убивца по этим отпечаткам найти сможем?

– Проверить надо будет одного человечка.

– Степана?

– Ну, да.

– Ага, так он тебе и дал свои отпечатки.

– Придумаем что-нибудь, кружку ему дадим подержать, или что-то другое. Главное, чтобы поверхность была гладкая, чистая, а желательно вообще глянцевая.

– Так стакан же? – воскликнул Яшка. – Самое то будет.

– Там грани, – замотал я головой, – площадь соприкосновения ограничивают, лучше кружку эмалированную. Ну или бутылку. А пока этот ножичек здесь под алтарем обратно припрячем. Пусть полежит до лучших времен. Все, пошли. Скоро комендантский час.

* * *

Вечером того же дня я встретился со Степаном обсудить общие планы. В общем-то, наш «военный совет» занял совсем немного времени. Степан вполне логично и обоснованно изложил план Доминики, который по началу полностью совпадал с моим. Янтарной комнате нужно позволить уехать из Царского Села и без приключений добраться до Пскова. Похищать ящики сейчас рискованно – Царское Село прямо на линии фронта, добираться придется через оккупированные территории какими-то тайными тропами. Так что самой главной задачей на этом этапе была моя – узнать, как маркированы ящики с янтарной комнатой, и каким путем они поедут.