Текст книги "Курсант. Назад в СССР 3"

Пока бдительные граждане жаловались участковому на орущую по ночам и брякающую на гитарах молодежь во дворе, на Гальку-бесстыдницу с первого этажа, что мужиков толпами к себе водит, а те, гады такие, весь подъезд заплевали и прокурили, псевдо-сантехник незаметненько что-то нахимичил с трубами путем их безжалостного повреждения, и квартиру Зинченко стало затапливать. Вода просачивалась через потолок бодро, как нам и надо было. Зинченко в это время был дома. Увидев потоп, забил тревогу и вызвал аварийную службу.

Но аварийная машина на подходе к дому была безжалостно остановлена неподкупным сотрудником ГАИ Матрешкиным (похлеще Николая Лаптева из Вологды будет), что на своем канареечном “Ирбите” с коляской держал в страхе всех выпивающих автолюбителей города. И взяток не берет, и пьяных не отпускает. Совсем неправильный гаишник. Естественно, водитель “Газика-53” с будкой на шасси оказался, как и положено ему на ночной смене (когда жена не видит и теща поедом не ест), не совсем трезвым. За что был немедленно привлечен к административной ответственности и отстранен от управления транспортным средством аварийного назначения.

“Газик” так и не добрался до Зинченко. А тот уже все телефоны оборвал. Увольнением пригрозил директору ЖЭКа и главному инженеру коммунальной конторы.

Вода в квартире все прибывала и стала просачиваться на нижние этажи. Прибежали к Зинченко соседи, мол, что за безобразие, топите нас, а у нас обои германские и стенки югославские. И паркет дорогущий, даром, что советский, но не хуже итальянских настилов будет.

Зинченко задергался, руками машет, орет на соседей, мол, не пойму, откуда порыв, сам ничего не могу сделать, жду дармоедов из ЖЭКа, а они, скотобазы такие, по дороге пропали, будто корова языком слизала. Кинулись тогда соседи на помощь представителю коммунистической партии. Ведра и тряпки похватали и принялись полы осушать дружным коллективом, как комсомольцы – болота под посевы. Тут еще откуда-то появился гаденький провокатор. Пока Осинкин бабулек опрашивал, он клич боевой на весь двор издал, мол, граждане жильцы, что вы тут за стеклышко разбитое переживаете? Там беда похлеще приключилась. Наводнение домовое, сродни Потопу всемирному. Помощь ваша, ой как нужна. Все на спасение нашего дома, пока один важный и всем известный жилец с пятого этажа не затопил всех к чертям собачьим.

И новый поток помощников, напрочь забыв про Осинкина, хлынул со двора прямиком в квартиру Зинченко. Тот сам уже был не рад, что дверь не закрыл. Не ожидал такой широкой и бескорыстной помощи.

– Осторожно, пожалуйста, – вяло окликал он их, пытаясь спасти квартиру от последствий нашествия.

Народ к нему, как на строительство БАМа сбежался. И провокатор с ними затесался, и никто и ухом не повел, что не местный этот хмырь вовсе, кепка на глаза надвинута, воротник куртки до подбородка натянут, будто морду прячет. Но дела никому до него нет. Все заняты ползанием по полу с тряпками и тазиками.

Раньше всегда так было. Случись что, вмиг соседи на помощь прибегут и в дверь забарабанят, мол, что вы, товарищ, жену свою убиваете, кричит и охает так, что в подъезде слышно, сейчас милицию вызовем! В общем, никакой личной жизни, зато на помощь всегда рассчитывать можно было… Не то, что потом будет. Лежать будешь посреди улицы с инфарктом, обойдут, чтобы не запнуться, еще и алкашом обзовут.

Провокатор этот, а по совместительству инспектор уголовного розыска из группы Горохова, внес рацпредложение в спасение квартиры товарища Зинченко. Дескать, давайте, граждане жильцы, палас вытащим, так промакивать пол сподручнее будет. Сказано – сделано. Дернули за палас все разом, и провокатор приложился бойко, да так рванул от души, что комодик, который сиротливо ютился на нем, опрокинулся в нужном направлении, раскрыв свои ящики на общее обозрение. Растопырился, как стриптизерша на шесте.

А вывалилось оттуда диво-дивное: видеокассеты с яркими заграничными этикетками, на которых подобные расшиперенные тетеньки бесстыдно выставляли напоказ свои прелести. Что тут началось…

Пуритански настроенные соседи, некоторые из которых супругов-то и супружниц собственных за всю жизнь в таком виде ни разу не видели (все в темноте, по-быстренькому и не чаще, чем раз в месяц), заохали и запричитали. Одна тетя с лицом учительницы даже за сердце схватилась и немедленно валидол потребовала.

Шум поднялся такой, будто на бывшем Черкизовском драка приключилось между горными народами и представителями степей. Кто-то заверещал, чтобы милицию вызвали. Что за такие картинки (не все поняли, что это видеокассеты) раньше к стенке ставили. Но милиция уже тут как тут.

– Позвольте пройти, товарищи, – участковый Осинкин поспешил на шум и протискивался к злополучному комоду. – Что тут случилось? И потоп, и грабеж?

– Это не мое! – заверещал Зинченко.

Глава 9

– Как же не ваше?! – заорали добрые соседи. – Смотрите, сколько в несчастный комод непристойности было напихано. Содом и Гоморра прямо в предмете мебели такого уважаемого человека. Как вам не стыдно? А еще очки носите!

– Позвольте ваши документы, гражданин хозяин квартиры, – потребовал Осинкин, притворившись, что не узнал номенклатурщика.

– Да какие документы? – замахал тот руками, словно ветряная мельница. – Да меня каждый пес в этом городе знает и без всяких документов.

– Стало быть, я не пес, раз вас не знаю, – невозмутимо ответил участковый, – а представитель органов. Попрошу документики все-таки предъявить.

– Черт знает что! – фыркнул Зинченко и приволок паспорт.

Осинкин с важным видом неторопливо раскрыл книжицу, перевел несколько раз взгляд на партийца и обратно в фотоморду, будто сверяя и не веря своим глазам.

– Тю-у… – укоризненно покачал головой участковый. – Что же вы, товарищ Зинченко, при должности такой высокой низко так пали и морально разлагаться начали. Какой пример вы подаете молодым коммунистам и прочим комсомольцам? Не имею я полномочий оформлять вас за это, лишь беседу профилактическую могу провести.

– Как – беседу?! И все! – добрые соседи взяли правосудие в свои руки. – Да вы посмотрите, товарищ участковый инспектор, куда мир катится! Если уже высшие чины в похоти и разврате погрязли, что же с народом простым будет вскорости? Никаких бесед! К ногтю гада! К ответу его!

– Поймите, граждане! – Осинкин прижал правую ладонь к сердцу. – Руки у милиции связаны. Не дано нам прав таких, чтобы уважаемых людей к ответу призывать. Это же надо сообщить сначала, ну, куда надо. Одобрение получить, а потом уже протоколы писать и допросы учинять.

– А вот мы сейчас и сообщим куда надо! – прокричала та самая тетя с лицом учительницы. – Да у меня муж в КГБ работает! Где здесь телефон?

– А у меня брат в горкоме, – выкрикнул кто-то еще и тоже поспешил звонить.

Дом, где проживал Зинченко, оказался совсем не простым. Для той эпохи, можно сказать, элитным. И граждане здесь обосновались соответствующие. Семьи управленцев, номенклатурщиков или того хуже – КГБ-шников – на каждой лестничной площадке. Вот и вышло, что у каждого нашлись родственники или знакомые, которые могли об инциденте сообщить “куда надо”.

– Вот видите, товарищ Зинченко, – виновато пожал плечами Осинкин, – ничего не могу поделать. Вынужден, так сказать, отреагировать на заявление общественности и задокументировать наличие в вашей квартире продукции аморального содержания. Граждане, кто будет понятыми? Нет, больше не надо, два человека всего нужны.

* * *

Зинченко из партии, конечно, исключили как гражданина, не соответствующего “Кодексу строителя коммунизма”. В горкоме пытались поначалу это дело замять, но общественность всколыхнулась, как жижа в ассенизаторской цистерне, когда машину на кочках болтает. Процедура исключения из партии не быстрая, вдумчивая, много бумажек собрать надо всяких, но дело до Москвы докатилось, и оттуда распоряжение спустили, сделать все по-быстренькому, чтобы не мусолить неприглядность эту.

Вот если бы Зинченко взятку взял или государственные деньги растранжирил, то не так бы ему досталось. Посадили бы по-тихому и все – одним вороватым номенклатурщиком больше, одним меньше. Никому никакого дела до этого. А тут каждый считал своим долгом плюнуть в морально разложившегося партийца и растереть каблуком его запятнанную репутацию.

Конечно, область тоже пыталась затихарить громкое увольнение высокопоставленного сотрудника, не хотела мочить репутацию КПСС, но сарафанное радио сработало со скоростью звука. Через несколько дней весь город уже знал, что второй секретарь горкома хранил в своей квартире порнографию, наркотики, оружие и к тому же был завербован американской разведкой. Но бдительные соседи его вычислили, когда он оргии с негритянками (скорее всего, тоже шпионки из Вашингтона) устраивал прямо на своей квартире, пока жена его в командировке была.

После исключения из партии и снятия с должности к несчастному Зинченко в тот же вечер заявились бравые ребята из группы Горохова. Обыск провели знатный. Все вверх дном перевернули. Формально искали запрещенную литературу и видеозаписи, а сами дело душителя на него примеривали и вопросы неудобные задавали. Где был товарищ Зинченко в тот вечер вторника (когда труп Коробовой на Набережной нашли). Я тоже присутствовал при этом. Зинченко уже не был таким спесивым и на вопросы отвечал подавленно:

– Дома был, телевизор смотрел.

– А по нашим сведениям, – допытывался Горохов, – вы пришли домой поздно ночью.

Сведения наши были что ни на есть достоверные – соседи добрые настучали.

– В магазин круглосуточный отлучался. Тут недалеко, за углом “Гастроном № 15”, – складно пел низвергнутый номенклатурщик. – Хлеб дома вдруг закончился, а я на ночь покушать люблю. Чай с бутербродами, с маслом и вареньем.

– Сколько времени у вас занял поход в магазин?

– Минут двадцать, делов-то.

– Кто может подтвердить, что вы в этот вечер находились дома? – Горохов сверлил немигающим взглядом подозреваемого.

– Да никто, – развел руками Зинченко. – Говорю же, один я был. Жена в Москве, сын уже неделю как на даче у друзей. Хотя нет, вот кот может подтвердить. Васька! Кыс-кс-кс-с! Иди сюда на допрос.

Огромный полосатый кот, больше напоминавший разжиревшего енота, важно прошагал мимо по своим кошачьим делам.

– Шутите? – Горохов зло прищурился. – Это хорошо, в местах не столь отдаленных вам не до шуток будет.

– А в чем меня, собственно, обвиняют? – Зинченко зашмыгал носом. – В ГДР такие кассетки почти в каждом доме есть. А тут раздули скандал, будто я преступление совершил громкое.

– А как вы хотели, товарищ Зинченко? – Горохов примерил на себя роль недалекого правдоруба. – Сегодня вы порно смотрите, а завтра Родину предадите? Нет у государства уверенности в личностях аморальных и подверженных тлетворному влиянию Запада. Советский человек не должен быть таким.

При обыске ничего не нашли, допрос Зинченко ничего не прояснил. Оставалось надеяться на волокна, что я отщипнул в его “Волге” от пледа неофициально, и что химик из моего отдела (Максим по прозвищу Мензурка, который, правда, много уже не пил) обещал сличить с теми, что были изъяты на трех убитых жертвах до этого, как только ему наладят этот гребаный микроскоп. Почву с колес машины и образец с Набережной Горохов, вняв моему совету, направил в Москву в “Почвенный институт имени В. В. Докучаева”, предварительно с ними созвонившись.

Там обещали сделать анализ быстро и качественно, на высшем, как говорится, уровне. Горохов сказал им, что по исследованию бумажка официальная ему от них не нужна, что результат достаточно передать на словах, по телефону. Те обрадовались, что не требуется от них дополнительных бюрократических проволочек, и заверили, что скоро все будет в лучшем виде.

Горохов каждый день им названивал, но у работников сферы научной и сильно оторванной от жизни всегда находились архиважные причины, которые оттягивали требуемое исследование, и преодолеть их было никак невозможно.

Сначала это был отчет, который они ежемесячно в Академию наук отправляли и с головой в него погружались. И времени на исполнение запроса пока никак не находилось. Когда же, наконец, неделя отчетов прошла, то вдруг приключилась болезнь ведущего сотрудника, которому было отписано данное поручение. Задание перекинули на другого кандидата наук. Не доктор, конечно, но мужик с головой, не зеленый аспирант давно уже. Но у того планировалась свадьба, весь в делах-заботах, стал он с работы отпрашиваться и забросил бумажку в долгий ящик. Перекинули исполнение третьей работнице. Она вовсе младший научный сотрудник оказалась, без званий и регалий. И такую ответственность, как исследование по уголовному делу, на себя брать испугалась. Сказала, что без помощи коллег, как минимум из состава ученого совета, даже не прикоснется к объектам сомнительного, на ее взгляд, исследования. Виданное ли дело, почву как улику сличать. Раньше она только анализы для агропромышленного комплекса и свиноводов проводила, а теперь – убийство. И опять дело застопорилось. При каждом звонке в обитель почвоведения Горохову стоило все больших усилий не высказать уважаемым и маститым товарищам ученым, работникам административного сектора, курицам из канцелярии и прочим корифеям советского почвоведения все то, что он о них думает. Стискивал зубы, улыбался в трубку сквозь них же, кряхтел, клал трубку и бухал кулаком по столу:

– Дармоеды! Да будь я их начальником, разогнал бы всех к чертям собачьим. Кусочек родной земли посмотреть не могут! То заседание ученого совета у них, то подготовка к защите, то прочий геморрой приключается. Ну ничего. Результат получу, накатаю на них представление разгромное в Академию наук. Пусть разберутся с ними.

В общем, дело опять застопорилось. И Горохов пошел ва-банк. С его подачи против Зинченко сфабриковали уголовное дело по распространению порнографии. С возбуждением проблем не возникло. Опальный бывший партиец – неплохая мишень для праведного народного гнева и показательной порки.

“Следственным путем” было установлено, что не может быть такое огромное количество видеокассет для личного пользования, значит, продукция ввезена для сбыта с целью наживы и подрыва морально-этического здоровья нации и благополучия страны в целом. Не зря статья данная в УК РСФСР стояла в разделе преступлений против общественной безопасности, общественного порядка и здоровья населения. Срок за нее предусмотрен был не такой большой, три года всего, а в некоторых случаях и штрафом можно было отделаться.

Но Горохов подсуетился, и Зинченко арестовали до суда и поместили в изолятор. Когда избирали меру пресечения, Горохов радел за заключение под стражу, мотивируя это тем, что подозреваемый – человек, мол, крайне неблагонадежный, так как из партии исключен и с работы уволен, терять ему больше нечего, того и гляди на лыжи встанет. Или вообще за границу рванет, там у него родственники в Израиле живут. В общем, загремел Зинченко по полной, и наша следственная группа выдохнула. Оставалось ждать, когда подозреваемый заговорит и проболтается о своих делишках.

Естественно, в сокамерники ему определили уток подсадных по схеме “добрая утка” и “утка-бирюк”. Добрая потакала во всем Зинченко, крякала и рассказывала о произволе советских властей, жаловалась на свою жизнь и на несправедливость. Другая утка молчала и зыркала исподлобья на сокамерников, тихо сопя в тряпочку.

Через пару дней говорливого якобы увезли по этапу, а бирюк заговорщически подсел к Зинченко на шконку и шепотом поведал ему страшную тайну о том, что не утка это вовсе была, а самый что ни на есть настоящий стукач красноперых. И подсадили его к ним специально по поручению следователя Горохова, чтобы выведать все у бедного Сергей Сергеевича. Видать, сильно рыльце в пушку замарал, что в такую разработку попал. Расскажи, мил человек, чем перед органами провинился, облегчи душу.

Но Зинченко был непреклонен, плевался и шипел на власть советов, представителем и ярым сторонником которой был до недавнего времени. А о душегубстве ни слова, ни полслова не сказал… Оставалось ждать и надеяться, что совесть его пробьет или другие доказательства всплывут. Скорее, второе, потому что первого у маньяков отродясь не бывало, а у второго секретаря горкома тем более.

* * *

Наконец настал тот долгожданный день, когда для микроскопа химиков пришли нужные детальки. Мензурка бережно вытащил из коробки, набитой витой стружкой с запахом настоящего дерева, непонятную трубочку и линзу. Я с нетерпением крутился рядом. Еще бы день-два и не выдержал бы, потащил бы химика на станцию юннатов или в другое микроскопо-укомплектованное учреждение, несмотря на его протесты о том, что микроскоп тут нужен особенный, с функцией проходящего света, а у пионеров и других доцентов микроскопы с отраженным светом работают.

– Это совсем другое, – заверял меня Мензурка. – Это все равно, что в суп вместо картошки бананов настрогать.

Мы разложили детальки на широком смотровом столе, и Максим, почесав репу со сверкающей на макушке проплешиной, долго соображал, что и куда воткнуть.

– Есть инструкция? – наконец сообразил я.

Тот посмотрел на меня взглядом, полным снисходительного недоумения:

– Какая инструкция, Андрей? Этот микроскоп старше тебя. Все бумажки на него уже истлели. И вообще… Кто у нас слесарь-наладчик? Я или ты? Это твоя обязанность – винтики в приборах подкручивать.

– Я теперь в группе Горохова, – обрезал я. – Так что давай, соображай скорее. От твоего микроскопа сейчас, можно сказать, судьба четырех убийств зависит.

– Четырех? – Мензурка озадаченно поправил сползшие на нос очки.

– Слушай, Максим, ты где работаешь? – наставлял его я. – Ты же старший лейтенант милиции. Не в курсе, что в городе серийный душитель?

– Да в курсе я, конечно, но только мне-то что с того? Не считаю я, сколько он там человек надушил. На происшествия не выезжаю. Мое дело маленькое – мне принесли объект на исследование, я провел экспертизу, напечатал заключение – и будь здоров, пишите письма. Дальше не мне расследовать, так что я не зацикливаюсь на всей этой чепухе.

– Не чепуха это вовсе. Неправильно ты рассуждаешь, Максим. Ты как человек научно подкованный имеешь возможность помочь следствию. Версии выдать свежие, что-то сопоставить, сравнить, цепочку логическую протянуть, опираясь на свое профессиональное видение. Детали какие-то, что глаз следователя, в силу отсутствия специального образования, как у тебя, разглядеть не смог.

– Так с меня этого никто не требует, – пожал плечами химик.

– А кто будет требовать? В экспертной работе из других служб никто ничего не понимает. В том числе и начальник управления, и его замы в криминалистике ни в зуб ногой. Все на твоей совести, на откупе экспертной бдительности. Вникай в нюансы, не будь статистом. Да и интереснее так работать, когда не в рутине болтаешься, а что-то свое двигаешь и розыскную информацию по темнухам выдаешь. В этом вся суть криминалистики, а не так, как повелось у нас: “вопрос-ответ”. А если не спросили тебя, то отвечать и исследовать не стоит, вроде как.

Мензурка задумался. На его помятом за годы возлияний лице отразилось смятение. Мужик вроде взрослый, а будто только сейчас прозревать начал.

– А ведь ты прав, – глаза химика заблестели. – А то я совсем киснуть на работе начал. Так и служба живее пойдет. Я ведь раньше так и делал. Каждое постановление с фабулой в голове держал, за каждое дело радел, а потом что-то щелкнуло, и выгорел будто. И пошло все, как один длинный серый день с перерывами на субботу и воскресенье. Надоело.

– Молодец, что понимаешь, – улыбнулся я. – Ты с утра читай сводочку за сутки. Ее экземпляр дежурка Паутову каждое утро доставляет. По нераскрытым преступлениям создай что-то типа картотеки. Заведи на волокна, микрочастицы и прочие изъятые объекты по каждому преступлению карточки с их описанием. Потом сможешь их сравнивать между собой и серию вычислить, если такое будет иметь место, или вообще идентифицировать жулика, если будет с кем сравнивать.

– А это мысль… – Максим всерьез задумался, заламывая кисти, – это получается, как картотека следов рук и следов обуви, только вместо следов – описание объектов?

– Совершенно точно, – я объяснял бывалому эксперту азы работы с криминалистическими учетами, большинство из которых в этом времени еще не нашли своего распространения.

Еще два часа мы с ним проболтали, он в процессе умудрился разобрать микроскоп до основания так, что вместо прибора на столе образовалась гора деталей. Я даже стал опасаться за судьбу допотопного гаджета, не был уверен, что Мензурка сможет его собрать обратно. Но Максим справился, хотя дрожащие пальцы ему изрядно мешали. На работе он сегодня употребил мало, и его немного пробрал мандраж.

– Готово! – наконец, восторженно выдохнул эксперт.

– А это что? – нахмурился я, тыча в винтики и болтики, что остались лежать на столе нетронутыми.

– А не обращай внимание, – Максим смахнул их в мусорное ведро. – Это лишние детали остались.

– Ты уверен, что они лишние?

– Даже если нет, то я все равно ума не приложу, куда их воткнуть. Значит, в утиль. Да ты не переживай, у меня с этим микроскопом много раз уже так было. И ничего, работает…

– Ну-ну, – я скептически покачал головой. – Может, поэтому он однажды и сломался?

– Сломался не он, а линза треснула. Давай лучше волокна свои сюда. Смотреть будем. Только с тех убийств волокон у меня нет, но сравнить я все равно смогу. По памяти признаки помню, да и в копиях экспертиз описания есть.

– С богом, – выдохнул я и протянул ему спичечный коробок, в котором лежал кусочек пледа из багажника “Волги” Зинченко…