Текст книги "Курсант. Назад в СССР 9"

Он с важно-сияющим видом на меня уставился.

На его правом плече красовалась свежая татушка в виде оскаленной головы волка. Еще один с новой татуировкой за эту неделю. Штрихи еще с припухлостью и краснотой, отчего волк выглядел будто с похмелья.

– Болит, зараза, – поморщился он. – Я хотел у тренера отпроситься и пропустить тренировку по такому случаю, а он сказал, что если не сдох, значит, уважительного повода пропускать занятия нет.

– И часто у вас дзюдоисты дохнут? – ухмыльнулся я.

– Не знаю… Я же недавно пришел.

– Тебя, я смотрю, в «семью» приняли? Пометили. Вообще-то тоже себе такую хочу. Что для этого сделать нужно?

– Ага, тебе все расскажи, – многозначительно покачал головой «выдра». – Нет никакой семьи. Это так, для понтов мы делаем. Ну, типа, знаешь, как принадлежность к спортивному сообществу дзюдоистов Михайловска. Вот.

Дюша (так называли его собратья по секции) проговорил это с какой-то неуверенностью, по его глазам явно было видно, что ему страсть как не терпится поделиться со мной значением его нового статуса. Но, похоже, прежде чем клеймить как своего, его строго проинструктировали, и теперь он вовремя придержал язык. Что ж… Надо найти к нему нужный подход и все разузнать.

После душа я вышел из спортзала и остановился возле входа. Жара уже спала, теплый ветерок лениво перекатывал остатки тополиного пуха. В Михайловске тополя росли на каждом углу. Да и вообще в СССР любили озеленять города этими деревьями. Считалось, что тополь чистит воздух, осушает почву, неприхотлив, быстро растет и относительно компактен, ведь тянет ветки вверх, а не по сторонам, как та же липа или каштан. В итоге, в мое памятное время, почти вся страна будет засажена тополями. Коммунальщики им подрежут «головы», так как деревья-переростки окажутся слишком ломкими и уязвимыми для порывов ветра. После урагана они заваливали дорогу обломанными сучьями, рвали провода и мяли машины.

– Ты чего домой не идешь? – сзади подошел напарник по тренировке.

– Дюша, ты смотри, погодка какая, птички щебечут, девушки в платьицах порхают. Грех домой идти. Может, по пивку?

– У меня, это самое, Андрюх, – он как-то неловко насупился. – С деньгами негусто.

– Не заморачивайся, я угощаю, – хлопнул я его по плечу, отчего тот поморщился. – Ой, прости, забыл, что у тебя татуировка, – напомнил я ему снова про его отметину, как бы невзначай.

– Это самое… Ну, если угощаешь, то можно и по жигулевскому. Куда пойдем?

– А куда скажешь, – пожал я плечами, чтобы не выдать в себе не местного. – Предлагай. Я во всех пивнушках бывал, везде примерно одинаково.

– Прям-таки во всех? – прищурился Дюша.

– Ага.

– И на Ленина был? В той, что в подвале гастронома?

– А нет, эту я пропустил как-то…

– Ну так пошли туда. Там пиво не разбавляют. А корюшка вяленая – во рту тает. А еще там раки огроменные продаются! Вот такие! Всего десять копеек за штуку. Представляешь?

Ну чисто ребенок. И зачем такого могли принять в странное дзюдоистское братство?

Глава 9

Пивной бар оказался обычной «стекляшкой»: непрозрачный только потолок, но его преимущество перед пивным ларьком в том, что вкушать напиток можно было под крышей, а не на улице, стоя возле забетонированных грибков-столиков. Хотя сейчас это, скорее, был минус, ведь на улице стояла жара, и в помещении духоту с трудом разгоняли потолочные пропеллеры вентиляторов.

Несмотря на рабочие будни, народная тропа не зарастала, и цепочка страждущих выстроилась перед прилавком. Кто-то даже с канистрой пришел из синей пластмассы, в виде уплощенного бочонка с пристегнутой ручкой.

Пиво здесь было на десять копеек дороже, чем в киоске, в связи с предполагаемым сервисом, который заключался в предоставлении крыши над головой и наличием все-таки немного более разнообразной закуски. Кроме сушек на прилавке красовались вяленые тушки лещей, воблы и прочей камбалы. Имелась даже соломка и экзотика советских пивнушек – сомнительного вида мелкие креветки. Такой деликатес имелся далеко не в каждом городе. Местные называли их «насекомыми». Ну и гвоздь программы, конечно: великолепные, цвета советского флага, раки.

Стойко отстояв в очереди, мы взяли сразу по две кружки и по парочке раков. Выбрали самых больших и усатых.

Выставили «добычу» на круглый высокий столик. Янтарные пузырьки бодро поднимались со дна кружек и сбивались наверху в аппетитную пенку. В помещении витал запах «хлеба» и табачного дыма с помесью промасленных спецовок работяг, наводнивших пивную после трудового дня.

«Островок дружбы и человеколюбия», впрочем, как и всегда, приютил сегодня разношёрстный контингент с общими потребностями в мужицком общении. Здесь наблюдались все слои социума, начиная с хипповатых студентов и очкасто-костюмного вида интеллигентов, и заканчивая рабочим людом с заскорузлыми ручищами и загорелыми обветренными лицами.

На стене прилип плакат: «Граждане! Просьба требовать наливать кружку по черту – 0,5 литра!» На плакате изображена эта самая кружка с пенным, и красная стрелочка указывает на нужную риску посудины. Возле самого прилавка фанерка с надписью через трафарет: «После отстоя пены – требуйте долива!». С потолка свисают витки клейкой ленты с кладбищем из мух.

– Ух, хорошо… – выдохнул Дюша, опустошив сразу треть увесистой стеклянной кружки. Крепкой, как молоток для отбивных. – Вот скажи, Андрюха, ты вроде студент, а деньги на пиво имеешь? Даже меня угостил. Сколько у тебя стипендия?

– Предлагаешь записать тебе в долг? – усмехнулся я.

– Нет, что ты. А сколько правда степуха? Одеваешься ты не бедно, сразу видно.

– Сто рублей почти, – хмыкнул я. – Мне хватает.

– Ого! Не знал, что такие стипендии бывают.

– Так я Ленинскую получаю. Повышенную. За успехи в учебе и шахматах.

– А я вот простой слесарь, – Дюша вздохнул. – На цветной телевизор коплю, а жизнь, знаешь ли, проходит. А хочется здесь и сейчас. Понимаешь?

– Давай, за хорошую жизнь, – кивнул я и протянул кружку для «чока», язык у тезки с каждым выпитым глотком развязывался все больше, поэтому чокался я с ним почаще.

Даже тосты задвигал разные глубокомысленные, типа «Выпьем за то, благодаря чему мы, несмотря ни на что…», ну и, традиционно, за женщин, конечно. Нам-то все равно, за что пить, а им – приятно.

Умяли по две кружки пива быстрее, чем мужик за соседним столиком успел ощипать лещика. Я взял еще по одной. Дюша уже раскраснелся и норовил по-братски положить руку мне на плечо. Истово брызгал слюной, разглагольствуя о том, какой же я все-таки хороший человек, хоть и студент.

Потом он задрал рукав рубашки и снова показал мне татуировку:

– Отпад, да? У меня никогда такой не было. Только «Валя» в армии когда-то наколол. Чтобы дождалась меня, но Валя не дождалась, вот с таким же студентом, как ты, спуталась, курва.

Тезка хряпнул по столу кулаком. Его рак испуганно дернул клешнями.

– Ага, все бабы дуры, – заявил я, стараясь держаться на одной волне с собеседником.

– Вот… Только ты меня, брат, понимаешь, – дзюдоист снова меня обнял одной рукой. – А знаешь! Скоро все изменится! Валька локти кусать будет. Я не только телевизор куплю, но и магнитолу японскую. И ковер новый на стену.

– Какие твои годы, – кивнул я. – Конечно, накопишь.

Ведь он именно про это и говорил, так? Конечно, я уже давно смекнул, что ждать мой собутыльник не собирается.

– Не-е… – покачал он головой, подтверждая мои думы и подогревая любопытство, – Тут долго копить придется. Другая есть тема. Только, тс-с… – Дюша приложил указательный палец к губам и заговорщически на меня посмотрел, потом подмигнул. – Тока между нами Андрюх, л-лан?

– Обижаешь! – взбрыкнул я. – Конечно, я – могила.

– Тренер наш предложил подзаработать. Ты думаешь, они просто так с мужиками вместе собираются, ради дзюдо? Они делами серьезными занимаются, Андрюха. Вот меня, вроде, тоже хотят к себе подтянуть. А я не против. Да я ради магнитолы, и чтобы Валька увидела… У-ух!

Парень снова хлопнул по столу кулаком. Однако, развезло его прилично на голодный желудок. Это гут. Контакт налажен.

– А что за дело-то? – осторожно спросил я, придвинувшись к нему еще поближе, якобы для конфиденциальности. – Надежное? Может, и меня к себе возьмете?

– И возьмем! – хлопнул меня по плечу собутыльник. – Палыч к тебе только присматривается. Если понравишься ему, то такую же татуировку будешь носить. Понял? А дело, дело такое…

Но, как назло, договорить ему не дали.

– Андрюха! – за спиной раздался возглас, я поначалу думал, меня кто-то зовет, но мой новый дружок обернулся и как-то сразу помрачнел.

К нам подошел квадратного вида мужик с глазами хитрого Мюнхгаузена, но с мордой отнюдь не баронской. Красный нос картошкой, золотые зубы, кепка Ильича и кримпленовый пиджак цвета старого носорога.

Незнакомец бесцеремонно втиснулся между нами и по-свойски положил массивную руку на плечо Дюше, так что тот под ее тяжестью ссутулился.

– Ты мне долг когда отдашь, Дрюня? – с ехидцей проговорил красноносый.

– Штырь, да на той неделе, все верну, зуб даю, – замотал головой Дюша. – Мне просто премию в этом месяце зарубили, я ведь на работу несколько раз проспал, меня еще и в стенгазете нарисовали, до кучи со всеми опоздунами. И на на совете трудового коллектива пропесочили. Вот…

– Беда-а… – картинно протянул Штырь. – В стенгазете нарисовали, это не хухры-мухры.

– Вот и я про то же, говорю же, черная полоса прямо какая-то. Всегда доберутся до честного человека.

– А в прошлый раз ты говорил, что кошелек с получкой у тебя в троллейбусе вытащили, а сейчас стенгазета, значит?

– Так и правда вытащили, – парень ударил себя кулаком в грудь. – Щипач какой-то сумку порезал, могу показать.

– Пошли выйдем, поговорим, – Штырь потянул Дюшу за плечо. – Людно тут. Сам понимаешь, что я ждать больше не могу…

Я незаметно огляделся, чтобы оценить обстановку. Как я и предполагал, Штырь оказался с группой поддержки. Еще два хмыря в пиджачках попроще, вероятно, из шерсти советского мериноса, поглядывают в нашу сторону из-за дальнего столика, и, о чем-то переговариваясь, гогочут. Не просто так им наш разговор любопытен.

Ксивы у меня нет. На тренировку брать ее не станешь, да и представляться милиционером никак нельзя – вся легенда моя деревенско-студенческая тогда полетит к чертям. Если Дюша чухнет, что дружок его новый – из органов внутренних, перестанет мне доверять, еще и тренеру, как пить дать, сольет. А компашка дзюдоистов, судя по его рассказу, что-то очень интересное задумала. Явно не заборчик в парке уделывать собрались, а совершить что-то запрещенное кодексом, скорее всего, даже уголовным. Мне во что бы то ни стало надо узнать весь расклад. Чтобы можно было Палыча за жабры взять крепко и цепко.

– Пошли! – Штырь подтолкнул Дюшу к выходу, тот посмотрел на меня затравленными глазами пойманного в силки русака. Даже уши так же задергались.

– Уважаемый, – миролюбиво проговорил я, пытаясь разрядить обстановку. – Мы тут немного отмечаем сдачу моей сессии. Давай лучше я тебя пивом угощу.

– А студентам слова не давали, – прищурился красноносый. – Иди домой, а то мамка потеряет.

Эх… Хотел как лучше, а получится как всегда… По морде. Но драку учинять в общественном месте – дело хлопотное и последствиями моего раскрытия чреватое. Нужно принять любезное приглашение золотозубого и привести ему другие аргументы уже без свидетелей.

– Пойду с вами, – продолжал я невинно улыбаться. – Тоже воздухом подышу.

– Шел бы ты… – раздраженно скривился Штырь. – Домой, подальше.

Видно, не получится тихо-мирно выйти. Придется действовать прямо в пивной. Вокруг захмелевший люд братается, кто-то высказывает важные вещи громко вслух, мол, что новый автомобиль «Москвич-2141», о котором пока только в «Известиях» писали, фуфло, а не машина, потому как жопой и мордой похож на худого бегемота. В общем, гражданам совершенно не до нас, и только два гаврика за дальним столиком периодически поглядывают в нашу сторону.

Действовать надо, и немедленно. Я, как бы махнув на них рукой, допил остатки пива из массивной кружки и, улучив момент, когда те двое на нас не глазели, незаметным коротким ударом под высоким столом врезал Штырю пивной кружкой прямо в «солнышко».

Массивная посудина вмяла пиджак под грудину. Красноносый сдавленно охнул и осел. Я подхватил его под белы рученьки и помог сползти на замызганный пол с узором застывшей мраморной крошки.

– Товарищи! – воскликнул я. – Тут человеку плохо! Вызовите скорую!

Граждане загалдели, руками всплеснули, кто-то попытался даже давать нам пьяные советы, что, мол, надо уложить его на пол и язык вытащить, чтобы не проглотил сдуру.

Штырь хрипел с выпученным глазами, и даже воздух пытался глотать, как рыба на песке. Речи, естественно, на какое-то время он лишился.

Его дружки мигом к нам подскочили. Один из них, с серой и пупырчатой, как кирза мордой, подхватил главаря (а то, что он был у них старшим, я нисколько не сомневался) и прогнусавил:

– Штырь, ты чего? Что с тобой? Подавился, что ли?

– Сс-с… – шипел главарь.

– Чего? – недоумевал гнусавый.

Я потянул Дюшу за рукав, подмигнув, мол, уходим. Но тот застыл на месте, как гипсовый пионер с горном.

– С-ссука! – наконец, смог выдавить Штырь. – Это он…

Но договорить главарь не успел. Воодушевленный нашей полупобедой и вдруг осмелевший Дюша схватил со стола собственную кружку, еще с остатками пива, и хрястнул ей по башке сидящего на полу Штыря. Кружка стоически выдержала, черепушка, вроде, тоже, а вот Штырь взбрыкнул копытами и завалился на спину, будто резко уснул.

Пиво при этом из кружки выскочило янтарным облачком и благополучно приземлилось на голову плечистого мужика в тельняшке.

– Ах ты, падла! – заорал кирзовый и замахнулся кулаком на Дюшу.

Но тот уже был готов. Откуда только смелость взялась? Как будто на матах на одной из тренировок, нырком по-борцовски он прошел к нему в ноги и, дернув его кривые конечности за лодыжки, опрокинул того на пол.

Третий из их компашки уже было вытащил «бабочку», но даже не успел расправить ей «крылья». Получил короткий удар в нос (блин, метил в челюсть) и тоже сел на пол. Вроде враг повержен, но откуда-то появился мужик в тельняшке с мокрой от пива головой. Он сходу смял Дюшу, и они покатились по полу под возмущенные возгласы посетителей. Клубок попутно сбил с ног еще пару человек.

Я подскочил к борющимся и отшвырнул «матросика» от Дюши. Немного не рассчитал, и тот улетел головой в прилавок. Звонко тренькнула витрина, обдав дождем осколков ноги живой очереди. Крики, визги продавщицы и прочие маты смешались в симфонию хмельного дебоша.

– Милиция! – удивительно тонко визжала продавщица с фигурой Мордюковой. – Караул! Милиция!

На нашу беду, «морячок» оказался не один. Его дружки посчитали святым долгом отомстить за лихое и явно злонамеренное врезание его головы в витрину. Кинулись на меня сразу вдвоём. Тут еще очухался Штырь и его братки. Пытались выудить из общей свалки Дюшу. Но дзюдоист уложил сходу одного из них броском через бедро. Ноги поверженного сверкнули в воздухе и смели с соседнего столика трехлитрушку с пивом. С каждой секундой количество наших недругов росло в геометрической прогрессии, как головы у гидры.

Я зарядил кулаком в ухо раздухарившемуся Штырю, оттолкнул какого-то «доцента» в очках, который отважно пытался вмазать мне сушеной воблой, и вытащил из общей свалки Дюшу.

– Валим! Скорее! – дернул я его за рукав.

Но свалить мы не успели. Оглушительная трель свистка перекрыла звуки побоища. Резанула по перепонкам так, что все мигом встали по струнке, как по мановению волшебной палочки. В проеме пивнушки нарисовались трое дружинников. Лица решительные, на шеях галстуки (как же без галстуков-то патрулировать), на руках красные повязки.

Дружинников почитали и боялись почти так же, как милиционеров. Ведь они могли в вытрезвитель доставить и даже обладали полномочиями протокольчик соответствующий административный накатать.

– Спокойно, граждане! – гаркнул один из дружинников, сразу видно, старший, и галстук у него шире, и повязка ярче. – Что здесь произошло?

– Эти двое! – взвизгнула продавщица тыча в нас пухлым пальцем с малиновым ногтем. – Разнесли тут все!

Вот, блин… Собаку съел, а хвостом подавился. Мы уже бочком почти пробрались к выходу. Но затеряться среди толпы не получилось. Граждане почему-то нас опасались, как чумных, и шарахались от нас в стороны. В результате такого непонимания мы стояли на оголенном пятачке, видны, как на ладони.

– Пройдемте в отделение, граждане, – дружинники приблизились к нам, грозно сверкая повязками.

– А мы что? – притворился я немного пьянее обычного. – Мы ничего… Это вон те, это самое. А мы…

В отделение нам никак нельзя. Вскроется, что я мент, и Дюша меня спалит. Значит, будем играть роль до конца.

– Разберёмся, – буркнул старший, и нас вывели под руки.

Краем глаза я видел, как Штырь и его команда спрятались за спинами посетителей. Судя по всему, с милицией им дело иметь тоже, ой, как не хотелось. Еще даже больше, чем нам. Сразу видно, что рыльце в пушку и руки замараны.

Мы вышли на улицу. Солнышко в закат уходит. Мимо спешат прохожие, квакают клаксонами автомобили, на лавочке студенты брякают на гитаре, выдавая хрипотцу общеизвестного голоса: «Идет охота на волков, идет охота…» В общем, жизнь мирная кипит, будто и не было войны в пивнушке.

Дюша что-то лопочет, пытаясь доказать стражам правопорядка нашу кристальную невиновность. Я иду, немного заплетаю ноги, делаю вид, что петь еще могу, а рисовать точно уже нет.

– Алкашня, – шипели дружинники. – Ну ничего! По месту работы сообщим.

Руки у меня свободны. Никто дружинников наручниками не снабжал. Да и незачем было. Никому и в голову не приходило оказывать им сопротивление. Виданное ли дело, перечить представителям закона. Даже хулиганы в это время были «правильные».

Я не просто так ноги свои кривил. Оперся на Дюшу, будто помощи просил у боевого товарища в передвижении своего бренного тельца. Сблизился с ним и шепнул на ухо:

– Хорошо бегаешь?

– Угу, – кивнул тот.

– На раз, два три, готов?

– Ага.

– Три!!!

Рванули с места в галоп. Пиво во время драки изрядно из Дюши выветрилось. Адреналином, потом и прочим метаболизмом выгналось.

Припустили в сторону от проспекта, перескакивая через бордюры и небольшие чугунные заборчики. Разогнали стайку голубей, бессовестно обрызгали лужей капрон под мини-юбкой проходящей мимо красотки.

Дружинники, надо отдать им должное, самоотверженно рванули за нами. Но дядечкам возраста партработников не угнаться за молодыми и горячими.

Вскоре трели свистка за нашими спинами стихли, а мы, повиляв дворами и закоулками, очутились в глухой подворотне, где кроме кота и воробьёв никого не было.

– Фу-ух! Андрюха! Спасибо тебе! – выдохнул Дюша, привалившись спиной к изрисованному мелом бетонному забору. – Ты настоящий друг! Если бы не ты… После вытрезвителя и хулиганки меня бы точно с работы поперли. Да и Штыря ты отвадил. Ловко так. Кружкой под дых! Я думал, ты драться не умеешь…

– Так я и не дрался, – пожал я плечами. – Кружкой любой дурак махать умеет.

Глава 10

– Ну, не скажи, – Дюша замотал головой. – Я даже не понял, как ты Штыря кружкой уработал. Быстро так, как Зорро. Поначалу думал, что бугай и вправду подавился.

– Шахматиста всяк норовит обидеть, – улыбнулся я. – Пришлось учиться пользоваться подручными средствами. Шахматной доской, например, еще удобнее бить.

– Так ты поэтому на борьбу пошел? Чтобы научиться отпор давать.

– И поэтому тоже, – кивнул я. – А ты где живешь?

– На перекрёстке Герцена и Железнодорожников.

– О, так и я почти там. Недалеко, – соврал я, чтобы составить Дюше компанию. – Так, может, мы и раньше пересекались? У тебя как фамилия?

– Пичугин, – поморщился Дюша, явно недовольный своими птичьими анкетными данными.

– Не, не слышал, – пожал я плечами.

– А у тебя? – спросил дзюдоист.

– Нагорный, – соврал я, взяв фамилию из прошлой своей жизни, чтобы не светить Петрова.

Главное – слишком часто ее не повторять.

– А это не у тебя случайно отец в автоколонне работает? У меня там брат раньше шоферил.

– Ага, он самый. Скоро на пенсию уже, – закивал я, а потом, понизив голос, добавил. – Ну так, что за дело тебе предложил тренер?

– Вообще-то это секрет, – буркнул Пичугин. Он уже протрезвел и снова стал осторожным.

– Понимаю, не хочешь, не говори. Просто думал с вами заниматься делами серьезными. Ну раз не заслужил пока доверия, значит, обойдусь. Буду дальше в шахматы играть.

Мы прошли еще несколько метров по тротуарным плитам, по старой советской привычке бахнутым прямо в грязь.

– Да ты не обижайся, Андрюха, я правда не могу сказать, – ответил, наконец, тот. – Обещал.

– Конечно, брат, – похлопал я его по плечу и восторженно добавил. – А классно мы Штыря с тобой уделали. И дружков его. Но ты один лучше пока не ходи по улице, на всякий случай. Если что, можем вместе на тренировку ходить. Хотя, ты мне не доверяешь, ну и ладно. Переживу…

– Ладно, ладно… – прокряхтел Пичугин. – Скажу. Только между нами. Лады?

– Конечно. Чтоб я сдох!

– Зуб даешь?

– Вот те клык, – щелкнул я ногтем по правому клыку.

– Короче… Хотим одного толстосума пощипать. Вернее, дачку его. Директора овощебазы. Говорят, у него на даче добра всякого, что грузовиком не вывезешь. Соответственно, и камешки должны иметься.

– Какие камешки? – включил я простачка.

– Ну явно не гранитные, – фыркнул дзюдоист. – Брюлики, наверное, какие ж еще? А, где брюлики, там и золотишко водится. Сечешь?

– Это, я так понимаю, бриллианты? Ты думаешь, они у кого-то есть?

– Ох, Андрюха, какой же ты все-таки… Шахматист. Совсем далек от криминала.

– Что есть, то есть, – кивнул я. – Однажды в парке я деревце сломал. Потом два дня, как на иголках сидел. Все ждал, что за мной придут. Слава богу не пришли… А деревце-то сдохло.

– Блин, Андрюха! С таким взглядом на жизнь далеко не уйдешь, – назидательно проговорил Дюша. – Нужно уметь от нее брать нужное.

– То есть, грабить? Как вы задумали?

– Э, нет. Забрать ворованное – грабежом не считается. Вот ты как думаешь, откуда у директора овощебазы столько добра? Зарплата рублей триста-четыреста. Депутатом в горсовете он вообще бесплатно заседает.

Всё это Пичугин будто бы говорил не сам по себе, так крепко засели, видимо, в нем «проповеди» тренера.

– Накопил, наверное, – пожал я плечами. – Откуда ж ещё.

– Ага, как же… Да наша Михайловская овощебаза на все Зауралье знаменита. Тишкин такие схемы проворачивает – закачаешься.

Я повернулся к нему, с сомнением прищурив глаз.

– А ты откуда знаешь?

– Мне Лев Палыч рассказал. Он давно Тишкина пасет, присматривается.

– А ОБХСС куда смотрит? Надо бы им сообщить, – продолжал я рубить с плеча.

– Да ты с ума сошел. Там и так все при деле. Деньги большие крутятся. Схема простая. Тишкин отпускает на склады и в магазины фрукты и овощи с некондицией. Понимаешь? Ну гнилушки, порченные, это нормальная практика. Соответственно, и получает от них оплату не за весь товар. Процентов десять списывается. Вот только нет там порченного товара. Первосортный он весь. С лучших тепличных хозяйств поставляется отборный товар. Естественно, тоже за взятки. Магазины на это липовой «некондиции» навар делают и с Тишкиным делятся. Усекаешь? Тот часть прибыли пускает, чтобы поставщиков примаслить, обком, овощпром и разные проверяющие структуры. Хитро, скажи, – закончил Пичугин как будто бы с завистью.

Я помолчал, как бы переваривая.

– Получается, что Тишкин всех под себя подмял? Ну бандит…

Мой новый товарищ только рукой махнул, мол, ты тут мафию не ищи.

– Да не бандит он вовсе. Говорят, он даже с простыми работниками делится. Премии им неучтенные подкидывает.

– Зачем? Робин Гуд, что ли?

Дюша, простачок, на мое картинное недоумение только захихикал, тоненько так.

– Ни хрена ты, Андрюха, не понимаешь в этой жизни. У нас ведь как заведено? Ты был на овощебазе хоть раз в жизни? Я там когда-то практику отрабатывал, тогда ещё там не Тишкин заведовал, такого насмотрелся. Гниль, плесень и бесхозяйственность. Столько продукции на выброс идет. Никому дела нет. Всем известно, что если сгниет, то все равно новое привезут, а это – в утиль. Не свое – не жалко. Просто больно смотреть было, веришь.

– Еще бы! – горячо поддержал я. – Это ж выращено!

– Так вот, Тишкин приучил своих работников за качество продукции бороться. Стимулировал их этими самыми премиями. Сортировка овощей там на высшем уровне. За условиями хранения бдят. И вот ведь как выходит – каждый теперь заинтересован сохранить товар. Ведь чем больше его сохранится, тем больше на некодицию можно будет списать и неучтенки продать. Тем больше прибыль и выше премии. За это люди борются как надо. Как за свое. Это получается, как на Западе. Капитализм, вроде как, в пределах одной овощебазы, представляешь? Хитро, да?

Я ухмыльнулся:

– А ты то откуда знаешь, как на Западе дела обстоят?

– Я, между прочим, «Радио Свобода» слушаю. Интересно у них там за границей все устроено. Совсем не как у нас. Удивишься, если узнаешь, но в двух словах не передать.

– Потом расскажешь, – кивнул я.

А Пичугину уже и не нужно было подбрасывать новые вопросы. Он рад был и дальше рассказывать про не то подвиги, а не то похождения директора овощебазы:

– Вот и получается, что Тишкин наладил бесперебойные поставки во все магазины области, всегда свежие фрукты и овощи. У нас даже бананы и ананасы свободно продаются, сам же видел в магазинах.

– Действительно. А я думал, что за загадка.

– А между прочим, в других городах не так. Получается, всем хорошо. И людям, и Тишкину, и органам надзорным, – чуть ли уже не по-учительски разглагольствовал, загибая пальцы, Пичугин.

– И вот такого замечательно человека вы собрались ограбить?

– А Ленин завещал делиться, – ухмыльнулся Дюша. – От Тишкина не убудет. Он многим платит, еще больше ему платят. Мы немножко возьмем свое.

– Ну да… Только это же преступление? Вас искать будут.

– Да кто нас будет искать? Сам подумай. Тишкин заявит о пропаже своих нетрудовых доходов? Будет молчать в тряпочку, как миленький. И ты молчи. Я тебе этого не говорил. Понял?

– Конечно, молчу уже, – на ум вдруг пришла расхожая в эти времена детская присказка: «Ехали цыгане, кошку потеряли, кошка сдохла, хвост облез, кто промолвит слово, тот её и съест!» – А когда это вы дачу грабить собрались? Может, я все-таки с вами. Я шахматы новые присмотрел. Из настоящей кости. Дефицитные и дорогие. У меня приятель продает. Стипендии на них явно не хватит, даже моей.

– Тьфу, опять двадцать пять. Я же говорю! Не вздумай об этом даже заикаться.

– И Льву Палычу нельзя говорить?

– Ему тем более. Ну ты вдумайся! Это получается, что я его план тебе выдал. Но вижу, человек ты хороший, хоть и шахматист. Есть в тебе какой-то скрытый стержень, что ли. Думаю, что выйдет из тебя настоящий дзюдоист, Андрюха. И татуировку потом носить будешь.

Да, вот только что мы с ним пенное распивали и забулдыгам местным морды били – а теперь этот товарищ мне чуть ли не аттестацию личности проводит. Нет, хмель из него выветривался явно медленнее, чем я мог подумать.

Оно и к лучшему. Пусть еще что-нибудь на дурную голову выболтает.

– А татуировка, стало быть, это ваш знак? Ну, как «Черная кошка» в банде из фильма с Высоцким. А вы, получается, банда «Волчья голова»? – хохотнул я.

– Да не банда мы, – отмахнулся Пичугин. – Так, спортсмены.

Вроде бы, даже обиделся.

«Ну-ну», – хмыкнул я про себя. Потом из таких вот спортсменов, всего лет через пять, вырастут бандитские группировки. Но вслух я ничего не сказал.

– Мы пришли, – кивнул Дюша на многоэтажку на углу. – Здесь я живу с родителями.

– Хороший ты человек, Пичугин, – прищурился я. – Не связывался бы ты с грабежами. Опасно же это. Милиция, все-таки, не дремлет.

– Да ты же сам видел, как мы от ментов сегодня ловко смылись. На раз-два.

– Ты не путай. То дружинники были. Конечно, от милиционера тоже можно убежать. Но не от всякого.

– Да, ладно, не ссы, Андрюх, все пучком будет.

– Так это, когда налет-то у вас? Наверное, скоро уже, всё готово?

– Я и так тебе слишком много лишнего наговорил, – подмигнул Пичугин. – Когда будет, тогда будет. Потом узнаешь, я тебе магнитолу японскую покажу, когда все пройдет и денег заработаю. Да и Штырю долг отдам.

Последние слова Дюша проговорил с какой-то грустью. Видно, вспомнил опять о Вальке, которой эту самую магнитолу он тоже хотел показать. Но как и за каким-таким бокалом чая, наверное, еще не придумал.

* * *

Вечером того же дня я рассказал обо всем Горохову. Пришел к нему прямо в гостиничный номер и все выложил.

– Интересное дельце! – следователь отложил газету и стал привычно ходить взад-вперед, так что за ним развевались полы халата в синюю поперечную полоску, как костюм льва Бонифация.

Только места в гостиничном номере меньше, чем в кабинете, и Горохов напоминал не хищника в клетке, как обычно, а крутящийся пузатый волчок. Как раз в полосочку.

– Я так и знал, – сотрясал он кулаком в воздухе, – что борцы эти – самая настоящая преступная группа. Не зря они татуировки странные колют. И убийства наши, наверное, их рук дело.

Я потер подбородок. Так вывод был, может, и желанным, но не очень логичным.

– А мотив? – спросил я. – Они, вроде как, имущественными преступлениями занимаются. Зачем мужиков убивать? Только подставляться.

– А может, они им дорогу перешли где-то. Вот возьмем их – и выясним. За решеткой с ними легче будет разговор вести. И обыски, опять же, по месту жительства, в гаражах и на дачах, в общем, во всех помещениях, что за ними числятся, провести повод будет железный.

– Будем, значит, брать дзюдоистов?

– Конечно!

Горохов очень воодушевился – может быть, только сейчас осознавая, что не зря вернулся со спокойных пенсионерских пажитей в водоворот следственной работы.

– Сами? Местным сообщать не будем?

– Нет… – Никита Егорович приостановился. – Раз ОБХСС подвязано, не исключено, что еще кто-то из УВД с этим Тишкинным на короткой ноге. Он – человек в городе важный и нужный. Если информация утечет, боюсь, его предупредят. Тогда он все с дачи вывезет и сам смоется. Нечего и некого будет грабить. А вдруг наши дзюдоисты, в свою очередь, про это узнают и все отменят? Нет, нет. Без местных будем брать.

Голыми руками, про себя усмехнулся я. Но вслух только сказал:

– Понял. Директора овощебазы как живца используем. Только не наша подследственность, Никита Егорович. Грабежи – не тот профиль для группы.

– Брось, Андрей Григорьевич. Не мне тебя учить. Справку левую накатай, что так, мол, и так, получена оперативная информация о причастности группы дзюдоистов к расследуемым убийствам. Для проверки необходимо провести такие-то оперативные мероприятия. План для проформы составь, я подпишу. Мы борцов якобы по убийству будем проверять, а возьмем – случайно – на грабеже.