Текст книги "Физрук 2: Назад в СССР"

Нужно чем-то заинтересовать. Раньше я хотел сделать это при помощи занятий по самбо и немного – по карате, но если я хочу показать какие-то результаты на спартакиаде, то заниматься придется с немногими и всерьез. Выходит, что остальные окажутся за бортом?

Начну завтра с очередных нравоучений, буду как все – потеряю авторитет. Нужен какой-то нестандартный ход. Что-то такое, чего от меня не ждут ни пацаны, ни другие горе-педагоги. Может, что-нибудь из будущего, не вызывающее подозрений?.. Не знаю… Я начал копаться в своей памяти, попутно соотнося с нынешними техническими возможностями, а также – с моими собственными. Что-то такое смутное бродило в моей голове, но я не торопил озарение, позволяя ему оформиться.

Пацаны горят идеей научиться карате, но всерьез учить их этому единоборству я не могу, потому что и сам им толком не владею… С другой стороны, сказать, что вот эти и эти будут частью команды, а остальным – фиг, тоже не слишком правильно. Нужна золотая середина… Если нельзя сделать из всех спортсменов, то нужно дать возможность прикоснуться к спорту как можно большему числу желающих… Прикоснуться через что?.. Я чувствовал, что истина где-то рядом…

И вдруг вспомнил наш разговор с пацанятами, который произошел во время похода, когда мы пошли за дровами… Пытались выяснить, кто круче: американский актер Брюс Ли или – советский Талгат Нигматулин?.. Причем, никто из них, кроме Толика Кривцова, не видел фильмов с участием китайца… Да и с Нигматулиным они видели, наверное, только одних «Пиратов ХХ века»?.. И все-таки… Вот в чем ключ… Да, завтра же договорюсь с Лизонькой, чтобы позволила посмотреть. Тем более, что она, вроде, была согласна… Однако, просмотр просмотром, но это разовая акция… Как говорил дедушка Ленин: «Из всех искусств важнейшим для нас является кино…» А ведь он был прав!

Глава 9

Вдохновленный осенившей меня идеей, я с удовольствием, даже – с огоньком провел два урока субботнего дня. Еще в начале второго урока предупредил свой класс, чтобы не расходились, когда прозвенит звонок. Оболтусы, конечно, приуныли – понятно, им хотелось вырваться на долгожданную свободу, но деваться было некуда, так как я заблокировал решительно собственным могучим телом вход в раздевалку. Подавил их выкрики «звонок»! Пацаны нехотя расселись по скамейкам, так как валяться на матах я не разрешил.

Стоять перед ними, я тоже не собирался, поэтому принес себе из тренерской стул. Устроился на нем, открыл классный журнал. Лица присутствующих заметно поскучнели. Еще бы! Отметки-то не радовали. Несколько томительных минут я перелистывал страницы, водил пальцем по строчкам, шевелил губами и сокрушенно качал головой. Уныние, которое вызывали эти мои жесты в рядах учащихся из восьмого «Г», описанию не подлежит. Наконец, я с треском захлопнул журнал и бросил его на пол.

– Ну что, граждане бандиты, – задумчиво проговорил я, – первый месяц учебы заканчивается, а достижения наши оставляют желать лучшего… Хотя, должен сказать, что по физкультуре вы подтянулись. Хоть в чем-то молодцы!

Некоторый вздох облегчения прокатился по спортзалу, и я продолжил:

– Однако советский человек, строитель коммунизма, должен быть всесторонне развитым. Думаю, это вы и без меня знаете. А вот чего вы не знаете, так это того, что учиться нужно не ради хороших оценок или чтобы вас хвалили учителя, а для собственного развития… Представьте, что вам поручили снять кино, что бы вы сделали?..

– Смотря какое кино… – проговорил Абрикосов.

– Да вот любое, какое захотите…

Захмыкали, захихикали, закачали головами. Было видно, что такая идея им в головы никогда не приходила. Да и мне-то она пришла только вчера и, признаться, толком ее обдумать я еще не успел.

– Ну, есть кому что сказать? – спросил я. – Ну вот ты, Зимин!

– А чё сразу я? – насупился тот. – Я ни чё…

– Допустим, тебе сказали, снимай такой фильм, какой бы сам хотел посмотреть, чтобы ты ответил?..

– Ну, чтобы там драки были… – пробубнил он. – Погони, стрельба, бандиты…

– Та-ак, понятно, – проговорил я. – Значит, это должен быть фильм либо про войну, либо про милицию, либо про пиратов и прочие приключения… Есть у кого другие идеи?..

– Есть, – отозвался любитель Антониони и Феллини Кривцов. – Я бы снял фильм о том, как живет обычный житель нашего города, как он работает, ходит по магазинам, стоит в очередях, ест, пьет…

– И баб е… – под общий хохот закончил его фразу «Чапаев».

– Я вижу, Доронин, мечтает снять фильм о любви, – сказал я, и класс заржал, на что я собственно и рассчитывал. – Еще идеи есть?

– Я бы фантастику снял, – откликнулся Абрикосов.

– Хорошая мысль, хотя и трудно осуществимая, – пробормотал я. – Еще?

Больше идей не последовало.

– Ну вот, смотрите, – продолжал я развивать свою мысль. – Для того, чтобы снять фильм, нужно сначала написать сценарий. А чтобы его написать, нужно хоть немного разбираться в литературе и русском языке. И вот, глядя в наш классный журнал, я ума ни приложу, кому из вас можно поручить написание сценария?..

– Так это все равно не взаправду… – отмахнулся Макаров.

– А если – взаправду?

– Да ну… Кто ж нам даст кино снимать…

– А – никто! Сами снимем.

Загомонили, закачали головами, радостно закивали.

– Но кино – это не только сценарий, – продолжал я, – это работа с камерой, а камера – это оптика, а оптика – это физика… Это работа с проявкой пленки, это пиротехника… Ну когда в кино что-то взрывается и стреляет… А это все – химия!

– Ну поджиг смастрячить и бабахнуть мы и без химии могем, – заявил Капитонов – темноволосый крепыш, который вполне мог быть одним из неформальных лидеров класса, но держался наособицу.

– Бабахнуть и удрать – да, – ответил я, – а вот обеспечить во-первых, безопасность применения пиротехники на съемочной площадке, а во-вторых, получить эффектные кадры – здесь без знания химии не обойтись.

На это Капитонов не нашел, что возразить. Так я прошелся почти по всем школьным предметам, умудрившись привязать их к съемочному процессу, во всяком случае – как я его понимал, оставив на сладкое тот, что преподавал сам.

– И, наконец, – сказал я, – собственно боевые сцены, драки, как выражается Зимин… Допустим, мы решим снять фильм, герои которого будут владеть карате, самбо и другими боевыми искусствами… Само собой, для такого фильма понадобятся люди, ими владеющие. Это либо должны делать в кадре сами актеры, либо каскадеры, которые их подменяют… Следовательно, нам могут понадобиться и те, и другие…

Вот тут они взбудоражились по-настоящему. Вскочили, заорали, едва не подрались. Всем хотелось быть каскадерами, ну или – на худой, конец, актерами, владеющими карате. Когда они малость поостыли, я сказал:

– Снять фильм не так-то просто, но можно, если очень захотеть. Если хотите – начнем работать над этим. Нет – в школе есть и другие классы…

– Хотим-хотим! – загалдели мои подопечные.

– В таком случае, сами для себя решите, чем бы каждый хотел заниматься на съемках, – продолжал я. – А если не знаете, какие бывают профессии в кино, идите в библиотеку, изучайте вопрос. Всю следующую неделю жду ваших конкретных предложений и по сценарию, и по костюмам, и по декорациям. А я займусь поиском аппаратуры для съемок… Всё, все свободны! Увидимся в понедельник.

Они рванули в раздевалку, все кроме Толика Кривцова. Он подошел ко мне.

– Сан Сергеич, я хотел бы написать сценарий, – сказал он.

– Я не возражаю, но ты же видишь, ребята хотят боевик, в духе фильмов с Брюсом Ли, а не любимого твоего Феллини…

– Я понимаю, до Феллини они еще не доросли… – кивнул пацаненок, – будет им боевик.

– Хорошо, жду твоих предложений, – кивнул я. – И если уж ты лучше всех в классе разбираешься в кино, то быть тебе помощником режиссера. Нужно будет найти художника…

– Ну так Алька Абрикосов отлично рисует…

– Ну что ж, прекрасно… Вместе и подумайте…

– И еще, Сан Сергеич, вы зайдете к нам завтра?.. Мама просила.

– Зайду, – после некоторой паузы откликнулся я. – Во сколько?

– К шестнадцати часам.

– Хорошо… Постараюсь подойти к этому времени… Кстати, мама говорила, что видеомагнитофон у тебя в комнате стоит, значит, тебе и решать, когда мы устроим киносеанс…

– Можно, – сказал он. – Только у меня места мало, вся орава не поместится… Нам бы в зале…

– Хорошо, я поговорю с Елизаветой Ефимовной.

– До свидания!

– Пока!

Он ушел в раздевалку, а я – в тренерскую. Переодевшись, покинул школу. Надо было проветриться и все обдумать. М-да, не сидится мне спокойно. Вон сколько на себя взвалил! Помимо работы – три секции, да еще и кино с пацанятами задумал снимать. Понятно, что не профессиональное, а любительское, но все же… В прошлой жизни у меня был опыт продюсирования одного кинопроекта. На самом деле, нужно было отмыть изрядную сумму денег, вот я и ввязался в эту авантюру.

Фильм так и не вышел, но так как изначальная цель была достигнута, то я этим и удовлетворился. Тем не менее, к процессу мне приобщиться удалось, и я получил некоторое представление о том, как производятся фильмы. А что касается, любительского кино, я смутно помнил, что в СССР оно было довольно развито. О чем заботилось государство. Кстати, надо бы выяснить, нет ли в Литейске какой-нибудь студии или клуба кинолюбителей? Было бы неплохо заручиться их поддержкой.

Жизнь в ближайшие месяцы, а то и годы обещала быть насыщенной, что не могло не радовать. Собственно, я всегда хотел так жить, и, насколько я понимаю, Шурик – тоже. Никакого внутреннего конфликта с другой частью своей души, я по крайней мере, не ощущал. Что не могло не радовать. Даже мои внезапно начавшиеся и все еще продолжающиеся отношения с Лизонькой не вызывали у моего «альтер эго» возмущения. Неужели она ему нравится?

Меня нагнала черная «Волга» и притормозила.

– Александр Сергеевич!

Я оглянулся. На меня из автомобильного окошка смотрело смутно знакомое лицо, чем-то напоминающее округлую добродушную физиономию артиста Леонова. В следующее мгновение я вспомнил – это же товарищ Степанов, председатель горисполкома. Зачем я ему понадобился? Я приблизился.

– Здравствуйте, товарищ Степанов!

– Удивительное совпадение, – продолжал тот. – Только что говорили о вас с Корнеем Митрофановичем, и вдруг вижу – вы! Он задергал ручку, пытаясь отворить дверцу изнутри, но тут же из машины, с другой стороны, выскочил высокий рослый парень из «свиты» и помог выбраться своему шефу. Тот протянул мне руку, я пожал его пухлую ладонь.

– Говорят, вы будете вести секции по какой-то особенной спортивной борьбе? – спросил мэр.

– Точнее – по самбо, Максим Петрович, – ответил я.

– Хочу привести своего сына, – продолжал он. – Примите?

– Почему бы и нет.

– Вот и хорошо! – обрадовался предгорисполкома. – А мы вам квартиру подыскали. Недалеко от этого района. В понедельник зайдите в горисполком, получите ордер и ключи.

– Вот спасибо, товарищ Степанов!

– Не за что! – отмахнулся тот. – Это наш долг, поддерживать молодых специалистов. Ведь мы кровно заинтересованы в том, чтобы после обязательной отработки, они оставались в нашем городе!.. До свидания, Александр Сергеевич!

– До свидания!

Мэр втиснулся обратно в салон служебной «Волги» и укатил. А я остался на кромке тротуара, ошеломленный новостью. Признаться, я не ждал столь быстрого решения жилищного вопроса, полагая, что бюрократические проволочки будут тянуться полгода, не меньше. Это дело надо было отметить! С кем?.. С Петюней?.. Много чести!.. С Витьком?.. Так он, вроде, не пьющий!.. Вот ведь беда, и радостью-то поделиться не с кем!.. Делать это бабами я уже зарекся… Они ведь нас, мужиков, рассматривают только с точки зрения перспектив и пользы, какую мы им можем принести…

Удрученный, я побрел к общежитию и вдруг наткнулся на худощавую и прямую, как столб, фигуру преподавателя немецкого языка Карла Фридриховича Рунге. Он шел, легкомысленно помахивая портфелем, но лицо у него было печальное. Мне вдруг захотелось согнать с его вытянутой арийской физиономии меланхолическое выражение. Неглупый ведь мужик, почему бы с ним не пообщаться за рюмкой чаю? А то ведь так только, в учительской здороваемся, не считая того единственного, к счастью, случая, когда Рунге пригласил меня во во время своего урока.

– Добрый вечер, Карл Фридрихович! – кинулся я ему наперерез. – Домой спешите?

– Добрый вечер, Александр Сергеевич! – откликнулся он. – Да не очень-то и спешу! Эмма Францевна уехала в командировку, так что дома меня никто не ждет.

– Сочувствую! – кивнул я. – Выходит, мы с вами товарищи по несчастью… Меня тоже ведь никто сегодня не ждет… Может, нам скоротать одиночество вдвоем?..

Он остановился. Задумчиво посмотрел на меня поверх очков и ответил:

– Хорошее предложение!.. Мы можем сделать это у меня… Не люблю, знаете ли, оставаться в одиночестве.

– А вы далеко живете?

– Нет. В двух кварталах от школы – на улице Луначарского.

– Тогда зайдем по пути в магазин и что-нибудь купим!

– Да у меня, в общем, все есть…

– Нет-нет, не удобно идти в гости с пустыми руками.

– Воля ваша!

Я действительно заглянул в попутный гастроном. Меня здесь не знали, но я сразу применил весомый аргумент, сказав, что я от Максима Петровича. И вскоре вернулся к терпеливо меня поджидающему немцу с большим, битком набитым бумажным пакетом в руках. Через десять минут мы входили в удивительно чистый подъезд. Таких я еще не видел в 1980-м году. На первом этаже, правда, стоял стол, за которым сидела старушка с вязанием. Консьержка?! Ого, а дом-то непростой. На меня она взглянула подозрительно, так как я шел первым, но увидев Рунге, расплылась в золотозубой улыбке.

– Добрый вечер, Карл Фридрихович!

– Гутен абенд, фрау Миних! – ответил он.

Мне тоже пришлось поздороваться. Мы поднялись на третий этаж. Учитель немецкого отворил дверь и пропустил меня вперед. Я оказался в прихожей. Щелкнул выключатель. Зажглись лампочки в настенных бра с хрустальными плафонами в виде чашечек цветов. Никакой плюгавой вешалки здесь не было, имел место солидный платяной шкаф, явно сделанный не в СССР и не в нынешнее время. Рунге, как гостеприимный хозяин, принял у меня куртку и повесил ее в этот шкаф. Когда я разулся, он выдал мне гостевые тапочки. Чаще всего, в гостях мне приходилось бродить по комнатам в носках.

Забрав у меня пакет с покупками, Карл Фридрихович велел мне проходить в гостиную. Здесь она и в самом деле была гостиной, а не просто большой комнатой, обставленной ДСПэшной мебелью, с обязательным телевизором, журнальным столиком и торшером. Никаких торшеров и телевизоров! Все солидное, прошлого века. Тусклая гладь мореного дуба, блеск зеркальных стекол. Обитая шелком с цветочками мягкая мебель – диван и стулья с гнутыми спинками и ножками. Совсем как мебельный гарнитур из гостиной предводителя дворянства Ипполита Матвеевича Воробьянинова.

В углу стояло старинное фортепиано, а посредине – круглый стол, накрытый алой бархатной скатертью с малиновыми кистями. Да, такой обстановки я точно не видел, если только в прошлой жизни – в музеях. В этом музее старого быта разглядывать больше было нечего, и я подошел к книжному шкафу, всматриваясь в корешки. Книги здесь были под стать остальному – все одинаковой толщины, с позолоченными переплетами и без единой буквы, только римские цифры от I до XL. Честно говоря, я не понимал – сколько это?

Послышались шаги. В гостиную вошел хозяин. Он расстелил поверх алой обычную клеенчатую скатерть. И опять удалился. Я хотел было спросить – не надо ли помочь, но тишина этого чопорного жилища была настолько солидной, что не хотелось нарушать ее по пустякам. Тем более, что Рунге опять вернулся. На это раз он принес большой круглый поднос, уставленный кувшинчиками, вазочками, рюмочками, тарелочками. Одного взгляда на все это было достаточно, чтобы понять – даже Лизоньке далеко до столь изящной сервировки.

Карл Фридрихович жестом пригласил меня за стол. Хорошо, хоть стул не отодвинул, как это делают вышколенные слуги в кино. Уселся я без посторонней помощи, невольно себя чувствуя Кисой Воробьяниновым, который пытался на ощупь определить, зашиты ли в стул брильянты? Хотя по своему образу жизни я ближе к Остапу Бендеру. Хозяин снял с графинчика затейливо ограненную пробку и разлил по рюмочкам, судя по аромату, коньячок. Кивнул на яства, дескать, сами выбирайте, чем будете закусывать.

Выбор был, не то что бы велик, но все же попробовать хотелось все. Я размазал золотым ножичком по тонюсенькому кусочку белого хлеба крупинки черной икры, положил в тарелку пару ложек салата, подтащил к нему вилкой кусок ветчины. Совсем как Штирлиц в фильме, Рунге произнес: «Прозит», мы тренькнули рюмочками и выпили. Пожевали молча предложенные закуски. Потом хозяин снова наполнил рюмки. Мы опять выпили, по-немецки, без тостов. Карл Фридрихович вдруг сорвался с места и убежал.

Оказалось – за горячим. Он принес большое блюдо, на котором лежала вареная, посыпанная зеленью, картошка, обложенная по периметру кусочками жареного мяса. Вряд ли все это он приготовил сам. Скорее всего, Эмма Францевна перед отъездом в командировку, заготовила дорогому муженьку вкусняшку, и вот теперь он кормил ею нежданного гостя. Утешало только то, что среди закусок имели место и купленные мною колбаса, сыр и шпроты.

– Хочу сказать вам спасибо, Карл Фридрихович, – уже не в силах пить и жрать молча, заговорил я. – Вы тогда пригласили меня на свой урок, и я кое-что для себя из этого вынес…

– Это вышло случайно, Александр Сергеевич, – пробормотал он, виновато улыбаясь. – Просто я был в истерике, и мне хотелось хоть кого-нибудь пригласить в свидетели!

Глава 10

– Часто вас… ну… обзывают «фашистом»? – спросил я.

– Приходится слышать, – кивнул Рунге. – Да и кличка у меня в школе «Фашист»… Обидно, конечно, и ведь бесполезно с этим бороться запретами, окриками, разбором поведения на собраниях. Только через воспитание. Ребята должны понять, что между немцем и фашистом такая же пропасть, как между обычным русским человеком и, скажем, царским жандармом.

– Фильмы во всем виноваты, – проговорил я. – Признаюсь, я ведь вас тоже мысленно с Кальтенбруннером сравнивал.

– Удружили, – усмехнулся хозяин, наполняя наши рюмки.

– А вот послушал вас, и стало стыдно.

– Надеюсь, что и ваш насмешник, Доронин, тоже устыдился.

– Надеетесь? – переспросил я. – Я думал – вы уверенны на сто процентов!

– Ну как же в нашем деле можно быть уверенным на сто процентов, голубчик! – воскликнул он. – Нет, ну когда ученик без запинки проспрягает глагол «lernen», можно ставить ему твердую пятерку, а вот гарантировать, что он станет хорошим человеком, никто из нас не может.

– Эх, а я-то думал, что вы, как опытный педагог, знаете секрет, как этих оболтусов превращать в людей, – вздохнул я.

– Ну, во-первых, не называйте их оболтусами, даже мысленно, – назидательно произнес Карл Фридрихович, – они, прежде всего – личности. И каждая не менее сложная и противоречивая, чем ваша или моя. Во-вторых, нужно эти личности научиться понимать. А это, пожалуй, посложнее, чем научить их спрягать немецкие глаголы или… забивать мяч в ворота. А в-третьих, нужно самому быть личностью и примером для них.

– Куда уж мне…

– Не обижайтесь, – сказал хозяин. – Я прежде всего – о себе… Как бы я ни старался, как бы ни лез из кожи вон, я всегда для них останусь немцем, хуже того – «фашистом»… Вам проще, вы и по возрасту к ним ближе, и потом – вы спортсмен.

– А как вы относитесь к кино? – наугад спросил я.

– К кинематографу, то есть?

– Ну да!

– Очень люблю! – загорелся Рунге. – И знаете, не только – как зритель!..

– То есть?

– Пойдемте, я кое-что вам покажу!

Он вскочил, толкнул стол, едва не опрокинув графинчик с остатками коньяка. Я еле успел его подхватить. Карл Фридрихович повел меня в другую комнату. Видимо, это был его кабинет. Здесь не было столь идеального немецкого порядка. На большом письменном столе, как и другая мебель, вероятно, доставшемуся семейству Рунге от предков, лежала груда книг и бумаг, вперемешку с обрезками кинопленки. А посреди кабинета торчал на треноге проекционный аппарат.

Карл Фридрихович выволок из-за шкафа свернутый в рулон экран и принялся вешать его на стену. Движения его уже были не слишком точны, и он никак не мог зацепить тесемку, прикрепленную к рамке экрана, за вбитый в стену дюбель. Пришлось мне взять это дело на себя. А Рунге, тем временем, зарядил аппарат. Тот затрещал, луч света из объектива прорезал сумрак и упал на экран. Сначала на нем прыгали царапины и пятна, а потом появилось изображение. Какой-то пейзаж, в котором я не сразу узнал парк, где мы гуляли и беседовали с Илгой.

Не узнал не потому, что было плохо снято, скорее – наоборот. Неведомый оператор сумел показать обычный, довольно чахлый городской парк в заросли таинственного осеннего леса. И даже бредущие по дорожкам парочки, катающиеся на трехколесных великах малявки, старушки на скамейках казались участниками какого-то действа, словно это были актеры, старательно изображающие обычных людей. Хотя даже мне было понятно, что это не игровое, а документальное кино, и что снимал его мастер своего дела.

– Здорово! – оценил я.

– Нравится?

– Очень.

– Первый приз на фестивале любительского кино стран социализма, который проходил в Москве в семьдесят пятом, – гордо произнес хозяин дома. – «Этюды осени» даже показали в передаче «Объектив» по Центральному телевидению.

– Так это вы сняли?!

– Вот именно!

– Надо же какое совпадение!

– Совпадение с чем?

– Видите ли, Карл Фридрихович, – начал я. – Мне пришла в голову довольно безумная идея снять с ребятами игровой фильм… Ну чтобы они сами написали сценарий, придумали декорации, костюмы, сами исполнили главные роли…

– А вы что-то в этом понимаете?

– Немного…

– Аппаратура у вас есть?

– Нет, – признался я.

– Тогда – это чистой воды авантюра!

– Ну вот сам бог послал мне вас, Карл Фридрихович!

– У меня, конечно, есть кое-какое оборудование, – пробурчал он. – Есть знакомства в среде кинолюбителей города, но… Вы хоть понимаете, во что ввязываетесь?..

– Понимаю, – кивнул я. – Понимаю, что эта затея поможет подключить к общему делу этих самых личностей, о которых вы так красиво говорили. Ребята станут меньше болтаться на улице, получат возможность проявить свои таланты, у них появится интерес хоть к чему-нибудь, кроме курева, шатания по подворотням и отнимания у малышни мелочевки. Глядишь, они станут лучше учиться…

– Вы совершенно правы, – согласился Рунге и торжественно пожал мне руку. – Я с вами!

– Ну вот и замечательно!

– По этому поводу надо выпить!

– Не могу не согласиться.

Мы вернулись в гостиную и опустошили графинчик. После чего хозяин постелил мне тут же, на диване. В половине десятого утра он меня разбудил. Мы позавтракали, а потом Карл Фридрихович вызвал мне такси. Я отправился в спортивное общество «Литейщик», потому что на одиннадцать часов утра был назначен набор в обе секции. Когда я вышел из машины, мне пришлось пробираться между припаркованными в три ряда дорогими авто. Сразу стало понятно, что к стадиону съехалась элита города.

Претенденты вместе со своими родителями, а также – бабушками и дедушками, болтались в холле административного здания. Увидев меня, взрослые почтительно здоровались, хотя большинство присутствующих были мне незнакомы. Я сдержанно кивал, пробираясь к лестнице. Здесь меня встретила секретарша товарища Дольского. Она подвела меня к двери, на которой красовалась табличка «ПРОФКОМ», отперла ее и впустила внутрь.

Здесь был длинный стол, с рядом стульев, упиравшийся в небольшой письменный. Рядом с последним стоял массивный несгораемый шкаф, а в обычном деревянном, со стеклянными дверцами, стояли толстые папки. На стенах висели вымпелы, дипломы и похвальные грамоты. В общем, помещение профсоюзного комитета напоминало мою тренерскую в школе. Так что я ощутил себя во вполне знакомой обстановке. Я снял куртку, повесил ее на рогатую вешалку.

– Вам чай или кофе, Александр Сергеевич? – осведомилась секретарша.

– Если можно – кофе, – откликнулся я.

Она упорхнула. Я посмотрел на часы. Было еще без пятнадцати одиннадцать. Можно было пока расслабиться. Через пять минут девушка вернулась. Поставила рядом со мною кофейник, чашку на блюдце, сахарницу и маленький молочник. Так что я мог наслаждаться знойным напитком в любом сочетании – черным без сахара и молока, с молоком и без сахара, с молоком и сахаром.

– Спасибо! – сказал я. – Вас как зовут?

– Нина!

– Очень приятно, Нина! – искренне сказал я – девушка она и впрямь симпатичная. – Как мы построим отбор?.. Ведь вы мне поможете, верно?

– Конечно. Для этого я и пришла сегодня.

Бедняжка, ради меня ее лишили выходного!

– Спасибо! – сказал я. – С меня хорошие духи.

Она смутилась и кивнула.

– Вы будете разговаривать с детьми и взрослыми, которые их привели, принимать решения, а я – вести протокол.

Я кивнул – что ж, это правильно. Я налил себе кофе, положил сахару и добавил молока. Посмотрел на часы – осталось всего пять минут. Я, не торопясь, попил кофе, и без одной минуты одиннадцать, кивнул Нине. Она встала из-за стола, вышла из профкома и вскоре вернулась, но уже не одна. Вошла худая, хорошо одетая дама, которая толкала перед собой явно закормленного пацаненка, лицо которого было мне знакомо. Ах, да! Это же Степанов, учащийся седьмого «А», сын главы города. Однако я сделал вид, что мне все равно, кто передо мною.

– Добрый день! – сказал я. – Проходите, пожалуйста!

– Степанова! – важно отрекомендовалась дама, усаживаясь на предупредительно отодвинутый мною стул.

– Слушаю вас, товарищ Степанова?

– Запишите моего сына в секцию по карате! – потребовала жена хозяина города.

– Обязательно, – кивнул я, – но я хочу знать мнение молодого человека… Тебя как зовут?

– Макс, – буркнул тот.

– Ну что ж, Максим Максимыч, – проговорил я, – сам-то ты, что об этом думаешь?.. Хочешь научиться карате?

– Хочу, чтобы как Талгат – р-раз рукой, р-раз ногой и все с копыт брык! – изложил свое видение этого вида спорта отпрыск хозяина города.

– С копыт – это не сразу, – ответил я. – Сначала придется научиться дышать, двигаться, даже – правильно стоять! В общем, придется долго тренироваться.

Пухлая физиономия Максима Максимыча вытянулась, но мамаша перехватила инициативу.

– Он будет стараться, товарищ тренер, – сказала она. – Правда, Максик?.. Ты же хочешь на зимних каникулах поехать в Москву, на главную елку страны?..

Степанов-младший обреченно кивнул.

– Нужно будет принести справку от врача, товарищ Степанова, подтверждающую, что по состоянию здоровья ваш сын может заниматься спортом.

– На этот счет можете не беспокоиться, товарищ тренер! – надменно произнесла та.

– И прошу вас учесть, что справка должна отражать действительное положение дел. Все-таки – карате и самбо – это серьезные виды спорта.

– За кого вы меня принимаете?! – насупилась мадам Степанова.

– Запишите все необходимые данные, товарищ секретарь! – распорядился я.

Супруга мэра продиктовала данные и удалилась, толкая перед собою своего рохлю-сынка. Нина проводила ее и вернулась с новым претендентом и его сопровождающим. На этот раз – это была девочка, дочь третьего секретаря горкома партии. Ни сам третий секретарь, ни его супруга явиться не соизволили – много чести – прислали дочь с шофером. Парню было все равно, возьмут ли его подопечную в спортсекцию по карате, но сама девчушка проявляла живой интерес и выглядела спортивной, так что и ее я предварительно записал с чистой совестью.

Дальше пошли претенденты, чьи предки были административным рангом пониже, но несомненно, имели вес, занимая каждый свою полочку в городской иерархии «нужных» людей. Эти не столько упирали на свое общественное положение, сколько – на связи и возможности «не остаться в долгу». Детишки у них были разные. Одни и в самом деле горели возможностью научиться крутому боевому искусству, другие были равнодушны к спорту и физкультуре, как таковым, третьи в принципе не годились. Последним я тоже не отказывал, но требовал принести справку от врача.

К трем часам дня поток начал иссякать. И слава богу! Я ведь обещал быть к четырем у Кривцовых. Когда претендентов больше не осталось, я взял у Нины список, но не стал его перечитывать, а лишь взглянул на итоговое число. Пятьдесят восемь человек – тридцать шесть пацанов и двадцать две девочки. Многовато! Однако какое-то число отсеется по медицинским показаниям, если только родители предоставят подлинные справки, а не купленные. Ну а остальные сами бросят, как только поймут, что это им не теннис…

На сегодня можно было считать миссию исполненной и с чистой совестью отправиться в гости к Лизоньке. По пути я заскочил в кулинарию и купил торт. Через десять минут на мой звонок дверь открыла мать моего ученика. Одета она была так, что у меня не осталось сомнений – Толик сейчас где-нибудь в кино, а потом должен пойти погулять. Тем не менее, времени мы терять не стали. Конечно, мне хотелось жрать, но настоящий мужчина, прежде чем потребовать у женщины обед, должен его заработать. И я, скажу скромно, заработал.

За обедом, который смело можно было назвать ужином, мы мило общались. Лиза, как-то незаметно для меня самого, стала первой моей настоящей любовницей в 1980-м. Все остальные связи были слишком мимолетны. Признаться меня несколько смущал тот факт, что она мать моего ученика, поэтому афишировать эти отношения не стоило. Да я, как истинный джентльмен, и не собирался звонить о них на всех перекрестках. Лиза, я думаю, – тоже. Оставалось надеяться, что и Толик не проболтается.

– Кривцов сильно пил, – рассказывала она о своем муже, подкладывая мне в тарелку лучшие кусочки. – Сначала он это делал втихую… Я даже и внимания-то не обращала… Ну иногда приходит мужик домой, слегка навеселе… Добрый… Толику конфет обязательно принесет, мне, бывало, цветы подарит… Проспится и утром на работу… А потом стал приходить поддатым все чаще и уже не слегка, а на – бровях… И чем дальше – тем становился злее… Какие там цветы и конфеты!.. Ввалится, грязный… Воняет от него… Видать, ни одной лужи не пропустил… Матом меня кроет, если я ему не даю в комнаты грязным проходить… Толик… Ему-то всего семь лет было, так он за меня заступается, а Кривцов уже и замахиваться стал… На нас обоих… Зарплаты его мы и не видали… Пропивал в первые же дни после получки… А потом и из дому начал тащить, и на водку, треклятую, менять… Я первое время надеялась, что он одумается… Даже уговорила его в ЛТП лечь… Так он сбежал оттуда… Продал телевизор наш, нажрался, как свинья… Я не выдержала, наорала на него и он меня ударил… Мне не так больно было, как я за Толика испугалась… И на следующий день пошла в ЗАГС – подала на развод… На суде все рассказала, да и у милиции уже были к нему вопросы… Ну в общем, развели нас… Он даже домой после суда не пришел… По дружкам ночевал, а через месяц его арестовали за кражу… Три года дали… Отсидел, да так на Севере и остался… Работает там сейчас, алименты на сына переводит…