Текст книги "Курсант. Назад в СССР 12"

– А как же ваш муж? Тот, что в тельняшке?

– Ха! – всплеснула холодцовыми руками Люся. – Да какой он мне муж! Сосед просто.

– Судя по его поведению, я подумал, вы близки, – уловив женские чаяния, я играл в жилетку психолога, дабы вывести информатора на нужный уровень доверительных отношений, все-таки про местоположение Ковригина я еще не успел узнать.

– Скажете тоже, – подхрюкнула Люська, – запотевший стакан с водкой – самое близкое ему существо! Давеча он за мной в ванной подглядывал в щелку, я ему говорю, заходи уже, коль невтерпеж, а он мне, представляете, что заявил? Мол, недосуг, а смотрит он, чьим я мылом моюсь… Вот мужики пошли!

За несколько минут чаепития я узнал всю подноготную рядовой советской коммуналки. Со времен, когда хотели «уплотнить» профессора Преображенского в подобных жилых помещениях, призванных ускорить индустриализацию и урбанизацию, утекло много воды, и первоначальный негатив утек вместе с нею в Лету. В коммуналках народились целые поколения, которые и не знали, что такое жить в отдельной квартире. Эти дети ходили друг к другу в гости в соседние комнаты, играли в войнушку и дрались бок о бок против чужаков из соседних дворов, вместе проводили время и дома, и на улице и становились больше, чем друзьями. В советской коммуналке дружат, ведут кухонные беседы, обсуждают политику, смертельно ссорятся и тут же мирятся, скандалят, изливают душу, утешают, отмечают вместе праздники на общей кухне, влюбляются – и подсыпают соль в компот. А вместо приветствия здесь привычна фраза: «Ты новый анекдот слышал?»

– Так что насчет Ковригина, – ввернул я свой вопрос между воздыханиями собеседницы. – Где мне его найти?

– Он на даче живет, – ответила Люся, отставив пустую чашку. – Говорит, здесь мы ему творить мешаем.

Она поводила рукой в воздухе, явно с подковыркой намекая, что витает её сосед в высоких сферах почем зря.

– Адрес знаете?

– Нет, но показать могу, бывала я у него, – ничуть не смутившись, заявила жертва коммунального бытия.

– Отлично, тогда, Люсенька, я вас попрошу проехать со мной, это очень важно для меня… Чую, что мой новый рассказ способен всколыхнуть советскую литературу, но чего-то в нем не хватает, я обязательно должен показать его Сильвестру Велиаровичу.

– Так Сильку выперли же? – вопрошающе уставилась на меня Люся. – Из этого самого… как его? Из кооператива ихнего писательского.

– Союза писателей, – поправил я.

– Ага, его самого. Он так переживал, пил горько, а потом вдруг встрепенулся, по столу как хрястнул на кухне кулаком, я как раз там пельмени варила и белье кипятила, и зло так процедил, что не оставит этого. Что тот, кто ему козни строит, будет еще больше опозорен, а потом и вовсе сгинет.

– Прямо так и сказал? – насторожился я.

– Угу… И кулаки сжал, что костяшки побелели, ему даже Марфа перечить не стала, что он шумит, тоже тогда испужалась. А баба Марфа у нас не из пугливых, она в войну трех фрицев собственными руками отравила, когда те на постой к ней завалились. Отваром лютика их сгубила.

– И что было потом?

– Чуть не расстреляли ее, благо партизаны спасли.

– Да я про Ковригина, он осуществил свою месть? И кого он винил в своих невзгодах?

– А я почем знаю? Этих писак не разберешь, у них одни клопы да божьи коровки в голове. Говорят не то, что думают, пишут не то, что говорят. Ой! Простите! – Люська прижала кулачищи к груди. – Вы ведь тоже из этих…

– Я больше к литейному делу привычен, чем по клавишам пишущей машинки стучать, – успокоил я.

На тренировки я давно не ходил, но прошлое боксёра-любителя должно было меня сделать хоть немного похожим на литейщика, хотя бы и в глазах Люськи.

– А вот не скажите, – улыбалась деваха, – вы на поэта похожи. Пальчики у вас белые, ногти, как у барышни. Это где ж такие цеха, в которых руки марать не приходится?

Ну надо же. Я быстро нашёлся:

– У нас все автоматизировано, ГДР-вское оборудование завезли, да и в отпуске я, в баньке отпарился, отмылся, так сказать. Ну так что? Дорогу покажете? На дачу Ковригина.

– Ага, – глазки женщины заблестели, – только переоденусь. Отвернитесь.

– Да я лучше выйду, – быстро ответил я, – жду вас на улице.

Я спешно выскочил из комнаты, дабы не оставаться наедине с не совсем одетой Люськой. Проходя мимо кухни, заглянул внутрь. У окна с кульком пельменей, прижатым к глазу, грустил «морячок» в компании бутылки столичной и бабы Марфы, а на потолке я заметил три округлых отпечатка. Хорошо тогда баба Марфа яйца отварила.

Глава 3

Я вышел на улицу и поспешил к машине, нужно было торопиться, пока Люська собирается да переодевается.

– Так, орлы, – обратился я к Феде и Сашке, – слушайте и не перебивайте. Ковригин живет на даче, адрес мне покажет его соседка по коммуналке. Она со мной поедет. Я представился начинающим писакой, поэтому, чтобы ее не смущать и не рушить легенду, вы сейчас – рысью из машины, прикидываетесь прохожими и делаете вид, что не со мной. Поймайте такси и дуйте за мной.

– А с вами нам нельзя? – загрустил Сашок. – Где мы сейчас машину поймаем? Тут и будки телефонной нет на версту в округе.

– Нельзя, Сань… Тут надо, чтобы всё гладко прошло, чую, не так прост этот Ковригин. А в вас я верю, справитесь. Все, выметайтесь, други сердешные! Как поймаете авто, догоните меня на проселке, я специально медленно буду ехать. Саня, где тут у вас дачи? Вот в ту сторону и езжайте…

– Да много где, – тот растерянно пожал плечами, покидая водительское сиденье.

– Выезд из города к ним один?

– Ну да… в сторону областного центра.

– Значит, разберетесь.

Я выгнал напарников, сам уселся за руль и подкатил ближе к дому. Люська вышла в лучшем своем наряде: в почти новых джинсах, модной джинсовой куртке и туфлях на кэблах, как сейчас говорили. Шагает чинно, ощущая себя королевой двора. В химических кудрях, как бриллиант, сверкает стекляшками заколка, а на груди алеет брошь в виде грозди рябины. Безвкусно, ярко и помпезно!

Завидев черную «Волгу», “королева” еле сдержала восторг, не признав в ней служебное авто. Подумала, что спутник (а в мечтах, наверное, и женишок уже) ей достался с колесами видными.

Я галантно распахнул пассажирскую дверь, она плюхнулась в кресло, отчего машина вдруг на миг накренилась, но через секунду, собравшись с силами, выпрямилась.

– Неплохо живут литейщики, – проговорила она, устраиваясь поудобнее и оглядывая салон.

– У нас бригада передовая, в соцсоревнованиях победили, вот и премировали нас талоном на покупку машины, – отмахнулся я. – Я себе его урвал, а денег родители дали. Куда едем?

– В Камышево.

– Это где? – вскинул я бровь, поправляя и пряча пистолет поглубже под рубаху.

Он все время норовил выскочить наружу. Оно, конечно, и верно, под рукой должен быть, но – не сейчас.

– Это деревня, километров десять за городом, – игриво, в предвкушении вояжа, махнула пухлой рукой куда-то вдаль спутница.

Предстоящая поездка ее явно невероятно вдохновляла. Наряжалась-то она старательно и с прицелом. Либо молодой «литейщик» ей по нраву, либо предстоящая встреча с Ковригиным поднимала женское настроение. А может, то и другое… Судя по всему, Люська была по-настоящему «коммунальной», как квартира, в которой она жила, где многое было общим.

– Я не понял… Писатель не на даче живет, что ли?

– Там у него домик от родителей остался, он его когда «дачей», когда «фазендой» называет. Да там многие в деревеньке этой из города приезжают, как на дачу. Она же под боком, считай. Так что это всё одно и то же. Как назовёшь, так и поплывёт.

– Понял, показывай дорогу. И давай уже на «ты».

– Угу, – радостно кивнула женщина. – Вот Силя удивится, когда мы к нему нагрянем. Но с пустыми руками не по-людски как-то. Слав, давай в магазин заскочим. У тебя деньги есть? – Люся уже чувствовала себя полноправным членом нашего экипажа.

– Конечно, заскочим, – кивнул я. – Где тут ближайший «Универсам»?

– Да на фиг по городу крутиться, заедем по пути в Камышево в сельпо. Там водка хорошая, старая.

– Старая? – удивился я.

– Ну, да, еще с запасов прошлого года туда из складов райпо привозят. А нынче такую не купишь, Горбачев всю нормальную водку истребил, – вздохнула Люська. – Ой, Слава, что-то я сейчас лишнего наболтаю. Ты в партии, наверное, состоишь. Вон у тебя какой лоб умный, как у Ленина, широкий, и глаза пронзительные, будто не рабочий класс ты, а КГБ-шник какой-то.

– Да все нормально, Люсь, – я вывернул на проселок из города. – В партию не вступал, политику Горбачева, как и ты, не одобряю, слишком много он говорит и неправильно делает.

Люська расслабилась и закивала.

– У меня у сестры двоюродной давеча свадьба была, так они подкрашенную заваркой водку по чайникам разливали, представляешь, дурость какая. Прятались! Борьба за трезвость! Скоро выпивать под одеялом в темноте только можно будет. Эх… То ли дело при Андропове было… Цены на водку упали, можно было за четыре семьдесят бутылку купить. Ее даже называли, знаешь как, у нас? Андроповка!

– У нас тоже, – кивнул я, – а народ развлекался, расшифровывал слово “водка” как: «Вот Он Добрый Какой Андропов».

– Оно так-то веселее, – снова поддакнула Люська.

Проверенный способ остаться правителю в сердцах народа на века – это снизить цены на жидкую валюту. Ведь водку в СССР не только непосредственно пили, ей расплачивались с сантехником, с трактористом за вспашку огорода, брали ее с собой в гости. А если возникал спор, то спорили, как водится, непременно «на бутылку», которую потом вместе и распивали. Но сейчас, в восемьдесят шестом, вовсю шла горбачевская антиалкогольная компания, и самая дешевая бутылка стала стоить 9 руб. 10 коп. От четырех с полтиной – целая пропасть. Народу было чем ответить на такие новости. Резко возросло самогоноварение, все чаще случались отравления всякими суррогатами.

А Люська тем временем затянула советскую частушку, что называется, на злобу дня:

 
«На недельку, до второго,
Закопаем Горбачёва.
Откопаем Брежнева —
Будем пить по-прежнему».
 

Голос у нее оказался, на удивление, ничего себе, даже в сельском клубе выступать можно. Под баян – запросто.

Так, с шутками и прибаутками, мы въехали в деревушку с бело-голубыми домишками.

Местами к грунтовке подступала желтеющая крапива и лебеда. Редкие прохожие останавливались, чтобы проводить любопытным взглядом наше авто. Все-таки черная «Волга» в этих местах не часто появляется. Все больше «Запорожцы» да «Москвичи», или Жигуленки первых «фиатообразных» моделей.

– Вон туды сверни! – распорядилась Люська, тыча пальцем в отдельно стоящий домик без ограждения.

По замшелой шиферной крыше, треснутой штукатурке на фасаде и решеткам на окнах без ставен сразу можно было опознать местный сельский магазинчик. Мекка алкашей, хозяек и ребятишек, стайкой промышлявших возле крыльца, выпрашивая у прохожих копеечку на «Капитошку» и советскую жевательную резинку «Мятная».

Я отсыпал ребятне мелочь (восторгу их не было предела, один даже самолетик мне бумажный подарил) и вошел в сельпо. Пахло «каменными» сушками, ирисками, легким перегарчиком от недавних посетителей и рыбными консервами, стоявшими на полках причудливыми пирамидками. За прилавком скучала немолодая продавщица, лениво листая «Крестьянку». Судя по замусоленным страницам, она уже не первый раз просматривала этот журнал.

– Водки нет, – вдруг заявила она, окинув меня опытным торговым взглядом.

Я даже опешил, как она верно с порога определила цель моего визита.

Продуктовый магазин оказался совмещенным с хозтоварами, где кроме навесных замков, мыла и гвоздей, даже продавали «Хну» в бумажных пакетиках. На которых значилась красноречивая надпись: «Средство для окрашивания, укрепления волос и уничтожения перхоти».

Я раскрыл рот. После городских магазинов, называвшихся по профилю («Мясо», «Спорттовары», «Вина-воды» и прочий хлеб), удивляло, что здесь продавалось абсолютно все. Но сейчас – кроме водки и, разве что, копченной колбасы. Широкий ассортимент товаров. Не дефицитных, но нужных в повседневной жизни селянина: от спичек до поливочного шланга.

Однако меня интересовал алкоголь. Конечно, распивать я его с подозреваемым не собирался, но и рушить легенду перед Люсей не хотелось. Может, Ковригина там вовсе не окажется, и ее услуги по поиску писателя, мне еще понадобятся.

Скрипя половыми досками, окрашенными в цвет кирпича, я приблизился к прилавку с алкоголем. Каково же было мое удивление, когда там, среди разной бормотухи, я обнаружил его… Коньяк армянский. Не бог весть какой, три звезды всего, за 4 рубля и 12 копеек.

Купив эту бутылку, еще прихватил минералку.

– Андрей Григорьевич, – раздался вдруг за спиной знакомый голос. – Вы ли это?

Я обернулся, мне улыбался неполнозубой улыбкой Сема Кондейкин – станочник, сосед убитого Парамонова.

– Вот так встреча! – тянул он ко мне сухую, как палка, руку. – А вы как здесь?

– По делам, – буркнул я, на всякий случай поглядывая в окно, где в моей машине сидела провожатая.

Убедился, что она не видела, как Сема ко мне подвалил.

– А у меня здесь маман живет, – потянуло на общение старого знакомого. – Частенько в Камышево бываю, по хозяйству подмочь да проведать. А это ваша машина там? А Люська, получается, с вами теперь?

Мужичок скосил хитрые глазенки в окошко.

– Много будешь знать – не успеешь состариться. А ты откуда Люську знаешь?

– Пф-ф… – выдохнул Сема. – Так ее вся деревня знает, особенно мужики.

– Ладно, Сема, бывай. Не болей и не пей, – я зашагал к выходу.

– Погодите, Андрей Григорьевич, вы же обещали меня привлекать по вашим делам в качестве понятого, а что-то ни слуху ни духу от вас.

– Тише ты… – остановившись, зашипел я. – Придет время, позвоним. А пока жди… Ты еще пригодишься нашей Родине.

– Служу Советскому Союзу, – прошептал Кондейкин, ощутив свою сопричастность к чему-то важному и секретному. – А когда позвоните?

– Скоро, Сема, скоро…

Я поспешил покинуть магазин, пока Кондейкин не выдал меня и не раструбил на всю деревню, кто я есть на самом деле – сложно было бы объяснить ему прямо сейчас, что я тут, что называется, под прикрытием работаю. Ведь неизвестно еще, удастся ли застать Ковригина, поэтому лучше, чтобы пока никто не знал о цели моего визита. К тому же Федя и Сашок куда-то запропастились. Видать, так и не смогли поймать тачку. Да и ладно, что я, с писателем, с книжным червём не справлюсь?..

Я сел в машину, а Люська вдруг заявила:

– Ой, я же сигарет хотела купить, я сейчас!

Она выскочила из машины, та снова покачнулась. Я хотел было предложить, что сам куплю, но женщина уже топала по облезлым доскам крыльца.

Вот блин! Сейчас с Кондейкиным пересечется, похоже, они знакомы…

Я было кинулся за ней, но она уже столкнулась на выходе из магазина с Семой. Тот, завидел ее, чуть в куске тюля не запутался, что свисал в дверном проеме с рыболовными грузилами внизу.

– Ба! Люсьен! – расплылся в щербатой улыбке Сема. – Сколько лет, сколько зим!

– Ага, – хрюкнула дама. – С прошлой недели не виделись.

– Заходи сегодня вечерком на огонек, – щебетал Сема, – у маман как раз наливочка подошла, пробу снимать будем. Я карасиков наудил, вечером в сметане зажарю. Пальчики оближешь.

– Ой, Сёмка, – скривилась Люська, многозначительно оглядываясь на меня. – Вишь, некогда мне, я товарищу писателю помогаю.

– Какому писателю? – икнул Кондейкин, таращась мне за спину, будто я прятал там еще одного человечка.

– Славику, – кивнула на меня Люсьен. – Вот, познакомьтесь…

– Э-э… – раскрыл рот Сема, но я не дал ему собраться с мыслями и перебил:

– Да мы знакомы с Семеном, я как-то писал статью про его цех…

Я отчаянно подмигивал Кондейкину, пока Люська распутывала занавеску от мух, чтобы войти в магазин.

Сема оказался не таким дураком, как выглядел, сообразил, что дело конспиративное, и мигом рот захлопнул, провожая вожделенным взглядом широкую, цвета индиго, задницу Люськи.

Та скрылась в недрах магазина, а я притянул за локоток Кондейкина и покрутил пуговку клетчатой рубахи у него на груди:

– Слушай сюда, Сема, я на задании, и меня зовут Славик. Я писатель, и ни к каким органам отношения не имею. Усек?

– Угу, – восторженно выдохнул он, уже мысленно включив себя шпионские игры. – А что у вас за задание?

Я хотел было снова отправить его в баню, придерживаясь привычного постулата: «Чем дальше в лес, тем третий лишний», но в последний момент передумал. Все-таки Сема многих знает в Камышево и может оказаться мне полезным.

– Ковригина знаешь? – заговорщически проговорил я.

– Сильку-то? Писаку нашего? Конечно!

– Где он сейчас?

– У себя на «фазенде» был. А что? Натворил он чего?

– Короче, Сема… Слушай твою первую боевую задачу. Мы с Люськой к нему едем, но там я хочу наедине с писателем потрещать. Сможешь Люську на жареного карпа к себе забрать?

– У меня только караси…

– Да пофиг!

– Эт я запросто! – оживился Кондейкин, окончательно убедившись, что отношений у нас, даже кратковременных, с Люсьен не намечается.

– Молодец! Тогда едешь с нами.

– Так а что Ковригин натворил-то? Неужели убил кого? Или того хуже… На самогоне попался?

– Потом, Сема, все потом… Родина в тебя верит, – я похлопал его по плечу, – а пока держи язык за зубами. Если заберешь Люську в нужный момент, очень поможешь органам внутренним. И своим попутно…

– Понял, Андрей Григорьевич, – проникся Сема, прижав кулак к сердцу. – Ради органов все сделаю…

– Молодец, только называй меня Славиком, – я поморщился, подумал и добавил: – Нет, лучше никак не называй… Все, тихо… Наша дама идет. Садись в машину.

До нужного дома добрались за пять минут. Можно было бы доехать еще быстрее, но нашу черную «Волгу» то норовили поклевать гуси, то пыталась остановить свора деревенских собачонок, чуть ли не бросавшихся под колеса с восторженным лаем хозяев этой слободы. Еще под колеса пытался попасть велосипедист на стареньком «Урале». Он ехал посреди дороги с бидоном на руле и тремя деревянными удочками, привязанными к раме, и никуда не намеревался сворачивать. Даже в ответ на звонкий сигнал моего клаксона он и ухом не пошевелил.

– Да это Митрич, – возвестил Сема. – Он глухой и всегда посередь дороги ездит. Чтобы его издалека видно было и не сшибли ненароком.

Митрича удалось обогнать, лишь когда улица чуть раздвинулась, и гуси с собаками отпустили «Волгу».

Подкатили к старому дому на окраине деревни. Среди других он выделялся потемневшим и потрескавшимся от времени лиственным срубом, неоштукатуренным снаружи. Чернеющая крыша и покосившаяся труба делали дом похожим на заброшенный, и только бледный цветок на окне, разметавший в отчаянной тяге к жизни свои отростки по подоконнику, свидетельствовал о том, что внутри кто-то все-таки живет.

Машина, сдавленно скрипнув тормозами, остановилась перед редкой изгородью из березовых палок, за которыми просматривалось приземистое, вросшее в землю крыльцо, со ступеньками, из щелей которых пробивался мох.

– Приехали! – возвестил Сема.

На заросшем травостоем огороде торчало пугало, изготовленное из ватника и старой кроличьей шапки. Морда сделана из мешка, набитого соломой, один глаз-пуговица отвалился. Шапка выгорела, а мех слежался под действием осадков и солнца.

– Ух, какое чучело страшное, – поежилась Люська и попыталась прижаться ко мне. – Смотрит своим глазом, будто живое… На Вия похоже…

Пока Люська глазела по сторонам и охала, я незаметно шепнул Семе:

– Жди нас здесь, мы сейчас в дом войдем, после я Люську постараюсь на улицу сплавить, мол, наедине с коллегой-писателем переговорить надо. Тут ты ее хватай и веди к себе…

– Зачем к себе? – мечтательно осклабился Кондейкин. – У меня маман дома, мы лучше на сеновал пойдем. Только за поллитрой заскочим.

– Не надо никуда заскакивать, вот, держи, – я всучил Семе бутылку коньяка.

– О-о! От души! Андрей Григорьевич!

– Тихо ты! Не называй меня по имени.

Кондейкин запоздало захлопнул рот и жестом изобразил застежку-молнию на губах.

– Силя! Ты дома? – барабанила уже в дверь Люська.

В ответ тишина. Спутница подергала ручку. Заперто.

– Может, дома нет? – растерянно пожала она плечами, виновато оглядываясь на меня.

Я разглядел, что скоба для навешивания замка свободно болтается на косяке, значит, заперто изнутри.

Тогда я поднялся по ступенькам, Люська посторонилась, пропуская меня вперед. Дернул ручку – и чуть не завалился. Дверь вдруг легко поддалась, открывая проход в полумрак дома.

– Странно, – округлила глаза спутница. – Только что закрыто было…

Она вытянула толстую шею, пытаясь заглянуть внутрь, но шагнуть вперед почему-то не решалась.

– Темно, как в могиле, прости господи, – прошептала она. – Белый день на дворе, а внутри – хоть глаз выколи…

– Но кто-то же нам открыл, – нахмурился я, разглядывая крючок, что болтался изнутри дверного проема.

– Силь… А Силь… – пролепетала спутница. – Это я, Людмилка Агапова. – Ты тута?

И снова в ответ тишина.

– Может, его убили? – прикрыла рот ладошкой Люська, будто сама испугалась своих слов.

– Что ты там такое каркаешь? – выглядывал из-за ее спины Сема, он не выдержал и тоже подошел к нам.

– Сейчас проверим, – распорядился я. – Стойте здесь.

Я шагнул внутрь, незаметно расстегнув под распущенной рубахой кобуру. Рука привычно легла на пояс, где висел пистолет. Черный зев дома проглотил меня, мрак окутал – ни зги не видно.

Напоминавшие плотную мешковину шторы задернуты наглухо, еще и ставни некоторых окон прикрыты.

Я сделал на ощупь несколько шагов, шаря рукой по стене в поисках выключателя, как вдруг почувствовал, что в меня уперлось что-то твердое. Даже через рубаху я ощутил холодок стали. Мне в грудь упирался ствол.