Текст книги "Боксер 2: Назад в СССР"

– На домашний звоните! – отрезала мать, попросту не став слушать. – Если этот сорванец не исправится.

– Да-да…

Тома мелкими шажками ретировалась. Леву еще для порядка отчитали, а потом и его родители развернулись и зашагали прочь. Судя по всему, у них машины не имелось, потому что матушка Льва едко отсчитывала муженька за то, что им придется идти в Тмутаракань, то есть на остановку общественного транспорта.

– Не хватало еще автобус пропустить! А если мест не окажется?

Папаня не возражал, как и Лева, молча слушал, втягивая голову в плечи. Для боксера, кстати, хороший навык, вот так перекрываться, однозначно пригодится. Ну а совершенно разбитый Лева остался стоять у ворот, стискивая кулаки и зубы. От обиды и несправедливости у пацана на глазах выступили слезы. Губы дрожали.

– Ненавижу вас… лучше бы меня в детский дом отдали! – услышал я.

В отличие от меня, мать и отец Левы даже не повернулись помахать сыну на прощание.

Зато теперь понятно, почему пацан растет такой злой. С такой-то мамашей-тираном и папой-валенком.

Мне вдруг захотелось выйти из своего укрытия, где я явно засиделся. И поддержать пацана, это ему явно требовалось. Представляю, каково ему теперь в одиночку такую психологическую травму переживать. В будущем молодежь и куда из-за меньших причин с ума сходит, родители к психологу тащат… в общем, я выпрямился, как можно незаметнее подкрался ко Льву и положил руку ему на плечо.

– Зря ты стесняешься родителей. Они тебя любят, по-своему, но любят, – тихо проговорил я, не заботясь о том, что слова прозвучат слишком взросло.

Лева вздрогнул, медленно обернулся.

– Пошел ты, Миша! Это все из-за тебя! А если скажешь кому…

Он не договорил, к горлу у него подкатил ком. И, чтобы не расплакаться, Лева резко развернулся и зашагал прочь. Я не стал его останавливать. Пусть дуется лучше на меня, хоть переключится. Подождав, пока он уйдет, я пошел в зал.

Глава 3

В зал я вернулся в тот момент, когда все ребята давно разошлись. Да и то воспользовался тем, что Томе после встречи с родителями Льва явно потребовалась небольшая пауза. К тренеру у меня был серьезный разговор. Формально я был приписан к ребятам легкоатлетам, поэтому появляться на тренировке боксеров, особого права не имел. Но хотел им обзавестись.

Тренер был занят тем, что подметал зал от налетевшего из открытого окна тополиного пуха. Как и в первый раз, когда мы встретились у палисадника, он слушал радио. Приемник, подключенный удлинителем, транслировал дневной выпуск новостей. Но даже несмотря на довольно громкий звук, он обернулся, стоило только мне переступить порог зала.

– Ты, Мишка? – улыбнулся он, убавляя громкость. – Наш пострел везде поспел! С родителями повидался?

– Да. И повидался, и попрощался, – кивнул я.

– А чего за срочность была такая, стряслось что?

Я рассказал тренеру ровно ту легенду, что уже выдал маме и папе. Мол, в первый день мне совершенно не понравилось в лагере и так далее.

Тренер внимательно выслушал, посмотрел на меня с прищуром.

– Папа-то не ругался из-за твоего нового увлечения?

– Остановились на том, что бокс – это спорт настоящих джентльменов, – я улыбнулся. – Тренер, хотел тут с вами поговорить…

– Льва куда потерял? – он мягко перебил меня, но так, что возражать желания не нашлось.

Была у него все-таки та самая харизма, без которой не воспитать настоящих чемпионов. Я ее хорошо чувствовал. Даже удивительно, что дальше секции в пионерском лагере тренер до сих пор не ушел по карьерной лестнице.

– У Льва состоялся, хм, чуть более напряженный разговор с участием То… старшей пионервожатой.

Тренер как-то тяжко вздохнул, как будто был в курсе проблем Льва с родителями.

– Надеюсь, вы не удумаете разборки продолжать вне зала? – строго спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: – Один раз я глаза закрыл, а во второй накажу так, что методы Тамары покажутся сахаром. Все понятно?

Понятно-то понятно, я сам против мордобоя на улице, но тут не я зачинщиком выступаю. Вслух я все же отрапортовал, что мне все ясно и ничего подобного больше не повторится.

– Ладно, верю, Шахматист. О чем хотел поговорить – давай.

– Тут такое дело, тренер, решил у вас попроситься в бокс перейти.

Я, как на духу, выдал, что сегодняшняя тренировка мне очень понравилась. Теперь, дескать, жить не могу без бокса и мечтаю перезаписаться именно в боксеры из легкоатлетов. И вообще, я крайне мотивированный и готов на тренировках пахать, как лошадь.

Тренер внимательно выслушал. Погладил пальцами подбородок.

– Ты где раньше занимался, шахматист?

– В школьном шахматном кружке, – припомнил я.

– Я про единоборства, ходил небось раньше в зал?

– Неа, – было неприятно так нагло врать тренеру, но приходилось.

Хотя ложь мои слова или нет, это еще как посмотреть. Но если брешешь, то делай это нагло!

– А на скакалке где так научился пахать?

– Оно как-то само получается. Да и во дворе пробовал.

– Хм… – тренер задумался.

Я, сам будучи тренером, прекрасно понимал, что такая работа со скакалкой или на снаряде возможна только в одном случае – если ты вундеркинд от мира бокса. Такие бывают, тот же Лагутин или, скажем, Попеченко тому пример. Другой вопрос, что это большая редкость, за всю свою многолетнюю тренерскую карьеру я лично видел всего пару таких ребят. Один в итоге взял Россию в среднем весе, а второй обленился и бросил тренировки… Но даже такие жемчужины, и те далеко не сразу приходили к подобным результатам. Поэтому старик был немало озадачен.

– Ясно все с тобой, шахматист, – наконец заговорил он. – Только, во-первых, у нас мест лишних нет. А во-вторых, в твоем весе у меня паренек уже есть.

Так я думал вы меня уже согласны взять, считал, что вопрос решенный. Сами же меня ребятам представили. Честно говоря, – прямо выдал тренер. – Я думал ты побалуешься и сбежишь на половине тренировки. А ты упертый оказался, и черт побери, еще и талантливый… Чего греха таить, есть у тебя задатки, этого не отнять. Вот только, говорю, же. Есть у меня в твоем весе человек, и количество воспитанников секции бокса строго согласовано. Максимум у меня сейчас набран. Лимит, понимаешь? Даже не знаю, что и делать.

Я попытался сообразить, о ком говорит тренер, но не вспомнил ни одного пацана в зале из своей весовой. Если он и был, то на сегодняшней тренировке точно не присутствовал. И тренер подтвердил мои мысли.

– Артём Коган, талантливый парнишка, приедет на днях. Левая у него… как конь копытом бьет, – тренер как-то мечтательно вздохнул. – Чемпион будущий. И может даже – Олимпийский.

Во как! У меня, оказывается, уже сейчас конкурент вырисовывается копытный. С олимпийскими амбициями. Интересно только, почему тогда он в лагерь едет с опозданием? Спрашивать я не стал, туда дальше само прояснится. Но, если уж совсем по чесноку, то такой конкурент мне был нужен, как воздух. Тем более, талантливый, чтобы спортивную конкуренцию мог составить. Много с другими весами в парах не постоишь. Да, удар у ребят тех, кто покрупнее, тяжелый. Но скорость при такой работе падает и реакция замедляется. Поэтому спарринг-партнер из своей же весовой – то, что доктор прописал.

А вашему Артему разве спарринг-партнер не нужен? Погоняю его, сам подтянусь, – я расплылся в невинной улыбке. – Или еще пригожусь как-нибудь.

Тренер снова покосился на меня, чуть удивленно. Но никак мои слова не прокомментировал.

– Хм. Поговорить-то я про тебя поговорю. Но ручаться ни за что не стану. Хотя ты парень со своей изюминкой, и в зал тебе надо походить. Так что ты приходи, если Ромка, то есть Роман Альбертович, будет не против.

– А скажите, от кого решение зависит, от Тамары Ипполитовны? – уточнил я.

– Если бы! От директора зависит, а с ним любое дело делать через… – тренер осекся, махнул рукой и пробурчал себе под нос: – Вот пил бы я так…, а у меня даже бутылки нету.

Вон оно что. Ну, если вопрос записи меня в секцию стоит бутылки водки, надо будет как-нибудь раздобыть. Где, правда, взять водку в пионерском лагере? У того же директора разве что, но не подгонишь же ему собственное пойло. В общем, надо поразмыслить на досуге. Сейчас же я, по сути, получил то, что хотел, сам тренер был не против моих занятий в его секции. Так что теперь – полный газ.

– Ну, доволен, Шахматист?

Я закивал.

– Спасибо за доверие!

– Иди, тебя дружок твой тут уже искал.

– Это какой?

– Сынок нашей поварихи. Имя из головы вылетело.

Тренер развернулся, сделал погромче приемник и вернулся к своим делам. Интересно, зачем меня толстяк искал, что аж в зал пошел? Я вышел на улицу, и ответ не заставил себя долго ждать.

Из-за угла корпуса послышался совсем слабенький свист.

– Мих! Мих, сюда иди!

Я сразу узнал голос шебутного толстяка, зашел за угол и увидел Сеню собственной персоной.

– Ты че по углам шкеришься?

– Да дело секретное! Особой важности.

Выглядел толстяк возбужденно, как, впрочем, почти всегда.

– Ну выкладывай, помозгуем.

Он набрал полную грудь воздуха и затараторил на выдохе:

– Помощь твоя нужна! Тут неподалеку одно местечко есть, о котором никто не знает… красотища, блин! Берег реки, холмик, ивы свисают. Ты еще спрашивал, куда я все время езжу, так вот – туда! Знаешь, как там классно книжки читать!

– Так, а от меня что нужно? У меня времени читать нет. Так что как-нибудь без меня, но за приглашение спасибо.

– Да ты не понял!

– Так говори понятнее.

Сеня быстро облизал губы, щеки у него мигом залило румянцем. Раз такая реакция, то вопрос действительно деликатный.

– Короче, мне тут одна девчонка понравилась, хочу ей свидание провести. Пикник и все такое, – признался он. – И лучше этого места не найти!

Я хотел спросить, как могу в этом помочь, так как по прежнему не понимал, чего от меня хочет толстяк. Я же не Сирано, чтобы на свиданиях дежурить с подсказками. Но Сеня сунул руку за пазуху и вытащил оттуда сердечко из кусочка сосновой коры. Такое я уже видел, когда только тут появился, причем в собственной тумбочке.

– Короче, дело такое, ты ведь мелкий… не обижайся только! В общем, поэтому я решил попросить тебя подложить вот это ей в тумбочку, – он протянул мне изделие, такие штуки пацаны вытачивали из фрагментов коры трением об асфальт. – Ты сделаешь это незаметно!

Я взял сердечко, повертел. Выточено безупречно, со знанием дела. Ещё один талант у Сени мне открылся. И надо сказать, что руки у Сени росли из того места, что надо. Сердечко получилось почти идеальной формы.

– Допустим, помогу, а что мне за это будет?

– Сахара дам погрызтьь!

Сеня вытащил вслед за сердечком рафинированный сахар, целую жменю. Опять, наверное, у мамки стянул в столовой. Вот говори не говори, а сисьски, налегая на сахар, точно не убавишь. Но не стану же я у него по карманам лазать с обысками. Ладно, с другой стороны, малый дает самое ценное, что только у него есть, значит, дело действительно важное. Да и мне помочь не в лом, Сеня – человек полезный и надежный. Заодно сам меньше сахара сожрет. Возможно.

– Идет, скажи кому класть? Тамаре? – я шутливо подмигнул.

– Ты че! – Сеня аж перекрестился и еще сильнее покраснел. – Вике, из девчачьего отряда…

Я попытался вспомнить, что за Вика, но как-то не вышло. А вообще забавно так, не один Лев, оказывается, по гимнасткам сохнет.

– У нее тумбочка вторая от двери, со стороны окна.

– Не вопрос, а как твоя Вика узнает, куда и когда идти?

Я спрятал деревянное сердечко в карман. На нем действительно не было имени ни адресата, ни отправителя. Ну и никакой информации о месте и времени встречи.

– Вот так, – Сеня достал следом конверт с приклеенной на нем маркой с рисунком советской автоматической станции «Луна». – Тут все написано.

– Угу… вторая тумбочка от двери со стороны окна, верно запомнил?

– Да, да!

Он уже разве что не подпрыгивал.

– Сахар давай, – я вытянул руку ладонью вверх.

– Так ты еще ни сделал ни фига, – возмутился Сеня.

– Утром деньги, вечером стулья, фирштейн?

Сеня со вздохом положил на мою ладонь рафинад. Несколько кусочков, но явно не все.

– Не катит, давай все, что есть.

– Ну бли-и-ин…

– Ничего не знаю, будешь жрать сахар – и тогда не только сиськи вырастут, но и задница.

Толстяк помялся, но все же вытащил еще с десяток кубиков сахара. Правда, выражение лица его было такое, будто он желает мне этим сахаром подавиться.

Я рассовал рафинад по карманам. Есть этот сахар я точно не собирался.

– Только не читай! – попросил Сеня.

– Не имею привычки. Тем более, ты ж там, наверное, в любви признаешься?

– Не твое дело… – толстяк аж голову в плечи втянул.

Вот такая она первая любовь, лет через пять будет вспоминать о Вике с улыбкой на лице. Я потрепал Сеню за плечо, чтобы успокоить.

– Не дрейфь, мне как раз через девчачий корпус возвращаться, все будет. Ты, главное, свиданку так организуй, чтобы незабываемые впечатления остались.

На этом разошлись. Все корпуса в лагере имели типовую планировку, и палата девчонок располагалась также, как и моя палата. Залезть внутрь через окно и оставить записочку в тумбочке Вики не составит особого труда.

Я подошел к корпусу, огляделся, чтобы остаться незамеченным. У окна встал на цыпочки, дабы заглянуть в саму палату. Там, предсказуемо, не было ни души. Как тут чистенько, постели ровные, не валяется никаких камней, веток и рогаток. Девчонки, что тут еще сказать.

Я перемахнул через окно, оказавшись внутри палаты. Подошел ко второй кровати, как и просил Сеня. Достал конверт и сердечко и, открыв тумбочку, положил их туда. На самое видное место. Вика по-любому полезет в тумбочку – и надо, чтобы она увидела передачку сразу. Ну а пойдет она на свидание или не пойдет – это уже дело не мое.

Справившись, я уже собрался уходить, как мой взгляд упал на торчащий из-под подушки корешок книги. На нем красовалась надпись: «Ящеры древних морей». Внутри аж заскребло все. Не может быть!

В свое время я не один год охотился за этим изданием. Свой экземпляр формально первой части, «По путям развития жизни», у меня был. А вторую часть издания 1965 года мне всегда хотелось заиметь.

Я аккуратно вытащил томик из-под подушки. Погладил тканевую серую обложку и черно-белый рисунок ихтиозавра. Не твое – не трогай, как говорится, но я все же открыл энциклопедию. Прежнего прилива эмоций, правда, не было, но поглазеть интересно. Несколько минут я сидел на кровати и листал одну за другой страницы «реликвии». Рассматривал цветные картинки с изображениями морских гигантов. Добрался до половины, когда из коридора послышались шаркающие шаги. Блин! Не вовремя!

Удрать к окну не успел. Дверь скрипнула, что-то грохнуло, как будто захлопнулось… я принял единственно верное решение – спрятался под кроватью и замер, чтобы не заметили. С энциклопедией в руках! Затея так себе, но афишировать, что я лазал по девчачьей палате, тоже не хочется. Придется отсидеться, то есть, отлежаться.

В палату зашла девчонка, что-то напевая шепотом себе под нос. И похоже, что девчонка оказалась той самой любовью Сени. Вика, к счастью, меня не заметила, но села на кровать, под которой я прятался, и полезла в тумбочку.

– Ух ты…

Понятно, что первым делом она наткнулась на конверт и лежащее сверху сердечко. Послышался звук, с которым порвалась бумага, и Вика вытащила письмо. Мне на секунду стало любопытно, станет ли она читать вслух, все равно ведь одна, но нет – читала девчонка про себя.

– А я думала, что нисколечко ему не нравлюсь… – донесся шепот и следом хихиканье.

Выходит, любовь у них была взаимная? Ну, не зря мучился, гляди, на свадьбу позовут и детей нянчить.

– Куда книжка подевалась? – вдруг озадаченно протянула Вика.

Заметила-таки… я не успел довести мысль до конца, как девчонка нагнулась, заглянула под кровать и уставилась на меня выпученными глазами.

– Ты?!

– Э-э…

– Что ты тут делаешь, мелкий!

Я замялся, не скажешь же что-то вроде: «а мы тут плюшками балуемся». Да и вообще ничего толкового не скажешь!

– Динозавров смотрел!

Я сунул ей энциклопедию и спешно вылез из-под кровати, бросившись наутек. Выпрыгнул в окно…

Радовался звук разбитого стекла.

Захлопнулось это самое окно, а все из-за сквозняка, потому что дверь в палату осталась открытой. Ну а я в спешке этого не заметил и не просчитал.

Стекло брызнуло в стороны, я кувыркнулся и вляпался ладонью в осколки.

Ай!

На запястье тотчас появился разрез. Ничего серьезного, но – вот же, блин!

Глава 4

Я сжал и разжал кулак. Нет, порядок, все шевелится, никаких серьезных порезов, и слава богу, это не должно помешать тренировкам. Не хватало только на ровном месте получить травму, руки надо беречь.

С Викой нехорошо вышло, но не смертельно. Что нет книжки, она заметила сразу. Ну я бы, честно говоря, тоже заметил, все-таки довольно редкое это издание. Теперь надо надеяться, что девчонка не заложит меня Тамаре, еще этого только не хватало. Хотя шанс на это совсем маленький, старшая пионервожатая выпьет из нее все соки, тут все-таки окно разбито. Это не хухры-мухры.

Я сидел в кустах неподалеку от корпуса девочек, когда на горизонте появилась тушка подстрекателя этого происшествия. Сеня, пока я занимался черт-те чем в палате девчонок, никуда не уехал и дожидался, чтобы узнать, чем все закончится.

– Ну че?

Толстяк уселся рядом со мной прямо на землю, не без труда подгреб ноги к груди и положил подбородок на колени. При виде моей окровавленной руки, присвистнул.

– Как ты умудрился окно расфигачить?

– Как-как, молча… не доглядел.

– Бли-и-ин… ща, погоди.

Сеня, не вставая, куда-то потянулся, а потом, выпрямившись, вручил мне средство от всех бед – листок только что сорванного подорожника. Советский дворовый антисептик.

– Приложи, только сначала послюнявь.

Я знал, что подорожники помогали, но тут все же придется идти к Аллочке в медпункт. Шить, конечно, не потребуется, но нормально продезинфицировать порез надо. Ну и чтобы не мешало, можно повязку наложить. Но от подорожника Сени я тоже не отказался.

– Короче, вручил я твое послание Вике, – хмыкнул я.

– И че… И как… – толстяк аж запинаться начал от волнения.

– Ну-у-у, – я чуть потянул время ради собственного удовольствия и интриги. – До потолка от радости не прыгала, но довольная была. Дальше давай сам, девка-то явно к тебе неровно дышит. Если судить по ее возгласу, когда она записку прочитала. Ты же в письме представился?

– П-правда? – Сеня аж дыхание затаил.

– Как есть. Ладно, бывай. Схожу в медпункт.

Из нашего укрытия было хорошо видно разбитое окно палаты, и туда на всех парах уже летела Тамара. Лицо ее было настолько перепуганным, как будто не окно разбилось, а произошёл ядерный взрыв. Ну как минимум. И чего она так все близко к сердцу принимает? Мужика ей надо нормального и некогда будет мелочевкой себя загружать…

Сеня тоже наблюдавший за этим, вдруг как-то поменялся в лице. Решимость, что ли, в глазах появилась. Ну ему-то что, шею намылят мне. А он пока будет с девчонкой природой любоваться… надо будет, кстати, разведать, что там за место такое, дюже романтическое.

Я со вздохом поднялся и уже собрался уходить, как Сеня вдруг заявил:

– Мих! Давай скажу, что это я окно разбил…

– Ты? – я так и замер, повернул в его сторону голову.

Кажется, в этой панде просыпается-таки маленький лев.

– Да, ты же по моему делу в палату к девчатам лазил. Так будет честно, – дрогнувшими губами пробормотал толстяк.

Ну что ж, желание похвальное. Я покосился на Тому, та внимательно изучала место происшествия. С таким важным видом, будто в лагере не окно разбилось, а кого-то убили, а она не старшая пионервожатая, а старший следователь городской прокуратуры. С ней рядом уже стояла Вика, видимо, объяснявшая Томе, как так вышло, что стекло вдребезги. По крайней мере, девчонка что-то рассказывала, жестикулируя, а Тамара внимательно слушала и кивала.

Сеня, окончательно набравшись смелости, начал подниматься, но я положил руку ему на пухлое плечо.

– Сиди уже.

– Почему?

– По кочану и по редиске. Я там кровушки пролил, как ты это будешь объяснять, герой? – растолковал я.

– Точно! Давай, может, мне тоже руку порежем? – толстяк принялся оглядываться, ища, видимо, чем это можно сделать. – Естьпроволочка? Ее можно об асфальт заточить и …

– Не надо, – я покачал головой. – Тебе еще с Викой идти на свидание. Так что выдыхай. Только это, на встречу чистые вещи одень, усёк?

– Ага… – Сеня растерянно оглядел свой наряд – шорты были благополучно перепачканы в земле, а на майке имелся заметный развод от чего-то съестного. – Спасибо тебе, Мих, выручил.

– Спасибо в карман не положишь, – дежурно ответил я и, наконец, вышел из кустов, оставляя толстяка парить в романтических грезах.

Первая любовь – штука такая, пусть наслаждается пацан. Я двинулся к медчасти, по моим прикидкам, «жить» мне осталось недолго. Минут через пятнадцать «Везувий» в лице Тамары начнет извержение, и старшая пионервожатая поставит лагерь на уши, чтобы меня найти. Повезло еще, что родители успели уехать. А то было бы показательное выступление Томы в «штабе».

Дверь в медпункт была открыта, окна тоже были нараспашку. Жара сегодня стояла летняя, как и положено. Но, к моему удивлению, Аллы на месте не оказалось. Я заглянул внутрь, огляделся, зашел. Может, оно и к лучшему, что ее нет? Сам по-быстрому намажусь зеленкой, забинтуюсь – и делов. Вообще, конечно, странно, что Алла вот так оставила двери нараспашку. Понятно, что с закрытыми дверями тут самая настоящая баня получается, а все-таки чудно.

Я без колебаний прошел к столику с лекарствами, окинул столешницу взглядом. Нашел зеленку, бинт, вату и взял ножницы. Сел на табурет и приступил к несложным манипуляциям. Сначала как следует обработал рану перекисью, а потом взял пузырек с зеленкой. Пузырек был совсем новый, поэтому пришлось помучиться чтобы его открыть. Всегда ненавидел, как по-дурацки советская зеленка была запечатана. Вот ведь, не поддается! Ногти у меня были коротко стрижены, ими не подденешь, поэтому я не долго думая прикусил пробку передними зубами, потянул. Не идёт, не идёт, и…

Епрст!

Вот знал же!

Я потянул пробку чуть сильнее, и она выскочила, как из бутылки шампанского. Пробка-то осталась у меня в зубах, а вот пузырек в руке дернулся, и зеленка благополучно разлилась – на пол, на шорты и на руку. Я, естественно, тут же бросился ее оттирать. Только вот фигушки. Получилось только еще больше перепачкаться. Теперь я как зеленый человечек. Так просто зеленку не ототрешь, каждый знает.

Ладно, в конце концов, это не мне на свидание идти. Я махнул рукой, намазал рану и наложил поверх небольшую повязку. Критически осмотрел получившийся результат. Рука была почти полностью залита зеленкой. Вот есть Черная Рука, которой только Шмелей пугать, а теперь есть еще и Зелёная. Смотрелся я действительно колоритно. Последняя надежда была на спирт, которым можно было зеленку оттереть, но спирт оказался надежно спрятан. Я облазил всю медчасть, но так его и не нашел.

Зато нашел кое-что другое… на тумбочке Аллы лежал тетрадный лист, а на нем неровным почерком было выведено заглавие: «Аллочка». Соответственно, ниже текст письма, написанный как будто небрежно. Читать чужие письма – совсем нехорошо. Я и не собирался этого делать, но невольно, периферическими зрением зацепил пару строк. На листе были записаны стихи. Причем явно не собственного сочинения, а классика Есенина – «Вы помните, Вы все, конечно, помните». Понятно. Шуры-муры местечкового разлива. Любопытства ради я глянул одним глазком на подпись автора. Кто бы сомневался – труд наваял Роман.

Я улыбнулся одними кончиками губ, поймал себя на мысли, что хочу скомкать это письмо и выкинуть. Нет, ну кто ухаживает чужими стихами, да еще такими? Сдержался. Алла мне действительно нравилась, но, ввиду разницы в возрасте, каких-либо шансов у меня даже не проглядывалось. А принцип «да не доставайся ты никому, пока я подрасту» – откровенно так себе и эгоистичен. Поэтому, вздохнув, я положил послание на место.

Задерживаться не стоило. Аллочка могла в любой момент вернуться. Я прибрался, как мог, и собрался на выход. Но сначала решил немного схитрить. Взял пузырек, вернул на место пробку, но закрыл не до конца. Положил пузырек на пол, рядом разлитой зеленкой. Пусть Алла думает, что это пузырек такой, бракованный. Оттереть зеленку с линолеума при наличии спирта можно без особых проблем, главное чтобы не засохла.

Закончив, я вышел. Вовремя, доктор уже возвращалась в медчасть, мелькая прекрасными ножками с белыми тонкими ремешками сандалий. Меня она не заметила, я шустро спрятался за углом, чтобы не объясняться. Но вот подавить в себе любопытство не смог. Может, мне надоели детские ухаживания, и я решил поглядеть на взрослый романтик? Подошел к окну и решил поглазеть, как Алла отреагирует на послание. Скорее всего, стихами Есенина Рома решил оправдаться за случай на пляже.

Алла даже не заметила пролитую на пол зеленку, а сразу двинулась к тетрадному листку. Как будто знала, что он будет там, ну, или у женщин шестое чувство на такие дела особо развито. Как бы то ни было, она взяла листок, жадно пробежала глазами по строкам, а потом прижала письмо к груди.

– Конечно, я тебя прощаю, Ромочка – произнесла она в воздух.

Ну кто бы сомневался.

– А это… что? – взгляд Аллы упал на пролитую по линолеуму зеленку.

Она подняла пузырек, внимательно осмотрела, топорща пальчики, чтобы не вляпаться.

– Бракованная, что ли…

* * *

– Михаил!

Я шел к расписанию, глянуть, что там предстоит делать по распорядку, когда сзади послышался голос Томы. Вот умела она так прикрикнуть, что на верхних частотах уши закладывает. Я автоматически спрятал руку, измазанную зеленкой, за спину, а пальцем второй руки прочистил ушную раковину.

И, естественно, приготовился к тому, что старшая пионервожатая поднимет ор до самых гор. Меня поведут к директору, и, возможно, даже по новой вызовут родителей… А ведь только с тренером всё устаканил. Эх, ладно, первый раз, что ли?

Я медленно обернулся, готовясь увидеть Кракена, всплывшего из пучины океана, но Тома неожиданно встретила меня доброжелательной улыбкой.

– Ты чего тут без дела слоняешься?

– Расписание решил посмотреть.

Лицо ее мигом посерьезнело. Заметила, что я прячу руку, а на такие вещи у нее прямо нюх, как у гончей на зайца.

– Что с тобой, почему руку прячешь?

– Да… пустяки, – я с невозмутимым видом пожал плечами. – Ничего особенного.

– Покажи, – настояла Тома.

Пришлось показывать. Я нехотя вытащил зеленую руку из-за спины.

– Ничего серьезного, Тамара Ипполитовна.

Тома прищурилась, как сканер оценивая полученный мной ущерб. Я демонстративно сжал и разжал пальцы обеих рук в кулак, как бы подтверждая свои слова.

– Опять, что ли, куда-то влез… Алла-то что говорит?

Что говорит Алла, кроме того, что прощает Рому, я понятия не имею. Но Томе это необязательно знать.

– Говорит, до свадьбы заживет, просто царапина. А повязка нужна для дезинфекции, – заверил я.

– Где зацепился?

– Кустами поцарапался.

Тома еще несколько секунд переваривала мои слова, раздумывая – задавать ли вопросы с подковыркой или ситуацию отпустить. Выбрала второе.

– Ладно, Мишенька. Обошлось и обошлось, но впредь стань ты, наконец, аккуратнее… Хотя в вашем возрасте, – она со вздохом махнула рукой. – В общем, идем. У нас вообще-то общелагерное собрание, и я думала, ты уже там!

– Не знал, Тамара Ипполитовна.

– Ну не знал, это потому что Роман Альбертович должен был объявить, – чуть раздражено сказала старшая пионервожатая. – Надо было его проконтролировать. Но не до этого было…

– Случилось что? – участливо спросил я.

– Да девчата набедокурили – окно в палате вдребезги.

– Не может быть! Разбили? – уточнил я.

– Сквозняк. Будь он неладен…

Вряд ли Тома недоговаривала специально, а значит, о том, что сквозняком этим был я, она не знала. Выходит, Вика не стала закладывать. Похвально, я думал, придется упражняться в ораторском мастерстве и искать оправдания. Вика выросла в моих глаза на пару пунктиков.

– Так что, если будешь у женской палаты, смотри в осколки не влезь, – предупредила старшая пионервожатая. – Ой, о чём это я, тебе там делать нечего. Но ты ж такое чудо, что к тебе все эти ушибы, ссадины и царапины как будто к магниту липнут.

– Обязательно, Тамара Ипполитовна.

Тома удовлетворенно кивнула, и ее цепкий глаз тотчас зацепился за новый объект. Из-за угла ближайшего корпуса вывернуло задорное трио моих старых знакомых… хотя с трио я поторопился. Пацанов было двое – Марат и Шпала, безо Льва. Скорее всего, слиняли покурить, а попали на внезапную встречу со старшей пионервожатой. А Лев, видимо, до сих пор не отошел после встречи с родителями и где-то ныкался, страдал в одиночку.

Заметив Тамару, Марат и Шпала было попятились, но куда там.

– Стоять! – профессионально взвизгнула она.

Хулиганы мигом замерли.

– Куда намылились?

– Да мы…

– А ну марш на собрание! Кому сказано, что у нас на носу общелагерная встреча.

– Так это, мы ж туда и идем, Тамара Ипполитовна! – тут же заверил Шпала.

Марат, с которым у нас остались нерешенные вопросики, зыркнул на меня как на врага всей пионерской братии. Приметил мою перепачканную в зеленке руку и сощурился. Наверное, жалел, что это не он оставил увечья. Ну блин, простите-извините.

Марат и Шпала все же развернулись и пошли в обратную сторону. Покурить не вышло. Ну ничего страшного – здоровее будут.

Я пошел следом. Тома еще постояла, пооглядывалась, видимо, высматривая злостных прогульщиков и нарушителей режима помимо нас. Но, никого не увидев, всплеснула руками и направилась следом за нами. Собрание решили организовать в месте, где проводилась линейка. Решение так себе, жара такая, что мозги плавились, а место это – под прямыми солнечными лучами. Тенек создавал разве что большой тополь, там все и толпились, кучно.

– Разошлись!

Марат и Шпала мигом выбили себе местечко в теньке, шуганув пару легкоатлетов. Я наглеть не стал, встал с краешку. Рядом с девчатами, которые шушукались и тыкали пальцами на мою руку, измазанную зеленкой. Я подмигнул Вике, которая тотчас отвела взгляд и покрылась румянцем. Молодец все-таки девчонка. Надо будет ее отблагодарить. И Сеню к этому подключить, все-таки его дела.

– Блин, не кайф по такой жарище на улице торчать… – у моего правого уха послышался жалобный голос Шмеля.

Вот уж жалобщик! Не думал, что Дима такой истеричный и в первый же день бросится писать родителям, наматывая сопли на кулак. Пацан протиснулся через плотные ряды ребят и встал подле меня.

– Как дела?

– Дела у прокурора, – буркнул я, не оборачиваясь.

У меня не было особого желания разговаривать. Шмель, которому на чье-либо желание, видимо, всегда было до лампочки, продолжил расспросы.

– Тебя че, на боксе так покалечили? Зеленый весь… Как прошло?