Текст книги "Начальник милиции 1"

– Лучше не жди, – тихо проговорил я.

– А?

– Я говорю, тебе когда на работу? – начал я издалека.

Надо пробивать нужную инфу про свою должность, логично же предположить, что с Ахметовым мы работаем вместе или плюс-минус рядом.

– Завтра, как и тебе, – недоуменно свел брови Нурлан.

– Вместе поедем, во сколько?

– Мороз, ты чо? Какой вместе? Я с тобой по улице рядом не пойду.

– Офигел?! – я побарабанил пальцами по столу. – Это еще почему?

– Ты извини, брат, но там, за стенами общаги, не брат ты мне вовсе. Лучше сразу перца сыпь, чо хошь делай, а с ментом я рядом в поле срать не сяду.

– С каким ментом? Я их тоже не жалую. Мусоров…

Нурлан отшатнулся от меня и заморгал. Бога уже поминал – ладно, хоть бесов изгонять ещё не начал.

– Шайтан мне в трусы, – еле выговорил он, – ну ты точно с верблюда рухнул! Ты же сам мент!

– Кто?

У меня даже в голове что-то затикало. Наверное, вот так чувствуют себя люди, у которых аневризма вот-вот того.

– Ты… – Ахметов на всякий случай попятился к двери.

– Ха… Смешно. Наверное…

Стадия отрицания не давала мне поверить в слова соседа. Но я не удержался, чтобы не подойти к шкафу и не распахнуть дверцы.

Замер, даже дышать перестал. На самодельных плечиках, скрученных из толстой проволоки, висела… серая милицейская форма советских времен. Навскидку – примерно моего размера. Уж точно не Ахметова – он гораздо выше меня, явно не его лекалы.

Твою мать!!! Я не верил своим глазам… Я – мент?!.. Это шутка злодейки-судьбы такая?!

Даже дыхание спёрло, а в голове язвой крутилась легкомысленная мерзкая песенка: «Хоп, мусорок».

Так вот почему дежурный в ментовке меня узнал. И начальник местной милиции майор Кулебякин тоже… А я думал, что вхож в криминальный контингент. Еще и удивился, что меня так легко отпустили. Ха! Наивный! Подумал, может, советская милиция особой гуманностью отличается – мол, на этот раз прощается. Ан нет… ларчик этот просто открывался. Мусор я, как и они – фараон, легавый…

Я схватился за голову. Да за что мне это?

– Мороз, чо с тобой? – вытянул шею Ахметов, заглядывая мне через плечо.

– Иди, капли отнеси, – отмахнулся я.

– Э-э… Опять командуешь-на? – проговорил он с претензией, но уже совсем без агрессии.

– Привыкай, Нурик, привыкай… Ведь я… – вглядевшись на погон кителя, сверкающий двумя звездочками на «стальном» галуне, я сглотнул и с хрипотцой выдавил: – Ведь я лейтенант советской милиции…

А после еле слышно пробормотал:

– Надеюсь, какая-нибудь штабная крыса или, на худой конец – участковый.

А еще лучше – кадровик какой-нибудь. Вроде и мент в погонах, а работает только с бумажками, и жульманов разве что через решетку видит, когда проходит мимо дежурки в восемь и в пять. Проговорил я это тихо, даже почти про себя, а не вслух, но Нурик, чтоб его растак, услышал.

– Мороз. Ну ты точно сегодня летящий. Какой на фиг участковый? Ты этот… Который кино показывает… забыл, как называется.

На сердце немного отлегло. Кино в милиции не показывают, ни в той, ни в будущей полиции. Может, это ошибка? Форма – а что форма? Она бутафорная, из театра или из ДК, а я какой-нибудь киномеханик или билетер-кассир в местном клубе. А что? Не западло…

– Какое-такое кино? – с надеждой уставился я на соседа.

Смотрел на него, как утопающий на последнюю шлюпку. Ахметов проговорил, нацелившись уже в дверь:

– А я почём знаю? Какое вы там крутите… Должность у тебя называется как-то хитро, с фильмом созвучное. Или с кино… Точно, вспомнил! Ты кинолог!

Глава 8

ТЫ КИНОЛОГ! ТЫ КИНОЛОГ!

Пульсировала в голове последняя фраза Нурика, будто он повторял ее снова и снова. Конечно, сосед молчал, щурился и с любопытством наблюдал за мной, будто Миклухо за аборигеном. Хорошо, что Нурик не отличается умом и сообразительностью, как птица Говорун, и не сможет вычислить во мне чужака. Поэтому я не слишком перед ним скрывал обуявшие меня эмоции. Поскреб затылок, побродил задумчиво по комнате, подошел к кровати и сел.

Это что получается?.. Судьба собрала все мои фобии в один флакон – и засунула меня туда же? Теперь я мент и собачник. Что может быть для меня хуже?.. Твою мачеху!

Не лучше ли было сдохнуть? – промелькнула в мозгу гаденькая мысль, но я тут же задавил её на корню.

Нет! Не просто так мне был дан второй шанс. Так не бывает. Если новые жизни загораются, значит, это кому-нибудь нужно… Значит, я должен что-то сделать… Что? Для кого? Зачем?

Вопросов много, но разберемся с этим позже, а сейчас надо с моим родом деятельности порешать. Чай не крепостной – из ментовки и уволиться можно. Завтра же заявление накатаю, или как там у ментов называется? Докладная? Рапорт?.. И – свобода попугаям! Ну, допустим, не так сразу. Сколько сейчас по КЗоТу РСФСР отработать положено? Две недели? Месяц? Да, если даже месяц, как-нибудь сдюжу. Никогда дядя Саша под ментами не ходил и ходить не будет. На том и успокоился.

Я вернулся к шкафу, порылся в карманах кителя и нашел ксиву. Красные корочки, немного пухлые, но одновременно твердые, из текстурного ледерина. Держал двумя пальцами, будто гадость какую ползучую. Раскрыл, осмотрел. Слева – подгрудное фото теперешнего меня в форме лейтенанта милиции, скрепленное оттиском печати, рядом с фотокарточкой, правее, красный герб. Ниже черными чернилами от руки прописан личный номер и дата: «действительно до 28 августа 1980 г.». На правом развороте ксивы вверху печатный текст: «Управление внутренних дел Угледарского облисполкома». А дальше опять прописью: «лейтенант милиции Морозов Александр Александрович».

В строке «состоит в должности» выведено буквами жирными и корявыми: «ИНСПЕКТОР-КИНОЛОГ Зарыбинского ГОВД». Поморщился, поскрипел зубами и стал читать дальше, даже не обратил внимания, что очки для чтения уже не нужны, быстро я привык к своей новой сущности.

То, что было написано в удостоверении ниже, меня почему-то порадовало: «владельцу удостоверения разрешено хранение и ношение огнестрельного оружия».

Волына на кармане – всегда лишний гемор и дополнительный срок, так я считал в той жизни. А тут все законно, чин-чинарём можно со стволом разгуливать. Пистолет лучше, чем прут арматуры, уж мне ли не знать.

Я ухмыльнулся весело, но тут же поймал себя на мысли, а на фига мне здесь ствол? С кем бодаться? Хозяин и Серый в той жизни остались, а тут, тьфу-тьфу, врагов пока не нажил, кроме таинственного Эрика Робертовича. Но этот рыжий с бакенбардами не в счёт. По нему сразу видно, что баклан и даже не мент… Стоп! Меня вдруг осенило. Если сейчас 78-й, то…

Советские пассатижи!

Мои недруги из той жизни сейчас здесь должны быть где-то! И ничего обо мне пока не знают. Пальцы сами похрустели костяшками, будто разминались перед схваткой, но мозг быстро дал стоп-кран разогнавшемуся было составу. Сколько им лет-то сейчас? Тьфу. Полковнику Гурьеву – лет пять-семь, а Серому? Фиг знает, но тот постарше Хозяина. Но тоже сейчас возраста щенячьего, ну максимум раннего комсомольского. Не с детьми же мне биться и вопросы решать! Забыть? Простить?

Можно и забыть пока… вот подрастут – увидим, чья правда будет.

– Слышь, Мороз! – окликнул меня вернувшийся Нурик, он отдал бутылёк коменде и был почему-то весел, очевидно, спрыгнул-таки с дежурства. – А ты чего стоишь и в открытый шкаф пялишься? Трамвай ждешь? Ха-ха!..

* * *

На следующий день, в пятницу, утром меня разбудил дребезжащий звон тысячи ржавых колокольчиков и медного таза одновременно. А как еще описать звук железного советского будильника? Надежного и неубиваемого, как Т-34.

Я подскочил и сел на кровати. Подумал, что пожарная тревога приключилась. Бывало, в отряде проводили учебные, но, скинув с себя одеяло с общаговским штампиком, я быстро успокоился – увидел свои почти безволосые ноги с белой кожей, что попка у комсомолки. Фух! Не сон! Я не сплю. Я и правда в прошлом…

Будильник еще с вечера поставил, на работу мне, вроде, к девяти, стрелки сейчас показывают восемь.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Нурик с шипящей чугунной сковородкой. Снаружи она обросла слоями черной «каменной» гари, а внутри аппетитно дымилась яичница с жареной колбасой и луком.

– Проснулся? – сосед постелил на стол газету, а уже потом поставил раскаленную сковородку. – А я нам яишенку забацал.

– Чой-то ты такой добрый и заботливый? – уловил я хитринку в его узких глазах. – Раньше поди никогда меня не угощал?

– Так это ты меня угощаешь.

– Не понял…

– Ты чо, Мороз? Не прошло ещё? Как договаривались, так и делаю. На завтрак ты яйца с колбасой покупаешь, а я жарю.

– Это почему это?

Тот приосанился и погладил себя по плоской груди.

– Лучше меня никто не пожарит. У кого хошь спроси. Это у меня в крови.

– Что, и плов могёшь?

– Да ну тебя с твоими стереотипическими представлениями, – фыркнул Нурлан, забыв, что сам только что говорил про кровь. – Не, только яичницу.

Поразмыслив по дороге в умывальную, я подумал, что договорённость неплоха, не надо с готовкой с утра возиться. А там видно будет.

Смыв сон прохладной водопроводной водой с запахом старых труб, я почистил зубы. Нашарил у себя в тумбочке зубную пасту «Чебурашка». Хм… Она же детская… И сладкая. Надо будет себе мужицкую пасту купить. «Лесная» мне раньше нравилась в Союзе. Язык, правда, щипала.

Сыпанул на сковородку перчика (Нурик напрягся на секунду при виде знакомого пакета, который вчера оказался таким лютым врагом). Яичница действительно на вкус оказалась божественна. Сто лет такой не пробовал. Все дело в докторской? Ведь это еёобжаренные ломтики рыжели в толще белка. Или сосед действительно как-то по особому готовит?

Говорят, в СССР продукты были вкуснее. Согласен, натурального гораздо больше было и примесей меньше, но все же я сейчас такой вкус ощутил, будто кремлевский спецзаказ вкушал. Где-то читал, что в молодости и в детстве человек вкус объемнее ощущает, и все дело в рецепторах вкусовых. Молодые они и не атрофировались еще.

Придавил яичницу крепко заваренным чаем. Его тоже приготовил Ахметов. Подозреваю, что заварка в квадратной пачке с узнаваемым слоном тоже куплена за мой счет. Если так, то в следующий раз будем скидываться. Дармоеда кормить не собираюсь.

После завтрака я повздыхал, поморщился, но стиснул зубы и стал облачаться в форму. При этом старался не смотреть на себя в огромный овал мутного зеркала, что висело на стене.

Когда нацепил на себя весь комплект (брюки, рубашку, китель и галстук на резиночке), все же не удержался и глянул. Вопреки ожиданию, приступа неприязни собственный внешний вид у меня не вызвал. Хоть менты мне не кенты, но сама форма мне очень даже к лицу. Ишь ты… Гладенький, но благодаря погонам мужественный симпатяга в зеркале почесал бровь, и на лице нарисовалось что-то хитрое. Ушлое. Если что, потом можно будет оставить ее себе после увольнения и использовать для всяких «нестандартных» случаев. Нужно думать о будущем! Прозябать как-то не хотелось, а деньги с воздуха в СССР не падают.

Но об этом рано думать. Сначала уволиться нужно.

– Ни фига се, Мороз, – оглядел меня сосед. – Ты на мента так похож стал.

– Так я и есть мент, Нурик. Только заметил?

– Не-е… Раньше ты так не выглядел-на.

– Форму не носил? – с надеждой спросил я.

Не хотелось светить мусорской фурнитурой посередь бела дня на улице. Я уже оттопырил китель, готов был переодеться.

– Да носил, конечно, – махнул сосед рукой, – каждый день носил. Но ты какой-то в ней не такой был. Квёлый, что брынза незрелая. И взгляд не такой. Прямой, как кинжал…

– А сейчас что? Брынза созрела?

– А счас ты на этого похож-на… Как его?.. На участкового Анискина. Фильм смотрел? Только тот старый, а ты щегол. Гы-гы! Слушай, а что? Это всё он?

– Кто?

– Да сон твой!

Я посмотрел на меня так, будто с удовольствием поживился бы не только моей колбасой и заварочкой, но ещё и снами. Я молча хмыкнул, нацепил фуражку, еще раз глянул в зеркало и вышел из комнаты.

До ГОВД пошел пешком. Идти – двадцать минут прогулочным шагом. Граждане на улице почтительно расступались передо мной, девушки украдкой улыбались, а какая-то древняя бабулечка даже перекрестила зачем-то.

Вот и ментовка. Вошел в здание, очутившись в казенном полумраке. Блин. У нас на зоне и то светлее было. Маленькие оконца с двойными деревянными рамами пропускали мало света. Так… Где тут у них увольняются?

– Морозов! – окликнул меня дежурный. Тот самый вчерашний капитан, что на бегемота смахивает. – Тебя начальник потерял.

– Передай ему, что я пришел…

– Офонарел?! Мухой к нему! Шутник!

Я не стал спорить, у ментов принято подчиняться, нужно пока спрятать свой характер и притвориться тем, кем был мой предшественник. Где тут на увольнение бумажку написать можно? А, ну точно, у начальника и спрошу заодно.

Поднялся на второй этаж и постучал по пухлой двери. Кожзам обшивки заглушил стук. Не стал перестукивать, потянул за ручку и вошел внутрь.

– Морозов! Где тебя черти носят? Почему опаздываешь? – рявкнул Кулебякин, зло сверкая на меня своей лысиной, растущей прямо ото лба.

Он сидел за столом, обложенный какими-то бумажками. Рядом дымится кружка чая. Я посмотрел на настенные часы.

– Так без пяти девять, гражда… товарищ начальник.

– А планёрка во сколько? – щурился на меня мент.

Только сейчас я заметил, что кабинет полон людей в милицейской форме.

Те скромно притулились на стульях по стеночке, как воробушки на жердочке. Примерно десять ментов и женщин. Хотя они тоже – ментовки. В серой форме, как на подбор, и с ними Кулебякин-Черномор.

Поймал на себе взгляды «коллег» с немой ухмылочкой. В их глазах так и читалось, мол, это залёт, лейтенант. Сейчас майор на тебе отыграется, и нам меньше достанется.

Известно, что у каждого начальства есть определенная доза злости, которую они расходуют в течение дня на подчиненных. И если на одном сорвал её, то на других уже может и не хватить.

Я прикинул. Во сколько должна быть планерка? В восемь? Нет, не похоже, чтобы он их тут уже час мурыжил. Слишком свежи ментовские морды, слишком чисты их блокноты, которые они держали в руках, будто собираясь записывать умное, вечное и коммунистическое, что должно литься из уст шефа.

– В восемь сорок пять, – выдал я предположение.

– Вот именно! Морозов! В восемь сорок пять, ядрёна сивуха! А ты насрал на регламент, понимаешь! Сегодня на планерку опоздал, завтра на работу не выйдешь, а послезавтра что? Уволишься? И по кривой дорожке пойдешь?

Присутствующие одобрительно хмыкали, кивали и скрытно лыбились… Вот паразиты, я же вам ничего не сделал. Или сделал? Просто не помню…

– Кстати, Петр Петрович, – имя начальника я успел еще раз подглядеть на входной двери. – Я вот как раз и хотел уволиться. Как там бумага про это пишется?

– Какая бумага? – недоуменно забарабанил пальцами по столу Кулебякин.

– На увольнение. Жизненные обстоятельства, несовместимые со службой в органах, так сказать… Не сложилось у нас с вами, но вы не переживайте, вы еще начальник не старый, нового инспектора себе найдете.

Ну, думаю, сейчас как стукнет по столу, как прикажет убираться к чёрту! А мы что, мы и исполним.

– Ха! Ну вы посмотрите, товарищи! – и правда грозно хлопнул ладонью по столу майор, а присутствующие вздрогнули. – Ты чего несешь, Морозов? Какая бумага?! Бумага в сортире, а у нас документ! Рапорт, мать японца за ногу! Чему тебя только в школе милиции учили? Уволиться он захотел, ты ничего не перепутал?! Это ГОВД Зарыбинска, а не совхоз «Красный колосок». Уволиться! На-ка, выкуси!

Майор скрутил фигу и тыкал ей над столом, а присутствующие почему-то опустили головы, будто принимали дулю на свой счет. А я размышлял, почему так уверен начальник, что я не уволюсь, к чему бы это? В голову закрались нехорошие подозрения. Но все разрешилось через несколько секунд.

– Мария Антиповна, – обратился майор к даме возраста среднего, но еще интересного и относительно свежего.

Та встала со стула, одернув не по уставу укороченную, не закрывавшую колени юбку. Ее безупречно подогнанная форма выгодно подчеркивала фигурные прелести хозяйки. Приятные для взора любого мужчины. Талия что надо, а попа и грудь смотрелись по девичьи наливными, и лишь взглянув на лицо, можно было понять, что это не пионерка давно. Хотя и на лицо она оставалась довольно симпатичной. Шикарные рыжие оттенка хны волосы, чувственные, как у породистой лошади, глаза со взглядом немного игривым и интригующим, как у незамужней или разведенной.

– Да, Петр Петрович, – проговорила женщина, поблескивая улыбкой и звездочками старлейки.

– Объясни этому балбесу, как кадровик. Что будет, если он уволится?

– Как выпускник высшей школы милиции лейтенант Морозов обязан отработать в органах внутренних три года.

– Слыхал, Морозов? – торжествовал майор. – Три на хрен долгих года! Ты и года еще не отработал, – он снова повернулся к Марии Антиповне и спросил: – Скажи, Вдовина, что будет, если балбес не захочет отрабатывать эти три года?

– Ну-у… Петр Петрович, такого прецедента у нас ни в области, ни в городе не было еще. Надо документацию поднимать, смотреть… Вообще, если такое случится – теоретически, конечно – то мы обязаны уведомить прокуратуру о таком факте, а они уже будут разбирательство проводить.

Этот расплывчатый ответ показался, видимо, более чем удовлетворительным начальнику.

– Слыхал, Морозов! – со злым задором шумел тот. – Прокуратура по тебе плачет! Государство деньги на тебя потратило, четыре года в высшей школе на госдовольствии! Облачало, поило, кормило, а ты – к нему задом? Не выйдет, Морозов, не с того службу начинаешь. Будешь работать как миленький!

И, наконец, ухмыльнулся этак длинно, что в фильме злодей:

– Ты единственный кинолог в городе, где еще на твое место другого болвана найдешь?

Я прикинул… Начинать новую жизнь с терок с прокуратурой как-то не с руки. Отсвечивать сейчас мне никак нельзя. Если создать прецедент, то власти всех вертикалей вмиг обратят на меня пристальное внимание. Выскочек в СССР не любят. Все мы равны, плюс-минус. Я не сын партократа и не директор фабрики, чтобы выделяться. Следовательно, госмашина меня может хорошенько прессануть. А там и чекисты подключатся, мол, офицер милиции против системы пошел, это уже госизменой попахивает.

Вот влип! Неужели придется еще два года чалиться?.. И тут срок мотать, выходит. Что ж. Придумаю что-нибудь, выкручусь. В конце концов, можно на больничный уйти, потом в отпуск, потом снова на больничный… Эх… Не привык я гаситься, дела надо делать, жизнь строить, а тут такое…

С этими мыслями я развернулся и пошёл на выход.

– Морозов! – крикнул вдогонку начальник. – Ты куда намылился? Ядрёна сивуха!

– Работать, товарищ майор, работать.

– Сядь на место, лейтенант! Я тебя не отпускал!

Бум! Я всё-таки хлопнул дверью, чувствуя спиной, как оставшиеся в кабинете начальника вздрогнули.

Казалось, что сейчас повыскакивают из кабинета менты, скрутят и уволокут на планёрку. Но никто не выскочил, а я спустился до дежурки.

– Слышь, капитан, – обратился я к дежурному. – А где мой кабинет?

Тот немного офигел от моей наглости, хотел было что-то выдать грозное, но, видно, заметив в моем взгляде решимость и тихую злость, пробубнил:

– Какой кабинет, Морозов? Ты на хоздворе, там, где вольеры с Мухтаром, дислоцируешься. Кстати, не забудь собаку покормить. Ты обычно до планерки ей успевал пайку дать. Слышь, как лает? И вольеры почисти, вчера, пока ты в отгуле был, Мухтар все засрал.

Дежурный кивнул в сторону окна, указывая, куда мне направиться. Окошко это выходило во внутренний двор ГОВД. Там колосилась травка, стрекотали кузнечики и слышен был собачий лай…

Ментовские пассатижи! Я не просто мент, я еще и мент-неудачник!

Глава 9

От таких вновь открывшихся реалий впору депрессняк отхватить. Но здесь ещё нет такой болезни, это придумка 21-го века. Вот и я вселенской тоской никогда не страдал, всегда удивлялся современной молодежи, которая по психологам ходит и антидепрессанты горстями поглощает. Еще жизни не видели, а уже депрессуют.

По мне, так из любых минусов нужно попытаться сколотить плюсы. Итак, начнем с минусов… Я мент и кинолог. Живу в общаге. Авторитетом среди коллег и в общежитии не пользуюсь. Чтобы уволиться, нужно отработать трехгодовую принудиловку. Зарплата, наверняка, не ахти. У меня нет девушки.

А теперь будем перечислять плюсы… У меня нет девушки. Я на гособеспечении и не надо греть голову о заработке. Крыша над головой имеется. Коллеги у меня забитые самодуром-начальником – следовательно, как потенциальные противники они ослаблены изначально. С такими проще себя поставить, а это делать мне придется самому, и быстро, ведь мой предшественник был некой смесью кисейной барышни и несмышленого подростка, еще и целый лейтенант, блин. Дальше идем по плюсам… Как менту мне всё расскажут и почти любую инфу предоставят, какая может пригодиться в будущем. Никогда не горбатился на государство и сейчас не собираюсь. В смысле, после оставшихся двух лет отработки не собираюсь. И надо готовить себе дорожку. А пока… плюсов я нашел достаточно, чтобы остаться в ГОВД. Вот только что с псиной делать? Я даже не знаю, с какого боку к ней подходить.

Я вышел через запасной ход во внутренний двор ГОВД. Территория немаленькая, примерно с десяток соток, заставлена в задней части гаражами-боксами. Сбоку стоянка с ржавым и побитым автотранспортом (изъятым, очевидно, хотя были и целые машины, и мотоциклы на полуспущенных колесах). Дальше шли какие-то сараи. Вдалеке торчал уличный туалет. Деревянный, похожий на гигантский скворечник. А справа к стене здания прилипла клетка… Огромная, под крытой крышей, затянутая железной сеткой.

За сеткой застыла зверюга. Морда, что заостренный кирпич, уши торчком, не сгибаются и не шелохнутся. Застыли треугольниками, будто зубы гигантской акулы. Я в породах не разбираюсь, но овчарку от мопса отличу. Так вот, это была самая настоящая овчарина. Из тех, что по телеку в фильмах про войну и погранцов показывают и в «Ко мне, Мухтар» снимали. Порода называется – то ли немецкая, то ли восточноевропейская, я таких тонкостей не знаю.

Псина не шевелилась, впившись в меня недобрым взглядом. Окрас у нее самый стандартный, чепрачный, вроде, называется, с подпалинами. А на морде – «маска» черная, и по спине этакая адская чернота разлилась, на лапы местами переходящая.

– Бобик, – улыбнулся я и приветливо посвистел.

Но Бобик не признал во мне хозяина. Бросился на сетку. Гав-гав! Гав!

Я даже отпрянул от неожиданности, казалось, вот сейчас клетка не выдержит и паутинка сетки порвется под натиском служебного монстра. Размеров псина была немаленьких. Я не специалист, но мне показалось, что вообще-то гораздо больше средних. Кобель, мать его за хвост… И что мне с тобой делать? Ты явно меня цапнуть хочешь. Овчарки умнее некоторых людей, вот этот и почуял, что перед ним не Сашок, а дядя Саша.

Я осмотрел клетку. Кастрюля вместо миски, маленький тазик вместо чашки. В углу конура, на дощатом полу отходы пищеварительной системы Бобика. Ан нет, не Бобик ты. В верхнем углу клетки-вольера я разглядел табличку: «Мухтар». Далее шел инвентарный номер.

А ты у нас на балансе, получается? Вот бы списать тебя и не заморачиваться. Но я кинолог, а значит, собака мне всё равно положена. Кинолог без собаки – все равно что пчеловод без ульев. Придется выкручиваться.

Мухтар тем временем перестал кидаться на сетку. Снова застыл, гипнотизируя меня взглядом. Мне показалось, что глаза у него выглядят умнее, чем у моего соседа по комнате.

Тем временем планерка явно закончилась, и народ вывалил на внутренний двор. Кто покурить, кто к гаражам, а кто в туалет направился. Похоже, удобств внутри не имелось. А я-то думал, это наша с Бобиками будка.

– Что, Морозов, ссышь внутрь зайти? – услышал я за спиной чей-то глумливый голосок.

Обернулся. Передо мной стоял хлыщеватого вида парень. Похож на наглого партийного мажорчика. Да только форма милицейская не давала этому сходству укрепиться. Не бывает мажорчиков в форме. Но один фиг, глазки у него хитрые, кудри скользкие, волосы цвета перезрелого каштана, и еще эта улыбочка, запоминающаяся такая. Сложенная из тонких губ ниточек – как змея лыбится. Вот-вот яд капнет…

– А ты-то не ссышь?

– Ха, я инспектор розыска, а не собачатник.

– Значит, все-таки ссышь…

– Морозов, на поворотах аккуратнее, можешь не вписаться, – все с той же змеиной улыбочкой проговорил кудрявый.

– Трубецкой! – окликнули его из курилки (две лавки и вкопанное ведро с водой – вот и вся курилка). – Иди сюда, ты что там возле зоопарка торчишь?

Раздался смех, а инспектор уголовного розыска, похлопав меня по плечу, мол, увидимся, свинтил к лавочкам. Там роился народ, что-то обсуждал, над кем-то смеялся. Не надо мной ли?

Ну точно надо мной, косятся, гады, только что пальцем не тычут. Что же ты, Сашок, такое допустил, как тряпка себя вел? Коллектив тебя не уважает, придется исправлять досадное положение.

Тем временем собака оживилась. Появление сразу большого количества людей в тихом дворике ее явно нервировало. Кобель стал с новыми силами кидаться на сетку, перекрыв все звуки дворика басовитым лаем.

Я снова посмотрел на инвентарный номер, потом на улыбающихся ментов в курилке. И в голову пришла подлая мысль. И злая, как этот Мухтар. А если Мухтар куда-нибудь денется, то, получается, я останусь без работы? Уволить меня не могут, а, например, поставят охранять кого-то или… бумажки перебирать. Хм… А это определенно лучше, чем говно чистить. А не выгулять ли мне пёсика? Пусть валит на все четыре стороны. Скажу, что убежал… Да, что скажу, вон сколько свидетелей будет, что он смылся. Судя по поведению, Мухтар диковат, и если его выпустить, рванет прочь со всех своих четырех когтистых лап. Скатертью дорожка. Заодно и тех курильщиков смешливых проучу. Уж больно они на меня косятся, а псина так и рвется к ним. Их хохоточки его явно нервируют. Решено – выпускаю кракена.

Я подошел к дрожащей от ударов сетке. Сдвинул в сторону доску, которой была подперта калитка. Тут же отпрянул в сторону. Бочком, бочком успел отойти на пяток метров, прежде чем псина сообразила (видимо, не часто ее выпускали), что доступ к свободе открыт.

Бух! – Мухтар ударил по чуть приоткрытой калитке. Та с глухим стуком отлетела, освобождая проход.

Зверюга, смесь пантеры с носорогом, выскочила во дворик и ринулась туда, откуда звучали голоса.

Кто-то даже завизжал там. Или среди них была женщина, или фальцетный мужчинка, я не разглядел, не до этого было. Сам торопился уносить ноги, вдруг Баскервиль откушать возжелает, я ведь его так и не покормил с утра.

Псина ломанулась прямиком к курилке. Ментов как ветром сдуло. Не знал я, что люди в не очень удобных кителях и форменных брюках могут бегать почище спортсменов в трусах и майках.

Толпа вся влилась в бокс-гараж и захлопнула за собой дверь, перед самым носом Мухтара.

Только Кудрявый не успел шмыгнуть в укрытие. Он не отличался прытью, по жизни был вальяжен, а при виде опасности просто спрятался в кустах сирени. Но Мухтар молодец, учуял его кудри-барашки. Ату его!

Пес развернулся и бросился прямиком к кусточкам. Гав-гав-гав – громыхал он на всю округу. Я даже видел, что из окна здания кто-то высунулся, по силуэту похожий на начальника.

Кудрявый не выдержал и сиганул прочь из кустов, но уперся в забор. Деревянный, кривой, но высокий и с колючей проволокой по верху. Еще несколько секунд и Мухтар его проглотит. Надеюсь, целиком, вместе с кобурой.

Но Кудрявый в этот момент тоже вспомнил про кобуру. Он опустил руку, выхватил пистолет и привычным движением снял с предохранителя. Следующий сухой щелчок означал, что он, передернув затвор, загнал патрон в ствол и готов палить. Вот блин… я, конечно, не жалую собак, но вовсе не хочу, чтоб псина из-за меня погибла.

Решение пришло спонтанно. Я подхватил обломок доски, которым подпирался вольер, и что есть силы швырнул в Кудрявого. Доска спланировала крайне удачно, благо оперок был недалеко от меня и с глазомером у меня оказался полный порядок. Инспектор угрозыска уже целился в животину. Вот, сука, мог бы и в воздух для начала пальнуть. Но, судя по его выпученным глазам и вставшим дыбом кудрям, он знатно перетрухал, и сейчас не думал, как должен думать мент. Насколько помню, задача любого мента, что СССР-ского милиционера, что послереформного полицейского – в ходе применения огнестрельного оружия причинять вред минимальный или стараться вообще его избежать, даже если перед тобой «кракен».

Доска прошуршала поверх сирени и заехала стрелку прямо в лоб. Бум! Тот свалился в траву подстреленным кабанчиком, выронив табельное. Мухтар прыгнул на врага, но, когда приземлился, тот лежал дохлой тушкой и не дергался – и это, очевидно, на дальнейшую борьбу не воодушевляло. Пёс деловито обнюхал тушку, оросил рядом с ней забор, съел кузнечика, протрусил в сторону и нырнул в какую-то лишь ему видимую дыру. Был пацан, нет пацана…

Между тем двери гаража распахнулись, и оттуда высыпали возмущенные служивые возрастов и званий разных.

– Ты пачэму, Морозов, псину выпустил? – возмущался «джигит» с внешностью Адлеровского торговца фруктами и носом какаду. Даже хохлится, что тот попугай, только сам весь черный, с головы до пят. На руках и груди из-под форменной рубашки шерстинки проглядывают. Горячий мужчина подкрепил свою фразу бурной жестикуляцией, я даже дуновение от его размахиваний почуял.

– Я только калитку приоткрыл, – невинно пожал я плечами, – а пёс ка-ак выскочит! Как выпрыгнет! Чуть меня не сшиб, чесслово, Артур Саркисович.

Оп… А откуда я знаю имя этого… этого инспектора ГАИ лейтенанта Казаряна? Ох… что ж, удачно. И фамилию знаю, и должность. То, что он гаишник – на лбу у него не написано. В этом времени форма у служителей дорог не отличалась от других служб МВД. Гаишника можно было узнать лишь по полосатому жезлу, мотоциклентым крагам и хитрым усам. Ни того, ни другого у Казаряна сейчас не было. Получается, что я как-то выковырял из подсознания информацию, которой владел мой предшественник? Бляха-цокотуха! Или это предшественник волю почуял? А что если он меня вытеснит? Из тела? Ну уж нет, теперь это моя тушка и я буду ее жить.

– Слюшай да э-э-э, – протянул гаишник. – Зачэ-эм в Трубецкого доской кинул?

– Кто в меня кинул?! – к нам уже подвалил оперок-инспекторок, потирая на лбу шишку с зрелую сливу.

– Да не в тебя я кидал, – всплеснул я руками, открыто, честно и с душой. – В псину свою. Гляжу, прет как паровоз, вот-вот Антошеньку задавит (блин, и инспектора розыска я тоже знаю, как зовут). Вот и швырнул, но промахнулся малость. Но это ничего… Никто же не пострадал, Мухтар только брючину тебе обделал, а так все обошлось. Да, Антон Львович?